Конарик

Напарники поднимаются по пологому холму к Рангвальду. В тусклом полудне моросит дождь, взвесь влаги делает воздух густым и плотным. Наемник держится чуть поодаль, смотрит в спину альтмеру. «Вещи Архимага» - возникает в голове голос Колсельмо, как неумолимая стрела, выпущенная точно в цель умелой рукой. Шутка ли? Странное поведение Лоэрна встает перед сознанием четкой картиной: Влиндрел-холл – музей памяти Архимага Арена, погребальный чертог, склеп, если угодно. Все те диковинные артефакты, робы и накидки, что Аргис вынужден стирать каждую неделю на протяжении лет, а после – развешивать в гардеробе и на манекенах в строгом соответствии с инструкцией. Шкатулки и гребни, с коих непременно нужно сдувать пылинки и полировать с тем же тщанием, с коим ухаживал за ними владелец. Все это его – Савоса Арена. Воистину – горе лишает рассудка. Размер же страшной потери напарника Телдрин до сего момента не мог представить. Он плетется за альтмером, едва переставляя ноги от тяжести мыслей. Ведь рассказал же, треклятый, показал все незадачливому мечнику, объяснил, открылся в чувствах к мертвому архимагу. Но надежда – сильная штука, с такой берутся форты и крепости, рушатся укрепления, взмывают штандарты над войском мертвецов. «Я вижу пред собой доблестного и отважного воина» - слышит данмер далекий хриплый голос. Доблестный и отважный воин же не знает, сколько мертвых тел нужно положить к ногам напарника, чтобы тот на него посмотрел не через призму данмерской крови. Мечник изучает свои ладони, закованные в хитиновую броню, но видит лишь серые жилистые пальцы Арена, обтянутые пепельной кожей. - Я читал некий спорный труд об Отаре Безумном, - вещает альтмер столь буднично, словно бы не он просидел всю ночь, стеная над кувшином суджаммы и упиваясь громадой своей утраты. «Руки твои владеют клинком воистину мастерски» - голос почти мурлыкает, ублажает сладостно. - Жрец этот некогда был правителем древнего города Рангвальд, - маг замедляет шаг, дабы наемнику было удобнее слушать, - Он был отважным, храбрым и справедливым, доблестным воином, пока не сошел с ума. «Что этот маг может знать о справедливости, как по-твоему?» Телдрин сжимает кулаки, мягкая выдубленная кожа нетча скрипит от натуги: какая еще, к даэдра, справедливость?! Наемнику платят – он идет выполнять муштру. Не его собачье дело это. Потрахались – и славно. «А справедливо ли это?» - Он впал в безумие и уничтожил всех своих подданных. Лишь двоим его стражникам удалось остановить это кровопролитие. Торстен и Сарек убили Отара Безумного. В книге сказано, что они и по сей день охраняют гробницу. Красивая легенда, как думаешь? – архимаг оборачивается к напарнику и смотрит в хмурое серое лицо ясным взглядом. – Телдрин? А Телдрин видит на мажьем лице маску обожания и удовольствия, пока мучитель вытаскивает из развороченной груди окровавленный орган. «Я звал тебя по имени весь предыдущий вечер – откликнулся ли ты?» - Да, я слушаю, - холодно отвечает данмер, - Торстен и Сарек. «Ты талантливый мечник, ты с ними справишься». Серо слышит гаркающий хохот, и усмешка ломает темно-серые губы. Амфитеатр Рангвальда вырастает пред эльфами изысканной насмешкой над жизнью, плевком в лицо всем невысказанным покаяниям. *** С двумя-тремя мертвыми воинами снаружи напарники справляются быстро. Вход в Рангвальд – самая величественная архитектурная композиция, которую видел Телдрин. Лоэрн, обомлев, запрокинув голову, глядит в далекое серое небо сквозь каменные перекрытия. Ветер поет протяжно, мелодично, срывается на высоких нотах и подхватывает легкие белые волосы. Серо касается кончиками пальцев мажьей руки, альтмер оборачивается: - Вот мы и на финишной прямой, серджо, - наемник берет ладонями дурную голову архимага, убирает мягкие пряди за уши. Ему нравится, каким беззащитным и близким становится лицо напарника с такой прической. Он не может злиться, не умеет ненавидеть этого эльфа. В груди гулко ухает и срывается на крик огромное горе и гигантская любовь. Он не хочет входить в крипту, не желает возвращаться в мертвый маркатский дом. «Оставайся со мной» - шепчет скрежещущий голос. «Но я хочу остаться с ним». - Да, Серо, немного осталось, - маг устраивает ласковым движением ладони в замшевых перчатках на твердом хитине телдриновых наручей, - Без тебя я едва ли справился бы. Лоэрн скрадывает разницу в росте: наклоняется, касается горячих губ напарника холодными губами. «Прощается», - понимает мечник. И сжимает рукоять верного клинка. *** Архимаг кружится в магическом танце, облачается в мерцающую броню драконьей плоти. На что будет смотреть Телдрин, когда не сможет больше этого увидеть? Вскидывает узкие ладони, и даэдрические воины чиркают о каменный пол чертога эбонитом сапог: готовятся к смертоносному маршу. Серо видит это на головокружительном фоне высоких потолков, грандиозных сквозных арок, за коими высится бесконечное небо, слышен далекий птичий клич. Он готов упасть на колени в эту старую землю и костяную труху, разрыдаться, обхватив себя руками. Но он мечник, редоранский воин, бравый наемник с Солстейма. И он костьми ляжет, но достанет то, что нужно его архимагу. Стало бы ему легче, узнай он: точно с такими мыслями спускался Лоэрн в подземелья Мзулфта, Лабиринтиана, Саартала? Один на один с собой, мертвецами и смертью. Он идет вглубь чертогов, плечом к плечу со свои господином, держится за подаренный меч, словно тот – якорь, а лицо уже чувствует первые порывы шквального ветра. - Ты видел когда-нибудь нечто подобное? – возбужденно шепчет Лоэрн, гладит пальцами черный борт саркофага. Вместилище Отара Безумного внушает первородный ужас и почтение: огромный монолитный гроб с двух сторон перетянут тяжелыми каменными кольцами; под крышкой, на особой панели вдавлены два округлых паза. - Торстен и Сарек, - задумчиво оглаживает альтмер контуры желобов. «Морокеи?» - хриплый голос звучит ехидно и удивленно. «Я здесь, под этой плитой», - шепчет он Телдрину, - «Освободи меня». - Я часто бывал в подобных криптах, - Лоэрн закрывает глаза, нить ясновидения поблескивает под ногами, устремляется вправо, - у нордов на редкость примитивные меры защиты. Пойдем, Серо. Раньше начнем, раньше закончим. *** Данмер молчалив и сосредоточен – шагает между дреморами и альтмером, несет обнаженный клинок правой рукой. Лоэрн идет позади своего малочисленного авангарда: мечники сминают четкими атаками старые кости восставших драугров. Он видит, как двигаются фиксаторы наплечника на спине напарника, когда тот делает очередной выпад, как тускло поблескивают три черных клинка – матовый свет свечей и жаровен отражается в них смазанным налетом. Древние нордские орудия звонко отскакивают от грозных даэдрических лат призванных воинов. Телдрин уворачивается и уклоняется, взор его внимателен и сосредоточен, мерцает красным на каменном лице. Он – живой эльф – не порождение Обливиона, не нежить. Он пропускает атаку: позеленевшее от времени и сырости древко свистит аккурат над левым ухом, наконечник стрелы с тихим лязгом чиркает о крышку саркофага. Лоэрну всегда нравилось смотреть на наемника в бою, слышать его: как отсекает он очередную голову и, ликуя, швыряет ею в следующего противника. Как брешет он и клянет каждого из даэрических принцев, запнувшись о распростертое тело. Сегодня он идет без азарта и боевого задора, сегодня он – палач: вонзает меч методично, хладнокровно, бесстрастно. Вынимает, отбрасывает поверженное тело сапогом, разворачивается и – вновь вонзает. Внутренние жидкости, потроха и осколки костей летят ему в лицо, путаются в волосах. Черная зловонная кровь стекает по лбу, лезет в глаза, ползет по клиньям ритуальных татуировок и вниз – к челюсти. Он – убивает, не потрудившись очистить от мертвой трухи и клочков полуистлевших волос драгоценный клинок. Мышцы его воют и звенят, он не видит напарника, он смотрит перед собой – в холодные глаза нежити, мерцающие ледяным пламенем. Он берет скованный рунами череп Сарека, разворачивается к магу. Бросает рваным жестом: лови, мол. Лоэрн, чуть дрогнув рукой, перехватывает второй ключ – череп Торстена уже покоится в его походной сумке. Улыбка мечника – триумфальная, кровожадная: - К твоим ногам серджо, - зло выплевывает редоранец и отворачивается к распахнутому саркофагу мертвого стража. *** - Почему ты медлишь?! Лоэрн, едва взглянув на наемника, задумчиво осматривает чертог Отара Безумного. - Мы разве здесь не для этого?! – голос мечника визжит напряжением, словно пила, наскочившая на ржавый гвоздь. Альтмер слабо понимает природу эмоций. Он со скрупулезной любознательностью наблюдал бы за сим экземпляром, но – дело должно быть сделано. Шальные красные глаза Серо лихорадит маниакальностью, а Лоэрн знает, что любые слова его не достигнут здравомыслящей части телдринова сознания. Они поговорят позже – маг уже сделал засечку в памяти. Телдрин видит, как тянет маг из сумки Морокеи – сжимает пальцами старый узорчатый клочок ткани. «Нет! Это совершенно неприемлемо!» - Серджо, - голос редоранца ласковый, перекатывающийся, - не надо, я прикрою. Или ты мне не доверяешь? Лоэрн колеблется, всматривается в изможденное лицо мечника. Предчувствие воет побитой псиной, Морокеи верещит, протестуя. «Что же ты задумал, мой дорогой Серо?» Архимаг повинуется: укладывает маску обратно в сумку, вынимает ключи-черепа. Он видел уже лицо это и презрение это – на мосту близ Теснины Грабителя. Он принимает это стойко и смиренно: в конце концов, он всегда был один, все это время. Небольшое развлечение слишком затянулось. Чего стоило ему не возвращаться в Виндхельм тогда – столетие иль мгновение назад?.. Он смотрит на ритуальные черепа древних стражей, на собственные ладони, что держат их. Он должен отпереть усыпальницу и заполучить маску. Он мог бы обездвижить наемника: паралич, подчинение воли, ледяные оковы. Единственным усилием воли он может отдать приказ своим темным воинам и отправить душу предателя на суд Боэтии, но слабая надежда теплится еще в неживом сердце. Ведь тогда, в покосившихся стенах морфальской таверны Телдрин поклялся, не так ли? «Осторожнее, архимаг», - мурлычет Морокеи, скользко извиваясь на своем бархатном ложе. Телдрин видит, как альтмер колдует защитные чары, и с трудом сдерживает дребезжащий хохот, что рвется из пучин клокочущей груди. «Ты сам научил меня уничтожать вампиров, серджо». Архимаг делает пару уверенных шагов к черному саркофагу и вставляет костяные ключи в скважины. *** Каменные кольца расходятся с тяжелым скребущим звуком. Громкий хлопок и – крышка саркофага отлетает, будто выпущенный из арбалета болт. Отар Безумный восстает из заточения, заполняет истлевшие легкие затхлым воздухом гробницы и – кричит слова на древнем драконьем наречии, воздев лик маски к высокому потолку. Дреморы уже заходят за спину противника с обеих сторон, когда жрец четким отточенным движением направляет посох в узкую мажью грудь. Он с самого начала знал кто его противник. Лоэрн почти слышит, как трещит его неживая плоть от прямого попадания грозового разряда: магическая броня поглощает часть урона, иначе лежать бы ему сейчас горсткой пепла в чужой опочивальне. Архимаг чувствует, как истончается и исчезает энергия Этериуса. Понимает, почему Телдрину так хотелось, чтобы Морокеи остался в сумке. Сквозь шум в ушах, кровожадные вопли дремор, лязг обнажаемых мечей и скрип собственных зубов маг отчетливо слышит ликующий телдринов хохот. - Сражайся, - просит альтмер одними губами. Запас магической энергии, обнуленный прямой атакой Отара, исчерпан. Сердечная мышца разорвалась от прямого попадания разряда. Кожа потемнела от ожогов, лопнули крохотные альвеолы легких, связки на запястьях, капилляры и сосуды. Для неживого вампирского тела потеря эта ничтожна, но оно уже поет и кричит чудовищной болью, а архимаг не может залечить ранения. Больно и одиноко тут – в зале, устланном древними трупами. Тонкий маленький эльф посреди кровавого безумия и чудовищной ненависти того, кто был другом и любовником. «Ты снова попался, мой милый мальчик». «Жалость к себе – худшее из всех твоих решений», - слышит он рассудительный голос Савоса. Усилием воли, сквозь марево боли, маг управляет своим потусторонним авангардом. Даэдрические воины синхронной атакой опускают двуручники на распростертые в ликовании руки жреца. Согбенный посох с глухим звоном катится по полу, дремора тяжелым сапогом давит искривленное навершие. Второй – с мерзким хрустом разрубает Отара надвое единственным остервенелым взмахом. Жрец осыпается трухлявыми головешками, маска отскакивает, звонко ударившись о край саркофага. - Сзади! – верещит Морокеи, - прикрой спину! Слова «бесплотности» соскальзывают с холодных отвердевших губ, тонут в победоносном вопле – нечеловеческом, свирепом боевом кличе. Сила драконьего наречия выдергивает тело архимага из Мундуса, а из-за плеча неумолимым камнепадом обрушиваются страшные звуки: черное лезвие режет мягкую плоть, упругие мышцы. Хрустят и трескаются кости, их смертоносные осколки вонзаются в горячие полнокровные органы. Лоэрн опускает голову и видит, как из призрачной груди его вырастает острие даэдрического клинка. «Не успел?» Руки опускаются, альтмер закрывает глаза, пространство замирает. Кто-то нежный и кроткий чуть касается его щеки – или это собственные волосы, подхваченные энергетическими потоками?.. Теплые сияющие ладони принимают мажьи – стонущие болью, изломанные и холодные – поднимают, целуют проникновенной лаской. Благодать и солнечный свет, морские брызги и аромат соленого ветра. Горячие слезы текут по худым щекам, и он тает в отеческих объятиях солнцеликого божества. Мерцающее покалывание на кончиках пальцев – это дракон времени штопает реальность, настойчиво гонит собственное дитя из благодати. Время его истекло, он обязан вернуться в Мундус, и Акатош толкает драконорожденного в грудь жесткой рукой. Тело архимага обретает плотность: он чувствует ступнями твердый неровный камень крипты, ощущает запах жженой ткани и густое смердящее облако свежей крови. Время все еще тянется медленно, искривленно: Арнгейрн говаривал как-то, что подобные бреши в тканях реальности не затягиваются мгновенно. И там, где для Лоэрна пролетело несколько минут, для Телдрина – жалкие секунды. Не вполне управляя телом, маг оборачивается и – каменеет. Подобно Неревару на предательском копье висит напарник его на эбоните даэдрического клинка: мягкие фрагменты плоти блестят красными ягодами на зазубренном острие, кровавые нити спускаются по хитиновым пластинам, внутренней части бедер – к сапогам. Серо не слишком большого роста, и дремора держит его на мече, словно тренировочный манекен или ребенка. Мечник хрипло хохочет, извергая кровавую пену, закатив глаза, инстинктивно дергает ступнями. Трясущимися руками Лоэрн роется в сумке, извлекает пузатый флакон, сворачивает пробку неровным движением. Сознание мутит и протестует: лишь чудовищным усилием воли вампир подавляет жажду. Лиловый всполох бесконтрольной силы отправляет даэдра в Обливион – и Телдрин падает на каменный пол крипты. Архимаг глотает очередную порцию зелья, опускается на колени подле распростертого напарника. Он смотрит на рваную рану меж пальцев и сквозь ослепительный свет высшего лечения. Хладнокровность и сосредоточенность – половина успеха в исцеляющих чарах, но свирепый зверь вампиризма скребется, словно крыса под раскаленным ведром. Желваки бугрятся, челюсть сводит судорогой, слова заклинания вытягиваются с трудом, словно из густого студня – сущность нежити противится яркому сиянию Стендарра. Поврежденные кости и артерии тянутся друг навстречу друга тяжело, медленно, с упорством разлученных любовников – и Лоэрн усмехается своим мыслям. Он должен был успеть, кровь выходила из раны упругими толчками, а значит – главный генератор не вышел из строя. Тишину крипты нарушает только далекий звук падающих капель и тихий звон чистой энергии восстановления. Лужа крови под спиной мечника впитывается в льняные мажьи штаны, полы робы, кисти накидки. Маг кротко сидит подле наемника и методично делает свое дело. Он отвлекается лишь на мгновение – нырнуть в сумку за очередным пузырьком зелья. Он все еще не может черпать энергию из Этериуса, а значит – солнце еще не зашло. Чертыхнувшись, запутавшись в тканях Морокеи, эльф отворачивается от напарника – и свободную руку его грубо хватают за запястье. - Телдр… - черные пятна мешают разглядеть лицо, тянущая боль сжимает череп. Лоэрн ощущает неприятную влажность тем местом, где затылок встретился с каменной плитой. Ладонь данмера сжимает мажью руку безжалостно и бесцеремонно, наемник сидит на животе альтмера и с любопытством изучает – будто это их первая встреча. Губы рвутся в дикой экстатичной улыбке, и Серо бьет первый раз. Крепко, ладно, аккурат в левую скулу. Смеется, бьет справа. Удары сыпятся на красивое лицо со обеих сторон, Телдрин задыхается от ярости, его подбрасывает от восторга, грудь вздымается широко и часто. Лоэрн почти видит, как рушится внутри данмера шаткая конструкция незавершенного лечения: рвутся тонкие стенки взращенных вен и артерий, крошится эластичный каркас ребер, лопаются слабые участки органов, атакованные адреналином. Архимаг скользит заплывшим взглядом по лицу напарника и не может понять, отчего влажны собственные щеки: от слез ли, крови, или лопнули оболочки глазных яблок. Он смотрит в жерло абсолютной ненависти, и его мертвое сердце болит сильнее изуродованного лица. «Ведь это я сотворил тебя», - с сожалением думает Лоэрн. «Что-то не припомню, когда ты заделался богом», - возражает ехидным голосом в мажьей голове. Архимаг не отводит взгляда, когда напарник остервенело хватает его за волосы, наматывает пряди на кулаки и впечатывает голову в камень. Разодранная хитиновая броня свисает клочьями с крепкой груди, едва сотканная кожа кровоточит. Ладони смыкаются на тонкой шее, мышцы держат еще, но позвонки – трещат, подъязычная кость нелицеприятно щелкает где-то внутри. - Ты же знаешь, как убивать вампиров, - шевелятся разбитые губы. Данмер гортанно хохочет. - А, - слабо улыбается альтмер, - ты наслаждаешься. Вечность ли это истязаний или единственный болезненный ожог, молниеносный удар хлыстом? Эльф не может сказать, сколько прошло, но знает, сколько осталось, держит ситуацию под контролем. Щелк – ломаются спайки грудины. Напряженные мышцы жаждут питания, вены на шее вздуваются, мечник начинает задыхаться, хватка ослабевает. «Твой драгоценный не может сопротивляться Отару» - мурлычет, извиваясь, Морокеи, - «Если ты позволишь ему умереть, проблема решится сама собой». Жрец жеманно закидывает ногу на ногу и обольстительно улыбается. - GOL-Hah! – выплевывает архимаг, не сводя заплывших глаз с потемневшего от злости лица. Черная бровь изгибается удивленно, мечник открывает-было рот, но Лоэрн точным твердым движением поднимает руку, и призрачное мерцание иллюзии уже тянется от мажьей ладони к телдринову виску. Солнце село. *** - «Подчинение воли», как умно, - осклабившись, скрежещет черная фигура в жреческих обмотках. - Как смеет желторожий эльф говорить на языке дов?! – возвысив голос, фигура выходит из тени. Сознание данмера – пустая пещера, бесплодное жерло вулкана. Серое и сухое, ощерившееся выступами и каменными наростами. Мертвая, потрескавшаяся земля, рожденная остывшей магмой и пеплом. - Я говорю на этом языке по праву рождения, - спокойно отвечает альтмер, - с твоей стороны, задавать мне подобный вопрос – почти богохульство. - Ааа, - Отар облизывает губы и кровожадно улыбается, - и что же нужно от меня драконорожденному? Что наплел тебе этот червяк Морокеи? - Мне нужно, чтобы ты убрался отсюда, - лицо архимага остается бесстрастным, только чуть сводит светлые брови. - Ну что же ты, Довакин? – насмешливо тянет жрец. – Куда мне идти? Тело мое уже не пригодно для жизни. Земля под ногами Лоэрна начинает вибрировать, трястись в лихорадке. На головы сыпется каменная крошка, стены приходят в движение, с громким треском по ним продираются расселины. «У меня мало времени», - понимает эльф. - Что если мы решим наш вопрос по старой драконьей традиции? – Отар делает шаг навстречу. - Полемикой. - Ты всего лишь жрец. Ты не имеешь права участвовать в дуэли. Терпение стремительно покидает мага, ладони рвет мелкая дрожь ярости. Он сжимает зубы, крутит большим пальцем перстень на безымянном. Из непроглядной тьмы сверху срывается булыжник размером с хоркера и приземляется аккурат между противниками. - Место это, - жрец обводит руками пространство, - весьма соответствует моим скромным запросам. Умения этого тела тоже вполне удовлетворяют. К тому же, Серо охотно впустил меня – вы с Морокеи нравитесь ему еще меньше, чем мне. Признаться, я давно не видел такой чистой ненависти. Что ты сделал с этим данмером, Довакин? - Я повторяю еще раз – убирайся, - маг почти рычит, белая плотная пелена ярости застилает взор, - уходи добровольно и тебе, может, найдется место в потоках времени. Он слышит, как рушатся стены и свод измученного сознания. - Или что? – вкрадчиво, с мягкой улыбкой спрашивает Отар Безумный. – Вы с Морокеи, смотрю, неплохо уживаетесь. Покинь это место, и мы сойдемся в честном бою. Захватчик тут ты, мне же воин уступил добровольно. «Иллюзия – самая опасная школа магии. Овладевший ею способен овладеть миром, если умеет грамотно применить свои навыки. Битва умов – изысканнейшее действо. Когда мы смотрим на дуэлянтов – это скучное зрелище. Два чародея стоят друг напротив друга и, как нам кажется, ничего не происходит. Но вот если бы мы смогли проникнуть в их разумы, попасть на турнирную площадку – о, какое представление мы могли бы засвидетельствовать! У воображения воистину нет границ!» - наставляя, вещал Архимаг Арен, прохаживаясь по опочивальне, заложив руки за спину. Лоэрн закрывает глаза. Он почти физически ощущает покалывание в районе лопаток, трансформацию черепа и конечностей. Сердце увеличивается в сотни раз, сознание, заполненное десятками душ драконов, выходит за границы крохотного туловища. Он опускает неповоротливую голову и видит когтистые кожистые лапы. Он делает взмах – и гигантские крылья поднимают в воздух пыль и мелкие камни. Отар Безумный отступает в суеверном ужасе и подобострастии, когда видит перед собой белоснежного дракона, мерцающее золото чешуи, миндалевидные зеленые глаза. Он падает на колени и разводит руки, запрокидывает голову в религиозном экстазе. Дракон раздувает ноздри, набирает в грудь воздуха: - Yol-Toor-Shul! Пространство вибрирует и плавится, из клокочущего чрева вырывается тугая струя пламени. Драконий жрец корчится в агонии, истекает благодарными слезами и внутренними органами. Горит заживо. *** Серые стены пещеры лопаются и осыпаются, пронзенные сотней сияющих лучей. Архимаг едва отнимает ладонь от виска напарника, но замирает, заметив нечто чудовищно знакомое. Альтмер лучше любого знает, что телу напарника требуется помощь, но… «Вторгаться в сознание другого существа, без острой надобности – это вопрос порядочности и морали, Лоэрн. К тому же, разум неподготовленного слишком уязвим, и мы никогда не можем знать, чем обернется подобное вмешательство», - скрипит пером по пергаменту голос бывшего архимага. «Я не стану вмешиваться, учитель. Я лишь взгляну». Разум Телдрина очищается, заполняется мягким теплым светом. Деталь, что уловил Лоэрн за падающими обломками – огромный изумруд на золотом ободе кольца – том самом, что носит альтмер на указательном пальце правой руки. На мгновение перед ним возникает собственная ладонь, заполняет все пространство, и – рассыпается на сотни образов. Сознание растягивается, и теперь оно – череда разномастных видений, увенчанных ослепительным сиянием. Вспышка. Видение мерцает звонким смехом. Двое эльфов стоят посреди реки, вода стекает с мажьего лица, закатное солнце уходит с горизонта. На долину опускается туман, Драконий предел скрывается за облаками. Улыбающиеся мягкие губы, которые он накрывает своими. Переплетенные пальцы, брань патрульного с моста. Вспышка. Архимаг убирает волосы за уши, закидывает ногу на ногу, отпивает из серебряного кубка. Крутит в пальцах ножку бокала. Зеленые раскосые глаза сверкают в полутьме «Гнисиса». Вспышка. Лунный свет льется на лицо потусторонним сиянием. Куцее оконце морфальской таверны, громкие стоны, широко распахнутые глаза. Он сжимает любовника сильным неуклюжим телом, сердце бешено колотится. Вспышка. Сгорбленная невысокая фигура в вычурной накидке над распростертым телом юноши. Пепельная кожа обнаженных ладоней. Небольшой окровавленный сгусток, извлеченный из груди. Вспышка. Костяные гребни и резные шкатулки. Неказистые книги и разложенные в витрине украшения. Мантии и накидки. Манекен в небесно-голубой поношенной робе. «Хватит, мой мальчик. Ты увидел здесь достаточно», - голос Савоса Арена тлеет скорбью и кротким эшлендерским напевом. Старый данмер цепкими пальцами берет за локоть своего ученика и любовника. Лоэрн отнимает руку от телдринова виска, и тело мечника безвольно заваливается на него. *** Альтмер обхватывает наемника левой рукой, правой – помогает себе приподняться. Телдрин висит на маге, будто заснувший ребенок. Он содрогается и хрипит, и Лоэрн чувствует, как по спине течет горячая вязкая жидкость, впитывается в накидку и робу, дотрагивается до кожи. Он цепляет носком сапога ремень походной сумки и неуклюже подтаскивает ближе. Полный комплект брони добавляет веса, и без того тяжелое тело мужчины кажется магу убийственно неподъемным – рука его дрожит от напряжения, спину нещадно ломит. Ему хочется рыдать. Он едва сдерживается, чтобы не расхохотаться. Он знает, что, если уложит наемника на пол– больше его не поднимет. Едва ли маг предполагал, что ему когда-нибудь понадобится эликсир силы – неженка даэдрова. Он почти хихикает. Он в ловушке телдринова тела и совсем не в том смысле, в котором ему бы хотелось. Он неровно, громко, безобразно. Хохочет. Он упадет, если уберет правую руку. Если уберет левую – мечник соскользнет. В треклятой недосягаемой сумке – пузырек с кровью, и без него ничего не выйдет. Он сгибает ногу в колене, и ремешок подползает к руке. Лоэрн почти слышит, как ржет во всю глотку данмер, и непременно тычет пальцем в его сторону. Он сгибает правую руку в локте, вгоняет хрупкий мертвый сустав в каменный пол – вес двоих тел и доспеха опускаются на него, словно молоток на шляпку гвоздя. Альтмер рывком высвобождает локоть, и - удар о неумолимую твердь непременно вышиб бы из него дух, если бы он у него только был. - Так, подожди, Серо, у меня почти получилось, - он пытается управлять сломанной рукой, но выходит скверно, - эти конечности вечно меня подводят, - он мелко хихикает. Мечник хрипит и затихает. - Ты там наверняка вспоминаешь что-нибудь чрезвычайно остроумное, - он едва может сфокусироваться на собственной ладони – разум компенсирует болевой шок истерическим припадком. - Есть! – эльф вынимает инкрустированный сосуд, срывает пробку двумя свободными пальцами, - Мог бы подсобить мне, вместо того, чтобы разлеживаться тут. Я сожру тебя, выпью до последней капли, мой дорогой Серо, если ты мне сейчас же не поможешь. Голос вампира – визгливый и нервный, язык скользит по сухим разбитым губам, смакует острие клыка. - Главное сейчас не уронить. Сосредоточься, Лоэрн, так, аккуратней, - скованной судорогой рукой он несет пузырек к губам, - А ты лежи там спокойно, Телдрин, нам обоим придется не по вкусу то, что я сделаю с тобой в случае неудачи. Хотя тут я немножко слукавил. Он впивается в горлышко жадно, истерический смех выталкивает жидкость изо рта, но маг продолжает старательно вливать в себя кровь. Надломленный телдринов пульс трепещет подстреленной птицей. Проклятое неживое тело запускает цикл регенерации. - Ну что же, мой дорогой, можно считать, что жертва этого человека, - он косится на пустую склянку, - не была напрасной. Ты готов? Я вот – не уверен, - он закрывает глаза и прижимает к себе напарника обеими руками, - Но – кто мы, чтобы выбирать? Ослепительной вспышкой в чертоге мертвецов сияет грудь архимага, плечи его, ладони, ключицы. - Ауриэль всемогущий, - шепчет он мысленно, когда изо рта рвется нечеловеческий вопль священной боли. Проклятое тело горит и обугливается в животворном струящемся свете Стендарра. Ноги в замшевых сапогах дергаются так, словно бы шея в петле, а табурет - опрокинут. Лоэрн обнимает напарника будто тот – дерево на краю обрыва, последнее спасение, а альтмер уже висит над бездной. Он чувствует властные пальцы, что сомкнулись на тощих лодыжках и неумолимо тянут вниз. Руки его – крошатся и рассыпаются головешками, но он все еще может ухватиться за исцеляющее касание ровного пульса. И он хватается. - Вот так, - маг гладит напарника по спине, плечам, голове, - полежим немного, и будем выбираться. - Вот так, - говорит он, отдирая ткань рукава от запекшейся кожи. - Ну давай же, давай, - шепчет он, извлекая из сумки Морокеи. Прикладывает маску к обезображенному лицу: - Вот так, - облегченно выдыхает, когда энергия Этериуса заполняет измученное тело. Темные всполохи некромансткого лечения вытягивают из вампира свежую кровь и исцеляют увечья. Лоэрн ощущает слабеющие волны боли, чувствует, как разворачиваются и встают на нужные места сломанные кости. Расслабляется, вколоченный в камень крипты неподвижностью тела наемника. Морокеи с тихим звоном сползает с лица на пол. В груди мечется и сжимается сердце, и Лоэрн мнет его кулаком в стальной перчатке. Придерживая данмера, он приподнимается и осматривается. Мышцы воют, скрипят, Лоэрн пробует упереться ступнями, переложив часть телдринова веса на согнутые колени. Закидывает свисающие руки мечника себе на плечи, подхватывает редоранца левой рукой под бедро. Правая рука все еще - опора. - Давай, встаем, Серо, - отталкивается от пола, слепым движением хватается за смрад крови и смерти. Шатаясь и скрипя зубами, он делает десяток шагов до ближайшего каменного стола прежде, чем уронить напарника. Он не помнит, что нашептывало ему слово «Гармонии Кин», когда влекло к древней Стене Слов. Он помнит только, как в беспамятстве и бреду исследовал сокровищницу в надежде обнаружить тайный выход. Неряшливо затолкал в сумку Морокеи, Отара и пустые зачарованные склянки. Помнит, как обреченно сползало прислоненное к камню опочивальни тело напарника. Как вновь усадил его, опустился на колени. Закинул безвольные руки в хитиновых перчатках на свои плечи, отяжелевшие ноги – на бедра. Бесконечные лестницы и переходы, повороты и заваленные камнями тупики. Фантомные шорохи и шлепки босых истлевших ступней в глубинах чертога. Призрачные всполохи древних светильников и зловоние обреченности. Слипшиеся от крови белые волосы, что падали жирными смердящими червяками на лицо. Слабое мерцание ясновидения – исчезающее и возникающее вновь за его спиной. Как упал тяжестью двух тел на резную дверь Рангвальда и буквально вывалился из крипты в звенящую тишиной и свежестью ночь. - Od-Ah-Viing! – с надеждой вглядываясь в звездное полотно. Слабая улыбка тронула сердце, когда он увидел в глубокой небесной синеве очертания дракона.