Неправильный партнер

      Брок совершенно не в курсе подковерных игр Пирса, не то у него положение. Он лишь винтик в огромной системе, руководит боевыми группами, ликвидирует цели, когда приказывают, но глобальная стратегия ГИДРЫ ему неизвестна. Порядок через боль – это ясно. Но что конкретно является порядком и в чем будет боль – Брока не посвящают в детали. Присутствие агента Ситуэлла на «Лемурианской звезде» среди заложников определенно настораживает, как и неожиданная перепалка Стива с Романовой. Краем уха Брок слышит их разговор, понимает, что Фьюри дал Вдове отдельное задание, не поставив Стива в известность. Тот вспылил – Брок ни разу не видел его настолько взбешенным. И сразу по возвращении на базу Стив отправляется к директору.       Брок ловит взгляд Джека на себе. Они оба чувствуют, что-то надвигается, готовится. Нечто очень серьезное. Джек смотрит, не мигая, будто пытается общаться телепатически. Но они настолько хорошо друг друга знают, что сверхспособности тут ни к чему. Джек хочет, чтобы Брок рассказал все Роджерсу. Про ГИДРУ и Солдата. Как можно быстрее. Джек считает, что времени в обрез и момент может быть упущен, потому что что-то грядет. Но Брок усмехается и мотает головой. Не придает значения. Беспечно полагает, что время еще есть. И время ему необходимо, чтобы решить, как вытащить Солдата. Стоит ли его вытаскивать. И стоит ли при этом думать о Джеке или вычеркнуть его из головы, раз он сам так этого хочет.       Выспавшись и закончив со своими делами в ГИДРЕ и ЩИТЕ, Брок пытается вызвонить Стива. Безуспешно. Приходит сам. Стив удивлен и впервые, возможно, не слишком рад его видеть. Хотя дело не в Броке, Стив в целом в дурном настроении – что-то напряженно обдумывает. Видимо, мысленно продолжает незаконченный спор с Фьюри.       – Не до меня? Зайти в другой раз?       – Прости, – Стив обнимает его, коротко целует в знак извинения. – С Фьюри был неприятный разговор, поэтому я сам не свой.       – Не бери в голову. Этот одноглазый черт уже впадает в старческий маразм. Брюзжит по поводу и без.       Брок устраивается на диване, Стив садится рядом, все еще погруженный в свои мысли.       – Знаешь… Сколько себя помню, я всегда старался поступать правильно. Но теперь я уже не понимаю, что правильно, а что нет… Я думал, что смогу снова принять вызов, выполнять приказы, служить... Но я стал другим.       Брок лишь пожимает плечами. Это какой-то набор слов. Ясно одно: идеализм Стива столкнулся о суровую реальность – рано или поздно это должно было случиться.       Но он не понимает всей серьезности вопроса, пока Стив вдруг не говорит:       – Я устал. Хочу уйти из ЩИТА. Прекратить службу. Мир настолько изменился, что я просто не могу адаптироваться. Не справляюсь. И нужно как-то двигаться дальше… Только, пожалуй, в другом направлении. Иногда лучшее, что можно сделать, – начать все сначала. И я хочу попробовать начать сначала. Полностью. Жить обычной жизнью. Хочу уйти на покой. Забраться в какую-нибудь глушь. Прекратить быть героем. В этом мире я просто не могу им быть, не поступаясь своими принципами. Все стало слишком сложно…       Стив вздыхает, растирает руками лицо и смотрит на него.       – Что думаешь, Брок? Ты со мной?       Когда-то Брок об этом мечтал. Он представлял, как они с Джеком поселятся на ферме где-нибудь на Аляске. Будут рыбачить, охотиться. Вечерами Джек будет играть ему на гитаре, научит еще паре слащавых песенок. Когда-то Брок представлял это себе так ярко… А пришел к тому, что втянул их в ГИДРУ, и потерял Джека навсегда.       Джека не вернуть. Но Брок может дать ему жить и может начать все заново сам, вместе со Стивом. Если он сейчас согласится и они уедут в какую-то глушь, то Стив и не узнает о том, что Барнс все это время был жив. Зимнего Солдата заморозят, он так и останется призраком без имени и без лица. Если не вытаскивать Барнса и не становиться предателем, то Джека тоже можно спасти, для полной уверенности инсценировать собственную смерть – а это не так уж сложно. И в целом это действительно шанс. Шанс начать новую жизнь. И Брок должен бы хвататься за эту возможность, но тянет время. Думает, что время еще есть.       – Прости, я сейчас не готов отвечать.       – Почему ты сомневаешься? Из-за Джека?       – Нет.       – А почему тогда?       – Не знаю.       – Из-за Джека.       – Нет.       Слишком многое переплетено. И он сомневается не только из-за Джека, но еще и из-за самого Стива. Сможет ли Брок жить с ним, клясться в любви, зная, что не рассказал о Баки Барнсе? И сможет ли Стив этого Барнса забыть? Он сам ведь так и не смог забыть Джека.       Стив еще не переоделся в домашнее и Брок тянется к нагрудному карману его рубашки. Предугадывая его намерения, Стив сопротивляется, но Брок дергает за ткань, и старый компас падает на пол, крышка отскакивает, и с фотографии смотрит улыбающийся сержант Барнс.       Стив вздыхает тяжело, поднимает компас с пола и прячет в карман джинсов.       – Он мертв, Брок.       – Но не для тебя, – и вдруг Брок отчетливо понимает: – Да ничего у нас не получится, Стив.       Смеется, прокручивая в памяти их странные отношения.       – Блять, знал бы я тогда, как далеко все это зайдет, ни за что бы с тобой не трахался. Более неподходящего партнера для перепихона, чем ты, выбрать сложно…       Стив улыбается.       – У меня были те же мысли, Брок.       – Я представляю…       Стив зажимает его лицо между своими ладонями. Смотрит прямо в глаза и не дает отвернуться.       – Брок, поехали со мной и все получится. Поехали. Мы будем счастливы вместе. Я все для тебя сделаю.       – Я знаю. Вот только это все мне нужно не от тебя. И предназначено все это не мне.       Он пытается отстраниться, но Стив не дает. Прижимает к себе, целует, и Брок не может устоять. Между поцелуями думает о том, что мог бы рассказать все Стиву прямо сейчас. Мог бы. Но нет. Все-таки не может. Не может быть благородным. Он чертов эгоист, который хочет забрать все себе. Наслаждаться иллюзией до самого конца.       Стив подминает его под себя. Входит сильно и резко, Брок зажмуривается, Стив просит открыть глаза. Стив всегда просит открыть глаза, смотреть на него, не трахает со спины. Может, боится, что Брок представляет Джека, но он ни разу Джека не представлял. И он уверен, что Стив ни разу не представлял Барнса. И не так уже все это неправильно, не так уж мимолетно, как казалось вначале. Хотя Брок уже перестает понимать, что правильно, а что нет. Ему надо делать какой-то выбор, а он не может.       – Я тебя не потеряю. Я тебя не отпущу, – шепчет ему Стив.       Но правда в том, что Стива он потеряет при любом раскладе. Если расскажет, то всегда будет вторым после Барнса. Если не расскажет, то просто не сможет смотреть Стиву в глаза. Никогда не сможет. Смотреть ему в глаза, как сейчас.       И вместе с оргазмом приходит облегчение. Благовидный предлог, чтобы зажмуриться. И чтобы заорать.       Когда звенит будильник, Стив даже не шевелится. Вот только Брок, в отличие от него, службу в ЩИТЕ пока не бросал. Поднимается с постели, а Стив тянет его назад.       – Оставайся. Уедем, исчезнем, сегодня же.       – Мне нужно время, – упорно требует Брок то, чего уже нет, и Стив его отпускает. Поворачивается спиной и продолжает прерванный сон, – настолько вымотан, что даже не слышит его ухода. Будить Стива не хочется, Брок уже открывает дверь, но не может уйти. Резко возвращается. Падает на него как есть в куртке и ботинках, заключает в объятия, обнимает всего, зацеловывает лицо и долго целует в губы, не может отпустить.       – Что с тобой? – сонно бормочет Стив. Он удивлен и обрадован этим внезапным порывом. Может быть, на секунду Стив верит, что он останется. Может быть, на секунду Брок решает остаться. Но секунда проходит. Он отстраняется со вздохом и шепчет:       – Не знаю. Накатило.       И ничего Стиву не рассказывает. И не остается. Уходит. И уже через пару часов станет ясно, что ушел он навсегда.       Садясь в машину, Брок все еще пытается принять решение, но от его решения уже ничего не зависит. Слишком поздно. Его вызывает Ситуэлл и вкратце инструктирует о гелликерриерах, в самых общих чертах рассказывает про «Озарение». Брок узнает, что пятнадцать минут назад Фьюри просил Пирса отложить запуск, – вот что так расстроило Стива: гелликерриеры, идея безопасности в обмен на диктатуру. Об это столкнулся его идеализм. И слова Стива все-таки возымели действие на Фьюри, поэтому директор ЩИТА должен быть уничтожен. Брок отправляется на базу готовить Солдата, инструктирует его, но сам остается в штабе. Он пока нужен как двойной агент и не светит лицом в ходе миссий, с Солдатом работает другая группа. Брок выходит курить и видит несколько пропущенных от Стива – они договаривались встретиться вечером. Но они больше не встретятся. Еще пару часов назад казалось, что время еще есть и вот оно закончилось. Брок не перезванивает. Вечером они все равно встречаются в больнице, но Стиву уже не до него. Он стоит вместе с Романовой и Хилл и наблюдает за операцией. Фьюри умирает, и Пирс просит Капитана к себе. Брок не знает, о чем они говорят, но, очевидно, что теперь они со Стивом по разные стороны. Окончательно. Брок больше не двойной агент. Он агент ГИДРЫ.       Стив не верит до последнего. Все равно на что-то надеется. У Брока приказ любым способом помешать ему покинуть Трискелион. Он заходит в лифт, смотрит Стиву в глаза и понимает, что тот все еще верит ему. Брок поворачивается спиной, говорит какие-то пустые слова сожаления о смерти Фьюри. В лифте становится тесно от СТРАЙКА, от других оперативников ГИДРЫ, которых Стив не знает. Последним появляется Джек. И вот Джек, в отличие от Стива, в Броке сомневается – по глазам видно. Они оба думают, что Брок не сможет, не нападет. Но он бьет первым и дерется до конца. В полную силу. Потому что теперь он уже не может отступить. Ему некуда. И смысла нет. Время упущено. Он не принял решение. Да и от его решения ничего не зависело. Они изначально были по разные стороны, неправильные друг для друга. Возможно, у него еще будет шанс поговорить с Солдатом, заставить Барнса вспомнить – это самое большее, что он может для Стива сделать. Только это он и мог сделать с самого начала.       Солдат Стива все-таки узнает. Брок не присутствует при этом моменте, ему только докладывают, что агент самовольно ушел, не завершив миссию. Он нестабилен и прячется в бронированном фургоне, никого к себе не подпускает. СТРАЙК только что в очередной раз упустил Роджерса с его командой, если еще и Солдат выйдет из-под контроля, Пирс их всех просто вздернет. Брок бьет в бронированную дверь фургона с ноги. Орет:       – Солдат! Открой живо!       Солдат открывает. Хватает его за горло металлической рукой и тут же затаскивает внутрь. Никто не успевает среагировать. Краем уха Брок слышит рев Джека позади, прерванный грохотом захлопнувшейся двери. В бронированную обивку колотят со всех сторон, лязг металла о металл бьет по перепонкам. Бионический протез сжимается вокруг горла, Брок встречается с Солдатом взглядом и понимает, что тот его не убьет. Выражение лица Солдата осмысленное, как никогда. Фургон пытаются вскрыть, металл вибрирует, времени катастрофически мало, – Солдат это понимает. Смотрит в упор и шепчет, путаясь в мыслях:       – Кто такой Баки? Человек на мосту назвал меня Баки. Ты называл меня Баки. Кто это? Почему?       В глазах смятение и странная боль. Солдат увеличивает давление на его шею, намеренный выбивать ответ, если потребуется. Не потребуется. Происходящее кажется невероятным, кровь пульсирует в висках, и Брок готов орать от восторга. Но получается лишь прохрипеть:       – Баки – это ты. Твое настоящее имя. А человек на мосту – твой друг, Стив Роджерс. Вспомнил его?       На секунду Солдат ослабляет хватку, задумывается и вдруг душит его с новой силой.       – Мне дано задание уничтожить человека на мосту. Почему?       – Потому что твой хендлер так хочет. А ты сопротивляйся. Можешь?       Солдат смотрит на него безумным взглядом, Брок всерьез опасается, что тот свернет ему шею просто по неосторожности, от избытка эмоций. Между пальцами зажат диск шокера и ампулы при себе, но Брок хочет дать Солдату возможность вспомнить. И ради этого рискует. Не предпринимает ничего. Пытается разговаривать.       – Он был тебе очень дорог. Сопротивляйся. Ты можешь, Баки.       Глаза Солдата бегают, дыхание частое и сбившееся. Таким Брок никогда его не видел. И никогда не видел его более похожим на человека, чем в этот момент.       Солдат медленно ослабляет хватку. Отпускает его, тяжело садится на скамейку, упирается взглядом в пол. Его обычная поза, он готов ехать обратно на базу.       Когда Брок открывает двери фургона и спрыгивает на землю, СТРАЙК смотрит на него в немом благоговении. Живым его увидеть никто не надеялся.       – Агент готов к транспортировке. Все по машинам, к агенту не подсаживаться. Роллинс, ты со мной и с Солдатом.       Джек садится за руль. Выглядит несколько бледнее, чем обычно, но может, так только кажется, – по его лицу никогда ничего не понять.       Тут нет жучков, а даже если бы и были, то никто уже никого не слушает. Всем операторам дана установка вычислить Капитана Америку любыми путями, им сейчас не до прослушки своих же. Джек это понимает, выруливает на трассу и спрашивает:       – Брок, что у тебя с Солдатом?       Брок смеется. Несколько недель назад Джек интересовался его отношениями с Роджерсом в такой же формулировке.       – Ревнуешь?       – Это не шутки, Брок. Что ты творишь?       – Воскрешаю из мертвых.       Их взгляды пересекаются в зеркале заднего вида.       – Это невозможно.       – Это уже произошло, – усмехается Брок. Растирая синяки на шее, он продолжает ликовать. – У меня получилось. Он вспомнил. Это Барнс. Он там остался. И он становится сильнее. Вот увидишь…       Джек совсем не разделяет его восторга.       – Тебе нужно было просто рассказать Роджерсу, а ты опять творишь какую-то неведомую дичь! О чем ты говорил с Солдатом?       – Не твое дело, – тут же ощетинивается Брок. Джек тоже на пределе.       – Он сейчас выдаст все Пирсу. И что потом, Брок? Какой смысл было оставаться? Ты делаешь только хуже. Причем всем. Если это якобы жертва во имя меня, то мне это не нужно. Я бы предпочел, чтобы ты исчез.       – Причем желательно двадцать лет назад в горах Афганистана, да?       Джек молчит. Подобные мысли его, наверняка, посещали и не раз. Брок дает ему время, все еще надеясь, что Джек вспомнит сейчас и то хорошее, что было между ними, скажет ему не болтать глупости. Но Джек молчит. Брок пожимает плечами.       – Тебе никогда ничего не было нужно – я знаю. Но мне плевать. Я делаю так, как нужно мне. И твоего ценного совета я не спрашивал. Поэтому закрой рот и рули молча, как ты обычно это делаешь.       Вопреки опасениям Джека, Солдат не выдает Пирсу их разговор. Поразительно, но он сопротивляется хендлеру. Брок и не думал, что программой предусмотрена такая возможность. Ему казалось, приказы Пирса – это как безусловный рефлекс, такой же уровень реакции. Но Пирс требует полный отчет, а Солдат молчит. Пирсу приходится повторить приказ, ударить по лицу, он нервничает, его драгоценнейшее оружие дает сбой, осечку – Солдат действительно ведет себя странно. Если это еще Солдат…       Брок до последнего надеется, что Пирс не пойдет на обнуление, не решится на риск. До старта «Озарения» меньше суток. Завтра на Трискелионе непременно объявится Роджерс, и Зимний Солдат – это единственный равный ему по силе противник, единственный оставшийся козырь в руках ГИДРЫ. Обнуление выведет Солдата из строя, времени для полноценного восстановления не будет, но Пирс идет на это все равно. Потому что лучше Солдат зависнет посреди боя и будет драться в полсилы, чем не сможет драться вообще или еще хуже – займет сторону Роджерса, если вернутся воспоминания.       И его обнуляют. Солдат снова смотрит на Брока сквозь прутья решетки, признавая в нем командира лишь в угоду хендлеру. Подчиняется Пирсу, но уже не себе. И нужно начинать сначала. Только времени уже нет.       – И что теперь, Брок? Что из сделанного тобой имело смысл? – бросает ему Джек, уходя.       – Все имело!       Брок не намерен сдаваться. Это единственное, что он может сделать. Единственное, что должен сделать. И забирая у Стива их общую фотографию с Баки он, наверное, предчувствовал, что она ему пригодится именно для такого момента. Видимо, тогда он уже знал, что не расскажет. Не сможет рассказать. Но точно так же не сможет остаться в стороне.       Времени катастрофически мало. Замечая Брока, Солдат, шатаясь, поднимается на ноги, идет на него – ровно до решетки. После обнуления он нестабилен: сниженный функционал компенсируется повышенным уровнем агрессии, как у раненого зверя. Необходимо держать безопасную дистанцию, сейчас это действительно может стоить жизни.       Брок останавливается настолько близко, насколько возможно – чтобы Солдат до него не дотянулся, но при этом мог бы разглядеть лица на старой черно-белой фотокарточке – как можно лучше.       Брок складывает фотографию пополам и показывает только Стива.       – Знаешь, кто этот человек?       – Мое задание. Приказ: уничтожить, – глухо отвечает Солдат.       Брок переворачивает фотографию и демонстрирует улыбающегося Баки.       – А это кто?       Молчание. Солдат всматривается, соображает. И наконец медленно, практически по слогам произносит.       – Солдат. Агент. Оружие ГИДРЫ.       По крайней мере, себя он узнал. Уже неплохо.       Брок разворачивает снимок и демонстрирует ему целиком.       – Да, это ты. И тебя звали Баки. Баки Барнс.       Пишет его имя черным маркером поверх фотографии и ведет указательную стрелку к улыбающемуся Барнсу.       – Ты – Баки Барнс, – повторяет он, надеясь, что это отложится в раскуроченных током мозгах, но лицо Солдата остается пустым.       – А это твой друг – Стив Роджерс, он же Капитан Америка, – Брок стучит маркером по изображению Стива. – Твой друг. Усек? Твой друг.       Стива он тоже подписывает, ставит стрелку.       – Стив Роджерс, Капитан Америка. Его нельзя уничтожать. Он твой друг. Понял меня, Солдат? Повтори. Стив Роджерс, кто он?       – Мое задание. Приказ: уничтожить.       – Он твой друг! Приказ: спасти ему жизнь!       Брок повышает голос, дает команду, но Солдат смотрит на него равнодушно.       – Приказ хендлера может быть скорректирован лишь хендлером. Командир Рамлоу не имеет полномочий.       Броку не нужны никакие полномочия. Ему лишь нужно, чтобы Солдат вспомнил. Чтобы Баки Барнс объявился вновь.       – Человек на мосту. Ну же! Соображай! Стив Роджерс, Капитан Америка. Ты знал его, вот он, а вот ты. Вместе. Взгляни, как вы смотрите друг на друга. Ты должен спасти ему жизнь. Должен, понял? Приказ: спасти ему жизнь!       – Командир Рамлоу не имеет полномочий.       – Зато Баки Барнс имеет! Все полномочия! Спаси ему жизнь! Стив Роджерс! Капитан Америка! Твой друг! Спаси ему жизнь! – кричит Брок, не замечая, как в попытке достучаться до Солдата оказывается слишком близко. Критически близко. Одно неуловимое движение, он не успевает ничего понять, среагировать, и уже в следующую секунду Солдат со всей силы впечатывает его лицом в металлические прутья решетки. В глазах темнеет, Брок теряет ориентацию, удар следует за ударом – будто Солдат хочет затащить его по ту сторону любым способом – хоть по частям, передробив ему кости железными прутьями. Сознание пропадает, мигает короткими вспышками, пока перед глазами не зажигается яркий разряд шокера, вгоняемого в оголенную шею. Возвращается способность дышать, но координация нарушена, Брок падает на пол – Солдат тянется к нему, но получает новый разряд тока и с рыком отступает. А Брок хватается за Джека, оттаскивающего его прочь, на безопасное расстояние. Последнее, что он видит – это высунувшаяся сквозь прутья металлическая рука, комкающая фотографию, упавшую на пол в процессе борьбы.       Как и двадцать лет назад, Джек тащит его на спине. Как и двадцать лет назад, Брок не говорит «спасибо», только крепче цепляется за его плечи.       Дежурный медик обрабатывает ему лицо. Джек сидит чуть поодаль, молча наблюдает, – о чем он думает, угадать невозможно. Наверное, как обычно о том, что Брок – просто кретин.       Голова гудит, сидеть прямо тяжело и Брок с нетерпением ждет окончания процедуры. Он в целом отделался легко, – повезло, что Солдат только после обнуления. В обычном состоянии он мог бы череп ему пробить. И Джеку заодно.       Медперсонал тут привыкший ко всему, вопросов не задает. Проблемы возникнут, если у Солдата обнаружат фотографию. До запуска гелликерриеров разбираться никто не будет, вопрос встанет после. Хотя Броку хочется верить, что Солдат забрал фотографию не просто так. И после «Озарения» они больше не увидятся. Или увидятся по разные стороны. И не с Солдатом, а с сержантом Барнсом.       Джек о чем-то разговаривает с дежурным медиком, но Брок не вслушивается, неинтересно. Его наконец оставляют в покое, вкалывают что-то, – обезболивающее или снотворное, – он опускает голову на подушку больничной койки и больше не может ее поднять. Глаза слипаются, сквозь дымку он видит, как уходит дежурный. Джек тоже идет к двери. Хочется умолять его остаться, но уже нет сил. Как и двадцать лет назад, Броку кажется, что Джек его ненавидит и непременно уйдет. Как и двадцать лет назад, Джек не уходит. Закрывает дверь изнутри, гасит свет и остается с ним.       Брок просыпается в его объятиях. Настолько отвык от этого, что на мгновение принимает его за Стива. Но Джек другой. Брок узнает его, но не может поверить.       – Джек?       – Я здесь.       Джек проводит по его щеке своей большой ладонью и спрашивает:       – Как ты себя чувствуешь?       – Счастливым, – выдыхает Брок с улыбкой. Он действительно ощущает умиротворяющее счастье и покой. Возможно, просто побочный эффект введенного в кровь лекарства. Но его переполняет давно забытое чувство дома. Дома, которого у него никогда не было. Он наслаждается до дрожи знакомым, родным теплом, исходящим от Джека. Снова клонит в сон, но Джек не дает ему заснуть, выдергивает из этого ощущения счастья ненужным никому вопросом:       – Почему ты не остался с Роджерсом?       Брок бормочет первое, что приходит в голову, просто чтобы тот отстал:       – Барнс оказался жив. Было бы нечестно по отношению к Стиву.       Джек усмехается и размыкает объятия. Становится холодно и неприятно. Ответ неверный, но верного быть и не могло. Если бы Брок сказал, что остался из-за Джека – реакция была бы такой же.       – С каких пор тебя волнует, что честно, а что нет, Брок? По отношению ко мне ты понятиями чести не руководствовался. Честно было заявляться ко мне в дом и в лицо моей жене говорить, что мы трахаемся? Честно было угрожать мне, что расскажешь, и все-таки рассказать в самый неожиданный момент? Честно было сейчас шантажировать меня своим уходом из ГИДРЫ? С каких пор ты стал честным? Научился любить кого-то, кроме себя, Брок? Полюбил по-настоящему?       Брок расплывается в улыбке. Все-таки Джек ревнует. Раскололся. Хотя здесь не только ревность, но и смертельная обида. Потому что ради Стива Брок рискует и жертвует собой, а Джеку методично и целенаправленно разрушал жизнь. Странно вышло. И тем не менее.       – Я всегда любил только тебя.       Джек ему не верит. Никогда не верил, потому что слова Брока никогда не совпадали с поступками. И обратного уже не докажешь. Ничего не вернуть. И самое страшное в том, что Джека понять можно. В своей любви к нему Брок не знал границ. Джек нужен был ему полностью и без остатка, и Брок не гнушался никакими методами в достижении своей цели. Может, действительно он хотел слишком многого… Эти пять лет они могли быть вместе. В том или ином формате. Если бы Брок не бесновался, не угрожал, не манипулировал, может, что-то бы и вышло. Дети бы выросли. Джек бы, может, и ушел от жены. Не развелся, но, по крайней мере, стал бы ночевать не дома. Может, нужно было успокоиться, проявить гибкость и терпение, просто дать ему время. А Брок лишь выкручивал ему руки. Ставил перед выбором. Желая обладать всем, он все потерял. Они могли бы быть счастливы, хотя бы наполовину. А Броку нужно было либо все, либо ничего. И свое ничего он получил. Джек до сих пор рядом, связанный этими страшными нерушимыми узами ГИДРЫ, но быть вместе они не смогли.       – Я не знаю, как так вышло.       – Да все, Брок, заткнись.       Но он не может замолчать. Наверное, это действие лекарства в крови или просто фантомное ощущение давно потерянного счастья, но Брок перестает себя контролировать, размякает окончательно, и слова льются потоком:       – Прости, Джек. За все прости, правда. Я облажался. Очень сильно. Лучше бы тебе действительно быть чуть более злопамятным и оставить меня подыхать в горах. Или мне не целовать тебя на спор. Лучше бы нам не встречаться вообще, правда? Потому что по отношению к тебе я не смог быть честным и благородным. Тебя я бы не смог отпустить, как отпускаю Роджерса. Я до сих пор так и не смог отпустить тебя. И не смогу уже. До сих пор цепляюсь обеими руками. Я хотел уйти, но не вышло. Стив предлагал, но не вышло. Я понял, что не могу. Не могу, Джек. Прости. Именно без тебя не смогу. И мне все равно – что там честно, что правильно, благородно, а что нет. Я знаю, что для меня правильно – быть с тобой. На любых условиях. Любыми путями. С любым исходом. Я всю жизнь потратил на то, чтобы быть рядом с тобой. Во многом облажался, многое сделал неправильно, сделал только хуже, всегда слишком спешил – я идиот, я ошибался, но у всех моих действий, у всех моих ошибок был смысл, была цель – быть рядом с тобой, даже когда все рухнуло – быть на твоей стороне. И получилось, как в той песне, которую ты научил меня играть: моя любовь к тебе в итоге все и разрушила.       И перед глазами снова тот летний вечер, жарко до невозможности, они сидят голые у Брока в квартире, курят, смеются, Джек притащил гитару и учит Брока на ней играть. Джек – меломан, рассказывает ему про какие-то малоизвестные группы, показывает старые пластинки, струны царапают пальцы, а небритая щека Джека царапает ему шею – и в этом счастье. Они будут много раз расставаться, и каждый раз Джек будет просить вернуть ему гитару. Брок так и не вернет. Справится с соблазном разбить ее вдребезги. Они расстанутся окончательно, и Джек уже даже не заикнется о гитаре – настолько все будет плохо к тому моменту. После долгого молчания Брок возьмет гитару в руки, только когда сыграть попросит Стив. И ему покажется, что это долгожданный конец, освобождение, он отпустил. Но нет. Стив где-то далеко. Он не смог с ним уйти, хотя были возможности. И причина не в Барнсе. Не в благородстве Брока, которым тот никогда не отличался. Не в надуманных муках совести. Он мог бы быть счастлив со Стивом, Джек прав – никогда он не был честным, с совестью бы договорился. Правда в том, что Брок не ушел просто потому, что не захотел. Сам не захотел. Для него единственно правильно – остаться с Джеком. На любых условиях, с любым исходом.       Брок не может удержаться и проводит ладонью по его щеке. Джек дергается, но слишком поздно – темно и ничего не видно, но щека у него влажная от слез. Брок успел это почувствовать. Джек перехватывает его запястье, но Брок и так парализован этим страшным откровением.       – Старик, ты чего? Джек…       У него самого голос дрожит. Это Джека добивает окончательно – и он рыдает. Каменный Джек рыдает, как ребенок. Он в лучшие времена улыбку из себя еле выдавливал, голос толком не повышал, и Брок просто не верит. Его самого разрывает изнутри от осознания того, насколько больно, насколько невыносимо должно быть Джеку, доведенному до отчаяния.       – Блять, Роллинс… Джек! Иди сюда, дурак ты старый. Господи, Джек.       Брок обнимает его, прижимает ладони к его лицу, вытирая слезы. Ему страшно от того, что Джек плачет. Страшно от осознания того, к чему они пришли.       – Чего ты расклеился, ну? И не в такие передряги попадали. Ты старый мягкотелый дурак, – шепчет Брок, целуя его лицо.       – Прости, просто дурное предчувствие. Накатило.       Брок улыбается.       – Все эти годы я никак не мог смириться с тем, что ты видел мои слезы тогда в горах, в Афгане. Теперь мы квиты, старик.       Джек смеется, и все их прошлое вдруг проносится перед глазами чередой светлых моментов. Когда-то Брок глумился над наивными представлениями Стива о том, что если любишь, то все по-другому. У Брока было достаточно возможностей проверить это утверждение на практике – и да, все верно. С Джеком все было по-особенному. И даже то, что Брок в нем ненавидел, – он любил. Злился, что Джек слишком сдержанный, малоэмоциональный – и находил себе эмоциональных, чувственных, горячих – но все было не то. Джек не давал обещаний, Брок получил их все от Стива и сам же обрубил любые возможности их выполнить. Джек постоянно молчал, это доводило до бешенства, но еще большее бешенство Брок испытывал тогда, когда слишком много говорили те, с кем он пытался забыть Джека и его молчание. Секс с Джеком далеко не лучший в его жизни и все же лучший. Джек быстро устает. Признает ограниченное количество поз. Джек не дает трахать себя – один раз дал, и это было настолько плохо, что Брок больше и не заикался. И все же Джек лучший. У Брока были более красивые партнеры, чем он. Более чувственные. Более опытные. Более раскрепощенные. Более нежные и более грубые. Он пробовал все. Но так и не нашел никого лучше. Стив был прав. Когда любишь, все по-другому.       Джек обнимает его и это чертов рай на земле. Ничто с этим не сравнится. И ничего больше не нужно. И трахаться даже не хочется, – столько этого было в жизни и оказалось не главным. Просто хочется забыться и лежать в его объятиях до скончания времен.       – Брок, дай мне обещание.       От Джека это слышать смешно. У него всегда были сложные отношения с обещаниями, Джек считал их все глупыми и невыполнимыми. Он вообще не любил слова. Брок же, наоборот, всегда любил красиво и много наобещать. А Джек цеплялся к каждому слову и каждому невыполненному обещанию. И пришлось перенять его привычку – сначала в отместку, а потом просто потому, что сам Брок уже ничего никому не хотел обещать, кроме Джека.       – Ты ж не веришь в обещания, придурок. И меня научил не верить.       – Плевать, просто дай его мне.       – Дам. Любое, какое захочешь. Сдохну, но выполню.       Броку кажется, он знает, о чем попросит Джек – позаботиться о его семье, если вдруг что. Джек уже просил однажды, получив серьезное ранение на одной из миссий, – и тогда Брок послал его нахуй. А теперь понимает, что сделает это для него.       Но Джек просит о другом.       – Обещай, что выберешься живым. Сделаешь все, чтобы выжить завтра, Брок, понял? Это мне обещай. Обещай, что если проиграем, ты в ноги Роджерсу кинешься, расскажешь, как рисковал, возвращая память Солдату, – все расскажешь, только чтобы он вытащил тебя. Обещай, что выживешь. Во что бы то ни стало. Обещай. При любом раскладе.       Брок смеется. Он не воспринимает слова Джека всерьез. Они выживали и в куда более безнадежных ситуациях. Но у Джека дурное предчувствие, он любит усугублять.       – Старик, ты драматизируешь. Но я все равно тебе обещаю. Джек, до чего ты докатился! До обещаний! Какая ирония.       Брок хохочет, проводит ладонью по его груди и чувствует под футболкой два солдатских жетона. Достает цепочку. Темно, но он узнает их на ощупь. Первый – обычная бирка ЩИТА с шифром. А второй – старый афганский жетон Брока. Они поменялись тогда. Брок жетон Джека снял, когда начал спать со Стивом, чтобы тот не задавал лишних вопросов. Он думал, Джек избавился от его жетона еще раньше, но тот до сих пор с ним. Хотя жена, пожалуй, задавала Джеку вопросы. Неоднократно.       – Я всегда думал, что ты любишь меня недостаточно… Только сейчас понял, насколько ошибался.       Джек вздыхает и убирает жетоны под футболку.       – Это просто старая безделушка, Брок. Глупость. Это не должно влиять на твое решение.       – Решение? – переспрашивает Брок. Джек все еще говорит о каких-то решениях, хотя все давно уже решено. Двадцать лет назад решено. – Ты старый дурак, Роллинс. Я принял решение. Ты уже ни на что не можешь повлиять. Ты ни на одно мое решение не смог повлиять, – выдыхает Брок ему в губы.       Джек все еще может его оттолкнуть. Считает, что этим даст ему спастись. Видит его спасение в Роджерсе. Глупый Роллинс. Брок прижимается лбом к его лбу и шепчет:       – Сдавайся уже, Джек. Сдавайся. Пожалуйста.       И Джек сдается. Не выдерживает наконец. Целует его жадно, грубо – как целовал всегда. Прижимает к себе до хруста костей. Бормочет, сбиваясь, путаясь в словах и мыслях:       – Я люблю тебя, Брок. Не смог сделать тебя счастливым. Не смог отдать тебе всего, но я всегда любил тебя. Так, как умею. Прости, что на большее оказался не способен. Прости, что тебе всегда не хватало. Прости. Может, лучше бы действительно нам не встречаться. Лучше бы ты нашел себе кого-то другого. Более подходящего. Того, кто смог бы дать тебе все. Без остатка.       Брок хохочет.       – Подходящих было много, старик. А вот ты – один. Мой самый правильный, Джек. Ты. Только ты. И никого другого мне не надо.       Он не знает, что будет дальше. Взлетят ли пирсовы гелликерриеры или же победит добро и справедливость в лице Стива. Джек вернется в семью или же их посадят в Рафт до конца жизни. Броку это неинтересно, он всегда жил сегодняшним днем, одним мгновением. И текущее мгновение его вполне устраивает. Стив его ненавидит, но это неважно. В ту секунду, когда Солдат снял маску, Стиву это тоже уже стало не важно, – Брок уверен. В коротком промежутке вселенной их ритмы совпали, орбиты пересеклись, но теперь все снова возвращается на свои места. Он с Джеком, а Стив будет с Барнсом, по разные стороны, каждый на своей. Так правильно. Так и должно быть. И он не жалеет ни о чем. И уверен, что Стив бы на его месте поступил так же.       Отправляя Солдата на последнюю миссию, Брок шепчет с ухмылкой:       – Передавай Роджерсу привет, ладно? Пусть не держит на меня зла.       Солдат смотрит на него пустым взглядом, но Брок не сомневается, что Стива он вспомнит. Брок бы вспомнил Джека на его месте – без вариантов. Когда Солдата уводят, он внимательно обследует его камеру, ищет фотографию и не находит, – Солдат забрал ее с собой.       Перед тем как погрузиться в броневики, Брок выдергивает у Джека изо рта сигарету и докуривает сам. Ржет, как двадцать лет назад. Джек усмехается и дает ему затрещину, а Брок настолько счастлив их примирению, что прощает.       – Брок, только сегодня без глупостей, договорились? Будь осторожнее, а не как обычно. Я тебя прошу.       – Да, я помню – дурное предчувствие. Помню, все помню, – отмахивается от него Брок.       – И помни про обещание.       – Старик, замолчи уже. Действуешь на нервы.       Джек задумчиво теребит пальцами цепочку на своей шее. Брок дергает за нее, вытаскивая жетоны из-под футболки.       – Отдай мне свой жетон ЩИТА.       – А мой афганский ты где потерял?       Брок не собирается отвечать, вместо этого пытается дотянуться до цепочки. Джек отталкивает его и не дает снять жетон.       – Да ладно тебе! Не упрямься, старик!       – На тебя не напасешься!       – Да-да, мне всегда мало, не ценю того, что имею, – Брок закатывает глаза и протягивает ладонь. – Давай сюда.       Джек фыркает и отдает ему жетон, Брок снимает с себя свой и отдает Джеку. Тот вешает его поверх старой афганской бирки.       – Брок, вечером поменяемся обратно. А то ты все теряешь.       – Отвали.       – И гитару верни.       – Роллинс, заткнись или я вспомню, что ты должен мне танец. Выбирай – гитара или публичный позор на следующем корпоративе.       – Ладно, оставь себе. Уговорил.       В ходе «Озарения» они разделяются. Джек наверху, в зале совета, охраняет Пирса. Брок, наоборот, внизу, руководит захватом центра управления, его задача – запустить гелликерриеры. Они коротко переговариваются, но когда в зале совета объявляется Романова, это становится уже невозможно. Судя по звуку, Джека вырубают. Брок связывается с центром наблюдения, удостоверяясь, что это всего лишь удар шокером. И он полностью спокоен. Лежа ничком в зале совета Джек явно в большей безопасности, чем он здесь внизу. Все, что от Брока требуется сейчас, это сдержать обещание и выжить самому.       Голос Стива по громкоговорителю слышать даже приятно. Пробирает до слез. Если бы Брок был из разряда сомневающихся, то непременно перешел бы на сторону Кэпа. Но он не сомневается. Ему надо выбраться из этой передряги вместе с Джеком и постараться избежать смерти под пулями или пожизненного срока в Рафте. Когда гелликерриеры начинают падать, Брок в целом не слишком расстроен – просчитывает возможности скрыться, инсценировав смерть. Впрочем, даже если скрыться не удастся, то лучше попасться Роджерсу, чем остаткам ГИДРЫ. Хорошие парни обычно не закатывают в бетон. И можно выжить, если сотрудничаешь. А он будет сотрудничать, он не фанатик, вроде Ситуэлла или Пирса. Хотя даже Ситуэлл заговорил, когда прижали.       Брок проверяет, пришел ли в себя Джек, но в передатчике сплошные помехи. Такое бывает – Джек мог раздавить коробку собственным телом, приходя в себя. У самого Брока случалось не раз. Он бежит наверх в сторону зала совета, но связаться со штабом не успевает, – с ног сбивает сильный толчок, все здание вибрирует, а уши закладывает от оглушающего гула. И будто сквозь вату где-то в отдалении он слышит вой сирен и речитатив громкоговорителя:       – Гелликерриер «Альфа» падает. Задеты верхние этажи. Всем эвакуироваться. Всем эвакуироваться.       Все бегут вниз. Брок бежит наверх.       – Где Роллинс? Что с залом совета? – кричит он в передатчик.       – Зал совета уничтожен, сэр.       Он слышит это, но будто не до конца понимает. Все равно бежит наверх. Не поверит, пока не увидит тело. Но он не увидит тело. Брок выскакивает на открытую площадку, задирает голову, смотрит в небо, но там сплошное огненное марево. Все. Это конец. Конец. На него сыпется черный пепел. Падают пылающие осколки, Брок уворачивается, прижимается к стене, пробует пробраться наверх дальше – но уже никак, все заволокло дымом. Это бесполезно, это безумие, и он прыгает вниз через крошащиеся лестничные перекрытия, активирует кислородную маску. В голове полнейшая пустота, он движется на рефлексах, понимание происходящего отсутствует напрочь. Он бежит, просто потому что всю свою жизнь куда-то бежал, спешил, всегда слишком спешил – ничего несделанного, недосказанного у него нет. Наоборот, много того, что он хотел бы никогда не говорить и не сделал бы ни за что, если бы время можно было повернуть вспять. Например, не затащил бы Джека в ГИДРУ, – но какой уже смысл об этом думать. Когда нет ни ГИДРЫ, ни Джека.       Брок продолжает бежать, цепляться за жизнь, намерен выбраться во что бы то ни стало, – он же обещал. Где-то на подкорке пульсирует эта странная необходимость выполнить обещание. Дурное предчувствие Джека не обмануло. А вот Брок оказался обманут своей иллюзией счастья. Надо было тоже взять с Джека обещание не умирать. Но он мертв, все. Умер в одно мгновение. Даже возможности попрощаться не было. Там сплошное месиво из обугленного мяса и костей. А в голове это страшное «обещай» голосом Джека. Наверное, Брок сходит с ума, но способность чувствовать хоть что-то пропадает напрочь. Он будто превращается в Зимнего Солдата, действующего по команде. И его команда – выжить. И как машина, лишенная эмоций, он просчитывает варианты. На Джеке были его жетоны, – раз тела нет, никто разбираться не станет. Числиться погибшим будет Брок. И это его шанс. Действительно его шанс выжить, начать новую жизнь. С нуля. Даже если не со Стивом. Он сможет сбежать от ГИДРЫ и от правосудия, искать его никто не будет. Ни Мстители, ни федералы, ни бывшие подельники – он просто будет мертв. Он уже мертв для этого мира, погиб в огненном мареве, его никто не найдет, потому что он числится погибшим. Брок замирает и сжимает в ладони цепочку с жетоном Джека. Он мог бы позаботиться о его семье, – Джек был бы ему благодарен. Это лучшее, что Брок сделал бы для него за всю эту чертову жизнь. И для этого надо выжить. Он дал обещание и должен его выполнить. Всю свою жизнь Броку хотелось выполнить хоть какое-то обещание – он всегда срывался, а Джек всегда говорил, что обещания не имеют смысла. И вот Джек мертв, а данное ему обещание работает. Страшная ирония.       Трискелион построен так, что конструкция здания выдерживает сильнейший удар, перекрытия надежно блокируют перегрузки, нижние этажи стоят. И Брок выбирается. Он уже внизу, сквозь дым и пыль продвигается к слепящему свету залитой солнцем площадки. Идет вперед в эту сияющую белизну. И такая же ослепительная кристальная ясность внутри. Белым бело, как в заснеженных горах. Пепел и побелка, осевшие на одежде, напоминают снег. Он снова будто переносится на двадцать лет назад. Вспоминает, как боялся умереть тогда, в Афганистане, а теперь начисто лишился чувства страха, лишился всех чувств. Будто его накачали наркотиками перед пытками, как это делали с пленными талибы, – Брок видел изуродованные тела. Под действием опиума лишаешься чувства страха, чувства боли, с тебя заживо снимают кожу, а потом чувствительность возвращается и сходишь с ума. От боли, поглощающей целиком. Одномоментно. И он сам сейчас будто в этом наркотическом трансе, идет вперед, навстречу блеклому солнцу, виднеющемуся сквозь оседающую пыль и дым. Но чувствительность возвращается, осознание произошедшего накрывает, накатывает волнами.       Джека больше нет.       И Брок останавливается. Ощущение пустоты сменяется ощущением дикой боли. С него действительно будто содрали кожу, а действие опиума закончилось. Вот он, тот самый момент. Накрывший его через двадцать лет.       У тех несчастных в Афганистане не было возможности остановить пытку. Прекратить боль. Брок вспоминает, как уже почти собирался пустить себе пулю в лоб, настолько он боялся подобного исхода, – Джек нашел его в последний момент. Но Джека больше нет. А у него в руках отличный пистолет с лазерным прицелом. И лучше бы с него содрали кожу тогда в горах, двадцать лет назад. Обещания все-таки не работают. Джек был прав. Ничего не сработало. И Джек больше за ним не придет. А перед глазами белым бело. Как тогда. Но в отличие от тех несчастных в Афганистане, у Брока есть возможность прекратить пытку.       – Ты был прав, старик. Я не могу. Джек, не могу. Не злись. Я не сдержал ни одного обещания. Ты будешь злиться. Но я знаю, ты меня простишь. Я ошибался. Я ошибся. Я получил свое ничего. Но ты меня простишь. Всегда прощал. Прости и на этот раз. Я не сдержу чертово обещание.       И будь возможность что-то переиграть, он бы это сделал. Но возможностей больше нет. И глобально все равно. Уже ничего не важно. Правильно, неправильно – не важно. Он много ошибался. Ошибался катастрофически. Но все в его жизни имело смысл, каждая чертова ошибка имела смысл – и этим смыслом был Джек. И теперь Джек точно его. Только его. Пусть на таких условиях. Пусть с таким исходом.