Уж замуж невтерпеж

- В общем, съезди за Толиком, мать подольше останется, в огороде она чета там собирает, профессор я ебу, - бывший муж усмехнулся Маше в ухо, и она непроизвольно усмехнулась в ответ. Он никак не мог взять в толк, что все русские бабы к старости одинаковые, хоть профессор, хоть министр, хоть президент. Банки, внуки, передник в цветочек, кверхожопить на огороде, когда есть свободное от работы и дорогих духов время – это наша нежная натура, желание ишачить до самой смерти, как состояние души. - Банки какие-то закатывает, которые не жрет никто, в своем репертуаре, короче. - А сам чего? – наверное, раз в сороковой переспросила она. Перспектива проводить выходные на даче у свекрови казалась Маше стихийным бедствием. Землетрясение девять баллов. Альпинист сорвался. Расфуфыренная девица с бокалом ледяного шампанского в руке падает с яхты прямиком к стае давно не обедавших белых акул. – У тебя командировка только тридцатого. По ее губам пробежала легкая ухмылка. Они были в официальном разводе три месяца, но их командировки проходили по прежнему сценарию – она приезжает, он через пару дней уезжает и наоборот. Похоже, они все так же «идеально» подходили друг другу. - Мне подготовиться надо, - явно преодолевая приступ раздражения, почти по буквам выговорил Игорь. – Или ты думаешь, труханы в чемодан кинул и красавчик. Конечно, думаешь, ты меня когда в последний раз в командировку-то собирала, в первые полгода совместной, - он вдруг устало выдохнул. На обоих концах провода затянулось молчание. Оно не было гнетущим или неловким, они были слишком старинными друзьями, чтобы испытывать друг с другом даже некое подобие неловкости, оно просто было. Молчание. Кажется, она и вправду испортила ему жизнь, только лишь потому, что ей нравилось наблюдать за тем, как его мать собирается на работу, ей хотелось пить с ней кофе по утрам, ей хотелось возвращаться домой и чувствовать те самые «212». Очень хотелось. Не хотелось лишь одного – родного мужа. - У меня встреча в Мюнхене, а не в Саратове, - наконец закончил тот, более привычным для себя насмешливо-снисходительным тоном. - Расширяетесь? – поинтересовалась Маша, без какого-либо интереса. Просто надо было что-то сказать. Она разглядывала средней длины маникюр, цвета выдержанного бордо. - Того типа, - прохладно отбаярился муж, он редко когда делился успехом в делах вплоть до момента официальной вечеринки по поводу этого самого успеха. Здесь бывшая жена понимала его как никто другой, придерживаясь точно такой же жизненной позиции – не пиздеть раньше времени. - Ладненько, не пуха тебе, - традиционно пожелала она. - К черту. А ты хоть свежим воздухом подышишь, после этой Москвы. По лесу пошлендаешь, цветочки-листочки, икебаны свои пособираешь, тёрн твой невкусный попер, щас самая красотища, знаешь же, - Маша согласно покачала головой. Не надо было много труда, чтобы сманить ее на лоно природы. Самый конец лета, самая любимая ее пора на даче. К старости она непременно обзаведется похожим местечком, и на этот раз останется там на пмж. – Мать тебе мешать не будет, - Игорь основательно продолжал перечислять очевидные, по его мнению, плюсы. Маша поморщилась, как от свежесобранной клюквы. Если бы ее вообще там не было, Господи… Какая-то ее часть безумно хотела видеть… чувствовать рядом, слышать голос… какая-то ее часть исступленно скучала. Видимо та, что отвечала за фатальную деградацию Маши, как личности. Другая, более здравая, испытывала недвусмысленное презрение и к своей свекрови, и к ситуации в целом. Себя в данном случае она считала полностью правой. Вернее, очень грамотно убеждала себя в собственной правоте. Она не сделала ничего плохого, ни одним лишним «липким» взглядом, ни одним неуместным касанием не давала той женщине повода так о себе думать. Да, о ее влюбленности не трудно было догадаться, особенно человеку тридцать с лишним лет преподававшему в институте. Видная импозантная бабка была когда-то видной импозантной теткой, уж ей ли не наловиться на себе очарованных-околдованных студенческих взглядов. Мальчишки и девчонки, а так же их родители… да… Она сама сказала, что это норма, своего рода боевое студенческое крещение, более серьезное, более взрослое, чем в школе с любимыми химичками-математичками-англичанками, а потому более запоминающееся. Другой характер самого чувства, от которого ты умираешь и хочешь жить одновременно, вместе с болью, очарованием и последующим разочарованием приходит то, что называется взрослением. Окончательным. Всегда ли окончательным? Кто-то действительно выходит замуж за своих преподавателей, типичная история – профессор и его молоденькое вдохновение. С мужиками все проще. Всегда. А кто-то… Кто-то реализует свои девичьи грезы иначе, о да. Высшая степень безответственности и идиотизма. Пойти дальше по жизни со своим обожаемым профессором, в качестве ее невестки. Просто гениально, сука! «Я хочу видеться не так…» Не имела ли эта женщина права предложить ей то, что предложила? За столько-то лет терпения и понимания очевидного. «Ты не знаешь, чего хочешь… не знаешь, чего хочешь… не знаешь…» Эти слова до сих пор «переливами и перезвонами» звучали у Маши в голове. Распевали свою собственную, привередливую песню. Эти слова и подобные мысли ставили под угрозу ее самолюбование. И она впадала в ярость, как и всегда, когда что-то или кто-то угрожал ее единственной в жизни настоящей радости – самолюбованию. Она знала, что от бессонных ночей и слез в подушку постепенно перейдет к злости. Имела ли права та женщина хотеть другого… вообще, чего-то хотеть… имела ли она права слетать со своего пьедестала прямиком Маше под ноги… или же она должна была прожить ту самую жизнь, которую ее невестка самонадеянно определила для нее? Она была обязана «то» и обязана «это», но истинная проблема заключалась в том, что Маша толком не знала, что именно ей была обязана Галина Алексеевна. Чего она хотела от нее на самом деле, и какого рода чувства испытывала? Любовь? Возможно… вернее, да… любовь. Но какую? Она отчаянно боялась понять природу этого чувства. «Ты не знаешь, чего хочешь… не знаешь… не знаешь…» «Ты не имела права, и мне похуй на все остальное! Ты меня слышишь, слышишь?! Я хочу, чтобы ты меня слышала!» - ладонь с силой била по журнальному столику, порой вовсе переворачивая неустойчивую конструкцию на колесиках. Книжка, чашка с компотом, пепельница с горой окурков, телефон, ее жизнь – все летело к ебеням, но Маша даже не надеялась на то, что ее жизнь приземлится на мягкий бежевый ковер ее гостиной. Это привилегия яблочного компота и окурков. Ее жизнь разобьется вдребезги, потому что она сама позволит этому случиться. Уже позволяла. Она сошла с ума, она закончилась к тридцати трем годам. Вся Маша закончилась. «Из-за какой-то херни. Я не думал, что ты такая… никогда не думал…» - она буквально слышала тихий приятный баритон своего отца, искреннее радуясь, что сейчас его нет в живых. Да, радуясь. Он не должен был увидеть ее такой. И он не увидел, потому что Господь все же был на этом свете. Он не допустил. Хотя, может статься, с ней и не случилось бы такого, будь ее отец жив. Возможно, он сумел бы направить ее, не осудить, но образумить. Вернуть к привычным жизненным ценностям. Сколько Маша себя помнила, она всегда пыталась уклониться, стряхнуть с себя его железную ладонь, его волю, и ей это удавалось, потому что отец любил ее и боялся потерять. Она поняла его слишком поздно, лишь за несколько лет до его смерти. Как понимала теперь, что ей безумно не хватает его руки на своем плече, его несгибаемой воли… его прощения. Она твердо верила, что его присутствие в ее жизни могло бы сейчас что-то исправить. Не могла не верить. - Она и раньше-то не особо мешала, - Игорь тем временем продолжал повествование. – Это ты вечно, - он на мгновение утих, явно остановив себя от лишней на данный момент резкости, - как будто она тебе денег должна. А такая любовь была в институте, - беззлобно фыркнул он. - Ладно, Игорек, к маман твоей у меня нет никаких претензий, чтоб ты понимал, - она знала, что ведет себя странновато и он нуждается в некоторых пояснениях. Хотя бы приблизительных. – Я бывала резковата, она… ну ты знаешь, какая бывает она. Так что… дела житейские и давно минувших дней. Но и общаться я не горю желанием, избегаю общения, да, есть такое дело, но это никак не связано с какой-то личной неприязнью… - Окей, я ей так и передам. - Что ты ей передашь, придурок, - холодно выдавила из себя Маша, плохо скрывая раздражение и… испуг. - Ан нет, не умерла любовь-то, - Игорь добродушно расхохотался. - Вали давай в свою Германию, от греха подальше, театральный ты мой, - она мгновенно сменила тон на абсолютно позитивный, чертыхаясь на себя по первое число. Нет, так дело не пойдет. Она не проходила проверку на прочность. Самую вшивую, крохотуличную… да и не проверку вовсе, он просто пошутил. Вот так вот, легко и просто, как мог бы пошутить кто угодно. А она уже вышла из себя. И этот новый страх из ниоткуда, как будто они уже вовсю трахаются, живут этой жуткой, противоестественной, тайной жизнью, опустившись на самое дно. Ладони мгновенно стали липкими, все внутри свернулось прокисшим молоком, Маша почувствовала сильный приступ тошноты. - И заехай к нам, геймпад пацану забери, где-то у него в комнате валяется. Ключи-то не выкинула? С тебя станется. - Чего забрать? – Маша напряглась. Заезжать на Невский ей не хотелось почти так же сильно, как ехать к свекрови на выходные. - Джойстик для приставки, тьма ты кромешная, - вся интонация бывшего мужа закатила серо-голубые глаза с блядской поволокой. – Позвонишь ему, он тебе объяснит, где там надо искать. Лично я не нашел ни фига. Если и тебе не улыбнется, новый пусть в интернете заказывает, какой хочет, я оплачу. - Окей, - Маша снова кивнула непроницаемому экрану. Расходы на игрушки полностью принадлежали отцу ребенка. Как говорится, кто играет, тот и платит, а играли они вместе и с одинаковым усердием. - Бывай, - так же коротко бросил экс супруг и отключился. Надо признать, вне брака они стали общаться куда как терпимее. Маша поднялась с софы и медленно прошлась по комнате, скрестив руки на груди. Ну вот, теперь еще и на старую квартиру ехать, все одно к одному. Все прелести разведенной жизни. А что она, собственно, хотела? Никогда больше не видеть ее, никогда больше не переступать порога бывшего дома, богатое мотивацией, но весьма посредственное кинцо про «сильную и независимую». И что же нужно делать, чтобы избежать этой боли от каждого «прикосновения» к прошлому? Вычеркнуть из жизни сына его родную бабку? А может тогда и отца сразу? Если быть совсем конченой, то конечно, при таком раскладе можно все. Но Маша не была конченой. Что ж, хотя бы эта информация немного грела посиневшую от холода душу. Нужно пережить, нужно просто пережить. Время залечит, не быстро, нет, так не бывает, но залечит. Она долго вертела в руках телефон, прежде чем открыть нужный контакт. «Алексевна». Она всегда была записана именно так. С тех самых пор, как Маша впервые вбила ее номер в тогда еще кнопочный Самсунг. Она заворожено смотрела на отсутствующее фото, детально представляя на пустом месте лицо своей свекрови. Строгое, но с тем самым бабским огоньком, за который не жалко с разбегу сигануть с обрыва, стоит ей лишь попросить. Как же удручающе давно она записала ее номер. Вчера… она записала его будто бы вчера, и не было... не было всех этих напрасных лет между ними. - Да, - ответ более чем дружелюбный. Интонация, как кувалдой по голове, то есть вообще никакой интонации. Она это умела. - Здравствуйте, Галина Алексевна, - вы подумайте, она все еще очкует ее дурного настроения. Это уже рефлексы, мать их, собачьи повадки. Хозяйка не в духе и от этого на сердце скребут кошки. - Здравствуй, Маша. - Отвлекаю? - Говори. Сухость с другого конца заползала прямо Маше в горло. Она бросила взгляд на часы. Половина третьего. Халтурит. По скайпу объясняет какому-нибудь не шибко блещущему второкурснику принцип работы вискозиметра Энглера, и видимо, уже успела порядком подзаебаться. Последние несколько лет Галина бралась за репетиторство чаще обычного, хотя в силу возраста и уставала сильнее. - Мне нужно будет заехать к вам на квартиру, забрать джойстик, Толик просил. Я сама за ним приеду. - Я в курсе. В чем проблема? Ключи потеряла, возьми у Игоря… - Нет, не потеряла, просто предупредила, а то как-то… не очень удобно, - Господи, и накой черт она позвонила. С другой стороны, кто предупрежден, тот вооружен. Встреча будет не ласковая, теперь она знает это наверняка и включит привычный похуизм. Так будет проще потерпеть «любимую» денек другой. А там уж до следующего «раза в три месяца». И тот факт, что свекровь решила заново отстроить привычную Китайскую стену между ними – он только во благо. Видимо, она тоже это понимает. - Нет ничего неудобного, можешь приезжать, когда хочешь и забирать, что нужно, не трудись больше меня предупреждать. - Как угодно, - Маша иронично улыбнулась трубке. - Счастливо, - холодно бросила свекровь и отключилась. Маша глубоко выдохнула. Ну и семейка. Игоря ну никак не могли перепутать в роддоме, он был точнейшей копией своей матери, хотя та в порывах редких, но слезных материнских обид утверждала, что говенным характером он исключительно в батю.