Есть такая профессия...

      Сильно не хватает папиросы. Затянуться бы и подумать… Сколько таких моментов в моей жизни было, и не вспомнить даже. Когда вываливаешься из операционной, вся в крови, папироса за счастье. Пять минут отдыха и снова — в бой.       Карточки я заполнила, требования по сан-эпид Гиппократу послала антисанитарной совой, девочка-сестричка на меня смотрит почти как на божество, смех один. На следующей неделе отправлюсь учиться, а сейчас у меня другая задача — осмотр всех, включая эльфов. Хорошо, хоть диагностическое заклинание Гиппократ показал, но все равно лучше наших рук, глаз и ушей прибора не придумано. А главное — голова. Без умения мыслить ни одно заклинание не поможет.       — Барбара, подготовьте побольше умиротворяющего бальзама на сегодня. Пожалуйста, — хорошая штука этот бальзам, на себе проверила.       — Зачем, мадам?       — У нас сегодня будет женский день, учтите это, сестра.       — А что такое женский день, мадам?       — А это такой день, когда дам со всех сторон щупают. Все щупают и всюду заглядывают.       — Везде-везде и заглядывают всюду?       — Да, везде. И заглядывают во все возможные и невозможные места.       Бальзам пошел, у девочки шок. А ведь еще зеркала нужны… Сначала попрошу зеркала, а потом уже объясню — для чего, а то она у меня в скульптуру превратится. Надо же, какие нынче барышни нежные. И ведь это медик! Что будет с нашими дамами — представить боюсь… О, очнулась.       — А мужской день — это когда щупают мужчин?       — Вот видишь, ты уже и сама догадалась.       — Везде-везде?       — Везде-везде.       — А они потом не заавадят?       — А мы их усыпим и не скажем.       — А…       — Не отвлекаемся, нам с тобой понадобится несколько вещей. Например, такая штучка, смотри: вот тут у нас лопаточка желобообразная дюйма четыре, потом ручка дюймов восемь, а снизу у нее крючок, загнутый внутрь, за который мы будем ее держать. Это называется зеркало Симса. А вот эта плоская лопаточка с округлой ручкой — подъемник Отта. Натрансфигурируй-ка мне таких столько же, сколько у нас дам в штате.       — Да, мадам, это я мигом! — Знакомая работа от мыслей отвлекает, по себе знаю.       — А еще нам с тобой нужно кругленькое зеркальце в полдюйма на ручке дюймов пять и такая палочка металлическая — вот, посмотри. И тоже по количеству пациентов.       — А зачем это, мадам?       — Зубы осматривать. И еще одно зеркальце: круглое с дырочкой в центре на обруче — для ушей и носа. Кстати, таких полых конусов тоже нужно побольше.       — Ох, мадам, сколько зеркал! А они говорящими должны быть? Я говорящие не сумею.       — И не надо, обычные зеркала нужны, говорить мы с тобой будем.       Умничка какая девочка. Только выдумщица — надо же: говорящие зеркала. Хммм. Вводишь в пациента, а оно тебе сообщает, что и как. Я помотала головой. А девочка все равно хорошая. Чуть поднатаскать, и будет сестричка всем на зависть.       Пора идти за пациентками, сами-то они вряд ли придут. Ну прямо дикарки какие-то…       Зеркала посчитала, стекла, пробирки, ложечки для забора материала, ватные палочки, дезраствор… Перчатки! Новомодные — одноразовые! И хлорку! И маски! Маски обязательно! А еще подкладные! И салфетки! Бахилы бы еще… шизофрения нашептала, она-то откуда знает?       Ох, все, готово. А подать ко мне барышень по списку, а то к работе не допущу! Ого, как грохнуло, это что такое было, а? Шизофрения, идеи есть? Хогвартс? А вот еще интересный вопрос — может ли быть шизофрения у шизофрении….       —Эльф! — хлоп… — А помой-ка ты мне здесь пол вот этим…       Что-то я, все-таки, забыла… Осматриваю палату, взгляд утыкается в растерянного мальчика. Точно!       — Аврор Молиш. Вы у нас клятвы медика не давали, а вот клятву о неразглашении — извольте! Врачебная тайна — деяние великое есть! И чтоб ни одна муха не прознала, что вы в кабинете. Сесть в уголочке и не отсвечивать!       — От анимагов помещение проверить, госпожа целитель?       Шизофрения шепнула, что обязательно, анимагусы — они такие, в любую щелку пролезут.       — А защититься заранее от этих ваших анимагусов можно?       — Никак нет, только обнаружить.       — Опять недоработочка. Но не ваша. Проверяйте каждые пятнадцать минут, сможете?       — Да, мадам!       — А сделать так, чтобы вас не видели?       — Конечно, мадам, — улыбнулся мальчик.       Вот и хорошо. Декорации расставлены, роли намечены, начнем.       В коридоре послышался шум, значит, пора. Посмотрела на сестричку, которая явно волновалась, подмигнула ей и вызвала эльфа с просьбой пригласить в кабинет первую по алфавиту, то есть, получается, Бабблинг. Что значит — не хочет? Кусается? Ну, хорошо, позовите МакГонагалл.       В кабинет кошачьим стелющимся шагом вошла давешняя пугливая женщина. Она напоминала готовую к прыжку кошку, разве что не шипящую. Чуть ссутуленная, с вытянутой шеей, она встала полубоком ко мне, крепко сжимая в побелевшем от напряжения кулаке палочку.       — Минерва, давайте мы с вами спокойно поговорим, вы ответите на мои вопросы…       — Не буду я с тобой ни о чем говорить.       — Тогда пройдите за ширму и разденьтесь. Минерва, не нервничайте, ничего плохого с вами не случится.       — Я не знаю, что ты задумала, Поппи, но тебе это так не сойдет! Я буду драться!       — Не надо драться, надо пройти за ширму и раздеться.       — Что? Да как ты смеешь! Я отказываюсь!       — Тогда ты не сможешь приступить к работе. Собираешься уволиться?       — Какая же ты сволочь! Как я была слепа! Я тебя сейчас…       Палочка вырвалась из ее кулака и пропала, а сама Минерва… превратилась в кошку! В дикую, септическую, бешеную кошку! И заскакала по стерильному инструментарию и материалам, столь бережно разложенным Барбарой, пытаясь добраться до меня…       — А ну стоять! Так тебя, растак, да поленом об забор! — гаркнула я, вспомнив полковника Зинчука, который вот так же остановил паникующих солдат.       Кошка споткнулась, перекувырнулась и снова кинулась ко мне, но вдруг резко мотнулась в воздухе и повисла, удерживаемая кем-то за шкирку. Барбара быстро накинула позабытые ею заглушающие чары на дверь. Аврор приблизился к глядящей на него в отчаянии кошке, хмыкнул, и дальше все завертелось настолько быстро, что я только стояла и хлопала глазами, пока эльфы за ширмой раздевали женщину догола, укладывали в кресло и фиксировали веревками.       — Она пока будет послушной, мадам Помфри, вы не беспокойтесь, — проговорил аврор.       Меня же хватило только на кивок. Взяв себя в руки, я начала осмотр. Сверху донизу, диктуя результаты восторженной Барбаре. Аврор в это время прислушивался к происходящему за дверью. Анамнез бы собрать, да какой тут анамнез…       — Сестра, пишите. Возраст… Питание удовлетворительное… Цвет лица — желтоват, старческих изменений нет, да и рано ей еще. Рефлексы — нормальные. Лежать! Грудь… Осмотр белья патологических выделений не выявил, общий вид молочных желез — без патологии, состояние кожи, пальпация, состояние соска… без особенностей.       — Записала, мадам.       — Живот мягкий, печень… Нормально. Селезенка… не увеличена. Так, Барбара, вы будете мне ассистировать. Берем зеркало Симса… Да, то, что желобообразное, и осторожно вставляем его во влагалище боком, плавно поворачивая крючком вниз. Теперь по нему вводим держатель Отта…       — Это плоский?       — Да. И раздвигаем мягкие ткани. Визуально — без патологии. Правда, выделений многовато. Теперь ложечкой берем мазки и наносим их на стеклышки, а ватной палочкой — в чашку Петри.       — А зачем?       — Проверим и на гормоны, и на инфекцию: мало ли с кем эта кошка шаборкалась, — Миневра возмущенно зашипела. — Так, теперь осторожно вынимаем зеркала и отправляем их в использованные. Подписываем вот этим маркером стеклышки и чашку и переходим к ручному обследованию. Смотри и запоминай: я осторожно ввожу два пальца во влагалище женщины, а второй рукой сверху пальпирую через брюшную полость яичники и матку. О, яичники несколько увеличены, как бы не было кисты… И стоило это такой истерики?       Минерва, даже находясь под заклинанием, с выражением дикого ужаса в глазах следила за мной. Если бы она могла, она бы, несомненно, сбежала. Но зафиксировали ее хорошо. Нам бы так фиксировать в сорок первом… Эх, война, война, навсегда ты въелась в душу, сколько хороших ребят не дожили, сколько слез выплакано… Что-то я отвлеклась. Потом, все потом, сейчас важен пациент.       — А теперь давай все то же самое проверим вашей волшебной палочкой. Что она нам показывает?       — Ничего…       — Вот видишь, в сущности, ничего она нам не показывает: ни воспаления, ни причины увеличения яичников… А ведь это может плохо кончиться. Слышишь, Минерва?       После моих слов о возможных кистах остальное обследование МакГонагалл воспринимала, находясь в полуобморочном состоянии, потому на вопрос ответить была не в состоянии.       — Что у нас не осмотрено? Да, зубы! Барбара, подай-ка вот то маленькое зеркальце… Ну же, Минерва, открой рот, мне нужно осмотреть твои зубы.       Хорошее, однако, кресло: и в рот заглянуть, и в другие места вполне удобно. Обойдя ноги, я подобралась к верхней трети профессора МакГонагалл и, отжав пальцем нижнюю челюсть, приступила к осмотру. Зубы были в прекрасном состоянии: по-кошачьи острые клыки, мелкие резцы, шикарные коренные. Они белели на ярко-розовых деснах.       — Анемии, похоже, нет, — отметила я. — И кариеса тоже. А вот язык обложен, надо будет диету скорректировать.       Подавленная МакГонагалл на этот раз даже не сделала попытки меня укусить, так что Барбаре не пришлось накладывать на ее челюсть локальный Петрификус.       — Ну, вот и все, дорогая, можно одеваться, с заключением я тебя ознакомлю по результату анализов. Отвяжите ее.       Минерва неожиданно разрыдалась. Она горько плакала, не делая попыток встать и одеться. Я не успокаивала ее, только влила ей в рот зелье. Она восприняла все произошедшее как несомненное насилие, таково было ее дикарское восприятие.       — Минерва, пойми, все, что я делаю, — я делаю для твоего блага. Это важно тебе, а не мне. Вот, например, ты знаешь, что такое «киста»? Это такая полость внутри тебя, заполненная жидкостью, которая может нагнаиваться и лопаться, что приводит к кровотечению и смерти, если вовремя не прооперировать. Ты сама видела, палочка этого не обнаруживает — значит, определить можно только так.       Я попросила перенести напоенную умиротворяющим бальзамом Минерву прямо в ее апартаменты: после всего произошедшего она вряд ли хотела встречаться с коллегами. Избалованы они этим волшебством донельзя. Ишь, что вытворила, лишь бы своим здоровьем не заниматься. Когда товарищ Сталин курил, наркомздрав не гавкал. Давно пора ввести закон о праве врача:       Доктор сказал: «В морг», — значит, в морг, и нечего заниматься самолечением.       — Пора вызывать следующую, — вздохнув, произнесла я, ожидая, что еще выкинут мне госпожи-магессы. Прислушивающийся к происходящему за дверьми аврор подошел ко мне:       — Мадам Помфри, помощь нужна? А то тут леди волнуются, глядишь, бунт затеют.       — И не с такими справлялись, но помощь не помешает. Вы что-то можете предложить действенное и не противозаконное, Александр?       — Мне кажется, легкий конфундус в подобной ситуации еще никому не повредил: и вам проще, и очередь быстрее. Да и заглушающие односторонние чары Барбара правильно наложила.       — Тогда на том и порешим.       В дверь поскреблись, и в наш кабинет робко вошла, стараясь не смотреть по сторонам полная женщина.       — Здравствуйте, Помона, присаживайтесь. Расскажите, пожалуйста, о себе, чем болели, что беспокоит?       Помона стала многословно рассказывать и о детстве, и о муже, и о детях, и о внуках, и как рожала, и где у нее колет, и как она устает, как болят руки после обрезания растений, как, похоже, текут глаза и нос после удобрения теплиц драконьим навозом… Я внимательно слушала, а проинструктированная Барбара заносила ее жалобы в заведенную карту.       Наконец, Помона выговорилась, и я приступила к осмотру. Слава Богу, она не стала кусаться и царапаться, потому я смогла спокойно прослушать легкие и сердце, осмотреть горло, взять мазки из носа и рта, что ее неожиданно заинтересовало.       — А что ты делаешь? — спросила она.       — Мазки беру на посев, — задумчиво ответила я.       — На посев? А что вырастет? А со мной поделишься, я в теплицах посажу, на драконьем навозе знаешь, как все хорошо растет? — забросала она меня вопросами и предложениями.       — Это микробы твои расти будут, показывать, чем ты больна. Не думаю, что тебе такая плантация понадобится, хотя… — я вспомнила о пенициллине.       К предложению раздеться за ширмой Помона отнеслась спокойно, как спокойно перенесла и все процедуры, а я решила еще раз прослушать легкие. Что-то мне в них не понравилось. Воткнув в уши свою, уже любимую, трубку, я принялась за аускультацию. И действительно — хрипы на выдохе, одышка. Как только пропустила в первый раз?       — Помона, а ты часом не простывала?       — Ой, Поппи, я забыла рассказать. Я ведь ноги промочила, спасая рассаду от этих рыжих Уизли, которые что-то постоянно ищут в теплицах, как нюхлеры какие…       — А высушивающее?       — Да как-то забыла, потом бодроперцового выпила, оно как-то само все прошло. Вот только кашель небольшой остался. И дышать тяжело иногда.       — Помона, у тебя беда с легкими. Если не заботиться о себе и не лечиться, будет очень плохо, умрешь от удушья. Не хотелось бы тебя хоронить уже в этом году.       — Ой, — глазки стали мокрыми, значит, первая стадия лечения достигнута, на второй она станет лечиться и не будет отступать от рекомендаций. — И что теперь делать?       — Будем делать зелья из пенициллина, который вырастет у тебя в теплицах.       — Спасибо! Спасибо, Поппи! От всей души!       — Иди, моя хорошая, я попозже к тебе забегу. Попринимай зелья, я тебе выписала, и, пожалуйста, побереги себя, хорошо?       Не решившись гонять по сквознякам больного человека, я попросила эльфа переправить расчувствовавшуюся Помону в ее комнату, уложить в кровать, проследить, чтобы ей было тепло, и напоить обязательно теплым молоком с луком, упомянув, что молоко надо обязательно процедить перед употреблением.       Аврор, хитро ухмыляясь, прислушался к происходящему за дверью:       — Мадам, а ведь они вас обсуждают.       — Аврор Молиш, ваше дело не сплетни слушать, а заниматься охраной порядка на вверенной вам территории.       — Да, мадам, извините.       Его живот внезапно заурчал.       — А это, пожалуй, знак. Как вы полагаете, дорогие сотрудники, не пора ли нам принять пищу?       «Дорогие сотрудники» дружно закивали. Я высунулась за дверь и гаркнула:       — Проветривание двадцать минут! Все временно свободны!       Собравшиеся порскнули от двери подобно мелким грызунам — только их и видели.       Обедать решили, не выходя в общий зал, так как работы было много и тратить время на путешествия желания не было ни у кого. Эльфы сервировали отдельный стол, и я с удовлетворением увидела, что мои рекомендации по питанию неукоснительно выполняются. Перерыв прошел в мирной обстановке — все устали, но работа еще не закончена, сегодня надо прогнать всех дам, чтобы не оставлять на завтра. Только Барбара смотрела на меня восхищенными сияющими глазами — она с такой организацией столкнулась впервые. Как дети, честное слово… Когда эльфы убрали остатки трапезы, я снова с тоской подумала о папиросе.       — Александр, а у вас здесь можно где-то достать папиросы?       — Сигареты точно можно, а папиросы… Пошлите эльфа: если это возможно, он достанет!       «Какая интересная и свежая мысль», — шепнула мне моя шизофрения, а я просто вызвала эльфа и озвучила свою просьбу. Исчез. Может быть, мне повезет?       Достаточно молодые Аврора и Септима прошли осмотр без звука, только косясь на меня с плохо скрываемым страхом. Интересно, что они себе напридумывали? Но прошли и прошли, молча и без сопротивления вытерпев и кресло, и мазки. Возможно, причиной служил автоматически накладываемый Молишем конфундус. За ними промчалась незапоминающимся вихрем Чарити, нахваливая мою придумку, что навело меня на определенные мысли. Но вот когда я думала, что самое сложное закончилось, явилось Оно.       В первый момент мне показалось, что ко мне с визитом забрела цыганка, позвякивающая кольцами и монисто. Она распространяла вокруг себя специфический запах давно немытого тела и дешевого алкоголя. Из-под копны нечесаных кудряшек, схваченных небрежной полосой цветастого платка, на меня таращились очки, а за ними — глаза. Нет — Глазищи, огромные от толстых линз. Мутные, расфокусированные. Движения ее выдавали некоторые проблемы с координацией. Это была наша прорицательница. Она уже открыла было рот, чтобы извлечь из себя звуки, как получила в спину конфундус и замерла. Барбара скривилась.       — Медик, Барбара, — нравоучительно произнесла я, — должен быть внимательным и не брезгливым. Наденьте перчатки, масочку обязательно и станет легче.       — Но она же фу! И это учит детей? — ответила мне побледневшая девушка.       А мне вспоминались другие недавние картины. Кровь, внутренности, все перемешано, все в фарш — это снаряд попал в окоп. Невозможно даже определить, сколько там было людей. Или расстрелянный поезд, эвакуировавший детский дом… Умершая девочка с ранением в живот, которая в последние свои минуты куда-то ползла, оставляя за собой кишечник… Раненые бойцы, часто в грязи и экскрементах, которых мы отмывали и в спешке оперировали днем и ночью… Или тростинки умирающих от голода…       Наверное, что-то изменилось в моем взгляде, и Барбара отвела глаза, прошептав: «Извините». Но я уже задумалась: как так вышло, что детей учила алкоголичка? Кто тот слепец, что это допустил?       — Сивилла, вы знаете, что людям необходимо регулярно мыться? Вы работаете с детьми, как вы смеете в таком виде пребывать в школе? Эльф! Отрезвить любым способом, вымыть, выстирать и вернуть.       — Да, мадам! — ответил счастливый эльф, несколько кровожадно рассматривая Трелони.       — Надо здесь после нее вымыть, — сказала я, задумавшись о человеческих пороках. — Нет, я понимаю, товарищ Сталин специально открывал рюмочные-столовые, чтоб рабочий, возвращаясь домой с завода, мог выпить свои законные пятьдесят грамм под хорошую закуску. Усталость отходила, а больше ничего и не требовалось. А тут? Среди бела дня… И как, позвольте спросить, лечить алкоголизм? Особенно женский. Кстати, Барбара, есть ли какие-то зелья от пьянства? Или заклинания?       — Не знаю, мадам Помфри, может, в отделении у Януса Тикки что-то такое водится, но я к нему на стажировку не попала, а там так интересно!       Считай, больше двух третей осилили. Еще немного осталось. Почему я так вымоталась? Ведь бывало и по десять операций, и сутками у стола или у коек без сна, не уставала же так. Или просто не до того было? Помню, солдатики нашли вагоны на путях, а в них — дети. Фашисты проклятые их везли в свои госпиталя — кровь выкачивать. Сколько маленьких тел мы видели, когда началось освобождение — ни передать, ни описать. И эти маленькие детки, прозрачные от голода, часто избитые… Плакали даже особисты.       Ох, не время, не время, надо закончить, а потом и поплакать можно будет, спирт я тут нашла. С хлопком возник эльф. Почему-то он был в бескозырке с красной звездой, но в руках его было настоящее богатство — целая пачка «Беломорканала». Я его от радости расцеловала, смутив и эльфа, и Барбару, и даже аврора. С наслаждением покурив в окно, я выкинула окурок, попав в кого-то разумного, судя по возгласу, и повернулась к Барбаре.       — Ну что, готова?       — Да, мадам!       — Эльф, давай следующую.       Дверь распахнулась, как от пинка, и в кабинет кавалерийским шагом вошла мадам Хуч. Так сказать, инструктор нашей нервоистребительной авиации. Жалоб у нее не было, разделась она без слов и в кресло уселась даже с какой-то охотой. Взглянув, я порадовалась, что на мне маска, ибо с интимной гигиеной у этой дамы имелись сложности. Явное недопонимание и нелюбовь. Прочитать ей лекцию, что ли? После осмотра только. Прослушала, осматриваю, как положено, но замечаю неожиданную реакцию. При пальпации молочных желез мадам продемонстрировала симптомы полового возбуждения: учащение дыхания, повышение слюноотделения, покраснение кожных покровов, расширение зрачков и эрекция сосков. И как прикажете на это реагировать?       — Осмотр закончен, мадам Хуч, можете быть свободны. С результатом вас ознакомят через несколько дней.       Роланда встала с кресла и потянулась:       — Эх, мужика бы! — она как-то хищно взглянула на меня желтыми круглыми глазами и ухмыльнулась: — Впрочем, руки у тебя тоже ничего. Нежные.       Меня передернуло. После ее визита очень хотелось принять душ, но возможности не было, поэтому оставшиеся дамы, включая даже протрезвленную Трелони с ее печеночными проблемами, пролетели совершенно незаметно, как по накатанной.       Этот длинный день, наконец, закончился. Завтра по плану у нас были мужчины. И мы с Барбарой, выпросив у эльфов по чашечке кофе, готовились разбираться в анализах, заодно обсуждая, на что обратить внимание у пациенток.       А поздней ночью я сидела с ногами на широком подоконнике больничного крыла, со стаканом разведенного спирта в одной руке и папиросой в другой, и вспоминала. Слезы бежали безостановочно, перед глазами вставали лица — родных, коллег, эвакуированных, солдат и офицеров. Бесконечной чередой тянулись воспоминания о четырех самых страшных в жизни годах. О том, как злые самолеты со свастикой расстреливали красные кресты, как, протяжно гудя, погибало госпитальное судно, как мчался наш поезд сквозь взрывы… Я отпускала их — моих коллег и родных. Пусть война больше никогда не проснется и не начнет пожирать людские жизни…