Когда Шатская-старшая стала заигрывать с майором — Степан понял, что дело плохо. Но Майский спокойно прошелся взглядом по стройной фигуре этой женщины и довольно хладнокровно продолжил разговор.
На спине Данилова выступил холодный пот. Но ведь все обошлось, не так ли? Серега продинамил ее. Притом довольно откровенно. Так почему же в душе черти пляшут похоронный марш?
И капитан стал копаться. Копаться во всем, что было, есть и будет.
— Если будет, — мысленно одернул себя Степан,
— если…
Конечно, в глубине души Данилов понимал, что ревнует. Это логично, закономерно и законом не запрещено. А ревновал он по-особенному — молча. Лишь иногда интонация выдавала капитана с потрохами. Тогда и только тогда Майский останавливался, не переходя черту. Но подобные случаи можно на пальцах одной руки пересчитать. Зачастую майора мало что останавливало, что, с одной стороны, тревожило Степана, а с другой — задевало.
Выходило до боли обидно. Шуточный флирт с женщинами, сексистские шуточки, намеки, подколы… Да, Степа смело мог заявить, что знает все шутки Майского лучше, чем самого Майского.
А все эти шуточки на тему Стёпиного умения готовить, шить, ухаживать за домом так, словно женщина. Казалось бы, ничего обидного, но если вдуматься, то… Выходит, что на подсознании Серёга мечтает о женщине?
Логично. Тогда зачем он связался с капитаном? С какой целью? Воспользоваться? Поглумиться? На спор?
Обычно на этом моменте мысли Данилова начинали путаться с силой наушников в кармане, поэтому он тихо вздыхал и старался пустить их в новое русло, хотя это и было непростой задачей.
Итоги и выводы капитан сделал уже давно, вот только признаться в них сам себе никак не мог. Он вляпался в неуверенные, невыгодные отношения, бежать от которых он, наверное, мог, но не хотел. Влюбился в этого осла двухметрового по уши.
И где-то глубоко — глубоко в душе Степан надеялся, что это все временно, что Серёга ещё сумеет прочувствовать ту самую грань, за которую ступать нельзя, что они притрутся и привыкнут друг к другу, вместе пройдя тяжёлый путь. Да, Данилов был готов к этому. Вопрос был лишь в том, готов ли Майский.
Если капитан прав и его возлюбленный втайне мечтает об обычной семейной жизни с женщиной, то… Ну вот, опять. Это просто замкнутый круг, который никуда не ведёт. Одна мысль плавно перетекает в другую, а результата нет.
Обидным было ещё и то, что весь этот ад бушевал в голове Стёпы зачастую в рабочее время. А если быть точнее, то всякий раз, когда вокруг воцарялась тишина. И личный кабинет, который как раз был в полном распоряжении капитана, уже давно из обычной комнаты превратился для него в личный филиал ада на земле. В тишине уютной комнатки можно было размышлять часами… Обычно Данилов садился писать днём очередной отчёт Рогозиной и останавливался лишь тогда, когда ближе к вечеру в его дверь ненавязчиво стучал майор — рабочий день окончен, пора по домам. На столе лежала кипа неосознанно заполненных бумаг и несколько чашек чая или кофе. И так всегда…
Степан со вздохом перерывает мусорную корзину, завершая обыск в квартире Шатских. В раковине следы витаминов, но с этим уже будут разбираться эксперты. Больше ничего не нашли. На миг капитан засомневался в себе — быть может, он что-то упустил, пока витал в своих мыслях? Но понятые молча подписывают протокол осмотра, а значит он, как минимум, не сделал ничего противозаконного.
Теперь надо проверить санаторий, где лечилась подозреваемая.
— Парадокс, — продолжает рассуждать Степан, — оставаясь в одиночестве, — я сомневаюсь в нем, но стоит мне увидеть его, и тут же все сомнения улетучиваются. Да что там сомнения! Мысли все тоже улетают в никуда. И хочется просто жить, жить, жить.
Новый поток размышлений захватывает капитана целиком и полностью.
— А ведь он ни разу не обидел меня на людях. Ни разу. Словно на работе и дома я говорю с двумя разными людьми. Один человек меня от пуль закрывает, а другой говорит, что я в доме «розовые сопли» развел. И вот как это понимать? Кстати, что это вообще была за фраза про розовые сопли? О чем это он? К чему это было сказано?
Неудачное выкручивания руля — и вот уже машина под названием «мысли Степана» неслась на всей скорости в глубокий овраг, даже не предупредив водителя о сломанных тормозах.
Телефон Данилова подаёт признаки жизни, отвлекая его от размышлений. На экране во всю светится фотка Майского.
— Ало, ну, где ты там?
— Да вот, только возвращаюсь. А ты?
— Я закончил с гаражом. Здесь пусто.
— Ясно. Ну, нашей девушки на месте не оказалось, после ужина ее никто не видел, на вечернюю терапию она тоже не пришла.
— Вот как. Ну, ладно, возвращайся, надо обо всем ещё доложить Рогозиной.
Степа кивает и сбрасывает звонок, но, видимо, зря. Через секунду телефон вновь оживает, на этот раз сообщая о входящем сообщении. Снова Майский.
— Хей, может, закажем на вечер роллы или суши? Моя принцесса должна отдыхать от повседневных забот.
— Так, а почему принцесса, а не принц?
— Ну, ты же меня обслуживаешь.
Улыбка моментально сползла с лица Степана. Это ведь шутка, правда? Он шутит. Просто опять переходит черту. Он ведь не всерьёз?
Сомнения. Сомнения. Сомнения.
А если всерьёз? Что тогда? Если не просто шутка. Данилов решается проверить.
— Сереж, чего ты хочешь? Чего ты добиваешься?
— Я просто шучу. Ты же не обижаешься?
— Если честно, это обидно. Говоришь так, словно я тебе обслуживающий персонал, а не любимый человек.
— Эх, Степа, Степа.
Подобные моменты Данилов ненавидел больше всего. Ведь «эх, Степа, Степа» это не ответ.
— Не увиливай. Я поднял проблему, будь добр совместными усилиями решить ее.
— А ведь я просто предложил заказать суши…
— Не увиливай. Это тоже не ответ.
Больше сообщений от Сергея не приходило. Капитан попытался ещё раз перечитать диалог, но получалась какая-то бессмыслица. Если это и был юмор — то очень обидный, по крайней мере для Данилова. В очередной раз майор приступил черту. Глупая ссора. Глупые разборки. И вроде повода нет, но в то же время — если так пойдет дальше, то это будет тупик.
Это не любовь.
Это не любовь.
Это не любовь.
Откуда-то из глубины сердца вырвалась эта фраза, эхом разливаясь по всему телу. А добравшись до души — она плотно осела там, окутывая невидимой пеленой все сердце.
— А может все наоборот? Может это — особое проявление любви? — Степа лихорадочно пытался найти хоть какое-то объяснение происходящему,
— может, он пытается постоянно задевать меня, чтобы моё внимание к нему никуда не исчезало. Быть может, он боится, что в один прекрасный день станет мне не интересен, вот и пытается взбудоражить повседневность, разбавить будни красками, пускай даже и черными. Вот именно… Черными.
К чему все эти размышления, если ответа никто так и не получит? Пустая болтовня, да и только, которая с течением времени лишь сильнее паразитирует в голове капитана. И все же это кое к чему привело… В этот день Данилов решился. Он больше не хочет гадать. Возвращаясь с работы, он поехал по другой дороге. Не по той, что вела к дому Майского, а по той, что вела к его собственному дому.
