Конарик

Он чувствовал тяжесть чужого тела, частокол дыхания. И что подмешивают в напиток из данмерской крови? Серо повернулся в спальнике, взор его был внимательным и ясным. Напарника лихорадило. Он рухнул на локти, прижался к пепельному эльфу через грубую кожу и мех спальника: его мягкие, струящиеся пряди заключили лицо Телдрина в чарующие объятия, сокрыли от посторонних глаз. Упоительный северный ветер ткал узоры из жемчужных волос, умело сплетал строки: голос его полнился светлой печалью, проникновенной тоской, покуда двое скитальцев всматривались в лица друг друга. Чужие, далекие, сведенные лишь стечением обстоятельств и сиюминутной прихотью. И вдруг так близко. Что-то заскрежетало в дотоле слаженном механизме, щелкнуло предостерегающе, и – безжалостно - вырывая вековые деревья с корнем, затапливая поселения, уничтожая отряды кочевников, отправляя кости предков на самое дно, вырвалось наружу. Брови альтмера молитвенно сомкнулись, пальцы благоговейно затрепетали. Вероятно, то же чувствовал генерал Симмах в момент возвышения будущей королевы Барензии, когда там – в жалкой лачужке, подавляя мертвенные судороги, последние вдохи наполняли осунувшуюся грудь его матери. Он клялся тогда настолько же самоотверженно, насколько исступленно Лоэрн потянулся губами к островерхому уху. Скалистой скуле. Приоткрытым губам. Прикосновение к ним, обнесенным пепельным ветром, царапнуло, изумило мягкостью, полнотой, упругостью – под сухой, испещренной трещинами коркой. Нутро подсказывало, что сопротивляться бесполезно; в груди беспросветно, обжигающе давило, кричало, срывая голос: «Не Савос!». Но данмер же, данмер! Вон как прищурились рубиновые глаза, с какой настойчивостью вцепились сильные пальцы в адамантиновые пряди, словно предупреждая: остановись. *** - Раздевайтесь. Руки рыщут в поисках застежек. Он это умеет не глядя: стягивает накидку через голову, развязывает пояс мантии - та, словно портьера, открывает, представляет вниманию зрителя анатомические изыски. Кожа, тонкие мышцы жилистой груди встречаются с северным ветром. Точеные, слаженные. Неживые. Манекен, пародия на жизнь, плевок ей в лицо. Пустой взгляд, устремленный в душу. Время стынет промозглой ночью. Телдрин приподнимается на локтях. Напарник опускается, почти падает на бедра данмера – искусственно и обреченно. Крупная дрожь сотрясает тело его, словно ураган треплет тугие древесные стволы: их тела гудят, головы – преклоняются. Он смотрит мимо, сквозь. Он видит свое. Судороги вожделения выламывают члены и сочленения. Изящные пальцы с короткими ногтями мнут нательную рубаху мечника, ткань – хрустит и рвется. Аккуратные ухоженные ногти, словно звериные, скребут грудь Серо в попытке сблизиться, продраться под пепельную кожу, зарыться в сырые упругие мышцы, живьем содрать шкуру с добычи. Ритуал, жертвоприношение. Одержимость уровня даэдрических принцев. Кто захочет? Телдрин хочет. Не каждый день страстное тело бросается в его объятия. К тому же – бесплатно. Вернее даже – с определенной финансовой выгодой. Означает ли это, что, добавив сверху гонорара сотню, альтмер подразумевал такого рода услуги? Мечник ощущает себя портовой девкой на регулярной основе. Хочется сплюнуть. Желательно – в честолюбивое надменное лицо. Альтмер же вжимается в бедра напарника, трется о его твердый член – неожиданно робко, прерывисто, порывисто. Клокочущий рев рвется из недр груди его, гонимый беспросветной щемящей болью, сорвавшейся с цепи. Слезы пеленают поволокой зеленые глаза – защищая, размывая потенциальное презрение во взоре любовника. И у хищников есть механизм защиты. - Господин, - мозолистые ладони крепко сжимают тонкие пальцы. - Лоэрн, - чарующе проникновенно. Словно. Но нет, он просто проявляет человечность. Ладони успокаивающе скользят по волосам, по впалым щекам, по острым скулам. Кровь сородича отпечатывается на золоте кожи таинственными мемориальными символами, ритуальными рунами, знаками жертвоприношения – покуда тела их соприкасаются в первобытном порыве. Неловко и смятенно видеть, как тянется щекой альтмер к ласкавшей его ладони. Телдрин отстраняется. Довольно неуклюже высвобождается из спальника. Пожалуй, невозможно было сделать это грациозно, но, данмер убежден – у Лоэрна получилось бы. Он мягко привлекает напарника за талию, кляня себя за мелкие домыслы: ну кто заплатит сотню сверху за свое отчаяние? Проплатит свидетеля собственного безумия, одиночества? Страдал ли альтмер такой степенью мазохизма? Но он страдал. Он льнул с отрешенностью аскета, с обреченностью висельника. Этот высокий молодой мужчина – зависимое существо, достойное лишь сочувствия или… Взмахом меча облегчить это? Но Телдрин – не сторонник крайних мер. Он шепчет абсолютную несусветицу, даже не стараясь попасть в уши, он гладит грубой ладонью тонкую спину, убирает волосы за уши. Воздух чуть вздрагивает под отголосками его баритона. Он не привык усложнять. Он не может усложнить настолько, чтобы понять. И здесь он принимает единственно верное решение – быть собой. В конце концов, он не рекрут поддержки, не знаток души. Он случайный свидетель душевных самоистязаний. Он проснется и поест оставшейся оленины. Сейчас – потрахается. Завтра – завалит медведя или даэдра пойми чего еще, что встретится им на пути. Странно, но не плохо. Такое случается. Да и альтмера хочется – соблазнительный. И оба взрослые мужчины, так почему бы не?.. - Приподнимитесь, - направляющим жестом рука скользит магу под коленку. Альтмер послушно разводит ноги, упирается коленями в землю, нависая над напарником. Для него это – ритуал, таинство. Он склонен наполнять некоторые вещи смыслом, коим они вовсе не обладают. Надежда ли? - А теперь - подставьте ваши губы. Давайте. Лоэрн тянется к губам данмера и замирает в тот момент, когда те разъезжаются в улыбке, обнажающей зубы. Телдрин откидывается на спину, чуть приложившись затылком, и громко хохочет. Лоэрн непонимающе всматривается в лицо эльфа, и осознание произошедшего проступает стыдливым румянцем на его щеках. Послушная собачонка. Снова. Едва ли он чувствовал себя настолько униженным. Но это – спорный вопрос, относительный, запрещенный. Альтмер так и замирает в бесстыдной позе: обнаженный, нависший над клокочущей в припадке смеха грудью напарника. Хохот обрывается так же резко, как и начался. Серо по-братски хватает напарника рукой за шею, притягивает сгибом локтя, улыбается. И только теперь понимает, что как с нордом – не получится. Смех не разряжает. Смех его – оружие, точно поразившее цель. Лоэрн молчит. Взгляд – стеклянный, словно слиток малахитовый. Подносит неспешно пальцы к губам, жадно облизывает их, обвивая языком фаланги – соблазнять он умеет, у него была хорошая школа. С вызовом смотрит на застывшего в изумлении данмера, покуда пальцы разминают туго сжатый сфинктер. Пальцы проникают внутрь. Эльф стонет тонко, красиво. - Что же ты не смеешься? – облизывая сухие губы. Это наотмашь. Альтмер жмется пахом к бедрам напарника: классическая альтмерская шлюха. Погружает тонкие эльфийские пальцы все глубже, содрогается крупно, когда ноготь чиркает небрежно о простату. Компульсивно толкается бедрами вперед, упираясь членом в живот Серо. - Мне уже не до смеха, - хрипло шепчет Телдрин. Альтмер плавно двигает бедрами, запрокинув голову, обнажив изгибы шеи. Взор застилает похоть, в глубинно-зеленых глазах плещется горечь. Удовольствие от самоистязания. Ты заслужил, вампир и убийца, не такого заслужил, большего. И все-таки… Лоэрн чувствует возбуждение напарника. Ждет, когда тот сорвется. Когда член его подарит то ощущение жгучей, разрывающей наполненности. Энтир был прав: альтмер до потери рассудка истосковался по данмерскому члену, по обжигающей страсти движений, по пылающей коже под сухими грубоватыми пальцами. По грубости и унижению – таким острым чувствам и потому – таким важным. Глотая злые слезы, упрямо поджимая дрожащие губы, альтмер убеждает себя, что ему плевать на то, насколько шлюховато он выглядит. Плевать и на гордость, присущую истинным сыновьям Алинора. Он одержимо хочет. Он жарко шепчет об этом данмеру, он, срываясь, выкрикивает это, он молит об этом, стонет в голос. Он снова и снова хочет Савоса. Хотя бы – иллюзию по Савосу. Нищим торговаться не приходится. А что подумает очередной свидетель – да какое дело? Он либо согласится на такое партнерство, либо – нет. Лоэрн тянется к поясу, развязывает. Узкая ладонь скользит за ткань. Сладкая истома лишает рассудка – настолько влажно там, настолько красноречиво вспыхивают угольки глаз. Крупно спазмирует крепкая грудь под телом альтмера. Серо срывается. Руки пепельного эльфа властно обхватывают напарника за талию, Телдрин резко переворачивается, укладывая альтмера на лопатки, подминая под себя. Белокурые волосы падают на землю, мнутся, рвутся, собирают мох и хвою. Хрупкое мальчишеское тело под мужицким, сбитым, грубым. Сколько ему? Вон лиловые пятна расцвели отпечатками пальцев на тонких запястьях. Брать, сминать, ломать. Терзать. Серо отрывается от разгоряченного тела лишь на пару мгновений – стянуть осточертевшие остатки одежды, уже успевшие пропитаться запахами немыслимого желания, одурманивающей похоти. Намеком на движение Серо раздвигает острые колени, альтмер прикрывает глаза рукой – смотреть на нависшего над ним напарника кажется невозможным. Данмер подхватывает стройные ноги Лоэрна под колени, приподнимает, прижимаясь влажным членом к пульсирующему лону. Альтмер задыхается. - Ну же.. – слова серебрятся предутренней росой в дуновении ветра. Телдрин толкается. Сразу, на всю длину. Лоэрн цепляется руками за предплечья пепельного эльфа, протяжно стонет. Он клянется, что почувствовал нутром изгиб каждого сосуда, оплетающего член напарника; ощутил рельеф головки, распознал ту точку – аккуратный маленький канал – из которой вытекает еще горячая сперма, проникает в его тело, обжигает изнутри. Солнцеликий Ауриэль. Морокеи. Он неистово, рывками сжимает внутри член данмера; его сильные руки – своими цепкими пальцами. Серо подается вперед и как можно внутрь: мучительно медленно, непозволительно медленно. Будто страсть его не одурманила, будто не его член должен невыносимо гореть от возбуждения. Лоэрн скулит, скрываясь лицом в локтя изгибе. Телдрин ловит его за подбородок. Порывисто наклоняется к губам, толкается глубже. Лоэрн воет ему в губы, и рассудок разлетается вдребезги. Данмер двигается неистово, член его напористо врывается в теснящую, обволакивающую податливость. Серо превосходен, его тело превосходно. Альтмер знает это, посему – ревет диким зверем, скребет землю крючковатыми пальцами, оставляя глубокие борозды и кровоподтеки – под ногтями. Телдрин целует, целует, целует – жарко, жадно, ненасытно. Языки сплетаются в сладком безумстве, выдыхаемый воздух мечется между ртами и вибрирует от громких стонов. Корень языка тянет – остро, болезненно, вызывающе – и невозможно остановиться, невозможно унять трепет в груди. Руки беспорядочно блуждают по телу, дыхание данмера выдает его с головой – сердце замирает, легкие давит спазмом, когда Лоэрн принимает настолько глубоко, насколько только способен. Он дрожит безостановочно, будто в непрерывном оргазме – этот полоумный маг. Этот мальчишка. Он кусает губы напарника, не отпуская от себя ни на секунду. Он молит, хрипит, одержимо цепляется руками за плечи, ногами – за поясницу. Еще. Так одиноко. Ауриэль! Одиноко. Тягучими каплями сперма сползает на безупречный золотистый живот. Ребра данмера натягивают кожу, будто призывая их выпустить, будто выталкиваемые легкими, которым катастрофически не хватает воздуха. Сердце заходится от страха, что все это должно закончиться. Вот напряженные ягодицы Телдрина под пальцами мага. Аккуратные, твердые. Его руки безостановочно гладят худое лицо напарника, зарываются в спутанные адамантиновые пряди, ласкают обворожительно-изящные острые кончики ушей. Глубже, Телдрин, глубже. Савос. - Ноги немеют, - пытается сказать. - Телдрин.. – вплетая свой язык в его, – Я ног не чувствую... Он не знает, сколько раз кончил. Он думает, что кончал с того самого момента, когда Телдрин просунул кончик. Он исступленно прижимается к пепельному эльфу напряженным телом; постыдные звуки обмораживают конечности истомой – все, до каких только могут дотянуться. Семя Телдрина хлюпает внутри, время от времени вытекая наружу – данмер чуть отстраняется, чтобы следом войти еще глубже. В глазах темнеет, когда мечник крупно вздрагивает. Пальцы остервенело сжимают жемчужные пряди, пристальный взгляд до краев переполняется безумием, диким ликованием. Серо тихо, проникновенно стонет. Его бархатистый голос силками сжимает мозг альтмера, просачивается сквозь уши внутрь, в недра сознания. Он напрягается всем телом, вжимается членом в простату. Лоэрн скребет пальцами землю, бессвязно бормочет, взывая взором к небесам, пока обжигающая, терпкая, сладкая, тягучая сперма напарника вытекает из уретры, успокаивающе обволакивает болезненно-чувствительный бугорок внутри. Альтмер кончает от требовательного поцелуя; языка, грубо заламывающего его собственный, от судорожного стона, обжигающего горло. В груди мечется давящий сгусток, брови молитвенно сжаты. Член изливается мучительно, головокружительно долго. Лоэрн истекает нежностью, спазмами стонов. Данмер невидяще целует щеки, ресницы, лоб, скулы, брови, уши, волосы… - Телдрин… Пальцы… Не чувствую их…