Конарик

От автора: перед прочтением сей главы, рекомендую вам прочесть последнюю страницу предыдущей - там были внесены некоторые изменения, поскольку автор продолжает самосовершенствоваться и исправлять свои же косяки. Спасибо за понимание. Приятного прочтения. *** Маг припадает на колено, прижимает руку к животу. Фокус с внутренностями всегда был болезненным, но для Арена Лоэрн мог стерпеть и не такое. Спазмы мечутся в груди припадками, обжигают глаза слезами. Опустошенность. Постыдные рыдания смыкаются терновыми побегами на горле, злые слезы текут бесконтрольно, безостановочно. Голос Савоса – ненавистный, бесконечно любимый, бархатистый, проникновенный – стонет в ушах, бормочет оправдания виновато, успокаивает нежно, шепчет порывисто, настойчиво… Замолчи, замолчи, проклятый! Пустой взор невидяще плывет по безмолвному небу, по строгому, мягкому, немыслимо родному лицу Архимага. Он важный такой – морщинки в уголках раскосых глаз - прячет лицо под капюшоном, выпрямляется статно, поднимаясь с кровати. Лоэрн тут же: обнаженный, божественно прекрасный, ежится от прохлады остывающих простыней, насквозь пропитанных запахом данмера, запахом его похоти, неудержимого желания. Низ живота предательски щемит, в паху – туго, но так сладко, грудь переполняется восторгом, предвкушением, обжигающим теплом… На тонких пальцах Савоса переливаются перстни – они непривычно холодят кожу, когда ладони данмера заключают молодое, счастливое лицо Лоэрна в сухие чарующие объятия. Альтмер прикрывает глаза, льнет к ладони, целует её – изящную, смертельно опасную. Юный эльф краснеет до кончиков ушей – пальцы архимага все еще хранят запах его тела, запах его соков, его слюны, мускусный запах смазки – и черт знает чего еще до ужаса неприличного... Арен улыбается тепло и печально, большим пальцем скользит по припухшим, неестественно красным губам альтмера, прижимается к ним своими – мучительно нежен и глубок поцелуй его сухого рта. Смотрит пристально, изущающе, долгим взглядом. Шорох одежды, его удаляющаяся спина и – громкий неуютный скрип тяжелой двери. Наутро Лоэрн, словно жалкий воришка, незаметно выскальзывает из пустующих покоев архимага. Столкнувшись с данмером в дверях Арканеума, не замечает, как тот прячет взгляд, и что-то – за воротом одежды. Старается не замечать хищную ухмылку следующего за ним юстициара. Его снисходительный взгляд, властные жесты. В низу живота трепещет что-то хрупкое и невесомое – невозможно не смотреть восхищенно на возлюбленного, невозможно думать об ухмылке Анкано, когда одного взгляда достаточно – и щеки становятся пунцовыми, кожа горит в тех местах, где прошлой ночью порхали ладони архимага. Когда боишься встретиться взглядом, заглянуть в пронзительно рубиновые глаза, рискуя сгореть – от стыда и нежности, от необъятного чувства, разрывающего безжалостно грудь. Боги! Ауриэль! Морокеи… Окровавленные губы лихорадочно ловят воздух. Эльф вжимает ладони в свою худую грудь, надеясь, что та попросту разорвется. Он кричит нечеловеческим голосом, запрокинув голову, вплетая стоны в вопль отчаяния. Просит пощады у неба. Кто-нибудь. Вампир, отдышавшись, поднимается с колен. Обнимает жалкого отверженного, и Лоэрн тянется к спасительной руке, возникшей перед его отчаявшимся естеством. Телдрин не выдерживает – делает шаг, второй. Лоэрн оборачивается молниеносно, едва услышав поскрипывание снега под сапогами. Вампир хищно ухмыляется, и эльф неожиданно остро ощущает запах пролившейся свежей крови: на теле имперца, на своем теле, на доспехе напарника. Он дурманит, кружит голову, и Лоэрн лишь вскидывает ладонь, прижимая вторую к животу. Брошенный под ноги огненный шар и недоумевающий взгляд Серо. - Еще один шаг – и я не промахнусь, - хрипит, отворачиваясь, альтмер. Телдрин участливо смотрит в спину напарника. Ему тоже больно почему-то. *** Пронизывающий ветер воет протяжно, призывая метель и снега с вершин соседних гор. Наемник торопливо, раздраженно скручивает спальники, оставленные путниками у лагеря, сгребает мало-мальски полезный скарб в походную сумку и, сплюнув раздосадовано, пускается вслед за альтмером. Пурга беснуется, кидается под ноги, ополоумев, бьет в грудь резво, выстилается колким налетом перед глазами. Данмер чуть не шипит, стараясь держать голову поднятой, всматриваясь внимательно перед собой. Ухабы завьюженные, обледенелые стылые камни, тропы, города..снег, снег – всюду снег в этой треклятой стране!.. Данмер поскальзывается, выругивается скомкано, то и дело поправляет сползающую с плеч поклажу: взгляд и разум его слишком сосредоточенны, чтобы отвлекаться на подобные мелочи. Ведь спуск рано или поздно закончится - как всякая утомительная дорога или история – снег опостылевший невмоготу останется где-то там, за спиной, на склонах древнего кургана - отпевать скорбно безымянных солдат. Темный же эльф ступит, наконец, на землю – мягкую, чуть проминающуюся под ступнями, укрытую прошлогодней листвой, пожелтевшей травой, да густыми сумерками – вдохнет глубоко и облегченно, поведет напряженными плечами. Прищурит глаза пронзительно-красные, улавливая взглядом едва заметное поблескивание путеводной нити. Различит тонкую фигуру, что двигается нервно и неровно, прерывистой походкой. Проведет её – покровителем – до каменных стен города, до ворот грузных, промасленных, скрываясь в тени постоянно, поодаль держась, дабы чуткое осязание вампира не раззадоривать запахом крови свежей, пусть спекшейся уже, не выдавать присутствия своего постороннего, неуместного, опасного.. Увидит зрелище неприятное, острое, колкое – как только скользнет в город неприметным путником, безликим, случайным. Уловит стражников перебранки ворчливые, словно бы медовый свет фонарей, неприветливость камня сырого, эльфийский молодой голос, насмешливый сначала, мгновение спустя - повелительно-опасный. Различит перстня блеск кроткий, длиннопалую ладонь напарника на чьем-то плече. Приблизится к магу, бросит фразу единственную, окинув взглядом его безразличный профиль, не удостоившись и взгляда. Посмотрит мельком на юное совсем лицо данмера, капризно прильнувшего к Лоэрну, поймает неодобрительный взгляд собрата. И как это у него получается – в рваной накидке с кровавой коркой снимать молоденьких мальчиков? Хоть лицо догадался отереть. Телдрин усмехается, мимоходом хлопнув напарника по плечу. Почему-то важно, чтобы тот заметил, обернулся, посмотрел в глаза. Лоэрн кидает взгляд искоса, но головы не поворачивает. Мечник смотрит альтмеру в спину, на пальцы его, что поглаживают тонкую мальчишескую талию. Он смотрит еще какое-то время прежде, чем толкнуть плечом дверь «Пчелы и жала» и провалиться в душную цитадель брани и выпивки. *** Лоэрн пропускает спутника вперед и бесшумно закрывает дверь. Провожает в спальню, приглашающим жестом указывает на лестницу. Хускарл вопросительно переводит взгляд со своего тана на гостя, альтмер властно обнимает эльфа – женщина понимающе отворачивается. «Ушел с одним, вернулся с другим». - Иди, прогуляйся, - неопределенный жест. В голове альтмера пульсирует грузно, туго и оглушающе. Он смотрит не своими глазами, он блуждает внутри себя, едва поднимаясь на поверхность, чтобы глотнуть здравого смысла. Он старается держать себя в руках, но – на секунду лишь ощутив, как под ладонью бьются сотни артерий - задыхается, проваливается в непроглядную всепоглощающую тьму морока. Он спускается в нижнюю спальню, педантично запирает за собой дверь. Данмер бормочет что-то недопустимо развязное, жмется к архимагу сзади, целует спину сквозь одежды, не позволяя себе, однако, прикоснуться к островкам кожи. Вампир выгибается внутри грациозно, изящно – и губы Лоэрна расплываются в обворожительной улыбке, глаза зеленые поблескивают маниакально. Снимает накидку через голову, рывком сбрасывает окровавленную робу: так, чтобы взгляд жертвы не заметил ничего, кроме изящных ключиц и золотистых сосков. Душераздирающее одиночество неистово воет, а архимаг прижимает эльфа к стене – так, чтобы всем телом, сантиметром каждым прочувствовать пылающее тепло. Тот, обнаженный уже, трясется– от мерзлоты каменного пола, каменных стен, от могильного холода кожи вампира. И от вожделения. Лоэрн оживает на мгновение, смотрит осмысленно и недоуменно, целует чинно и нежно, укладывает данмера на узкую кровать. Смотрит в лицо его молодое, надеясь увидеть страх ли, укор ли. Он все еще думает, что сможет остановиться. Губы пепельно-темные едва изгибаются, в глазах - презрение, прищур неприятный, унижающий. Может, показалось – да только Лоэрн больше не умеет себя контролировать. Фантомы прошлого кружат подле него, льют яд в уши, хохочут бесновато. Улыбка Савоса – унизительно печальная и понимающая. «Все насмехались над тобой. Истинный альтмер. Лечь под низшего эльфа. Быть достойным мером. Один взгляд на такого выродка, как ты». Лоэрн давится припадками. Растоптанный, но спокойный. Губы Валмира изрыгают презрительный хохот, выплевывают уничтожающие фразы. Губы Анкано на лице Валмира. На коже Савоса. Перед глазами Лоэрна. Фразы вторят двумя голосами, сотней выразительных взглядов, разрастаясь до сокрушительного грохота, вытесняя все человеческое из жалкого тела. Лоэрн вдавливает данмера в кровать, наваливается всем телом. Льнет к гибкой шее, целует глубоко, мучительно, облизывает трясущуюся жилку, оставляя красивое пурпурное пятно на темной коже. Тело эльфа совсем юное еще, худое. Волосы – как смоль черные, длинные. Мальчишка растягивает себя тремя пальцами, уже прерывисто дышит, прижимается несдержанно к альтмеру, направляя будто. Для него честь - лечь под такого господина. Лоэрн чуть не рычит от злости, обхватывает ягодицы, впившись ногтями, проникает внутрь – глубоко и ужасно больно. Растягивает грубо, двумя руками, будто надвое разорвать пытается щуплое тело. Данмер, вскрикнув слабо, нервно дергает бедрами, отстраниться пытается, сжимает простыни до побелевших костяшек. Говорит, что ужасно больно. Просит остановиться. Альтмер трясет головой – он еще способен слышать. Ощущение крови на пальцах лишает рассудка, вынимает из себя грубо. Будто каждая клетка тела живет своей жизнью - и каждая жаждет. Альтмер врывается в эльфа, не вынимая пальцев – тот мечется по кровати дико, пытаясь пристроить обезумевший от боли взгляд, стонет истошно, трепещет лихорадочно. Лоэрн останавливается, улыбается наигранно нежно, освободив руку, гладит данмера по щеке, волосам, губам. Тот успокаивается, замирает на пару мгновений, пытаясь привыкнуть. Все еще кровоточит, саднит, но господин целует веки и щеки. Обошлось ли? С ним и не такое бывало. Жертва расслабляется. Вампиры – истинные охотники, искусные и терпеливые. И данмер уже толкается бедрами, умело насаживается на длинный член. Лоэрн лелеет ладонями лицо мальчика. Кого-то он ему неумолимо напоминает. И воспоминание это вызывает в душе темные, пугающие, страшные помыслы. Лоэрн поддается им, сдается. Душа его оплакивает невинного юношу, монстр просит позволения растерзать. И получает его. Одиночество – громадное, необъятное – комом в горле. Альтмеру не хватает чего-то будто – недостаточно этих вздохов слабых, тела, жаждущего, просящего, тесноты обволакивающей… Давит, со всех сторон давит, кричит, корчится сумасшедше собственная никчемная сущность. Он видит себя же и наказывает себя – за раболепный взор, податливые движения, утрату самоуважения. Зажимает волосы черные властно, грубо прокусывает податливую разгоряченную кожу. Кровь льется в горло, похотью взбудораженная, обжигающе горячая, будто закипающая в жилах. Трепет тела, запах пота, мыла, спермы, волос, кожи.. От данмера непозволительно разит жизнью, причастностью к этому миру, домашностью чей-то чужой, судьбой и страхом. Он скребет одержимо гладкую золотистую спину, пока Лоэрн пьет из него жизнь – глоток за глотком, пока врывается глубоко в его тело. Он будто видит, как плывут частички похоти по артериям, видит простату, в которую нарочито небрежно упирается каждым движением. Чувствует – нет, не телом – вибрациями воздуха, меж их телами заключенного, как от каждого прикосновения к этому чувствительному месту вкус крови становится ярче, приятней, притягательней. У данмера холодеют ступни, ладони, он хрипит рвано, захлебываясь собственной кровью, закатив глаза блаженно, самозабвенно требует большего. Он не чувствует как умирает. Эйфория оргазма заглушает страх смерти, её ощущение, её присутствие. Лоэрн рвет кожу зубами, треплет плотные волокна мышц языком – пьет жадно, упоенно. Кончает бурно, конвульсивно, когда чувствует вкус чужого оргазма в крови, липкую сперму на своем животе. Он почти умирает, когда тело под ним перестает двигаться. Он кричит не своим голосом, впивается в чужую грудь в неверии. Он остервенело, одичавши, рвет темную кожу, почти вспарывает острыми ногтями. Чудовище ликует, обезображивая клочок за клочком, сдирая, отбрасывая прочь – глубже и глубже. Туда, где еще сохранилось живительное тепло. Жадно прижимается к нему – сырому, настоящему. Здесь и сейчас – рядом с ним. Никто не поднимется и не уйдет. Этой ночью он не хочет видеть удаляющуюся спину. Виноватую улыбку, что никогда больше не покажется на лице безымянного данмера. Не хочет слышать одинокий скрип двери и оглушительную тишину. *** Проснулся Телдрин ближе к полудню. Отдохнувшее тело явно протестовало пассивности своего обладателя. Настроение данмера оставалось прескверным, предчувствие невнятное тяготило душу, не давало свободно дышать. Наемник волновался – альтмера все еще не было. Ничего особенного, в общем-то – после любовных утех хочется понежиться в кровати подольше, дела кажутся не такими уж важными, а то и попросту нежелательными – он это прекрасно понимает. В конце концов, Серо ведь сказал ему вчера, что будет в таверне – на случай, если понадобится. Никто не гарантировал, что это вообще случится. Кое-как дожевав безвкусный завтрак, данмер все же решился дойти до Медовика. Он не терпел подвешенного состояния, да и вещи кое-какие не помешало бы занести – куда ему два спальника, в конце-то концов… Он раздражался невообразимо на свои предположения, догадки, предрассудки – да и поведение собственное выводило из себя. Хотелось покончить с этим немедленно. Убраться, наконец, из этого треклятого города. А дальше что? Он уже начал думать, что нашел свою гавань, что за ним – в огонь и воду. Мы очень часто принимаем желаемое за действительное. Собрав мало-мальски свои пожитки, расплатившись с аргонианкой за комнату, мечник покинул таверну, окунувшись в душный послеполуденный Рифтен. Невнятные крики безмозглых детей, приторно-наигранные зазывные кличи торговцев, стражники в идиотских шлемах да бутылками меда за пазухой… Серо сплюнул и отменно выругался. Замешкавшись на мгновение, все-таки толкнул неожиданно тяжелую дверь поместья. Дом встретил его неуютной тяжелой тишиной. Огонь в камине давно погас, хускарл, встрепенувшись, показалась из спальни, бледная и растерянная. Альтмера видно не было. Телдрин переступил с ноги на ногу в немой неловкости, опустил поклажу на пол, стараясь не шуметь (непонятно зачем). Развернулся к двери, стараясь ничем не выдавать своего присутствия. - Ради Талоса всемогущего, не уходите! – взмолилась Иона. В голосе северянки сквозило отчаяние. Женщина заплакала. Серо остановился, как вкопанный. Развернулся резко, схватил хускарла за руку. - Где Лоэрн? – нарочито громко, вкрадчиво, пристально вглядываясь в её покрасневшие глаза. Иона закрыла лицо рукой – в ужасе, в страхе? До слуха донеслись невнятные шорохи, голоса будто – отсюда не различить. Нордка перевела взгляд на лестницу и, отшатнувшись от эльфа, спрятая лицо в ладонях, разрыдалась. Телдрин в два прыжка преодолел лестницу и, очутившись в подвале, замер, прислушиваясь. Сильный запах крови нельзя не почувствовать. Неразборчивые вопли Лоэрна из-за двери казались вымученными и болезненными. Стены разили трагедией. - Лоэрн, отопри, даэдра тебя задери! – кричит, вжимаясь ухом в щель между створками. «Я не Савос! Не Савос! Оставь меня.. Я не убивал его, не убивал, нет.. Я не Савос! Арен мертв!.. Он мертв!.. Боги, Ауриэль, я не хотел этого!..Ауриэль, Савос – мертв… Объясни же ему…» Ломаный голос срывался, скрежетал раскаянием, отчаянием, сквозил безумием. Альтмер кричал, шептал, проклинал, умолял – а дверь все не поддавалась, сколько в неё не бейся. Телдрин взвыл от досады и одним резким движением сбил замок, ворвавшись в комнатку молниеносно и – ошеломленно застыв на пороге. Боковым зрением Телдрин заметил окровавленное, изувеченное зверски тело. Мимолетного взгляда хватило, чтобы понять – юноша мертв. Однако – не этого вовсе стоило страшиться… На полу, зажавшись в угол, извивался, бился в бессознательном припадке напарник. « Я не убивал его!.. Морокеи! Морокеи! Послушай же – Арен мертв! Его нет, нет, больше нет…» Рваные, дикие движения. Изломанное суставами тело. От обезображенных болью криков до тусклого шепота. Он в крови. Он в агонии. Он истязал себя надломанными ногтями, от стены к стене кидался ночью, пытаясь разорвать каждую – безучастную, обрекающую… Бездонный взгляд ползал по потолку. Ладони окровавленные сжимали голову судорожно, будто череп проломить пытались. Зажать меж его костьми ненавистный зовущий голос. - Замолчи же, замолчи! – кричал он хрипло. Звериная безысходность. Дикая, обезумевшая гримаса. Гротескный отчетливый звук лопающейся под ногтями кожи. Проклиная никчемную жизнь, так запросто прерванную вампиризмом. Проклиная себя, изодранного когтями прокаженных упырей, но не умершего. И Серо обречен. Он осторожно опускается на колени подле напарника. Альтмер ловит изорванный взгляд и дико хохочет. Выставив руки перед собой, он толкает мечника что есть сил. - Посмотри! Ты видишь?! Внимательно смотри. Они в крови, - хохоча и визгливо хихикая, - они по локоть в крови. Нет! По самые плечи! По шею! Да я весь в крови, полностью… Данмеру в пору заорать зверьем. Он не знает, как вести себя с безумцами. Не знает, как помочь. «А ведь еще вчера я хотел оказаться на месте того мальца». Альтмер воет неразборчиво, кричит безобразно. Едва ли кто желал, чтобы у его безумия были свидетели. Лоэрн предпочел бы, чтобы дверь оставалась закрытой. Чтобы гнить во смраде вместе с непрошенной жертвой и внутренними голосами. - Посмотри сюда, Лоэрн, - мечник тянет руку, на что получает звонкий удар. - Убирайся из моего дома! Еще одного унижения он не вынесет. Но оно уже случилось, не так ли? *** Телдрин развернулся, шагнул из комнатушки, поднялся по лестнице – под оглушительный, больной, издевательский хохот в спину. Пнул табурет, достал из буфета замызганную бутыль вина, свернул ей голову. Усевшись на пол против камина, приложился и – опустошил наполовину. Вытянул ноги, щелчком пальцев развел огонь. Ткнулся затылком в стену, уставился в потолок. Сделал еще несколько крупных глотков. Хохот снизу сменился всхлипами и возбужденным бормотанием. На кой ляд он связался с безумцем? Оплата получена, оплаченная часть сделки выполнена. Почему бы не уйти прямо сейчас из проклятого дома? Нянькой он не нанимался. Телдрин кисло сплюнул в сторону очага и потянулся за второй бутылкой. «Ты столького боишься, такой слабый. А я пошел за тобой». Первое впечатление обманчиво, вот и маг – совсем не тот, кем казался – при первой встрече на Солстейме, в Винтерхолде и в постели. Телдрин шипит, бранится и пьет. Он не видит, как одинокий эльф в косой опочивальне сжимает руку мертвеца, как дотрагивается губами до пальцев в почтении. Он видит только огонь. Впрочем – сумку еще: она выглядит жалкой на пыльном дощатом полу. Данмер цепляет ремешок носком сапога, подтягивает к себе. Снова пьет. Ему скверно от самого себя и от того, что, должно быть, происходит снизу. Он тот еще трус. Мечник расстегивает ремешок и вытряхивает на пол содержимое мажьей сумки. Склянки летят на пол, катятся. Тут же – гребень для волос («данмерская вещица» - подмечает Телдрин), увесистый сосуд, инкрустированный каменьями (жутко дорогой и непрозрачный), записи, свитки, карта, книжонка. На ней стоило бы остановиться отдельно, и взгляд данмера – останавливается. Ему хватало воспитания и не хватало наглости читать чужие дневники. И он непременно отложил бы трухлявую книжонку, если бы не увидел подпись на форзаце. Вернее, имя держателя. Анкано. Данмер не знал, кто такой Анкано, но успел понять: тот еще ублюдок. Он раскрыл книгу. Среди бессвязных черновиков талморских отчетов, среди магических неясных формул, эфемерных несущественных размышлений, эгоцентризмом сквозящих, нет-нет да и мелькало имя напарника. Пальцы сами собой сжались на переплете, покуда взгляд устремился по строчкам. «Желание обладать, подчинять, покорять… Мы похожи этим с Архимагом. Уложить мальчишку под себя… Что ж, если это утешит его поруганное самолюбие… Ему повезло наткнуться на выродка, который позволит… Ну да, в чьих еще внутренностях он сможет поковыряться?» Слова так и мельтешат вереницами перед глазами. Обидные, язвительные, колкие. Способные разом перечеркнуть все фокусирующие точки в сознании Лоэрна. Разом перерезать все нити, поддерживающие его рассудок, разум. Не был Арен искренен, и не был искренен Анкано. Лишь Лоэрн был. Ослепленный чувствами, светлыми надеждами, искренностью всепоглощающей, непозволительно святой и возвышенной – чуждой абсолютно что Архимагу, что этой талморской крысе. Зачем втянули мальчишку? Где он сейчас? И где вы?.. Кажется, будто каждую конечность вывернуло. Запылал данмер гневом, осознанием страшной, дикой несправедливости, словно в пламя облаченный, словно стихию всем своим существом извергающий, готовый обрушить священный очищающий огонь на земли предателей, на их жен и матерей, детей, дома… Чтобы дотла сжечь, чтобы не смогла больше зараза подобная зародиться ни в одном из уголков Нирна, куда только ступит нога напарника. Телдрин отбросил книгу, словно гнусный, мерзкий артефакт. Одумавшись все же, спрятал её в свою сумку – подальше от Лоэрна. Но ведь он читал уже, а иначе что бы она у него делала? Возможно, на ночлеге подле Форелхоста прочел – это объяснило бы его состояние, многое объяснило бы. А мечник сидит и глушит пойло, а маг там – в тишине, наедине с трупом и своим отчаянием. И Серо чувствует себя куда большим мерзавцем, нежели Савос и Анкано вместе взятые. Серо отставляет бутылку, поднимается. Смотри сверху, вглядывается в подвал, прислушивается. Ни звука. В дверном проёме данмер видит штакетник позвонков на мажьей спине, склоненную над телом голову его. Цепочку на тонкой шее, тяжелый амулет, слипшиеся от крови пряди. От него пахнет мужчиной и боем. Он опускается подле мага, крепко обнимает того сзади, утыкается лбом в белобрысую макушку. И теперь это – их общая драма. - Телдрин? Почему ты еще здесь? - Меня таким не напугаешь, маг. *** Дождавшись темноты, они завернули тело в шкуры и погрузили в лодку, что качалась хлипко у причала. По задумке, ее должны были использовать скорее для рыбалки, нежели транспортировки мертвых тел. Хотя, учитывая негласные рифтенские реалии, для контрабанды – тоже. Не сговариваясь, напарники уселись спиной друг к другу. Лодка заскользила по темным водам озера. По утонувшим сумеркам в Хладную Гавань. Телдрин греб монотонно и сосредоточенно. Он старался не замечать запаха застоявшейся крови: еще не тот сладкий запах разложения, но острый и густой, предшествующий. Гладь озера черна и непроглядна. Туман опустился над холмами, над вершинами гор. В воздухе мерцал дождь. Лодка покачивалась размеренно и планомерно. Альтмер вспоминал. Как стоял он, облокотившись о перила, смотрел в грязную воду канала. Прохладную рифтенскую ночь и тягучее одиночество. Данмера молодого случайного, подошедшего незаметно. - Нечасто в наших краях встретишь столь изысканного господина, - подал тогда голос эльф. – Отчего же он угрюм и одинок в такой прекрасный вечер? Лоэрн лишь усмехнулся, не поворачивая головы. Ему вечер не казался столь замечательным, отнюдь. - Может, я смогу скрасить его? – приблизившись, прижался он ненавязчиво к плечу, – Может, смогу вам помочь? Лоэрн предупреждал, что это может быть опасно. Увещевал о наивности и безрассудности. Юноша оскорблялся наигранно, убеждал, что в определенных вещах он далеко не наивен. Что не станет ожидать подлостей, гнусностей, от столь достойного господина. Предлагал себя открыто, изысканно, умело. Шептал на ухо горячо, когда Лоэрн уже не мог с собой справиться, когда чувствовал терпкий запах живого тела, когда голова шла кругом, перед глазами темнело от жажды, от жадности. В груди тянуло, жгло уничтожающе одиночество. Рана, едва затянувшаяся, ныла нещадно, тело кричало от боли, душа кричала. Кожа была безжизненно холодна. Хотелось человеческого тепла и бескорыстных объятий. Он предупреждал, предостерегал. Вампир же ликовал, гоготал, ощетинившись, высмеивая отчаянные попытки Лоэрна сохранить самообладание. Морокеи поддерживал его елейно, на разные лады называя Лоэрна сыном Алинора, достойным альтмером, пристойным, правильным… Когда данмер прижался к нему плотно. Когда рука Лоэрна легла на его талию, привлекая ближе. Он. Сломался. Столб темного дыма, уходящий в небо, вперившись в него словно, вцепился в лицо его -дождливое и скорбное. Языки пламени, ласкающие кротко, укрывали бережно от посторонних глаз изуродованное тело, юное совсем еще лицо. Вспыхнув, мгновенно сгорели смольно-черные волосы. Веки возрыдали стекающими глазами. Ладони теней на влажных худых щеках. Частицы сажи в адамантиновых волосах. Стрёкот сверчков отдаленный. Рука тяжелая на плече. - Нам пора, Лоэрн. Оставим, как есть. *** До поместья добрались глубокой ночью. Молчание было неуютным и недосказанным. Нутро данмера бушевало эмоциями и, казалось, открой он рот, чувства эти обрушатся, польются колоссально, неудержимо. Жалость же и сострадание – вовсе не то, чего сейчас нужно было напарнику. Лоэрн нуждался в понимании – искреннем, бескорыстном, безотчетном. Скажи Телдрин, что понимает его – соврал бы, наверняка соврал. Потому темный эльф предпочел молчать. Лоэрн в дом вошел позже, задержавшись в порту, проводив взглядом тонкую струйку дыма, едва различимую, но видимую все же – если знаешь, куда смотреть. Данмер уже стянул доспех, растянулся на кровати, грузно уставился в потолок. Размял затекшие конечности. Альтмер упал в кресло, прихватив с полки бутылку аргонианского кровавого. - Лоэрн, иди сюда, - по-простецки позвал Серо, подперев голову рукой, наблюдая с кровати за напарником. Альтмер поднял глаза на темного эльфа – тяжело и медленно. Рассеянно приложился к бутылке. Он пил не из кубка, и вот это было странно и непривычно. - Я тебя не боюсь. - А зря, - голос Лоэрна был тих и бесцветен, – Я сам себя боюсь. Данмер вздохнул. Поднялся с кровати, подошел к напарнику и сел на колени подле его ног. - Послушай меня, - Телдрин посмотрел серьезно, в глаза изумрудные вкрадчиво вглядываясь, – Ты придаешь этому слишком большое значение. Знакомо ли тебе то чувство, когда ты ни о чем не сожалеешь, навздев на клинок голову врага? Вспоров его от горла до бедра. Выпотрошив его, - запнулся было, словно припоминая что-то, взвешивая, и продолжил, – Я верен был человеку, который мог обмотаться внутренностями лишь потехи ради. Ты же – не кровожаден. Ты болен. Лоэрн проследил внимательно за лицом напарника, кивнул слабо. Все так. Болен. - Ложись, Серо. - Доброй ночи, архимаг. Свечи затушил и остался в темноте. Он долго еще пил вино, всматриваясь в черное убранство спальни. Вслушиваясь в ровное дыхание напарника и тяжелые фантомные всхлипы из подвала. Растерзанный данмер обнимал Лоэрна. А тот только и мог целовать его прозрачные руки. *** Утро было необычно приятным и тихим. Было рано еще – слабые солнечные лучи едва проникали в окруженный уютной сонливостью дом. Лоэрн бесшумно поднялся из кресла, в котором провел всю ночь. Достал из комода полотенце, разделся, повязал его на пояс. Вышел через заднюю дверь в портик, аккуратно прикрыл ее за собой. Вода будоражила и бодрила – наконец можно было отмыть, очистить каждый сантиметр тела, промыть волосы. Почувствовать себя если не выздоровевшим, то идущим на поправку. Вернувшись в дом, альтмер обнаружил напарника бодрствующим, собирающим завтрак. Подсел за стол, облачившись в домашнюю простую рубаху, штаны легкие, прихватив бутылку пряного вина, пожелав данмеру доброго утра. - Серо. Зачем ты все это делаешь? – глядя задумчиво в одну точку, промолвил альтмер, – Тебе так нужны деньги? Телдрин поднял вопросительно голову, даже жевать перестал. - Тебе нужны маски. Я обещал помощь с их поисками, - приподнял бровь данмер, словно очевидные вещи растолковывал душевнобольному. - Маски… Телдрин, я не могу сейчас идти за масками, - отпив щедро вина, вытерев губы порывисто, взгляд отведя, – На этом наши пути расходятся. Словно вспомнив о важном чем-то, бутыль отставив, маг направился в подвал. Вернулся через пару мгновений, церемониально держа на ладонях даэдрический клинок. - Я рассчитался с тобой за Форелхост, но вчерашняя ночь не входила в стоимость. Так что прими это в знак благодарности. Сердце ухнуло в крепкой пепельной груди. Пальцы трепетно приняли из мажьих рук эбонитовый клинок, сжались на рукояти. Взор полыхнул - восхищенно, хищно, будто кровавые фояды на лезвие. - Тебя не устраивают мои услуги? - Я не устраиваю. Я не могу идти дальше. Телдрин понял. У него были воспоминания о прикосновениях, о битве восхитительной, о магии всполохах. Он жил. Он сможет вспоминать эту жизнь, ее мгновения. - Послушай… - Лоэрн, я понимаю. Я буду в Виндхельме какое-то время. Не скажешь – «пиши». «Буду ждать» - того горше. Сумбурно и скомкано получилось, а иначе ведь и не бывает. «Свидимся, быть может».