***
— Паркер, давай-ка еще разочек, ты говоришь, что просрал шанс своей жизни? — Мишель сидела, сложив ногу на ногу у Питера в комнате, смотря на него самым осуждающим в мире взглядом. — Я рассуждал здраво, — пытался оправдаться Питер. — Ты рассуждал как конченный, по-секрету скажу. Надо же быть таким придурком, — девушка хмыкнула, откидываясь на кровать. — И в чем я был не прав? — недоуменно проговорил Питер, делая новую затяжку HQD. Морозный вкус персика приятно ложился на горло, создавая ощущения, словно от ментоловых сигарет. — В том, Питер, что мужчина твоей мечты и члена признался тебе в любви. А ты поступил как идиот, тоесть, как всегда. Ага. — На минуточку, Мишель, что я должен ему был сказать? Да, я люблю его, но ты понимаешь, какой образ жизни я веду. Да он и сам признался, что полюбил мальчика с лего в ботинках и без комплексов. Глянь на меня, я сплошной комплекс и проблема. Они сидели у Питера дома на утро после случившегося. Мэй ушла на работу, оставив вновь нелепое пожелание счастливого и веселого дня и завтрак на плите. Она так и не заметила, что парень куда-то уходил. — Я не знаю, Питер. Я сказала все, что думаю, а дальше ты сам волен распоряжаться своей жизнью, хотя и сам ее убиваешь, — Мишель расслаблено лежала на кровати Пита, беспардонно закинув ноги на нее же. — Говоришь так, будто бы я сам этого хочу, — пробубнил Пит, выпуская густой пар изо рта. — А чего ты вообще хочешь? Тебе признались в любви — не хочешь. Тебе дали лечение — не хочешь. Тебе дали таблетки — не хочешь. Что ты вообще желаешь от своей жизни? Питер задумался. Он правда ничего не хотел. Ничего не желал. Не знал, куда идти дальше, не знал, что ему делать — не знал, как жить. Как быть без всего этого. Он потерялся. — Может, сама судьба послала тебе Тони, чтобы он помог выбраться. Да и ты сам говорил, что Старк тебе помогает выбраться из дерьма. Так что тебе еще нужно, а? Ты сам понимаешь, что по щелчку пальцев ничего не произойдет. Вечно ждешь, что кто-то обязательно тебя спасет, думая, что сам для этого не должен прикладывать особые усилия, но так не бывает. Мы сами кузнецы своего счастья, и если ты не готов строить свою жизнь в лучшую сторону, то ты не готов жить. Ты не готов к ее трудностям. Ты не готов. И это правда заставило Питера подумать о том, что он действительно хочет. Что он думает и чувствует, потому что сам не знал. И даже когда Мишель ушла, он все еще думал. Тони его полюбил, полюбил того, кто давно умер, которого Питер уничтожил, избил и заставил страдать. Он мог бы изменить все. Бросить курить, пить, употреблять, что было сложнее всего остального, бросил бы это ради Тони, раз тот готов ждать Питера. Готов помочь ему меняться в лучшую сторону, чтобы не окончить свою жизнь на лет так пятьдесят раньше. Питер хотел, но не знал, с чего начинать. Как жить, как пытаться выживать, как это, дарить себя другому человеку, и как он это делал, когда заботился о Старке. А как он вообще заботился? Как это, проявлять заботу? Каково это, когда тебя вообще любят? Грустно ведь, когда человек не знает, что это — быть любимым. В книжках описывают, что это чудесное чувство, когда теплота внутри тебя увеличивается и растет в объемах, когда ты счастлив настолько, что готов умереть от переполняющего чувства. Когда ты готов встать под пулю и знать, что за тебя отомстят. Когда есть куда идти. Когда знаешь, что человек не предаст никогда в жизни. Питер слышал много таких историй, очень много, и понимал — быть любимым прекрасно. Но, в противовес этому — истории, где люди любили кого-то слишком сильно, думая, что человек любит их точно так же. Мишель была ярким примером. Почему она вообще начала употреблять? Как бы банально не звучало, но от разбитого сердца. Самого простого, разбитого в клочья и на миллиард осколков сердца. Все смеются над этим. Большое количество людей думает, что сила любви — ничто, а так же ничто по сравнению с болью. Но никто не говорит о том, что больно тебе будет настолько, насколько ты любил. Насколько ты был жив. Мишель любила. Мишель любила всем своим сердцем, отдавая всю себя отношениям. Любила, как будто бы дышала этим человеком, и да, это была девушка. Это были ее первые отношения с девушкой со времен принятия своей ориентации, и вроде бы они были счастливы. Целовали друг друга, желали, мечтали о совместном. Думали, как вместе построят мечту и надежду, думая, как у них будет семья и прекрасный дом, и это из разряда того, когда ты смотришь на человека и понимаешь: либо это твоя жена, либо самое болезненное расставание в жизни. Мишель не повезло, потому что их история кончилась далеко не алтарем с белыми платьями. Ей изменяли на протяжении трех месяцев, и узнал об этом Питер, увидев, как ее девушка целуется с каким-то парнем около своего дома, выяснив всю правду, он не знал, как сказать девушке. Видел ее счастливой и радовался тому, что она улыбается. Видел ее радостной и думал, что она этого заслужила. Но не сказать он не мог. Ему было противно, когда девушка признавалась в любви ЭмДжей, с такой искренностью и честностью в глазах, что становилось смешно до истерического смеха. Он все рассказал и только тогда понял, как это — эффект бумеранга, когда все, что ты когда-либо чувствовал, возвращается к тебе с молниеносней скоростью, но проблема в том, как ты вынесешь удар по грудной клетке. И Мишель не могла. Питер был тогда с ней, и все, что видел, было похоже на ад. Сначала она не верила, а затем долго плакала. Спала, плакала, снова спала и не ела. Ходила, словно призрак без единого намека на прошлую Мишель, без единого шанса на жизнь вновь. Питер смотрел и думал, что она похожа на человека с распоротым брюхом. Ходила, держа в руках свои органы, которые вывалились наружу и не могла понять, что с ними делать. Ходила, не зная, как зашить то, что выпало. В руках, оставляя дорожку крови за собой и тогда уж начался долгий путь наркоманства. Питер не хотел так. Питер всегда хотел, чтобы его любили. Но не так, чтобы только с другой стороны, а взаимно, с чувством разливающейся нежности внутри и бесконечным потоком желания, страсти и теплоты. Питер хотел, чтобы все то, что он давал, отдавалось ему точно так же, но уж точно не судьбы подруги. Не желал больше знать боли, которой и так знал всю свою жизнь. Но как-то раз на уроках психологии им объясняли очень важную и интересную тему: о людских взаимоотношениях. К примеру, как выстроить их или корректно разорвать, но суть не в этом. Их учитель долго распинался на тему понимания, а в конечном итоге сказал фразу, которая запомнилась Питу навсегда: «Любовь — это как война. Ты всегда должен быть готов к поражению, даже если кажется, что идешь к победе». И почему-то эти слова показались ему настолько правильными, что парень вбил их в свою голову и долго думал, вспоминал, размышлял, но так и не мог понять, почему светлое чувство приравнивается к кровавой войне? А с некоторых пор понял. Осознал, что любить — это быть готовым испытывать боль. Готовиться к поражению заранее, даже если все идет к победе. К счастливому концу под венцом и одним гробом на двоих, но среди этих мечт не стоит забывать, что существуют и другие чувства. Чувства того, что все скоро рухнет, как карточный домик, сложив пирамиду в одну карту от малейшего дуновения ветра. И если он хочет стать счастливым, то должен осознать, что испытывать боль — не плохо. Плохо, когда из этой боли для себя ты ничегошеньки не выносишь. И сейчас, полностью растерянный и в полнейшем смятении он не знал, что делать? Что говорить? Как все начать? Потому, выйдя из своей комнаты, спускаясь вниз по ступенькам и далее по улице он пошел к давно знакомому ему самому дому, единственному месту, где чувствовал себя в безопастности. Там, где все проблемы становились маленькими и ненужными, по сравнению с более насущными делами. Он шел к Тони Старку впервые, чтобы попросить помощи. Он шел впервые, чтобы просить.***
— Если сейчас я услышу хотя бы одну блядскую усмешку, саркастическое слово или шутку в адрес моего прихода, то выкину тебя из окна, — сразу предупредил Питер Тони, едва только Старк впустил его в дом. Не глядя на интерьер квартиры, прошел мимо, падая на знакомый ему давно диван. — Я пришел. — Уточнил Питер. — Поздравляю? — спросил (сказал?) Тони, закрывая дверь. — Я думал ты будешь дуться на меня недели три. — Когда это я на тебя дулся?! — взвизгнул Питер, смотря на Тони слишком оскорблено. Это вызвало у старшего тихий смешок. — Теперь я узнаю старого Питера. Полагаю, ты за этим сюда и пришел? — уточнил Тони, располагаясь на противоположном диване в гостиной дома Старка. — Я внимательно слушаю твою замур-рчательную историю обмана с Пеппер, а после дальнейший плана действий. — А дальше что? — А дальше я подумаю, дать тебе по лицу или поцеловать. — Второй вариант мне по душе. — А мне нет, — Питер слегка пихнул Тони в колено ногой. — Быстро рассказывай, или я уйду. — Я все сказал утром. Это всего лишь пиар-ход для продвижения акций моей кампании и ее, как личного менеджера и директора крупных филиалов. После нашего «брака» спросы возврасли на сотни миллионов долларов, а востребованность Пеппер, как предпринимателя, подлетела до небес. Сейчас она проводит сделки на покупки акций во Франции, где ее уже зазывают на высокие должности у ведущих кампаний. Ей надоело сидеть в Нью-Йорке, захотелось экзотики и Франции. А мне всего лишь идет больше прибыли. И ничего такого, мы даже вместе не живем, поверь, ничего я к ней не чувствую и не хочу. А ты разводишь скандал из-за формальностей, — объяснил Тони, а за последнее предложение получил пинок в колено. Питер сверлил Тони мучительно изучающим взглядом. Долго. Смотрел. На Тони. Пока не выдал то, что собирался сказать весь день, то, о чем думал и не знал, как преподнести, не понимал, как люди вообще говорят эти слова, но, собравшись с мыслями, в кромешной, даже немного загробной тишине, произнес тихим, осипшим голосом: — Спаси меня. Тони шокировано посмотрел на Питера, который в упор не хотел смотреть на Старка в ответ. — Повтори еще раз, только теперь в глаза смотри. — У тебя фетиш на то, чтобы люди говорили сложные им вещи глядя в глаза?! — Питер развел руками и взглянул на Старка. — За то колкости в лицо у тебя выходят очень даже отлично, — пожал плечами Тони. — Я прошу тебя, Тони, — говорил Пит, глядя мужчине прямо в глаза, будто бы хотел выразить все свои чувства этим взглядом, те чувства, которые не мог или по какой-либо причине скрывал, боясь, что его сочтут слабым. — Спаси меня. Помоги мне выбраться из этого. Я устал и больше не хочу так.. продолжать. На глаза накатились непрошеные слезы, которые парень попытался сморгнуть, этим движением лишь только заставив крошечную слезу скатиться по щеке. Тони ничего не сказал, лишь молча встав и преодолев расстояние между ними в пару шагов, сел рядом с Питером и обнял. Без слов и нотаций, без злости или обиды. Обнял, положив его голову себе на грудь. И Питер заплакал. Он не говорил ничего, просто плакал от осознания, что смог сказать эти слова. Он попросил о помощи впервые в своей жизни и ничего не случилось. Мир не рухнул, листья не посыпались, дом не снес ураган, потому что просить о помощи — нормально, правда человек редко когда сам понимает, что это ему только на пользу, особенно такие, как Пит. Такие как Питер не просят о помощи ни-ког-да. Но он смог, чем гордился. За что мог себя похвалить. — Ты сильный, Питер, — Тони гладил его по голове, ласково нашептывая слова поддержки. Слова, которые тот так долго не мог и не хотел слышать, но все равно нуждался в них, — ты очень сильный мальчик. Мой мальчик с кусочком Лего в ботинках. Ты справишься с этим, мы справимся с этим, — он особенно выделил слово «мы», — потому что ты не один. Ты никогда не был одинок, и я правда помогу тебе чем только смогу, просто нужно это позволить. Что бы ты не сделал, пока ты жив — я могу гордиться тобой, потому что порой, жизнь требует огромной силы, дабы ее продолжить, и пока ты борешься, пока твои руки не опустились до самого асфальта — это причина гордиться тобой. И Питер потеплел. От этих простых слов, в которых, оказывается, он нуждался больше, чем в воздухе, внутри стало тепло. И эта теплота разливалась по телу, словно действие наркотика, сначала в горле, груди, животе и ногах, вызывая легкие покалывания от осознания, что ему готовы помочь. Не врачи, которые обязаны были это делать, не Мэй, которая хоть и старалась, но не могла помочь, а Тони. Родной, близкий Тони, который будет рядом. И ему больше ничегошеньки не надо, кроме чувства, что он любим. И что он любит. Что может быть прекрасней? А потом, все случилось словно в магической сказке или волшебном сне: вот Тони его гладит, кладет руки на плечи, оглаживает шершавым пальцем его кожу и целует, без грамма пошлости или страсти, а нежно. С чувством, теплотой, любовью, которую смог вложить, и Питер ему отвечал. Это был их первый, самый искренний и настоящий поцелуй, который запомниться Питеру солеными слезами, привкусом табака и мяты. — Так ты вроде говорил, что я нравлюсь тебе? — оторвавшись на секунду от манящих и сладких губ парня спросил Старк. — Конечно нет, тупоголовый индюк, что за бред? — ответил Питер, — я просто обожаю тебя. — И снова припал к губам Старка.