7sins

|Наружная камера № 152, 153, 154 — Загон для собак|

|11 сентября 2028 года|

|21:01|

Взу-з-зу-у. Вз-зу-у-у-у-у. Вз-з-з. — Слышь, Глосс, как ощущения? — прилетело в спину. На самом деле он уже лет шесть не пользовался этим погонялом, но все упорно звали его Глоссом. Раздражающее прозвище прилипло, как жвачка, которую не отодрать даже под хорошей струей азота. Но это еще куда ни шло — сравнение его с адской псиной было квинтэссенцией идиотизма. — Охуенные, — оскалился он кровожадно. — Охуенные у меня ощущения. Мин прошелся тонкими пальцами по расквашенной щеке, собирая подушечками выступившие капли сукровицы. Уголки губ растянулись, показывая окровавленные участки десен. Внутри клокотало это глупое чувство, которое не вывести, как пятна масла с одежки. Наслаждение. Он зыркнул поверх сточенных костяшек. Струя крови из ранее рассеченной брови стекла аккуратным ручейком на перебитый, искривленный нос, который гнусаво втянул воздух: Сан настоящее страшилище. Это и неудивительно, он участвовал в боях еще задолго до прихода Мина. Несколько зевак толпились у заборной сетки. Улюлюкали. Вообще-то у них неофициальный бой, просто слово за слово, и они решили выбить друг из друга все дерьмо. Над ними раздался оглушающий рев очередного товарного поезда, мчащегося через мост в сердцевину Олимпа, а оттуда — на окраины ОАЗиса, где велись восстановительные работы. Железные балки резонировали от шума, как стеклянные бокалы при запредельных децибелах. С подпор посыпалась бетонная крошка, и закапали редкие дождевые капли. Каждый раз впечатывая кого-то в стену, Юнги думал, когда же эта развалюха рухнет совсем. Но столетний мост с железными путями оказался на удивление крепким орешком. Даже ранним утром с подъемом солнца над горизонтом, благодаря нависшему куполом мосту, в Загоне было темно и мрачно. А сейчас — с приближением ночного часа — здесь царствовал кромешный мрак, как обширный четырехстенный склеп с единственным окошком, сквозь который пробивались редкие лучи. Этим окошком служил единственный работающий высокий фонарь, сбрасывающий на них водопад песочного света. Здесь пахло сыростью и псами — запах въелся еще с тех времен, когда тут процветала псарня. Даже когда предприимчивые хозяева начали забивать собак насмерть, чтобы избавиться от лишних ртов, на прокормку которых не осталось средств, вонь не ушла. Такой смрад не смыть ни литрами дождевой воды, ни литрами человеческой крови. Минов противник замахнулся кулаком, ударяя под челюсть. Настолько мощно, что голова откинулась назад. Удар был такой силы, что у него из-под футболки вылетела цепочка с серебряным крестом на конце. Жевать будет пиздец как больно, сокрушенно подумал Юнги. И спустя мгновение вернул удар. Мин сплюнул на черную землю вязкую розоватую жижу. Кажется, он прикусил язык. — Так нравится, когда тебе морду бьют? — хмыкнул Сангхен, подтирая леопардовой рубашкой кровь с века. — Еще добавить, а, ебанутый? — Да, добавь, Сан. Лишь бы не видеть твоих уебанских рубашек. Кто из нас еще ебанутый? Ты вообще в зеркало пялишь, когда из хаты вываливаешься? Сангхен искренне оскорбился, как девица, которой сказали, что ее новая кофточка сущий срам и носить такое сродни стыду и позору. — Нормальные рубахи… — пробормотал мужчина. — Конечно, — ухмыльнулся Юнги, поднимая кулаки и обходя по кругу свою цель, — все же, блять, нормальные рубашки кричат «посмотрите на меня, я бандит!» — На себя посмотри! Юнги даже рассмеялся от ребяческого перевода стрелок. Он пытался схватить Мина за грудки, но тот присел. Ловко вывернулся и отскочил на несколько шагов. Он запнулся о собачьи черепушки, выложенные по периметру Загона, и влетел в железную сеть. На лице тут же проступили едва заметные полосы, как после долгого лежания на подушке в одной позе. Сан прыгнул на него, пытаясь поймать, но так же влетел в рабицу лицом. Юнги хрипло рассмеялся и развернулся, подтягивая кулаки к подбородку. Стойка для боя верняковая, идеально выверенная годами, как отлаженный смазанный механизм с новыми детальками. В глазах огни азарта, а в голове просчет каждого чужого шага — он игривый и расслабленный только на вид. Он кружил как коршун над жертвой, ожидающий часа. Вытянутые черепа шипели в один голос. В каждой глазнице красный огонь, созерцающий их импровизированный спарринг. Костлявые пасти певуче тянули строки давно позабытых песен. Лай костей. У-аф. Ты слышишь лай костей, демон? А-уф. Уф-ф. Аф-ф. У-аф. Ау-ф. Сильная встряска головой откинула ненужные мысли по сторонам собственной черепной коробки: они разлетелись, как салатные теннисные мячики. По-честному, Мин искренне веселился с того, как этот перец каждый раз пытался его поддеть, вывести из себя, но любая его якобы колкая фразочка проскакивала абсолютно незамеченной, а после оборачивалась против него. Он сосредоточен лишь на получении удовольствия от боя, боли, легким шлейфом стелящейся по коже, и отмаливании грехов. Ошибка всех, кто с ним бился, номер один: он не пропускал удары, он позволял их на себе оставлять. Сан расщеперил свою клешню и с немыслимым давлением впечатал Мина за макушку в стену, покрытую сколами и трещинами. Эта стена, единственная среди четырех сторон, три из которых — сетки, и та, кому удалось увидеть столько переломанных тел и лиц, что становилось страшно только от мысли. Черная футболка Юнги прилипла, как вторая кожа, к спине, покрывшейся потом. Лоб блестел от выступивших капель. Щеку будто кусок мокрой ткани стягивало и растягивало в разные стороны. Губы раздвинулись, являя белые зубы с красными разводами слюны и крови: — Отче наш, Иже еси на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя… — Че ты там бормочешь? — приблизился Сангхен, капая своей кровью на миново плечо и смотря на беззвучно двигающиеся губы. — Pater noster, — глаза крепко зажмурены, а быстрый шепот встречался со стеной. — Ностер… чего… Он стиснул ладонью предплечье Сана и головой дернул назад, попадая аккурат по перекошенному носу. Мужчина схватился за кровоточащий нос и застонал. Больно, наверное, пиздецки. Плох тот боец, кто отвлекался на лепет противника во время боя, а не следил за его руками. Любимая мелодия звонка — «Snipper» — послышалась за пределами Загона.

Должно быть, Бог действительно ненавидит меня.

Потому что, чем больше я молюсь,

Тем больше эта тишина убивает меня.

Она исчезла так же быстро как появилась, а потом раздалась снова и отчего-то казалась настырнее. Мин отвлекся, оттягивая душащий ворот футболки и смотря в сторону трезвонящей мобилы из кармана брошенной на стык бетонных плит косухи. Взгляд возвратился к Сангхену, несущемуся на него с замахом. Юнги отскочил в сторону, заряжая ботинком по задней части коленей со всей дури. Те подогнулись, и оппонент завалился корпусом вперед, впечатываясь в стену. А затем — бум! — получил точный удар костяшками в скулу, сгибаясь на землю в очередном приступе боли. Хриплый смех полился из открытого рта. Мин счастливо стер тыльной стороной ладони кровь с нижней губы. Тупой ублюдок даже не попытался соображать во время боя — каждый раз лупил наобум своими клешнями. Авось попадет. Но Мин все видел, знал и валил любого с пары ударов. Это и подарило ему второе ненавистное погоняло: адская гончая. Которая в любом случае нагонит свою жертву, вцепиться клыками и незримым демоном будет охранять стаю. Дверь чуть не слетела с петель, когда парень ботинком пнул ее. — Мы закончили, — бросил Мин, шлепая по дорожке и нагибаясь за курткой, — постарайся в следующий раз не быть таким жалким. — Пошел ты, — простонал мужчина, доставая пачку сигарет и крича в сторону зевак, намертво вцепившихся в железную сетку Загона, — пошли нахуй отсюда! Шоу окончено! Все, недовольно барахтаясь, разбрелись кто куда, как стайка рыбешки расплывающаяся при виде акулы. Сангхен развалился на редкой траве, пробивающейся вокруг забора, пока Юнги проверял, кто ему так настойчиво звонил. Хотя заранее знал эту назойливость, присущую лишь одному индивиду в его скудном круге знакомых. 3 пропущенных от «Ребенок». День обещал быть въебанным. Он закатил глаза и закинул косуху на плечо. Посмотрел на полупустую пачку в чужих руках, на ровный ряд кружков, соблазнительно торчащих из своего укрытия. Он почувствовал, как кончики пальцев пощипывало, иллюзорно ощутил тяжесть сигареты в руках. Одним грехом меньше, одним больше, так? Демонов такое вообще не должно волновать. — Поделишься? — спросил вкрадчиво. Лицо Сана удивленно вытянулось, с губ свисала наполовину скуренная сигарета. — Ты разве не бросил, м-м? Дам, если позволишь мне победить хоть раз. — Мечтай, — закатил глаза Мин, внутренне упиваясь своей непобедимостью. Несмотря на сказанное, мужчина почти сразу бросил пачку, которую Мин успешно поймал. — Сколько Сакуре осталось? Сангхен задумчиво гнул поредевшие брови из-за регулярных драк: ему так часто рассекали нежную кожу, что волосы из принципа практически перестали там расти. Пока подкуривал, Юнги осматривал его предплечья, на одном из которых был желтоглазый клыкастый, а на другом — тонкая и хрупкая веточка сакуры с развивающимися розовыми листками. Когда Сан впервые рассказал, что сделал рисунок на коже в честь своей первой и единственной любви, то Мин не поверил — решил, что такой грубый чурбан не мог сделать что-то столь романтичное. И Сакура как-то раз подтвердила его догадки, ласково смеясь при этом: «Вообще-то он сделал ее по пьяни в первый день пребывания в Японском районе. А я просто взяла это имя, потому что, будем честны, половину японского населения раньше называли Сакурами». Юнги удивился, но отчасти понимал ее выбор. В Низовье не особо любили ино, а когда ты сирота, тем более ни во что ни ставили. И из-за имени, которым помечали принадлежность к определенному приюту, могло возникнуть много проблем. Поэтому дети часто отказывались от своего прошлого во славу светлого будущего. Это было слишком знакомо ему. Сан тогда долго обижался на то, как они хихикали вдвоем над ним. И кричал потом: «Даже если и так! Сейчас единственное значение у этой татухи — моя любовь к любви всей моей жизни». Они смеялись еще пуще прежнего. — Где-то месяца два. Ой, не, полтора. Она такая круглая, что я не могу обхватить ее двумя руками. Настоящий шар! — хохотал мужчина, делая круговые махи руками в воздухе. Мин подхватил его смех и чувствовал, как сам немного таял внутри, органы каждый раз размягчались и становились по консистенции как желе стоило только подумать об этой очаровательной семейной идиллии. Хотя… порой ему казалось, что он смотрел в печальное зеркало, где видел отражение семейной жизни, о которой мечтал, но никогда не смог бы получить. — Как насчет ужина? На следующей неделе? — Сангхен почесал за ухом, явно смущенный — обычно Сакура приглашала Юнги к ним, а не он сам. — Звучит неплохо. Мы с Чимином будем. Выпустив пару неровных колец дыма, Сан нахмурился. Его поза была напряженной. — Все еще таскаешь этого сопляка повсюду с собой? — Брось, Сан, — хмыкнул Юнги. — Ты звучишь как ревнивая жена. Мужчина фыркнул, ничего не ответив. — Так во сколько застолье? — решил уточнить Мин, открывая пачку и доставая первую за год сигарету. Сан замялся и ответил лишь через некоторое время: — Если честно… не думаю, что Сакура обрадуется Чимину. Она сейчас очень чувствительная и все эти беременные штучки. Жуть, в общем. — И в чем проблема? — не понимал Мин. — Она говорит, что Пак — скользкий. — Скользкий… — пробормотал повторно Мин, откидываясь спиной на сетку забора. — Да. И слухи в стае очень неоднозначные. — Шутишь? Веришь этим гнилым огрызкам на слово? — Мин весело осклабился. Не думал он, что его друг настолько зависим от местного трепла и их ошибочных суждений. По большей части. Сакура была склонна верить во всякие слухи и суеверия, но Сан? Умора. — Скажи-ка, ты возишься с ним уже года два или около того, но много ли тебе известно о нем? О его прошлом? Или может он посвящал тебя в то, чем занимался в Банде без имени? Веселье Юнги как рукой сняло. — То-то же. А если учитывать, как ты… — махнув на парня рукой, он глядел на него с задумчивостью, но так и не договорил. — Просто будь осторожен, Юнги, ладно? Мин хотел воспротивиться, сказать веское «нет», но это было правдой — он действительно знал, какой чай любил младший, сколько ему нужно было рюмок соджу, чтобы нажраться, какой вид у него был, когда он просыпался в холодном поту от кошмаров и как успокаивающе мягкими движениями блуждали по голове Юнги его руки, когда он успокаивал его после заварушек. Но ничего о том, кто он и откуда. Это могло бы вызвать отторжение или злость, что он ничего толком не знал об объекте охраны и части их банды, семьи. Знал ли Джебом Чимина? Знал ли его историю, его прошлое? Возможно, только Мина не посвятили в детали всего? Внезапно, он поймал себя на мысли, что хочет сам это сделать — узнать Чимина. И не от кого-то, а из уст младшего лично. Люди с тайным прошлым всегда интриговали. Одна проблема — их нужно было опасаться. А Мин Юнги не из тех, кто боялся. К сожалению, он тот, кого боялись. Парень фыркнул и набрал последний номер, наконец, прикуривая. Он лукаво кинул напоследок: — Если Сакура позволит тебе назвать новорожденный комок в мою честь, тогда может поддамся разок. — Пшел ты! Много чести, чертеныш! — хаял его Сан, но широкую улыбку даже не пытался прятать. — В пятницу. На непонятливый взгляд, мужчина пояснил: — Ужин будет в пятницу. И щенка своего приводи. Может сгодиться на закуску. Широкая ладонь Юнги вмазалась в плечо друга, и тот завалился на траву, весело хохоча. Пока шли гудки, Юнги нежно ощупывал зубами свой язык и сдавленно мычал: действительно прикусил. И так сильно, что тот начал припухать. Он перевел взгляд на присыпанные пригоршнями рыхлой земли гладкие лобные кости бывших собак, лежащих рядком. Заткнулись, наконец. Большие, наверняка добермановские, и помельче — бойцовских стаффордов. На некоторых виднелись вмятины или трещины — памятные остатки особо жестоких ставочных боев. Интересно, если Юнги стянуть скальп и докопаться до черепа, будут ли его кости таким же «украшенными»? Быть безымянно похороненным — печальная участь даже для животных. А когда над останками так ужасно надругивались, выставляли на обозрение словно дорогие сверкающие трофеи… У низовских нет ни совести, ни сострадания, он давно это знал. Но каждый раз, видя затягивающийся вихрами водоворот мольбы в пустых глазницах, чувствовал, как тугой ком вколачивался в основание горловины. — Телефоны вообще-то созданы для того, чтобы брать трубку и отвечать на звонки, хен. — Заткнись, ребенок. Не тебе меня поучать. — Какой же ты, грубый, бли-ин, — раздался стон на том конце, а затем грохот: по звукам что-то свалилось на пол. — Черт. — Твоя неуклюжая задница опять не держится на ногах? — хрипло посмеивался Юнги, отмечая не сильно расквашенные костяшки. Обычно после загонных боев его руки превращались в мясо. Странное чувство легкости разлилось по телу: то ли от звонка и привычного трепа, то ли от первой долгожданной сигареты. Яд уже циркулировал внутри. — Заткнись. Мой стол слишком маленький для такого количества бумаг, а Альфе требуется все больше и больше отчетов. Да я скоро поседею от всех этих отчетов! Деньги стаи здесь, деньги стаи там… Ты хоть в курсе как сложно скомпоновать столько информации в единое целое и преподнести так, чтобы было легко понять? А строить эти чертовы графики? Ты хоть представляешь сколько нервных клеток я каждый раз в экселе оставляю, пока эту херню делаю?! Знаешь, я тут вообще-то не просто так сижу и… Голова пухла от ненужной информации, которой Пак начал его кормить. Ему похуй на отчеты, бумажки, финансовое состояние банды. Бить кому-то морду, загонять носовую перегородку в мозг, чтобы с одного удара и сразу в могилу, махать ножами и битами, пугая владельцев мелких магазинчиков, что если они не отдадут проценты, то все сыграют в ящик — вот его тема. Он выпустил из горла тяжелый вздох вместе с клубом дыма. В глазах явственно читалось беззлобное «заебал» и «нахуя оно мне». Сангхен похлопал понимающе по плечу и, выкинув окурок, с тихим «бывай, в пятницу увидимся» пошел к старенькой, ржавой лестнице, чтобы подняться к мосту. Пока Чимин самозабвенно что-то лепетал о своих любимых циферках, Юнги хлопнул металлической дверью Загона, закрывая на внутренний замок, и скатился задницей по холодной земле, приваливаясь макушкой к жесткой, холодной почве, покрытой остатками промерзлой травы. Карий цепкий взгляд смотрел поверх моста в даль, на покошенные дома. Все-таки в Низовье заебись. Здесь было тихо, никаких вырвиглазных тонов и вульгарных вывесок на каждом шагу, как в Олимпе, а еще люди не лезли не в свое дело и все как один были обиженные жизнью. Юнги хотел бы здесь жить, на окраине, где сплошь и рядом тишина. Возможно, когда банда совсем его заебет, он и правда слиняет. Он бы раскошелился на маленький разъебанный домик и переехал из своей фешенебельной хаты в высоком здании-муравейнике. Устроился каким-нибудь продавцом или барменом. Нашел бы милую девицу или симпатичного паренька, с которым завел бы кота или собаку. Вырастил бы пару цветочных клумб из хуй-пойми-каких цветов на заднем дворе. Купил электросамокат, который использовал бы лишь раз или два, и тот бы пылился в сарае. По ночам искал бы единственный потерявшийся паззл под диваном из картины на 3000 частей. А зимой в уродливом рождественском свитере заметал в совок упавшие с живой елки ветки, потому что «нам необходим настоящий, живой символ рождества, а не эти искусственные фальшивки». Или, ну, занимался еще какой-нибудь нужной, скучной хуйней. Чем там сейчас все нормальные люди занимались? Просто жил бы, как человек, а не отшельный пес. Или демон, как часто кличила его матушка. Юнги только сейчас заметил, что неосознанно начал крутить в руке крест. Вот же ж срань. Он, нервно облизнувшись, спрятал цепочку под футболку — холодный металл неприятно обжег кожу, и взъерошил выжженную светлую копну волос. Голова опустилась настолько низко, что оказалась между тощими коленками, на которых, если присмотреться через рвань джинсы, можно было заметить кучу перечеркивающих друг друга белесых полос — старых шрамов. На самом деле набор его грехов столь велик, что ему никогда не видать обычной жизни. Связь с бандой — это навсегда. От клейма проще избавиться, нужно лишь срезать кожу, а банда прорастала в тебе, как ростки пшеницы и щекотала неприятно нутро при каждом упоминании. Свобода только тогда, когда лопатки коснутся плоской деревянной поверхности ящика, а сверху прихлопнется деревянная крышка. Вот тогда да, тогда свобода, домики, лужайки, поцелуйчики и долгожданная встреча с Всевышним нашим спасителем, бля-я-ять. Пора бы уже перестать тешить себя несбыточными мечтами. — Ты меня слушаешь вообще? — возмущался в трубке Чимин. — Нет, — честно ответил Мин. Потому что он никогда не лгал и потому что Пака хотелось позлить. — Ты мне мобилу разрывал, только чтобы о своей хуйне попиздеть? Чимин задушено выдохнул. Высшая степень возмущения. Мин думал о том, как он скорее всего дул свои большие губищи и хмурился, выгибая тонкие брови домиком. Возможно, со злости даже мял в руках одну из своих драгоценных бумажек. Юнги с усмешкой затянулся и потушил сигарету в стыке треснутых бетонных плит слева от него. — Вообще-то, — сопел недовольно Пак, — мне нужно съездить на окраину Олимпа. И ты должен меня туда отвезти. — Нахуя? — Боже, ты можешь хоть чуть-чуть меньше материться?.. Хочу поговорить с владельцем «Морского конька». Мин нахмурился. Меж бровей уже залегла большая морщина из-за частоты этого действа, но с Чимином по-другому и быть не могло. Во-первых, он до сих пор не понимал, какой ебанутый мог назвать игорный дом «Морским коньком». Во-вторых, он злился, что Чимину опять пришла «гениальная» идея наведаться в этот гадюшник. В-третьих, ему пришлось бы тащиться через хуеву тучу пробок на КПП, а он ненавидел пробки, почти так же сильно как мирное урегулирование конфликтов. В большинстве своем из-за того, что Чимин не затыкаясь будет о чем-то трындеть: в очередной раз расскажет ему про всех своих многочисленных собак, которые были у него детстве, посвятит в то, как понял, что его привлекают все без разбору, будь то мальчик, девочка или еще кто (Юнги вообще-то раньше думал, что пансексуалы это какое-нибудь в рот ебатое подростковое движение вроде панков или готов). — Ты просто неразборчивый. — А ты просто тупица. — В магазине ты тоже все яблоки подряд в корзинку кидаешь? И зеленые, и красные? Еще и бананы сверху? — Если я люблю есть фрукты независимо от их цвета или сладости, например, это странно или плохо? — Не. Говорю ж, просто неразборчивый. Ну или аппетит у тебя зверский. Сходи, проверь желудок. — В чем твоя проблема, хен? На этом вроде разговоры об ориентациях, слава богу, сошли на нет, но даже если Паку вновь припекало затронуть это, Мин просто игнорировал. Главное, что его лично это никак не касалось, а там пусть хоть пансексуалом, хоть готом, хоть фруктофилом. Их обоих эта позиция устраивала. — С этим ебанутым стариканом? Тебе не хватает острых ощущений? — прошипел Мин, добавляя: — Могу исправить. Например, отлупив тебя по заднице. Повисла напряженная тишина. Мин чувствовал растерянность из-за своих же слов, но вместе с тем, как зло скрежетали собственные зубы, потому что помнил, как в последний их приезд до Пака домогался этот упырь. Не потому что ему важен Пак, нет, а потому что его боссу важен Пак. И когда какая-то гнида тянула свои ручонки к объекту его защиты, хотелось разъебать черепушку на кусочки, чтоб мозги по всей округе. Останавливали только рамки, за которые он не должен выходить. Вряд ли Альфа одобрил бы, как волки в стае начинали рвать друг другу глотки. Забавно, что Джебому было бы все равно. Чимин успешно проигнорировал его слова. Этот чертов ребенок вообще привык не брать в расчет все, что он говорил, даже с хорошим посылом. Пак помолчал несколько минут и увлеченно продолжил, шурша бумажками: — Я нашел одну несостыковку между своими цифрами и теми, которые они дали нам в этом месяце. Прибыль должна быть в полтора раза выше, учитывая недавнюю установку новых автоматов. Мне кажется Ли со своим дружком отмывают деньги. Хочу проверить. Оценивать ситуацию и делать выводы на основе этого Юнги учили чуть ли не с детства. Биологический отец с раннего возраста говорил что-то о логике и логическом складе ума, пытаясь заставить его учиться, а после, наверное, хотел заставить поступить в ВОА. Вот только Мина больше интересовали дворовые потасовки и ощущение кулаков по телу. Вплоть до отцовской кончины, он стабильно приносил на себе россыпь синяков, получая еще парочку по заднице. Потом, когда через три года потасканный и сломанный, он загремел в приют и к приемным уебкам-родителям, искать приключения с исходом в виде синяков и рассеченного лица стало его идеей-фикс. — Я съезжу один. От тебя никакой пользы в подобных делах. В подобных делах, то есть в тех, где надо поколотить кого-то, чтобы он сознался в содеянном. Редко, но бывало это доходило почти до натуральных пыток с ломанием пальцев или отрыванием ногтей. Мин на этом собаку съел, а Чимин даже из дома лишний раз жопу не вытаскивал, за редкими исключениями, что уж говорить о решении серьезных вопросов с отмыванием бабок. Смех, да и только. Тем более хитрые крысы легко надурили бы такого простачка, как Пак, развешивающего уши на все стороны. — Нет уж. Ты опять будешь колотить всех без разбору. Они испустят дух прежде чем ты что-то узнаешь, а мне нужна информация. Конечно. Чимину нужна информация. Проще было перерезать вены тупой линейкой, чем спорить с этим бараном. Особенно, когда он что-то себе втемяшивал в башку и не сдавался ни при каких обстоятельствах. Особенно, когда дело касалось информации. Парень за ней бежал, как белочка за орешком, где бы ни увидел. Поэтому Юнги вдавил пальцы в глаза, пытаясь протереть, ловя черно-белые мушки, и сдался: — Окей, заеду в 6. Путь не близкий, так что будь готов заранее, а не как обычно. — Эй! Вообще-то в прошлый раз я делал тебе поесть, неблагодарный свин…тус. Юнги несдержанно захохотал на кривые ругательства. — Кому ты заливаешь, Пак? Ты двадцать минут переодевал одну толстовку на другую. Идентичную. — У них был разный принт, чтоб тебя… Мальчишка, выказывая недовольство, шумно дышал носом в трубку, очевидно, крутясь на компьютерном стуле в своей излюбленной манере. Зная, Мина как облупленного, он предостерегающе сказал: — Только без пушек. — Не борзей, ребенок. Они-то при полном параде нас встретят. — Без. Пушек. — членораздельно повторил Пак. — Возьми Чехова. Но никакой пальбы и угроз в стиле американских гангстеров. Я не хочу в случае чего опять вытаскивать пулю и зашивать тебя, придурок. — Блять, — выдохнул Мин и ударил себя телефоном по лбу несколько раз. — Прекращай, мне фонит. Он не обязан подчиняться этому недоразумению, который в настоящей драке-то никогда не участвовал. Не обязан вообще слушать его. Ему даже похуй, что Бом приставил к нему насильно, мол, парень не может за себя постоять и его нужно защищать, теперь он на твоем попечении, Чимин очень ценный, как сраный алмаз, бла-бла-бла, но. Но. — Ладно. Заеду на хату и к тебе. Пак хихикнул, чмокнул звонко динамик и дразняще протянул: — Жду, милый хен-ни. — Фу, нахуй. Мин отключился под хохот и поднялся с земли. Мужчина потер саднящий подбородок, который успел покрыться красноватыми пятнами. На подбитой губе играла легкая усмешка. Этот ребенок иногда сводил с ума, но умел поднять настроение. Он решил поспешить — ночью ему нужно заехать к Джебому, чтобы забрать новые паспорта, подготовить машину и успеть поспать пару часов. Парень заехал на квартиру, кинул в рот остатки холодной утренней китайской лапши из доставки и взял металлическую биту с выгравированными черными буквами «Чехов». День обещал быть не таким уж и въебанным.