Конарик

Город Исграмора высился стылой неприветливой громадиной. При личной встрече он казался еще более величественным, нежели в россказнях. Холодный и отстраненный, будто монарх с пронзительным взглядом и скрипучим голосом. Рваные тучи висели в небе, готовом рухнуть в любой момент, сломленным их тяжестью. Беспокойство занимало разум. Облачко пара вырвалось на выдохе. Неразборчивая брань торговцев, возвращающихся с рынка. Нищенка, греющая ладони над огнем. Заинтересованные взгляды данмеров, брезгливые – нордов. Он никогда не считал Виндхельм своим домом. Но первые мохнатые снежинки, неспешно спустившиеся с неба, вполне могли бы сойти за сдержанное приветствие. В «Гнисисе» было шумно. Уставшие после рабочего дня данмеры скрывались в нем от пронзительных ветров и недоброжелательных нордов. Посетители поглядывали на путника с неподдельным интересом. Кто же знал, что хитиновая броня в Виндхельме в диковинку. А ведь так не хотелось привлекать к себе лишнее внимание. Справившись у немолодого данмера о выпивке, путник невесело отметил, что суджаммы здесь тоже не найти. Хотя, в этих промозглых трущобах, где сквозняки замораживают тела и души – даже мед сгодится. Годы в Виндхельме добавили Амбарису морщин – странник едва узнал его. Все же лет прошло немало с их последней встречи. Лишь выцветший узор татуировок на узком лице трактирщика напоминал о далеком родстве. О далеком прошлом. В ту пору Блэклайт был их домом – Телдрина и его семьи. В ту пору Серо был ребенком – нескладным, шумным, с копной черных волос, зачесанных назад. Он помнил еще, как путался в ворохах шитой тесьмой вычурной накидке, когда бегал со сверстниками наперегонки по каменным ступеням данмерской столицы. Рендар же был тогда молодым мужчиной, скромным и сдержанным, но нежно любящим юную эльфийку по имени Сейен. Девушка была столь же ласкова, сколь и строга, красотой своей могла соперничать с самой Азурой, а больше Амбариса любила лишь Серо – своего младшего брата. То были смутные, неспокойные времена. После гибели родителей, Сейен взяла Телдрина под свою опеку. Поместье было продано, брат с сестрой же направились в Виндхельм: Рендар, тогда уже имевший в собственности «Гнисис», охотно согласился принять возлюбленную в свой дом. Судьба вновь свела их. Спустя год счастливой жизни, Сейен скончалась. Телдрин не видел её обездвиженного тела. Он предпочитал думать, что сестра попросту ушла. Лишь годы спустя, Амбарис рассказал ему правду. Серо рос одиночкой – отчужденным, безучастным. Вспыльчивым и гневливым порой – и тогда дело непременно доходило до драки. Глаза его полыхали подростковой ненавистью – особенно острой и безжалостной. Жил Серо у Амбариса. Помогал в клубе - отрабатывал свой хлеб и постель. С тех пор много чего поменялось. Только «Гнисис», казалось, оставался прежним. Те же скрипучие половицы, тот же спертый воздух, дряхлая подпорка, которую ошибочно именуют дверью. Серо предавался ощущению стыдливой ностальгии, засевшей мучным комом в горле – и только после пары бутылок горячительного он вновь обрел способность говорить. Дождавшись, покуда помещение опустеет настолько, чтобы не пришлось перекрикивать выпивох, Телдрин поднялся из-за стола и пересел к барной стойке. Амбарис самозабвенно натирал стаканы, задумавшись о чем-то своем. Лишь тихий оклик заставил его оторваться от своего занятия и поднять глаза на путника. - Прокляни меня Азура… - он медленно положил тряпку на столешницу, внимательно вглядываясь в знакомое лицо. Крепкие недолгие объятия послужили им приветствием. - Серо? Какими судьбами к нам? А вымахал-то как! – он приятельски потрепал Телдрина по плечу, окинул его оценивающим взглядом. - Рад видеть тебя в здравии, Амбарис, - улыбнулся тот коротко, – Я тут проездом. Планировал задержаться на пару недель, если ты не против. - Что за вопросы? Располагайся, чувствуй себя как дома! Малтир, - окликнул он немолодого данмера, - принеси-ка гостю выпить, да поскорей! А ты присаживайся и рассказывай, - подтолкнул он к столику Телдрина. - Да тут и рассказывать-то нечего, - пригубив третью бутылку, отозвался Серо, – Скитаюсь все также – то здесь, то там. Вот, свободные деньки выдались, решил заглянуть. - Вижу я, как «нечего» тебе рассказывать, - Рендар многозначительно кивнул на даэдрический клинок, – Ну да успеется еще. Ты устал, верно, с дороги. - Дело говоришь. Принеси-ка лучше мне похлебки, старина. *** После сытного ужина, дружеской беседы, крепкой выпивки, долгого пути – сонливость навалилась всей своей немалой тушей. Трактирщик отвел Серо наверх, в спальню, где еще с юношества его стояла узкая кровать, устланная шкурами. Телдрин не первый раз покидал Виндхельм – не в первый раз и возвращался. Амбарис, может, и скуп был на церемонии, но кровать в углу всегда пустовала – дожидалась наёмника. Пустяк несущественный, однако же вот она – возвращайся, когда вздумается. Рендар, вона, и семьей уже собственной обзавелся. Да только вот, кроме «Гнисиса» Телдрин и дома другого не знал. А угол родной согреет данмера и в стужу лютую, и в землях враждебных – будет огонёк души поддерживать, так, чтобы нет-нет - да и вспыхнули глаза алые… Непривычно было засыпать в одиночестве, но усталость взяла свое. Только тени перемигивались под потолком – да вскоре и они исчезли. *** Время тянулось непозволительно медленно, будто старая кляча ношу непосильную волокла. Пару дней прикончив за разговорами с Амбарисом, вечерними посиделками с выпивкой, россказнями о странствиях, Серо начал усердно подыскивать себе все более изнуряющие занятия. Помочь Рендару с поставщиками дела уладить, дров нарубить на растопку, дверь надоедливо скрипящую подлатать, половицы приколотить, на зверье близ Виндхельма поохотиться… Утром одним особенно промозглым, собрался наёмник на рынок выбраться. Он помнил еще ярмарки людные, что устраивались некогда регулярно в конце недели, потому решил проветриться. Местные норды особенно не докучали Телдрину: то ли броню иноземную подмечали, то ли клинок устрашающий, неизменно к поясу пристёгнутый. «Будто стражника редоранского увидели», - усмехался Серо, но безоружным в город все же не выходил. На площади было шумно: северяне торговались напористо, отовсюду звучали зазывные кличи торговцев. Прогуливаясь вдоль прилавков, заинтересованно разглядывая товары, Телдрин налетел на чью-то внезапно возникшую перед ним спину. Грозя разразиться громогласной тирадой, норд резко развернулся и вперился удивленным взглядом в эльфа. Человек был высок и широк в плечах, с густой, высеребренной сединой бородой и обветренным суровым лицом. - Брунвульф? – с сомнением позвал наёмник. Он помнил его взрослым мужчиной со спутанными светлыми волосами, недельной щетиной, воином помнил – не ветераном, на покой ушедшим, бороду отпустившим… - Телдрин?! – радостный норд сжал эльфа в своих медвежьих объятиях, – Ты смотри, какой детина! Дай хоть посмотрю на тебя,- он отошёл на пару шагов, чтобы всего данмера взглядом окинуть. – Ну делааа… - протянул задумчиво, кивнув удовлетворенно, - Патлы посрезал, так я тебя и не узнал сразу. - Это я-то посрезал? – хохотнул Серо. – А твои, я смотрю, и не растут уже вовсе, - кивнув на полысевшую голову норда. - Да чего тут говорить, годы уже не те, - пожал плечами Брунвульф. – Сколько с тех времен минуло – двадцать лет, тридцать?.. И не упомнишь ведь. Ты-то сам как тут оказался? По делам заехал, или погостить? Зашёл бы хоть по бутылке пропустить. Лихом, пади, поминаешь старого… - Уж больно бойко ты разговариваешь для немощного, - со смехом отозвался Серо. – Угощаешь, значит? - По старой памяти-то заглядывай вечерком. Дорогу не забыл еще, надеюсь? А мне к ярлу нужно успеть до полудня, – и, махнув Телдрину рукой, норд поспешил к замку. Вечер прошел весело и лихо. Надо ли говорить, насколько велика была радость встречи этих двух мужчин, воинов. Многое связывало их в прошлом. Данмер вспоминал, как, будучи еще щуплым нескладным юнцом, терпел издевки вечные, побои унизительные от сверстников, развитых не по годам. До сих пор душу отравляли слова злые, взгляды данмерские раскосые, презрения полные. Едва не свершившийся постыдный сексуальный опыт – зажатый в стылой, зловонной подворотне, с руками за спину заломленными, губами разбитыми, волосами исчерна-сизыми, на кулак намотанными. Брунвульф тогда подоспел вовремя. А после – были годы тяжелых тренировок, выпадов неумелых, боли в запястьях беспрестанной – непосильной ношей клинок тогда ложился ему в ладонь. Зимний Простор передал эльфу все, чему был обучен в Легионе. Он, хоть сам и не был мером, уверял все Телдрина, что искусство боя у него в крови, что, вернувшись однажды, он уложит еще северянина на лопатки. Так и вышло в тот вечер. Не железу тягаться с закаленным эбонитом. Не старому раздобревшему норду – с ловким изворотливым эльфом. Серо уступал Брунвульфу и в силе, и в опыте – но преданность умениям своего народа, слаженность руки и клинка делали свое дело. Брунвульф хохотал только, да отшучивался: мол, попробуй теперь Телдрина в закоулке зажать. Серо же пожимал плечами, помогал противнику подняться, и мысленно отмечал, что Лоэрну бы это, пожалуй, удалось. А после – сам стыдился собственных мыслей, опрокидывал залпом кружку медовухи и поносил себя, на чем свет стоит, за всплывшее в памяти имя. Припоминал данмер и то, как жил он только битвами, острым запахом свежей крови. Как голову косматую кружил триумф победы, как плавно скользила кожей обмотанная рукоять в ладони - так, что холодок пробегал вдоль позвонков, конечности пронизывая предвкушением. Условились тогда они с Брунвульфом вылазку устроить, тоску согнать с сердца да пыль с клинков. Отправились мимо конюшен, мимо лесопилки – к таверне «Ночные ворота». Ветер выл истощенно, деревьями гонимый, снег подлетал серебристый – мелкой порошей в лицо. Волкам изувеченным счет они потеряли, медведям поверженным, да парочке ледяных троллей, с прокушенными клинками головами. Брунвульф уже давно к трактирщику по делам завернуть обещался, да все никак возможности не было. Занятий при ярловом дворе – не вырвешься. А коли уж компания достойная подобралась – грех пару денечков не выкроить. Дни, проведенные в городе Исграмора, неумолимо затягивали в прошлое. Будто и не было никогда странствий его. Будто он, как и много лет назад, возвращается в город, в семью, где ждут его ежедневные обязанности, ужин горячий, разговоры за столом. Амбарис, опрокинув кружку-другую, затянет, может, напев древний эшлендерский, и подернется взор его пеленой воспоминаний – словно зовущими голосами предков наполнится раненая данмерская душа. Серо и сам сейчас не скажет, отчего захотелось ему в странствия пуститься, уйти из дома, с целью никогда больше туда не возвращаться. Может, от того все, что дом его родной стоял сейчас там – на Блэклайте, бесхозный, а сам Телдрин был в Скайриме. От того, что взращенный на родине нордов, он потерял кровную родину, став чужаком и для Морровинда, и для тамошних эльфов. Ушел не куда-то конкретно, а куда-то. Казалось, не в силах его было нигде удержать, будто не было у данмера корней, будто не уходили истоки его рода глубоко в пепел, переплетаясь с другими, погрязнув в остывающей лаве Красной горы, что таилась еще в недрах Вварденфела, сжимаясь огромным пульсирующим сгустком – сердцем острова, сердцем темных эльфов, общим началом. Словно бы вырвали сей слабый росток – мол, не выживет – и пересадили в почву абсолютно ему не подходящую, в которой мерзлота вечная и прорасти глубже не позволяет, и не отпускает совсем, уцепившись своими заиндевевшими пальцами за отростки неокрепшие. Серо терял счет дням, предаваясь занятиям праздным. Оглянуться не успел, как снова поставщики к Амбарису заявились. Значило это, что минула вторая неделя ожидания, а вестей с тех пор и никаких и не было. Прикинув для себя срок утешающий, Телдрин негласно возлагал надежды на конец третьей недели. Ведь на повозке добраться – плёвое дело, да и хандра всякая не может так долго внутренности обгладывать. Не знал наёмник, что тлеет она внутри напарника уж поболее двух лет, а уняться никак не может. Вечерами все чаще подкрадывалась необъяснимая тоска. Когда ночь пеленала город, когда снег талый скрипел под сапогами стражников где-то снаружи, когда «Гнисис» вздыхал облегченно, от посетителей избавленный, в полудрем ночной погружался, Телдрин смотрел перед собой в пустоту черную. Казалось, та часть альтмера, что была неотделима более от него, замечает угольки открытых глаз в темноте, потому Серо поспешно отворачивался, чтобы – не приведи Азура! – Лоэрн и подумать не мог, что данмер вспоминает о нём. Ведь бояться было чего. Страшно, очень страшно, когда в пустой комнате ты слышишь шаги аккуратные. Когда твоего лица касаются мягкие волосы, отчетливо разящие свежим лавандовым ароматом, горьковатым – пасленовым. Когда губы горят, будто от поцелуя, а внизу живота нестерпимо тянет. Когда в момент оргазма понимаешь, что это собственные шероховатые пальцы к тебе прикасались, а не его – изящные, избалованные. Непривычно, бессознательно, до грудных спазмов, до исступления. Взрослый мужчина, воин, данмер. Наёмник не гнал от себя мысли о примитивной плотской потребности. Пару раз даже подрывался посреди ночи с сильнейшей эрекцией и безумным порывом вставить хоть кому-нибудь. Казалось, сделай он так – и сперма у жертвы польется через рот – столько в нем было похоти. Но твердая альтмерская ладонь властно сминала его плечо, толкала в грудь. И он вновь откидывался на постель, и клял богомерзкими проклятиями само мироздание. - Что гложет тебя, Серо? – спросил как-то Амбарис, строго взглянув на родич, – Я тебя не узнаю. Данмер встрепенулся, оторвался от кружки и недоуменно уставился на Рендара. - Позволишь мне задержаться здесь еще ненадолго? – словно не услышав вопроса. Амбарис лишь сдержанно кивнул. Третья неделя близилась к завершению. Данмер не знал этого наверняка, но в ожидании надоедливом, он словно бы физически ощущал расположение лун на небосводе. Он стал нелюдимым и безрадостным. Лёжа наверху в своей спальне, он прислушивался к дому, к шагам по половицам. Казалось, он научился распознавать любого из посетителей, входящих в «Гнисис». Но где-то на краю сознания, он понимал, что не узнает альтмера по шагам, не услышит их. Маг двигался грациозно, совершенно бесшумно – будто наёмный убийца или профессиональный вор. Серо готовился к приятной неожиданности. Вот спускается он одним утром – а альтмер у стойки бара, облокотился на неё вальяжно и, вежливо улыбаясь трактирщику, спрашивает у него о чужеземце с Солстейма. В любой душе есть место надежде. Когда же надежда покрывалась расходящимися трещинами, пронизывающими насквозь – наёмник свирепел. Но – вот что странно – он не хватался тут же за клинок, отправляясь крушить черепа. Злость та была направлена на себя – не на засевших близ города головорезов, и даже не на альтмера. Спрашивать у себя, зачем ему нужен Лоэрн – было бесполезно. Да и нужен ли? Нельзя сказать, что данмер скучал по магу – до сих пор он ни разу не испытывал этого чувства. Нельзя сказать, что истосковался по странствиям и поединкам кровопролитным – ведь ворота никто не запирал. Вот он, Скайрим, весь перед тобой – лишь выйди из города. Однако же сидел наёмник в опостылевших стенах таверны, словно верный пес -дожидался возвращения хозяина. Словно когда-то попал под страшное заклятие, вампирское очарование, что дурманило сейчас разум неотступно и повсеместно, вытягивая жизненные силы, истощая, насылая неподвластные чары. Данмер, в бреду, видел перед собой тонкие изогнутые ключицы, чувствовал пальцами неестественно холодную нежную кожу, когда к ним прикасался. Он пристально разглядывал лицо альтмера, находясь к нему непозволительно близко, ощущал под губами старый рубец, чудом не лишивший Лоэрна глаза. Краем сознания наёмник понимал, что все это какая-то злая шутка, дешевый розыгрыш, хлипкая иллюзия какого-то несостоявшегося адепта. Владеет же, даэдра его задери, непременно владеет – архимаг все-таки. Но, достаточно лишь вспомнить его изможденное тело, безвольно опущенную голову, следы чужой крови на искусанных губах – и хочется рвать себе глотку, лишь бы не выпустить звериный вой – слишком дикий для ручной собачонки. Хотелось знать, думает ли этот трижды проклятый маг о том, кто спас его ничтожную жизнь. Растет ли у него щетина. Сколько собственной крови у него осталось, и какова она на вкус. Станешь ли вампиром, если испробуешь? Нарастет ли кожа от исцеляющих заклинаний, если содрать её живьем? Оторвется ли его голова, если любовно сомкнуть на его шее пламенные ладони? Настолько ли он бессмертен, чтобы существовать по частям? А что, если он ублажает свою похотливую задницу с помощью дреморы? Или двух. Гниль души разрасталась, подталкиваемая сумасшествием. Хохот перемежался с истеричным хихиканьем. Будто сама Азура отвернулась от проклятого детища, оставив его на растерзание Шеогорату. Куда теперь идти, чтобы не видеть сочувствующих понимающих взглядов? Заявиться в Коллегию и, укутавшись в жар жертвенного пламени, отыметь холеного выблюдка на его священном ложе, на глазах изумленных учеников – чтобы извивался, выл, прощения вымаливая, чтобы в прах под тобой рассыпался?.. А после – и собственную голову сложить в какой-нибудь прогнившей заднице, с копошащимися в неё полчищами священнослужителей. И, лежа посреди их обездвиженных тел, вслушиваясь в шорохи разграбленной крипты, давится осознанием того, что вот и твоя душа нашла, наконец, вечное пристанище. Вспоминать ритуалы погребения, мистические двери духов и, не имея возможности с чувством сплюнуть себе под ноги, понимать, что нет более дома, нет людей в нем, огня очага – ничего, что мог бы оберегать твой дух после смерти. Представлять, как татуировки с лица стекают вместе с кожей, глазами, волосами. И вот – ты уже груда обглоданных троллем костей. Дух же твой скитается в враждебных стенах, не имея возможности даже парой фраз с местными перекинуться – ведь душа твоя поет наречиями эшлендерскими, кимерскими – не драконьими. Понять, что город Исграмора гниет вместе с тобой. Становится на колени, голову косматую клоня к земле, плечи широкие сутуля. Не слышны более в стенах его ни песни звучные, ни детский смех. Не развешивают здесь флаги ярмарочные, свадьбы не отмечают, рождения. Изнывает смрадом упадка бывшая столица, не в силах стряхнуть со спины захиревших в своей вере почитателей Талоса. Взор занавешен болезненным полусном, полузабытьем, из которого не возвращаются. И только знамена разноцветные резвятся на ветру, мельтешат перед глазами горсткой ярких воспоминаний. Где маг златокожий подбородок гордо вскидывал, ладонью длиннопалой небеса разрезая надвое, где изумрудами бесценными его глаза сверкали, где ветер рвал безжалостно волосы ослепительно-солнечные. *** Тем временем лето добралось и до Истмарка. С нутром данмера происходили цикличные метаморфозы, - будто таял он вместе с тамошним снегом, будто душа его новые ростки пустила, прорвав молодыми побегами талую мерзлоту. Закаты и рассветы, что были столь по душе пасынкам Азуры, вновь стали приковывать к себе восхищенный мерцающий взгляд. У Амбариса росло два очаровательных ребенка – девочка и мальчик. И как-то так получилось, что свой досуг наёмник посвятил обучению их военному делу – чтобы за себя могли постоять, урезонить противника выпадами отточенными. Он, словно скорлупу пепельную, скинул с себя доспех и меч – и так легко оттого грудь вздымалась, воздухом мерзлым наполненная, что нутро переливалось неясными, но приятными переменами. Потому, на остаток гонорара прикупил он у Нирании парочку деревянных мечей, да раздал их эльфятам. Прослышав об учителе, потянулись к нему дети со всего Квартала Серых – около дюжины их набралось. Наёмник не знал, надолго ли он в городе еще задержится. Навсегда? Знал только, что не сможет больше жить настолько же безрассудно. Ведь раньше как было: поединок был предвестником скорой смерти, а всякий противник воспринимался, как равный. И если не его погибель настигнет, так тебя. Потому изворачиваться пытался, потому имело смысл оказаться ловчее и маневреннее. Не задумывался тогда данмер, что и у самого отъявленного негодяя может быть достойная причина - семья обездоленная, лишенная жилья и уважения. Дети, по отцу тоскующие. Потому, когда данмерёнок, укутанный в лохмотья сажей измазанные, называл его «дядя Телдрин», подле него за ужином устраивался, чтобы байки послушать залихватские, чтобы услышать до боли знакомое «силт-страйдер» или «башни Телванни» - у Серо теплело внутри настолько, что петь хотелось. Душа горела – но не по альтмеру более, а по утраченному наследию. Внутри щемило словами «Вивек», «Призрачные врата», «Индорил». Скрежетало по Даготу и его золотой маске – хоть и в глаза он их не видел. Эльфята сражались между собой, принимая то сторону Трибунала, то Нереварина, то Дома Дагот. Серо даже намеревался шлемы ординаторские ребятам выстругать, да все руки никак не доходили. Данмер выходил на улицу в просторной льняной рубахе, штанах хлопковых, по-свойски набивал трубку табаком, затягивался глубоко, выдыхал шумно. Вечерами воздух был наполнен пьянящими запахами дыма и надвигающейся непогоды. Мерзлый камень города отливал рубиново в свете заходящего светила. Дети взбирались по ступеням «Гнисиса», резвились вокруг Телдрина, дожидаясь, пока он докурит. А после – кидались штурмовать его, словно аргониане – древний Морнхолд. Он же, с трубкой во рту, едва поспевал выхватывать меч, чтобы дать отпор полчищам чешуйчатых. Оказавшись на каменном полу, как и полагалась пристанищу Алмалексии, он хохотал во все горло, ощущая несильные тычки деревянных клинков. Вскакивал ловко на ноги, хватал самого незадачливого и лихо таскал его за островерхое ухо, верещащего и разгоряченного. Остальные же, с визгами и звонким смехом носились вокруг, щипая «дядю» за бока и полы рубахи. Ветер тогда пробрался под одежду, остужая точёное тело. Грудь вздымалась от частых вдохов, пуговицы трещали от данмерятских цепких пальцев, тянущих одежду вниз, а воротник открывал морозу крепкую грудь, рубец на ключице, кадык в приступе смеха подергивающийся. В тот момент что-то дернулось внутри, будто запрещенное привиделось. В тот момент замер Серо, медленно оборачиваясь, с застывшей на губах улыбкой. Вспыхнули усмешкой тогда глаза изумрудные, на мечника устремленные. Уголки губ дернулись в плохо скрываемой улыбке. Резко выделялся плащ иноземный на отсыревшем камне Виндхельма. Волосы светлые, ветром заблудшим подхваченные. Золотом кожа в свете заката отливающая. Маг поднялся по ступеням степенно, оставив Телдрину шлейф запаха и воспоминаний. Скрылась фигура за дверью скрипучей – будто и не было. Улыбка медленно сползла с пепельных обветренных губ. Внутренности спазмом внезапным сдавило. - Ребята, хватит на сегодня, - отозвался он хрипло. Примерз словно к остывающему камню. Нетвердым шагом к двери подошел. Не привиделось же? Внутри было расслабленно и пьяно – как всегда в конце рабочего дня. Данмерские грубоватые перебранки резали слух. Амбарис суетливо метался между столами. Лишь в одном углу было тихо. Лоэрн приглядывался к посетителям изучающе, ладонью голову подперев. Серо опустился на свободный стул, все еще сомневаясь в трезвости собственного разума. Взгляд блудливо прошелся по шее мага, по его пальцам, запнулся о перстень, магией искрящийся в приглушенном свете клуба, перескочил на блуждающую по губам легкую улыбку, на взгляд пронзительный, на наёмника устремленный. - Ты задержался, - неловко обронил данмер. Скажи что-нибудь. Я хочу тебя услышать. - Но ты ведь дождался, - улыбнулся Лоэрн. Нутро скрутило жаркой истомой. Это был его голос. Стонущий страстно некогда, зовущий по ночам. - Амбарис, принеси нам выпить, - сломанным голосом, слишком громко, вскинув руку. Мгновение спустя появилось заинтересованное лицо трактирщика. Две наполненные почти до краев бутылки возникли перед эльфами. Рендар вежливо улыбнулся и тактично удалился. Серо прижался губами к горлышку, опустошил сосуд наполовину. - Что ты здесь делаешь? – сглотнув больно. - Я здесь в поисках напарника, - поднеся бутыль к губам, – Наслышан, сколь искусно темные эльфы владеют клинками, - отерев губы тыльной стороной ладони. - А что, в Вайтране достойных кандидатов не нашлось? – поддел Серо. - Зачем мне идти в Вайтран, если ты в Виндхельме? – недоуменно вздернул бровь альтмер. Телдрин уставился на засаленную столешницу. Сынишка Амбариса внезапно подлетел к мечнику, громко хлопнув дверью. - Дядя, ты чего так быстро ушел? – засопел он недовольно, – Ты же обещал нам огненные шары показать! - О, умениями хвастаешь среди молодежи? - голос альтмера звякнул весельем. - Видишь вон того мага, - Серо снизил голос до шёпота и заговорщески глянул на Лоэрна, – Он тебе и не такое покажет, если попросишь, как следует. Прижав кулак к губам, Лоэрн нарочито громко закашлялся, пытаясь скрыть смех. – А вы тоже жить у нас останетесь, господин? – шальные глазки лихо забегали по лицу альтмера. - Нет. Я собираюсь забрать у вас дядю ненадолго, - рассмеялся Лоэрн, легонько хлопнув по плечу напарника, – Если ты не возражаешь, конечно, - перевел он взгляд на мечника. Эльфёнок надулся обиженно и убежал к отцу. - Жаловаться собрался, гаденыш, - хохотнул Серо. - Серо, - едва тронув ладонь, привлекая внимание, - ты не возражаешь? – повторился уже более настойчиво. - Когда мы уходим, скажи сначала, - нахмурился эльф. Снова ждать?! - Завтра. Данмер только плотнее свел темные брови, отхлебнул щедро вина. Откуда ни возьмись, перед столиком возник возмущенный Амбарис. - Телдрин, ты, говорят, уезжать собрался? – по-свойски уперев руки в бока, осведомился Рендар, деловито поглядывая на мечника. Серо, помедлив пару мгновений, словно взвешивая что-то в голове, поднял взгляд на родственника и заулыбался. - Собрался, - обращаясь, скорее к Лоэрну, нежели к трактирщику. - И чего сразу не сказал? Вечно узнаю все в последний момент, - разворчался эльф, готовый, казалось, тут же племяннику подзатыльник отвесить мокрой тряпкой. - Я сам только что узнал, - с норовом ответил Телдрин, – Тащи питье и барабаны! – мечник призывно поднял бутылку вверх, глаза его хитро сверкнули. Первые гулкие удары разбудили скучающих постояльцев, разогнали их обреченное уныние. Данмеры вскидывали головы, словно очнувшись от забытья, принимались громко спорить, смеяться, едва поспевая отставлять пустые бутылки, то и дело погоняя трактирщика за добавкой. Бой барабанов нарастал, раскатистым эхом отскакивая от стен клуба, вибрируя внутри нетрезвых постояльцев, словно бы заставлял сорваться с места и забыться в танце, хотя бы на вечер отбросив перебранки и недовольства, ощутить сплоченность и единение. Кружки громко опускались на столешницы, смех и беззаботность наполняли эльфов. Тени плясали на дереве стен, смешиваясь, изысканно извиваясь. Румянец танцевал на сумрачных скулах мечника, взгляд теплился задором и живостью, совершенно бесстыдно блуждая по лицу напарника. Серо набивал трубку туго, выпускал густые облака дыма в потолок, расслабленно покачивал ногой в такт мелодии. Прикончив очередную порцию спиртного, наёмник резво поднялся из-за стола, и тут же оказался втянут в неукротимый водоворот дикой пляски. Казалось, светильники на стенах подрагивали – столь сильно бушевали тела эльфов, гонимые немыслимым лихом танца. Сердце альтмера трепетало, он терзал своими, кажется теперь чересчур длинными пальцами воротник вычурной накидки, что безжалостно давила на горло и вгоняла в краску. Смеющееся лицо напарника мелькало среди однообразных остальных, одухотворенность пряного эшлендерского наречия, коему вторили, казалось, тысячи голосов одновременно, вынимало из себя изысканно, даруя необъятную одухотворенность, несоизмеримую причастность к древнему культу. Альтмер словно дышать разучился – столь явно он ощутил всю силу данмерских поверий, столь скоро он почувствовал душевное обновление, пресловутое перерождение, даруемое Истребованиями и самим пеплом. Лоэрн любовался. Перекатами мышц под свободной рубахой, жилистыми аккуратными ладонями, так правильно очерчивающими пространство. Он видел мечника абсолютно обнаженным, укутанным ласковыми языками огня, первородным. Видел, как тлели угли под его ступнями, слышал, как, испаряясь, шипел пот на его коже. Помнил, как смотрел на него северянин – тогда, в Роще Кин. Пропитанный насквозь дымом воздух с трудом проникал в легкие, накидка висела на плечах тяжелым мешком. Жар непристойности румянился на щеках. Разгоряченный Телдрин возник перед магом сгустком откровенной возбужденности. Касание пальцев обожгло остро, когда мечник вцепился в холеную ладонь, и потянул альтмера за собой – тот едва успел сбросить накинутый поверх робы капюшон. Алкоголь кружил голову, изломанные движения данмера – тело. Теперь он танцевал только для напарника, ловко перехватывая его руки, направляя их. Лоэрн двигался слишком плавно, изысканно запрокидывая голову, обнажая изгибы шеи, переступая мягко – он был воплощением нежности, скрытых опасных желаний. Взгляд багряный, откровенно раздевающий, плясал, шальной, наравне с самим Телдрином. Грациозно разворачиваясь к наёмнику, случайно облизывая сухие губы, смахивая с лица разметавшиеся пряди, Лоэрн сам словно бы тлел, подхваченный желанием чужого тела. Удары барабанов сочились, подчиняя, овладевая, заставляя кровь стучать в ушах, пульсировать в жилах. Тела их не соприкасались, однако же Лоэрн был благодарен лихим музыкантам, громогласной песне лишь за то, что звучание их перекрыло бы случайно сорвавшийся с губ стон, с трудом сдерживаемый и неподвластный более. Сославшись на жажду и усталость с дороги, альтмер смог вырваться из жерла вакханалии, плавно опустившись за ближайший столик. Теснота от возбуждения, пунцовые скулы, волосы, налипшие на влажную кожу шеи - выдавали архимага с головой. - Выдохся, архимаг? – играя улыбкой на губах, мечник опустился рядом, залпом опустошив кружку эля. Рука, так правильно и ладно стиснувшая тонкое мажье запястье, обожгла смелым порывом. Кольцо едва царапнуло ладонь мечника. Жадные взгляды сцепились, едва Лоэрн прижался коленом к его ноге. Прикрытое лишь бесформенной льняной рубахой возбуждение мечника отлично ощущалось будто бы случайным прикосновением. Разгоняющий люд Амбарис ехидно улыбнулся, бросив выразительный взгляд на Телдрина. - Мне пора возвращаться, Серо, - мягко скользнув взглядом по обнаженным ключицам. - Куда это ты снова собрался? – сильнее сжал ладонь на чужой руке данмер. - Я остановился в «Очаге и свече». - Я тебя провожу, - резво соскочил с места Телдрин. *** Виндхельм встретил эльфов ночной стужей и пронизывающим ветром, обнажающим изгибы нервов, отрезвляющим и – кружащим голову. Телдрин, поежившись, вынул из-за пазухи трубку. Глубоко затянулся, задумчиво выпуская дым изо рта. Альтмер шагал молча, смотря строго перед собой. Напарник шел следом. - Сколько тебя, по-твоему, не было? Полтора месяца, два? – прозвучало слишком резко для молчаливого сонного города. Телдрин схватил напарника за руку, рывком развернув лицом к себе. Татуировки на строгом хмуром лице темнели устрашающе. - Я хотел за тобой в Коллегию ехать, понимаешь? – взгляд метался по лоэрнову лицу – искрящийся, сердитый. Маг улыбнулся тихо. Провел ладонью по щетке выбритых, эбонитом отливающих волос. Отпрянул мягко, завидев свет факела, расплывающийся жирным пятном по камню переулка. - До завтра, Серо.