Уж замуж невтерпеж

- Давайте не будем усугублять. Сейчас не самое подходящее время, - Маша обращалась к свекрови, но смотрела прямо перед собой. Эта давняя боязнь столкнуться глазами с презрительным пониманием преследовала ее уже много лет. С тех самых пор, как она полностью отдала себе отчет в том, что Галина для нее не просто мать ее мужа, не просто любимый профессор и женщина, которой она всегда восхищалась... она нечто большее, и вызывает отнюдь не дочерние желания и чувства. - А мне кажется, самое подходящее, потому что другого может не представиться, - Галина смерила ее взглядом, колюще-внимательным. От него неприятно крутило внутри. В ней что-то изменилось, но невестка никак не могла четко уловить, что именно. Она вела себя «не так»… она нервничала, уголки ее бледных губ подрагивали и приподнимались в какой-то совершенно незнакомой Маше улыбке. Заинтересованной улыбке. Обычное равнодушие, щедро сдобренное сиропом из приторной вежливости и заботы напоказ, сменилось чем-то натуральным, осязаемым. Приятным и неприятным одновременно. - Я слабо представляю себе наш дальнейший «супер откровенный» разговор. Вы ведь на таком настаиваете? - Маша резко передернула плечами. С каждой минутой ей становилось все больше не по себе, и ей никак не удавалось скрыть свое беспокойство. Странные, тягостные предчувствия захлестнули ее с головой, подобно тёмной морской пучине… она стремительно шла ко дну, пока еще толком не осознавая «почему». - Ты в принципе слабо представляешь, что такое откровенность, - Галина усмехнулась, поудобнее устраиваясь на подоконнике, видимо, решив за них обеих, что разговору быть. Маша округлила глаза, едва сдерживая себя от привычного «ахуеть». Она столько лет пыталась быть откровенной, что, кажется, набила оскомину, в своем безумном желании достучаться до весьма прохладного сердца своей свекрови. Ее взяла привычная злость. Каждый раз, на протяжении двенадцати лет, ее вынуждали оправдываться. То она слишком вспыльчивая, теперь вот, гляньте, не достаточно откровенная… - И твой взрывной характер не показатель искренности, хотя ты, конечно, считаешь иначе, - продолжала ее свекровь, как всегда безошибочно определив самое уязвимое место. - Ии? – она бросила женщине негодующий взгляд. Звук молнии наконец порвал пластилиновую вязкость пространства. Маша застегнула чемодан, с тем, что уже было уложено, оставив другие вещи сиротливо лежать на кровати, оттенять ядовитую малину покрывала своей тоскующей по былому простотой. Скорее всего, она не вернется за ними. Скорее всего, «они» это понимали. Она быстро накинула бледно-сиреневую толстовку, совершенно не подходящую под строгие классические брюки и блузку, в которых она пришла с работы. Пиджак остался висеть на одном из кухонных стульев, где они с Галиной пару часов назад начали пить чай, даже примерно не представляя, что эта семейная идиллия закончится грандиозным и совершенно нелицеприятным скандалом, с участием всех традиционно-колхозных «пошла ты нахуй… да сама пошла». Или же… представляя… Но разве теперь это имело хоть какое-то значение? - И ничего, раз уж ты так быстро собралась, - Галя скривила губы все в той же саркастичной усмешке. Без привычной бежевой помады они казались сухими и совершенно бескровными. Маша едва удержала себя от того, чтобы не впиться в них взглядом. Она остановилась у самой двери. Вернее сказать, что-то остановило ее у самой двери. - Я вас слушаю, Галина Алексеевна, - казалось, она давно высушила в себе это имя, оно теперь обычно подвисало на кончике ее языка, утратив то самое «сакральное» значение, ту самую до неприличия тягучую откровенность, искренность… Много лет назад утратив. Но сейчас она с каким-то злорадным удовольствием произнесла это имя снова. И именно сейчас оно приобрело для нее какое-то совершенно иное значение. «Ты перестанешь любить, ты просто будешь помнить вертикальные черточки времени над его строгой верхней губой…» Над «ее» строгой верхней губой. Маша самоуверенно поправила Франсуазу Саган. Возможно даже, слишком самоуверенно. Злость ушла, уступив место почти что детскому любопытству. И крыть себя ебуками, задаваясь тривиальным вопросом «да что со мной не так», было немного поздновато, да и не совсем уместно. Она и так знала, что с ней «не так». - Ты меня слушаешь, - Галя томно протянула всю эту фразу целиком, не оставляя никакой надежды на спасение. – Уже что-то… Маша мягко усмехнулась. «Вы меня не слушаете. Сперва рассчитываем удельный вес…» - ее свекровь никогда не повышала голос, она просто нервно постукивала тогда еще очень длинными ногтями по краю гладкого преподавательского стола. «И не нужно ходить в Африку через Данию». Маша наивно пожимала плечами, делая так, как ей велят. Делая после того, как на нее выльется определенный поток жизненно необходимого ей раздражения. Тогда она даже отдаленно не понимала, чем все это попахивает. Она даже не отдавала себе прямого отчета в том, что бесит бабку преднамеренно… для собственного удовольствия. Тогда она думала, что к ней тупо придираются. Искренне думала. Или же… «Кинематическая вязкость определяется из формулы…» Маша небрежно выводила нужные расчеты, исходя из нужных формул, доблестно отводя глаза от собственной «наркоманской» радости. С ней возились. Даа! Конечно, она не затмила Оленьку Котову и Юрочку Корниенко, но… С ней возились! Зачем и почему… она не знала. Но сам факт был до безумия приятен и дорог сердцу. Тупому, наивному, юношескому сердцу. - Ты думаешь, что мы с тобой такая оригинальная пара? Внезапно раздавшийся выстрел вывел Машу из опять-и-снова институтских воспоминаний. Она застыла на месте, размышляя, какое выражение лица подойдет лучше – дебильно-непонимающее, восточно-стыдливое или тупо никакое, истинно «машинское», так сказать. «Мы с тобой», - какой же жутковатый, неправильный, уничтожающий все и вся акцент. Мир плачет… или это мы рушимся слишком громко? Маша снова усмехнулась, но на этот раз про себя. Своим собственным метафорам. «Вы гуманитарий, Маша…» О даа, и тут Бердашкевич была права. Впрочем, как и всегда. Мы так далеко в соленом, растраченном мире… «Стишки-то совсем ни о чем», Сказала ты мне, «Такие пишутся дятлами в школьном сортире», И я соглашусь, потому что реальный кайфец только в том, Что ты их читала, бухнув у меня на квартире. Наверное, мне придется подернуть усталым плечом, Как в классике, где мы еще все о нас не забыли. - Скорее, наоборот. Слишком неоригинальные, - Маша спокойно выпустила из рук чемодан. Она говорила спокойно, вела себя спокойно. Почему-то именно теперь она почувствовала желание жить, а не существовать. – Свекровь и невестка – вечная история для анекдотов. Конечно, с зятем и тещей не сравниться… Она говорила первое, что приходило ей в голову. Неужели она была настолько фатально невыслушенной никем и ничем… Неужели она все еще искала слушателей? Или же это была грубоватая месть за то, что «добром» ее не отпускали? Чувство эйфории. Она не испытывала его с тех самых пор, как Галина сама напросилась к ней в научные руководители. Тогда она чувствовала себя так, словно выиграла не миллион баксов, а сразу миллиард. Пока не узнала, что это Игорь попросил мать о столь «незначительной» услуге. Она тогда проревела два дня. Уехала к маме, сразу после отпуска. Традиция всех замужних баб. Говнотрадиция. Которая не помогает, а делает только хуже, подначивая немедленно разрушить семью в угоду своему тупому «ой, я такая несчастная». И похер на детей. Она тогда уже начала осознавать, что ее любовь к свекрови не взаимна, что она проживает в виртуальной реальности, и что у нее ничего нет, кроме ее ребенка. Она проревела два дня из их третьего совместного отпуска с мужем. «Ты реально ее попросил?» Они лежали на пляже Сес-Ильетас. Она имитировала Патрика Стара, неизменного дружбана Губки Боба, а он лежал головой на ее животе, явно имитируя самого Губку Боба. «Ага. Она бы хер согласилась, там же Корниенко был… ты мать что ль не знаешь…» «Аа, ну тогда понятно», - она странно идеально изобразила равнодушие. Полнейшее. Будто бы готовясь к дальнейшей жизни в браке «со свекровью». «Я думаю, что зря, кутси», - она чувствовала пряную тяжесть его влажных густых волос, испанский жар его шеи на своем животе. «Кутси». Откуда, блять, он начал ее так звать? Она не бесилась. Ей нравилось даже. Просто вот так, просто с того самого момента, как они начали встречаться. Еще задолго до всякого там интима. «Кутси». И все тут. «Она столько крови тебе попортила. Надо было тебе со Стасом сдаваться, как ты и хотела…» Она кивнула, чувствуя непреодолимое желание потрахаться с ним сейчас же. Прямо на этом пляже, прямо в двенадцать дня. С ним, со Станислав Андреичем… с любым мужиком, что подойдет… с любой бабой… Настолько было больно. От собственной глупости и наивности втройне. - Свекровь плюс невестка, минус сын и муж, - решите задачу? Галина вопросительно изогнула идеальной формы бровь. Маша подошла ближе, забирая из ее рук пачку сигарет. Та вертела ее, словно ребенок любимую погремушку. - А вы всегда знали, да? – она прикурила сигарету, бросив пачку прямо на колени свекрови. - Да, - пугающе просто ответила та.