— Мадам Помфри, а вы не слишком жестко взялись? — спросила меня Барбара за завтраком.
— А мне понравилось, — заявил аврор, — надо будет задержанным такие медосмотры проводить, глядишь, веритасерум сэкономим.
— Аврор Молиш, не забывайтесь. Вы уже второй раз позволяете себе недопустимое поведение. Третий раз нарушения субординации — и я попрошу прислать вам замену!
— Простите, больше не повторится.
— Барбара, что касается твоего вопроса…
Я вспомнила глаза Лидушки — молоденькой медсестрички. И глядя в эти памятные, замутненные болью глаза, начала несколько адаптированный рассказ:
— Была у меня знакомая девушка. Тоже медиведьма. Семнадцать лет. Много работала, не отдыхая, не давая себе возможности даже на секунду отвлечься на себя. И вот однажды она прямо посреди палаты падает без сознания. Привели ее в чувство. Оказалось, что у нее уже неделю, как она сказала, «побаливает» низ живота. Обследовали. Вскрыли брюшную полость, а там — все в крови и гное. Оказалось, была киста, обычная, даже не большая. Лопнула. А теперь — гнойный перитонит. Затянула. Не спасли.
И я вспоминала бойкую девочку, яркую, как солнышко, прибившуюся к эшелону на забытой станции. Оставшись совсем одна, она находила в себе силы улыбаться… Я вспоминала, как она появилась у нас — одетая в чью-то шинель, оборванная, грязная, но такая открытая, не растерявшая себя на дорогах войны. И мы стали ей семьей, делили и горе, и радость. Девочка быстро училась, всегда находила доброе слово для ранбольных, писала письма родным тех, кто не мог писать сам, и улыбалась. Такой доброй, светлой улыбкой, от которой становилось теплее и легче даже самым тяжелым…
Помню, как она прибежала ко мне ночью, когда мне снилась доченька, так и не встретившая свой пятый день рождения. Как обнимала меня и вытирала бегущие слезы. Как говорила, что почувствовала мою боль. И как мне было страшно смотреть в ее глаза, когда мы не успели…
Слезы, как тогда, сами потекли по моим щекам, против моей воли. Я помнила, кажется, каждый ее жест, поворот головы, улыбку. Будто живая, стояла наша Лидушка передо мной и поддерживала своим все понимающим взглядом. Мы были семьей, мы все в нашем эшелоне были одной семьей, ведь иначе нельзя. И эта потеря была очень страшной… Для всех нас.
Я не могу позволить, чтобы такое повторилось, пусть здешние люди мне совсем чужие, но я никому больше не позволю так страшно умирать…
— И пойми, Барбара, вариант «само пройдет» — это не наш вариант.
Мы немного помолчали. Я была благодарна свидетелям моих слез, что они не пытаются выказывать мне сочувствие ненужными словами, и с трудом взяла себя в руки.
— Ну, что, — хлопнула я ладонями по столу. — Мужчины сами собой не осмотрятся. Пойдемте, коллеги. Сегодня удачный день спасти кого-то от него самого.
А перед больничным крылом уже сидела очередь, хоть и небольшая. Не так уж много мужчин работает в школе. Рядом с каждым стоял насупившийся эльф, сложивший ушки так, чтобы не слышать лишних слов от пациентов. Не было только директора. Ну, что ж.
— Эльф, будь добр, доставь сюда пациента Дамблдора. Живым. И, желательно, целым и, по-возможности, невредимым.
Хлопок — и домовик доставил к кабинету несколько взъерошенного и крайне недовольного Альбуса Персиваля Вульфрика Брайана Дамблдора, который посмотрел на меня так, что мистер Молиш сделал шаг вперед.
— Девочка моя, что ты себе позволяешь? — начал директор. — Ты не подумала, что можешь отвлечь меня от важных дел.
— А вы, господин директор, как смеете саботировать медицинский осмотр персонала, решение о котором санкционировано больницей Святого Мунго и подписано не только главврачом, но и завизировано вашим согласием?!
— Но ведь это касается персонала…
— А вы кто, не персонал? Вы самый главный персонал, поэтому, будьте добры, покажите пример. Это же для вашего блага!
— Но зачем же такие нововведения? Раньше жили же как-то без постоянных этих ваших осмотров. Кто заболел или под проклятье попал, тот шел в больницу…
— Во-первых, господин директор, — перебила я его по наущению шизофрении, которая подсказала, что Дамблдор может растекаться мыслью по древу часами, — вы сами завизировали документ, во-вторых, вы против прогресса? Вы считаете, что наука не должна развиваться? И, в-третьих, вы не можете знать, что творится и меняется в вашем организме, если за ним постоянно не наблюдать.
И тут мне на помощь неожиданно пришел Снейп.
— Правильные нововведения. Всегда лучше знать, что с тобой не так. Мадам Помфри, я вас полностью поддерживаю. У ваших любимых магглов, Альбус, эти осмотры регулярны при приеме на работу, да и в армии, и никто от этого не умер. А засовывать голову в песок достойно Малфоя, а не Великого Светлого Волшебника.
— Но зачем все это магглам?
— А чтоб денег не платить, если заболел или пострадал по своей вине. Еще существуют профсоюзы, — продолжал Снейп. — И по нетрудоспособности можно у работодателя отсудить немаленькие суммы. Кстати, это хорошая идея, может, и у нас внедрим, а, Молиш?
Хорошо сказал. Я его даже зауважала. И директору крыть нечем, он даже задумался.
Дверь в больничное крыло внезапно приоткрылась, и из-за нее, как по волшебству, появилась голова Гиппократа Сметвика, главного целителя госпиталя Святого Мунго. Я даже вздрогнула, но шизофрения напомнила мне о прямой каминной связи с больницей.
— Целитель Помфри, разрешите мне сегодня присутствовать при ваших осмотрах, — произнесла голова, оставляя остальную часть целителя Сметвика спрятанной за дверью. Дамблдор приободрился, я же приветственно кивнула начальству.
— Разумеется, целитель Сметвик.
«Принесла ж тебя нелегкая, — подумала я. — Начальство с утра — не к добру, но хоть бунт, ежели возникнет, подавлять будешь сам».
— Будьте как дома. Директор Дамблдор, покажите пример подчиненным.
Дверь распахнулась шире, и мы гуськом вошли в кабинет, пропустив уважаемого директора вперед. Больничное крыло, еще с вечера подготовленное к сегодняшнему приему, приветственно сияло стерильной белизной. Характерный запах хлорки придавал помещению привычное ощущение чего-то родного, настраивая на рабочий лад.
Дамблдор, осмотревшись, как-то даже сжался. Желая расслабить пациента перед не самыми приятными процедурами, я улыбнулась, Сметвик шустро занял место рядом с ширмой, Барбара уже привычным жестом достала новую карточку, готовясь фиксировать результаты обследования. Аврор привычно занял место у двери, наведя дезиллюминационные чары на себя и заклинание заглушки — на дверь.
— Присаживайтесь, господин директор, — предложила я Дамблдору, указав на стул.
— Спасибо, девочка моя, я лучше постою, — как-то не очень уверенно, на мой взгляд, произнес он.
— Альбус, чтобы сократить время осмотра, мне придется задать вам несколько вопросов, может быть, все-таки, присядете? — настаивала я, на что Дамблдор лишь по-ребячески помотал головой, с ужасом глядя на стул.
— Возраст, болезни, проклятья, — привычно полились вопросы. Тут шизофрения шепнула, что директор участвовал в боевых действиях и даже получил орден Мерлина первой степени. Я уважительно глянула на старика. — Ранения? Контузии?
Четкий, отработанный годами порядок сбора анамнеза не позволял Дамблдору отвлекаться от вопросов. Сметвик уважительно поднял большой палец. Закончив с писаниной и с надеждой на адекватный уровень лжи, я пригласила Альбуса Дамблдора подготовиться к осмотру.
— Прошу за ширму. Вам нужно будет полностью раздеться.
Дамблдор возмущенно повернулся к Сметвику, но тот только развел руками: мол, хозяин тут не он.
— Но тут же дама! — все-таки возмутился светлый, как подсказывала шизофрения, волшебник.
— Она не дама — она медиведьма, да и что она там не видела! — привычно махнула рукой я и, замечая стремительно краснеющее лицо девочки, продолжила. — А если и не видела, то получит дополнительный практикум по анатомии, что потребуется ей, когда будет сдавать экзамен на целителя.
— Не волнуйтесь, тут все, даже аврор, под клятвами. Никто ваши тайны не разгласит, — попытался успокоить директора Гиппократ. Дамблдор гордо вскинул голову и прошел за ширму.
На обнаженного директора, прикрытого спереди роскошной бородой без привычных колокольчиков, Барбара старалась не смотреть. Я тихо фыркнула и предложила Альбусу укладываться на кресло.
— Альбус, как предпочитаете — ощутить весь процесс или уснуть, проснуться, а уже все?
— Нет уж, лучше без этих ваших усыплений. А то так и годы проспать можно… — и пробормотал себе под нос, но мы расслышали: — Да еще и разбудить забудут, знаю я таких.
— В таком случае, прошу укладываться. Сможете не шевелиться, или лучше вас зафиксировать, как считаете?
— Удержусь, — сквозь зубы прошипел он.
Роскошная грива снежно-белых волос, скрывавшая от пытливого взора врача тыл мужчины, служила вполне удобным матрасиком для директора, пеленку можно было не подкладывать. Я вздохнула и принялась за осмотр, диктуя Барбаре:
— Волосы здоровые, крепкие. Глаза… Смотрите мне на ухо… Теперь на кончик носа… Странно, глаза здоровые. Вам очки назначали? Нет? Тогда почему вы их используете? Пережимаете переносицу, что затрудняет дыхание, и портите зрение. Хорошо, Барбара, пишите — без особенностей, веки чистые, конъюнктива норма, уши… Коллега Сметвик, подайте-ка вот ту блестящую воронку, нет, ту, которая маленькая, да, спасибо. Так, уши — претензий нет. Рот откройте… Альбус! Я же запретила вам лимонные дольки! Выплюньте! Откройте рот! Да, спасибо. Язык обложен, ну, это и не удивительно, учитывая рацион, а вот гингивит — это нехорошо. Кариес в верхней левой семерке. Резцы — края подстерты, что тоже не удивительно.
Дамблдор замычал и замахал рукой.
— Что-то беспокоит? — спросила я, вынув инструмент.
— Передние зубы мне вырастили заново после войны с Гриндевальдом.
— Учтем. Так, дальше. Барбара, запишите: кандидамикоз слизистой оболочки полости рта. Мочу на сахар обязательно! Лимфоузлы… В пределах наблюдаемой картины. Легкие, сердце… Хм… Барбара, а подай-ка аппарат Ривва-Роччи. Посмотрите, Гиппократ, этим прибором измеряют артериальное давление, можете проверить палочкой, потом сравним результат.
— В Хогвартсе не работает электричество, — подал голос директор.
— Этот прибор электричество не использует, — рассеянно заметила я.
Пока я накачивала воздух грушей, Гиппократ достал палочку и принялся ею махать, проговаривая шепотом заклинания.
— Артериальное давление мы измеряем на обеих руках, разница не должна быть больше 10-15 единиц по шкале, — попутно объясняла я Сметвику и Барбаре. — Как видите, особых тайн у метода нет, да и существует он уже лет сто. А это что такое? Пульсовое давление маловато. Это, коллеги, разрыв между систолическим и диастолическим артериальным давлением. Очень важный диагностический признак, между прочим. Недавно читала интересную работу, в которой обоснована гемодинамическая роль пульсового давления крови как переходной функции нейрогуморальной регуляции и системообразующего элемента кровообращения.
Оценив остекленевшие глаза слушателей, я тонко улыбнулась и продолжила осмотр.
— Так, печень безболезненная, не увеличена, живот мягкий, к селезенке претензий нет. А сейчас будет немного неприятно, — я отвела постоянно лезущую под руки бороду и раздвинула старческие колени, намереваясь применить кишечноопорожнительное и очищающее заклинания, подсказанные уже любимой шизофренией, как увидела неучтенную анатомическую особенность. Из выбеленного ануса торчала волшебная палочка. Я надела перчатку и осторожно взялась за рукоятку. Сметвик и Барбара, вытянув шеи и не дыша, внимательно смотрели за моими руками, причем Гиппократ, похоже, невербально навел на себя и Барбару заклинание немоты. Хорошо, что гримасы, которые они корчили, пытаясь сохранить лицо, были вне зоны видимости директора.
— Господин директор, как это понимать? — я осторожно извлекла палочку.
— Ах вот она куда подевалась, шалунишка!
Я отложила кривую, неровную палочку на поднос, стараясь сохранить бесстрастный вид.
— Продолжаем осмотр, коллеги, — спокойно произнесла я, завладев их вниманием. — Сейчас мы проводим колоноскопию, ну же, не надо так сжиматься. И что мы тут видим? Желаете взглянуть? — Гиппократ помотал головой. — Ну хорошо, я озвучу: аденомы нет, видимая часть кишки в хорошем состоянии… Перейдем к его величеству пенису. Этот орган является наиболее важным для большинства мужчин, а некоторые им даже умудряются думать. Итак, пенис… без особенностей, — на лице Дамблдора проступило явное возмущение, которое я проигнорировала. — Тестикулы развиты нормально, опущены в мошонку… Без патологий. Мазки… взяла. Все, спасибо, Альбус, можете одеваться. Не забудьте помочиться в баночку.
Точным жестом я отправила использованные перчатки в мусорное ведро.
— Но я не хочу!
— Сейчас поможем, — Сметвик быстро подставил сосуд и произнес заклинание, которое я не расслышала. Желтая струйка быстро наполнила баночку до половины. — Вот и чудненько. Столько хватит, мадам Помфри?
Я кивнула. Одевшийся директор, прибрав свою палочку, гордо прошествовал на выход, ни на кого не глядя.
— Минуточку, — попросила я ожидающих, — подготовлю кабинет. Можете покурить и оправиться, — и повернулась к коллегам.
Сметвик срочно навел дополнительные заглушающие чары, правильно истолковав мой жест. Мы с хохотом рухнули на стулья.
— Это еще ничего, и не такое бывает, — проговорила я, утирая слезы.
— Расскажете? — глаза Барбары загорелись в предвкушении.
— Ну, так как рассказ без имен, места и времени, то нарушения врачебной тайны не будет, поэтому расскажу, — улыбнулась я. — Сидим мы как-то раз у малой операционной гинекологического отделения одного маггловского мединститута…
— Мадам Помфри, вы и у магглов учились? — перебила Барбара.
— Да, был такой эпизод в моей жизни. Так вот, должно уже занятие начаться, а нас туда не пускают. А из операционной — крик. Низкий, мужской, но с провизгиванием. Ну, мало ли что. Бывают и у женщин низкие голоса. Потом тишина, выходит м-м-м… целитель, бросает на пол колпак, сдирает с лица маску и, используя обсцененную лексику, сквозь зубы говорит:
— Все было: перфорации, опухоли, диагностическое выскабливание, но чтоб в анусе у мужика еловую шишку лущить…
Ладно. Только мы собрались зайти в операционную, как пьяненький санитар…
— Кто-кто? — переспросила Барбара.
— Считай, маггловский домовой эльф. Так вот, везет он каталку, на каталке лежит мужчина, а санитар кричит на все отделение:
— А этого пид@раса с огурцом куда? К тому, с шишкой, за компанию к гинекологам или все же к проктологам?
— Ой, магглы такие, оказывается, затейники, — отсмеявшись, фыркнула Барбара.
— Ну, не только магглы, — сказал Сметвик… — У меня тоже был как-то случай, вызывают меня в приемное отделение, медиведьма подхихикивает, что для них не очень характерно, а там — девушка. Магглорожденная или полукровка, потому что вещала о пользе витаминов. Причем никто не знает, куда ее направлять, потому что яблоко. Засунула она в себя яблоко и не смогла вытащить. А медиведьма мне нож для резки фруктов протягивает. Я понимаю, конечно, витаминов захотелось, но рот все-таки повыше. Пришлось объяснять…
Громкий хохот собравшихся заглушил окончание истории. Аврор Молиш, сидевший на табуретке у двери, похоже, грел уши. Было странным слышать полузадушенное хихиканье, доносившееся из кажущегося пустым угла.
— Мистер Молиш, — строго сказала я, забыв об эльфе, — приглашайте следующего.
— Тилли плохой, мадам целитель не хочет, чтобы ей помогал Тилли!..
— Хорошо, дорогой, успокойся. Извини, я о тебе забыла. Приглашай следующего.
Следующим в кабинет влетел Снейп. Он коротко и быстро ответил на все вопросы, безропотно прошел обследование. Во время обследования я обратила внимание на странную опухоль, возникшую, видимо, под загноившейся татуировкой. Барбара прикрыла рот ладонью… «Это пожирательская метка», — подсказала шизофрения с явным негативным оттенком.
— Северус, я бы хотела избавить вас от этого… ммм… новообразования, — проговорила я негромко. На лице Снейпа отобразилось неверие и дикая, невозможная надежда.
— Вы не смеетесь надо мной? — проговорил он почти шепотом. — Это действительно возможно? Я перепробовал, наверное, все методы.
— Магические? А маггловские?
— Магические, — сознался Снейп. — А маггловские разве могут помочь против магии?
— Современная медицина может все, Северус, — твердо сказала я. — Если обращение своевременно. Мы с вами обязательно решим этот вопрос в самое ближайшее время… Попросите следующего минутку подождать.
Снейп еще раз взглянул на меня с надеждой и стремительно вышел.
— Гиппократ, — произнесла я, заглядывая в список. — Вот тут у меня Флитвик указан полугоблином, а Хагрид полувеликаном. Их к кому принято посылать — к нам или к тем, кто по волшебным существам?
— Персонал? — спросил Сметвик.
— Персонал, — обреченно вздохнула я. — Но я не знакома с анатомией этих… коллег.
— Раз персонал — значит, к вам. Смески гоблина и человека ближе к людям по анатомии. Желудок занимает примерно две трети забрюшинной области, легкие на треть меньше, сердце четырехкамерное. В остальном отличия незначительные, но в рот им заглядывать нельзя — особенности культуры.
— А мозг? Глаза? Уши?
— Оценивайте, как человека.
— Хорошо… Тилли, приглашай!
Осмотр Флитвика прошел прекрасно. Он живо интересовался всеми моими манипуляциями и даже сам добровольно открыл рот, чем поразил Сметвика до глубины души.
Профессор магозоологии Кеттлберн тоже прошел обследование быстро. Как помочь ему с восстановлением конечностей, отгрызенных его любимцами, я не знала. Протез на ноге ему не мешал, не натирал, так что, предупредив нас, что ожидающий очереди Хагрид плохо поддается заклинаниям из-за великанской крови, он вытащил из кармана шоколадную лягушку, положил ее около Барбары и, посвистывая, покинул больничное крыло.
Следующим вошел профессор маггловедения Квиринус Квиррел, довольно-таки молодой человек со скользким, маслянистым взглядом. Он безропотно, даже с некоторой покорностью выполнял все мои распоряжения, и я уж было подумала, что и все остальное обследование пройдет так же без особенностей, но когда перешла к мочеполовой системе, обнаружила не самый приятный сюрприз.
— Какой роскошный экземпляр! — умилилась я. — Мочиться, небось, больно?
— Неделю уже, — кивнул мужчина.
«А что же ты книззла тянул за причинное место, дорогуша?» — чуть было не выпалила я, но, откашлявшись, спросила:
— Почему же раньше не обратились? Вам лечиться нужно, — вздохнула я: чего только не найдешь в школе. — Барбара, запишите, гонорея, подострое течение, лечение обычное. Прямых осложнений не вижу. Коллега Сметвик, нормально ли наличие преподавателя с «птичьей болезнью» в школе?
— Я вылечусь! Я в Европу на лечение! Честное слово! Не выгоняйте, — молодой человек чуть не плакал.
— Источник знаете? Нет? Список половых контактов предоставьте, пожалуйста.
Список содержал фамилии девиц из Лютного. Я передала его Сметвику, но тот со вздохом убрал его в карман и отрицательно покачал головой.
Следующим вошел полувеликан. Скромно поздоровавшись, он присел, куда сказали, и покорно ответил на все вопросы, с обожанием уставившись на Барбару, точнее — несколько ниже подбородка. Лесник, постоянно находящийся в контакте с животными, оказался очень чистоплотным, и от него приятно пахло хвоей.
За ширмой он тоже разделся без всякого стеснения и подошел к нашему креслу, которое Сметвик предварительно увеличил до подходящего для лесника размера.
Попытавшись взобраться на натужно скрипящую конструкцию, Хагрид схватился за спинку, и та осталась у него в ручище. Он виновато засопел:
— Я… эта… не специально…
— Успокойтесь, мистер Хагрид, давайте, вы лучше приляжете на кушеточку — она покрепче.
— Да можно и без мистеров всяких, мадам Помфри, мы же с вами сколько лет…
Кушеточка крякнула, принимая тело, но осталась целой. Правда, я несколько опасалась за ее ножки.
— Вы бы меня привязали покрепче, мадам Помфри, — сказал этот большой наивный получеловек, — а то я случайно зашибить могу.
Мы в три палочки попробовали навести на него Сомниус, но ожидаемого эффекта не добились.
— Эффект, вызванный гипоксией, мог бы нам помочь… — задумалась я.
— А гипоксия — это что? — странный вопрос задала Барбара.
— Пониженное количество кислорода, поступающего в мозг. Ну, не подушкой же его душить, право слово. Вот помню, как-то одна сестричка пациента грудью успокоила. Распахнула халат, навалилась всем своим… хммм… естеством, перекрыла пациенту кислород, он и готов… — протянула я.
С воображением у Хагрида, по-видимому, все было в порядке, поэтому он, судорожно сглотнув, замер со взглядом, упертым в не менее, чем шестой размер Барбары. Сомниус на этот раз сработал безукоризненно. Так что с Хагридом проблемы были решены. Правда, когда он вставал, ножка кушетки все же сломалась, но это были уже такие мелочи. Я посоветовала обратить ему внимание на позвоночник и дала упражнения для осанки — подтягивание, растяжку, плавание.
После Хагрида никто не вошел.
— Кого-то у нас не хватает, — обратилась я к Барбаре. — А где мистер Филч? Тилли, пригласи к нам уважаемого завхоза.
— Да, мадам, — пропищал тот, пропадая с тихим хлопком.
— Но он же сквиб… — пролепетала медиведьма.
— И от этого не человек? Это ты мне брось, Барбара, мы не фашисты какие, мы — медики. Для нас нет разницы, маггл, маг или сквиб — наше дело лечить, а не судить.
— И Пожиратели?
— Пока он наш пациент — абсолютно неважно, кто он. Такова наша судьба, добровольно выбранная нами. Иначе надо бежать из медицины, пока не поздно.
Да, мы лечили. Перевязывали, оперировали… Даже фашистов. В госпитале нет места ненависти, ненависть остается за порогом и терпеливо ждет, когда пациент выздоровеет и снова станет ненавидимой фашистской нечистью. Казалось, у меня в глазах должно темнеть от одного вида этой свастики, но оперировала, держа себя в руках. Я — врач, и это самое высокое существующее звание.
Открылась дверь, и в кабинет робко вошел завхоз школы.
— Здравствуйте, мистер Филч, — приветливо улыбнулась я. — Что же вы сразу не пришли? Или о здоровье заботиться не хотите?
— А разве мне положено? Я же сквиб, — почти прошептал Аргус Филч.
— Совсем неважно, что вы сквиб, мистер Филч, — раздался звонкий голос Барбары. — Вы человек, и ваше здоровье очень важно для нас.
— Вы, мистер Филч, — заметила я, — даже главней директора, на вас весь порядок в Хогвартсе держится, начиная от чистоты и заканчивая едой.
Прижимая к себе свою кошку дрожащими руками, не старый еще мужчина не скрывал слез. У меня сжалось сердце от сострадания этому человеку, которого не замечали волшебники и ненавидели дети… Сколько я перевидала таких же, ничего не требующих, никому не жалующихся, выброшенных революцией из родного гнезда, не нашедших себя и прозябавших на местах, совершенно им не подходящих. Мне еще повезло. Я смогла вписаться в новую жизнь, получить образование, а вот он не смог, но, похоже, не сломался, хотя все ветра судьбы гнули его. Я не знаю его пути, не ведаю, выбросили ли его из дома родители, вмешались ли какие-то еще факторы или высшие силы, но то, что он смог не оказаться в Лютном на самом дне, делало ему честь. Я почувствовала какую-то общность с этим человеком, душевную близость. Захотелось обнять его, как отца…
— Давайте вы кошечку передадите нашему доблестному охраннику, он ее не обидит. Так, аврор Молиш? — я строго посмотрела на табуретку.
— Так точно, госпожа целитель. Аврор животных не обидит!
При сборе анамнеза Аргус ни на что не жаловался, а вот осмотр, точнее, прослушивание тонов сердца вызвало у меня состояние, близкое к шоку. Я с трудом подавила внутреннюю дрожь, какая-то холодная тоска начала заполнять душу… Резко развернувшись, я требовательно обратилась к целителю Сметвику:
— Гиппократ, можем ли мы вырастить мистеру Филчу новое сердце?
Тот задумался.
— В сущности, операция такого плана возможна, но тут вопрос чисто материальный.
— Сколько? — звонко воскликнула Барбара. — У моей семьи есть деньги. И у меня тоже отложено. Заработанные.
— Да и у меня…
— И меня в долю берите, — вдруг подал голос Александр, поглаживая урчащую кошку.
Глядя на девушку, я видела, как в этот момент уходит пугливое создание, как на его место встает настоящий медик, спасающий жизни, поддерживающий нуждающегося, смело идущий навстречу опасности настоящий человек. И это видел также Гиппократ, смотрящий теперь на нее, как на повзрослевшую дочь — с затаенной гордостью.
— Семьсот галеонов, — ответил Сметвик.
Я выдохнула, такие деньги у меня были — шизофрения подтвердила. А вот Филч сжался. Я обняла пожилого человека, поддерживая его, и обратилась к целителю.
— Гиппократ, можно эту операцию провести… Сегодня же! Ведь можно?
— Так серьезно? — деловито переспросил он. — Тогда я вас забираю, Аргус.
Он кинул летучий порох в камин.
— Стажер! Принимайте пациента, подготовьте операционную, операция через два часа. Мистер Филч, ваша очередь, — и отправил Аргуса прямо в отделение, не давая возможности прийти в себя абсолютно растерянному человеку, ощутившему неожиданную заботу. После чего уже не просто Гиппократ Сметвик, а Главный целитель госпиталя Святого Мунго обратился к нам с Барбарой сухим официальным тоном:
— Целитель Помфри, стажер-целитель наследница Морган, прошу вас присутствовать через два часа в больнице. Будете ассистировать на операции.
Мы с Барбарой быстро в две палочки привели Больничное крыло в полную готовность к завтрашнему приему, ведь нас ждет осмотр домовых эльфов, которых, похоже, никто в Хогвартсе не считал.
***
Операция по выращиванию нового сердца прошла успешно — нам бы такие умения там, на фронте. Я вернулась вымотанная, голодная, но довольная. Вызвала эльфа, то ли с обедом, то ли с ужином, и устало упала в кресло. И тут раздался тихий, почти неслышный стук в дверь.
— Минерва, вы? — удивилась я, увидев на пороге не вчерашнюю разъяренную фурию, а такую же измотанную, только заплаканную женщину.
— Поппи, прости меня… — начала она.
— Минерва…
— Не перебивай, пожалуйста. Я вчера вела себя недопустимо. И это я натравила на тебя сегодня целителя Сметвика.
Я пожала плечами. Далеко не все пациенты понимают, что врач им не враг, даже если его методы кажутся чрезмерными.
— Он мне уже объяснил, насколько важны оказались результаты твоих исследований, что никакое волшебство не успело бы меня спасти и вообще толком не показало бы, что со мной происходит, а я даже могла бы не понять, от чего умерла. Помоги мне, Поппи, я на все согласна.
Я обняла ее за плечи.
— Минерва, дорогая, это ты меня извини. Я поддалась своему мнению о тебе, как о бесстрашной гриффиндорке, решила, что тебе море по колено, и ты можешь показать пример остальным, и не задумалась, что ты тоже обычная женщина со своими страхами и комплексами. Это было недопустимо.
— Но я же смогу снова стать здоровой?
— Знаешь, один умный человек говорил: «Нас трое: ты, я и твоя болезнь, если ты со мной, то мы победим, если ты с ней, то я бессилен». Ты же ведь на моей стороне?
— Конечно же да!
— Тогда давай завтра утром вместе отправимся в Мунго?
— А если Гиппократ не сможет помочь?
— Тогда тебе помогу я, ты же не откажешься от моей помощи?
Минерва заплакала, перемежая слова благодарности с извинениями. Я усадила ее и обняла, прижимая к себе. Сколько таких слез я видела в мирное время, сколько распрощавшихся с надеждой людей так же плакали от облегчения. Это тоже наша работа — дарить надежду, без надежды человек мертв, что бы ты ни делал. Я видела… И было так, что люди без надежды умирали, и люди без шансов на выживание, но с одной яркой надеждой — жили, жили, несмотря ни на что. Ты будешь жить, Минерва, и жить ты будешь счастливо, ты этого заслуживаешь.
Все будет хорошо.
