Уж замуж невтерпеж

- Хули ты стесняешься? Давай, прямо на голову мне заезжай! – Маша отрывисто бибикнула, тут же поймав еще более мощную волну раздражения. Звук резанул по барабанным перепонкам, а затем болью растекся от затылка к вискам. – Осел ебучий, - коротко резюмировала она, переключая радио на горячо любимые «пробки на дорогах». Первопрестольная встречала ее нерадостно, окутывая садовым кольцом заторов и маревом выхлопных газов. А в прошлые командировки она даже не замечала привычной «гостеприимности» столицы. В Москве она обычно работала и отдыхала по полной программе. Ей нравилась ежеминутная занятость, неспадающее до глубокой ночи напряжение, постоянная кипучая мозговая деятельность, заставляющая ее чувствовать себя… счастливой? Нет. Нужной. Работать до полного изнеможения, чтобы потом до такого же изнеможения оторваться в каком-нибудь понтовом или беспонтовом ночном клубе, значения не имело. Это помогало, да. Хорошо помогало. Прямо как добрый косяк, раскуренный с подружками за гаражами, после очередного «трудового» дня. Уж конечно, в одиннадцатом классе все они конкретно помирали от усталости и неразрешимости жизненных проблем. Она бы сейчас от души посмеялась, но больная башка отреагировала на эту идею в весьма негативном ключе. Бодун… как много в этом звуке… Входящий залетел в салон обнаглевшей жужжащей мухой. Вибрация всяко лучше мелодии, разве нет? Нет! Надо было вообще отключиться. Надо, да нельзя. Рабочий день в самом разгаре. Она ехала на не шибко важную, но все же плановую встречу, готовая растерзать себя за то, что не обошлась общественным транспортом. Непрестижно, несолидно, несурьезно… мять дорогой костюмчик в вагоне метро, словно какая-то первокурсница, что в прихожей тырит из кармана батиного пиджака уже начатую пачку Парламента. Господи, она всегда искренне презирала людей с подобными дешевыми загонами. Ну, что тут скажешь, мы частенько становимся теми, кого больше всех презираем. Становимся, срастаемся с ними, в какой-то момент начиная испытывать точно такое же чувство гордости за самого себя. Наивная, смехотворная, местечковая гордынечка. Но какая же, блин, привязчивая. Может заменить лучшую подругу… если позволишь. - Да, - сухо бросила Маша, не отрывая напряженного взгляда от дороги. Глаза готовы были выскочить из орбит, а затем громко и смачно лопнуть, забрызгав черную блузку любимой хозяйки остатками сожалений и невыплаканных за тридцать три года слез. - Добрый день, - с ней поздоровались вежливо, но немного заторможено. «Я бы не торопилась с выводами», - едва не брякнула женщина-похмелье. - Кто это? – поинтересовалась она вслух. Прозвучало намного резче, чем планировалось. Маша раздраженно сощурилась, злясь на саму себя и попутно напрягая последние оставшиеся в живых извилины «стариковской» памяти. Вокал был ей знаком, но обладательницу оного она не узнавала. Сюрпризов она с детства не любила, так что… - Рита, - заторможенная леди выпалила свое имя, ничем не уступая пушке адмирала Нельсона. Маша нахмурилась еще больше. – Маргарита, - уже застенчиво добавила девушка, видимо, посчитав своим долгом озвучить полное имя безо всяких там прелестных сокращений. «Здорова… приветствую… пошла нахер… здравствуй, очаровательная, я помню все твои трещинки, ночка та была на высшем уровне… пошла нахер…» - возможные варианты ответов моментально вышли на табло, и Маша не без оснований и не без гордости почувствовала себя героем своего детства – Терминатором. Привет, - холодно пробормотала она, выбрав таки свой собственный вариант попроще. - Ты в Москве? – Маша скорее по инерции приподняла тонко выщипанную бровь. Мода семидесятых на брови, она влюбилась в нее еще по старым мамкиным фоткам. Ее личные «кинки», впрочем, как и во многом. - Ну, раз симка московская, то, видимо, так, - неожиданно мягко проговорила она. Раздражение спало. На его место пришла голая, ненапряжная пустота. - Ты забыла у меня… - Котлы, да, - Маша кивнула, переводя взгляд на левое запястье, на котором уже красовался другой браслет других часов поскромнее. «Маша-растеряша. Нафига ты их вообще снимала? Это ж не трусы, право слово…» А вот номер телефона давать было не надо – это факт. Неосторожно. Тупо. - Можешь приехать забрать, как освободишься, - собеседница явно подбирала слова. – Или я могу привезти… куда скажешь, я все равно сегодня выходная. Тебе сегодня удобно? Кофе попьем, – она затараторила, чувствуя неловкость повисшей паузы. На другом конце молчали. - Рита, я оставила их не для того, чтобы… ну ты понимаешь, - все так же, не меняя тона, чисто инстинктивно начала Маша. Ее несчастная голова гудела и булькала совершенно другими мыслями. - Да, - коротко согласилась Рита, явно жалея, что позвонила. – А зачем тогда сказала, когда в следующий раз будешь в городе? «Блять. Действительно – зачем?» - Да я помню что ли, - она покачала головой так, словно девушка сидела на соседнем сидении и могла видеть ее движения и ее мимику. – Ты-то накой запоминала? - Да так, не суть важно, - в приятном приглушенном голосе послышалась ироничная усмешка, вполне определенного характера. – А с часами мне чего делать? – далее последовал вполне логичный вопрос. - Что хочешь, - Маша равнодушно пожала плечами. – Себе оставь… выкинь, подари. - Дело хозяйское, - снова усмешка, на этот раз другая. Маша перестраивалась в соседний ряд, ожидая «того самого» продолжения. – Жаль. Если что, я серьезных отношений не ищу, могли бы иногда проводить время. На твоих условиях, - женщина за рулем улыбнулась. Она любила, когда на ее условиях… за одним лишь исключением. – Я и выслушать могу. С кем ты там посралась… с мужем, с бабой со своей? - С «обеими», - Маша ответно усмехнулась. Но от мысли о бывшем семействе к горлу подкатил привычный болезненно-удушающий валун, который нельзя было проглотить по несколько часов, а то и дней. Она ощутила неприятный тремор в конечностях. Она больше не могла говорить. – Счастливо тебе, Рита-Маргарита, было реально хорошо, но звонить мне больше не нужно, - она съехала и с главной дороги, и с бессмысленного диалога. Если «подруга» перезвонит – будет смешно, если нет – останется в ее памяти уважаемым человеком. Маша остановилась у маленькой аптеки, находившейся прямо в жилом доме по соседству с Пятерочкой. Иногда вовремя свернуть во дворы было физической необходимостью. Благо было куда. Она посмотрела на время. До встречи имелось почти полтора часа. Она выехала раньше, с учетом пробок, и остановка была чревата опозданием, но она срочно нуждалась в баралгине. Обычной «упсой» уже было не обойтись. Она вышла из аптеки с пакетом лекарств, отчетливо напоминая себе дедушку, который пополнил месячный запас лекарств, для себя и своей бабушки. Она все еще прихрамывала. Уже менее заметно, но не менее ощутимо. Давнишняя травма последние три месяца радовала ее всеми возможными цветами и оттенками дискомфорта. С тех самых пор, как она снова потянула сухожилия, съезжая с квартиры свекрови. Она судорожно выковыривала таблетки из разных пачек. Обезболивающие, витамины, таблетки повышающие эластичность суставов. Глицин «для ума», который надо было рассасывать, она запила минералкой, вместе со всей остальной веселой кучкой. Спустя минуту женщина удовлетворенно откинулась на спинку водительского сидения, чуть отпустив ее назад. Сейчас все подействует. Главное не уснуть… и больше не пить. Никогда! Классическое обещание самому себе в качестве привета с большого бодуна. Она зевнула, не спеша прикурив сигарету, чувствуя, как по венам поплыл спасительный анальгетик. Сейчас все пройдет. Все пройдет… «Я хочу видеться не так…» Маша резко распахнула глаза, едва не затушив окурок в кулаке. Сердце ухнуло, а затем дало три лишних торопливых удара, словно завелся двигатель старых Жигулей. Причина ее несанкционированного «запоя» снова выдохнула ей эту фразу прямо в висок. Спокойно, близко, обволакивающе, слишком омерзительно и… слишком сладко, крепко удерживая ее за локоть. Она снова посмотрела время, по-быстрому выкидывая бычок в приоткрытое окно. Она задремала всего на несколько минут, которых оказалось более чем достаточно, чтобы опять вернуть ее в опостылевшую квартиру на Невском. Маша зло сцепила трясущиеся руки, чувствуя неминуемое приближение истерики. Интересно, что за вид психического расстройства она схлопотала? Это уже не просто невроз, это уже… Надо бы погуглить, нарочито сосредоточено размышляла она, всеми силами и всеми возможными шутками-прибаутками отвлекая себя от полнейшего «отслоения». С каждым разом ей становилось все труднее контролировать подобные приступы. По ночам она давала им волю, чтобы окончательно не съехать с катушек. Слезы в подушку, слезы в давно остывшей ванной, сидение до утра на кухне и созерцание какой-нибудь одной особо «любопытной» точки – все это было своеобразной разрядкой, спасающей ее от очередного идиотизма. Сложнее было днем, хотя работа и гора разных дел неплохо отвлекали. В выходные она старалась уделять все свое время Толику. Он делал вид, что понимает все то, что объяснили ему оба родителя-идиота. Мол, сынок, ты не переживай, мама с папой просто больше не будут жить вместе, но ничего особенно не изменится. «Конечно». Ты сможешь видеть папу, когда захочешь. Очередная родительская побасенка, которую вряд ли можно забыть и простить даже спустя годы. «Папу ты будешь видеть по выходным, да и то не по каждым, ведь он так много работает, да и новая баба. Он сам тебе объяснит, кто такая тетя Аня…» - да, так было бы честнее, но вряд ли понравилось бы мальчику больше. Хотя Маше и без того казалось, что он все понимает именно так, остро чувствуя родительскую ложь. Но он ничего не говорил и не спрашивал, продолжая жить так, как жил до этого, только в другой квартире и с частичным отсутствием некоторых членов привычной семьи. Ходил в школу, гулял с друзьями, рубился в компьютерные игры. «Не вздумай затевать с ним материнские разговоры по душам», - холодно кидал Игорь, вальяжно рассевшись в ее гостиной, с природным изяществом закидывая ногу на ногу. Ни дать ни взять Генрих Анжуйский, думала Маша, про себя усмехаясь своей недолгой, но достаточно пылкой в него влюбленности. В первые месяцы их «встречания» она действительно тащилась от его хамоватой самоуверенности, от мрачной, почти что отталкивающей харизмы. Базара нет, он был хорош для ее тогдашних весьма специфических вкусов на людей. «Ему это нахрен не надо. Во всяком случае, на данном этапе. Потом поговорим, каждый по отдельности. Ок? Ему надо привыкнуть, что мы больше не вместе…» «Не вздумай приводить при нем свою прошмандовку», - парировала Маша, внутренне соглашаясь с его сентенциями. «По душам» было действительно рано. Должно было пройти еще немного времени. «Даже не собирался», - выдержанно заявлял Игорь, крутя длинным пальцем у виска, как бы намекая бывшей жене на то, что в голове у нее малость не хватает. Ее мать была полностью права. Они были плохими родителями. Оба. И оба в тайне страдали от этого, даже примерно не представляя, как обоюдно решить эту проблему. Они должны были сделать это вместе, раз уж когда-то сделали ребенка, но у них не получалось. Хотя каждый из них солгал бы, сказав, что они даже не пытались. Пытались, и ни один раз. Но им противопоказано было создавать семью. Игорь любил себя и сына – в таком порядке. Маша любила только сына, и это была чистая правда, если не считать ее психологическую, на грани одержимости, зависимость от еще одного человека. «Пап, можно я возьму скейт?» - Толик довольно вдумчиво собирался к отцу, когда приходила его очередь проводить с сыном выходные, и Маша невольно замечала, как на надменном, вызывающе красивом лице мужа проступают следы горького осознания. Мальчик собирался к нему, как к чужому человеку, будто бы разом забыв, что там, в другом доме, его тоже ждут. Там осталась его комната, его вещи, его игрушки… «Бери, конечно», - сходу соглашался Игорь, как и подобало воскресному папе. «Хотя баба Галя тебе кое-что покруче прикупила», - игриво добавлял он, очаровательно подмигивая сыну, а тот мгновенно расплывался в довольной улыбке, набросившись на него с одним, повторяемым на разные лады вопросом: «пап, ну че, ну скажи?» Баба Галя. Маша отворачивалась, не зная ржать ей или плакать, или вцепиться в волосы руками и просто стоять так, пока под ней не разверзнется... ад. «Не балуйте шибко», - говорила она позже, когда они с мужем оставались наедине. «И давай там… поменьше колы и побольше компота». «Это к маме цу», - Игорь одаривал жену традиционной мальчишеской улыбкой, до сих пор притягательной, все еще напоминающей Маше о том, что она выходила за него не только для того, чтобы быть поближе к… «Кстати, привет тебе от нее», - в заключении бросал Игорь, забирая с собой ее… их ребенка. И она ревновала, злилась, что забирал, прекрасно понимая, что возненавидела бы его, если бы не делал этого, если бы просто отказался от своего сына. Маша сделала обильный глоток минералки, едва не поперхнувшись газом. Ее охватило какое-то совершенно неописуемое, неподъемное, невыносимое чувство вины и отчаяния. Она и ее жизнь буквально рассыпались на части. Дворец из песка, в котором она прожила двенадцать лет, с невероятной скоростью обрушился, погребая под собой веру, надежду и, собственно говоря, любовь. Видимо, песка оказалось слишком много для нее одной... «А ты на все готова, да? Чтобы не дать мне нормально жить?» - она буквально вырвала у Галины свою руку. «Зачем?.. За что?» - она задавала эти вопросы почти что бездумно, только затем, чтобы не задохнуться ядовитыми слезами. Она была в одном шаге до ненависти. В одном опасном шаге. И ей было страшно от того, что она не боялась ненавидеть. «Как далеко ты собираешься зайти, мне прям интересно?.. Трахаться – пожалуйста, устроить себе тайную жизнь у всех на виду – будьте любезны! – она сделала порывистый шаг вперед, чувствуя, что пятится назад, словно героиня бульварного романа. « А может, не тайную, а? Давай в Голландию съездим, я отпуск возьму. Поженимся как белые люди, там и ребеночка общего присмотрим... хотя есть же уже», - жестко процедила Маша, чувствуя, как ломается голос, если бы горлом пошла кровь, она вряд ли бы удивилась. Женщина напротив нее побелела. Удар попал в цель. Свекровь и невестка – вот они кто, и другим не станут. И на этот раз именно Маша провела черту. Она вышла в прихожую, чувствуя, что пошатывается. Желание сесть на пол и немного покачаться из стороны в сторону, оказалось весьма навязчивым. Она быстро обулась и зацепила с тумбочки собственный кошелек, который любила забыть именно там. Вещи. Как она будет их забирать? Маша не имела ни малейшего представления. Внутри и снаружи был вакуум. Кажется, она больше ни о чем не имела представления. «За что ты столько лет обижалась на меня?» - холодный и четкий, как капель, голос свекрови догнал ее уже у самого выхода. «За то, что я тебя отталкивала», - она ответила за невестку, и ответила блестяще. «А если бы я этого не делала?» Маша молчала, замерев у двери. Сама она не знала, что отвечать. «Ты всегда будешь такой…» - устало выдохнула Галина, прислонившись плечом к стене. «Какой?» - мрачно, но без вызова спросила Маша. «Как рыба об лед… пока не решишь, чего действительно хочешь», - просто ответила Галина, внимательно наблюдая за ней. «Потому что человек, который не знает, чего хочет – живет впустую…» - Обними меня, - тихо прошептала Маша, выезжая из хитросплетения московских дворов. Она опаздывала на встречу. Она уж как-нибудь. Она – это жизнь в пустоте. – Обними меня, - четко произнесла она, чувствуя, как отпускает боль. «Обними меня…» - ей тогда нужно было сказать только это, потому что только этого она в действительности и хотела.