Уж замуж невтерпеж

Она покорно проследовала за свекровью, которая немедленно отвернулась. Такое привычное «Машенька». Что сказать, это уменьшительно ласкательное и раньше слышалось Маше каким-то «саркастичным придыханием», а теперь… Теперь оно звучало почти что комично. - Как доехала? - С переменным. Оба голоса, будто бы из заднего прохода. Или ей кажется? Снова. Должно быть, ей всегда слишком много казалось, и она с характерным хрустом ломала себя об коленку, чтобы не верить. Не обмануться. Маша инстинктивно потерла нос, пытаясь отогнать удушливый, аллергичный запах. Флоксы. Она с детства ненавидела эти поздние цветы, что так пышно провожали уходящее лето. Бушующий аромат, который должен был «случиться» намного раньше, более уместный для начала или середины лета, когда все еще впереди. Он был похож на нее саму. Сильный, пафосный… опоздавший. Она смачно чихнула, едва успев прикрыть рот ладонью. - Будь здорова. Маша вздрогнула от неожиданности. Она уже пару минут как перестала наблюдать за удаляющейся от нее фигурой, в знакомом мятном кардигане. - Буйным цветом, - со светским равнодушием процедила она, все еще избегая взглядом задержавшуюся на пороге свекровь. - Многолетки, - коротко заметила та, прежде чем войти в дом. Маша рассеянно наблюдала, как легкий, ненавязчивый ветерок колышет белые и сиреневатые верхушки породистых, ухоженных цветов. «А чего ты, собственно, хотела? Чтобы она на шее у тебя повисла? Этот вариант вы как бы проехали… с твоей же подачи…» Многолетки. Маша устало выдохнула. Какое занятное определение. Наверное, она тоже была многолеткой. Каждый год цвела и отцветала в одно и тоже, положенное время, щедро разбрасывая вокруг себя семена сомнений и горькой неудовлетворенности всеми и вся, а в первую очередь самой собой. Она привычно уверенным шагом вошла в дом, чувствуя себя здесь совершенно чужой и не к месту. Инородное тело. Нежеланное. И как другие люди так живут? А главное – зачем? Какой во всем этом толк? Кому нужна эта хорошая мина при плохой игре? Маша разулась и прошла прямиком в ванную. Лицо горело, словно от сильной температуры. Она глянула на себя в зеркало, ожидая увидеть переспелую клубнику, в багровую крапинку, но увидела совершенно белое лицо, ну, разве что, с нежным сероватым отливом. Как говорится, краше в гроб кладут. Горло саднило то ли недавней простудой, то ли давней, запущенной тахикардией, а может быть, невыплеснутым «уничижительным» монологом. Она набрала в ладони ледяной воды и буквально окатила себя. Еще и еще раз. «Чтобы сохранить ребенку нормальную психику, нужно сохранить его отца и другую часть его семьи, которая важна не меньше, чем ты, а быть может, и больше. Плохая мина, проблема… Ты – это проблема. Для всех и для самой себя. И никто не обязан отвечать за твои исковерканные чувства… к кому не следует…» Минута самобичевания подействовала безотказно, впрочем, как и всегда. Маша знала в этом толк, не хуже Генриха III Французского. Плеть собственного «мысленного» изготовления обычно помогала ей раскаяться, как минимум, в двух смертных грехах. Гнев и гордыня. Она боролась с ними всю свою сознательную жизнь. Маша снова подняла глаза на зеркало, оттуда на нее взглянула «сильная и независимая» циничная баба, на четвертом десятке, отсиживающаяся в ванной, как прыщавенькая восьмиклассница, которая только что покурила. Осталось посидеть еще минут пятнадцать, избрызгать на себя половину освежителя, и можно выходить. Авось пронесет, и «мамка» не унюхает дешевый синий Бонд. Она еще раз вымыла руки и покинула свое убежище, аккуратно прикрыв за собой дверь. Слишком аккуратно. Господи, какой же стыд! Давно она не чувствовала себя такой тупой, если не сказать – ущербной. Но контролировать себя оказалось сложнее, чем ей изначально представлялось. Два дня на даче со свекровью. Звучит, блять. Остросюжетный «сосновский» триллер. Психологическое насилие, дисбаланс власти, слом личности, мокруха… - Обедать будешь? - крикнули ей из кухни. Маша нервно сглотнула. Видимо, избегать друг друга все же не получится, посему надо срочно заканчивать пиздострадания и брать себя в руки. Совершенно не нужно, чтобы свекровь видела бывшую невестку в разобранном состоянии. Бывшая невестка просто обязана быть на самом гребне волны. Молви «нет» сожалениям и уж тем более каким-то там недоделанным угрызениям совести. Держи лицо. Это ведь ты ушла. - Да, не отказалась бы, - как можно бодрее выдавила она из себя, даже примерно не представляя, каким образом пропихнет кусок в горло. Желудок со вчерашнего вечера завязался морским узлом, и, судя по всему, планировал оставаться в завязке на все выходные. – Только переоденусь. Маша непроизвольно скривилась. Все, что она говорила, звучало до крайности вымученно, но она ничего не могла с этим поделать. Слишком дискомфортно ей было… и больно… Переодеваться в их с Игорем комнате оказалось еще неприятнее. Воздух здесь был каким-то спертым, стены отсыревшими, а окна узкими, совершенно не пропускающими дневной свет. Маша огляделась, оценивая уровень собственных «галлюцинаций». Окна были вполне себе широкими, комната светлой и уютной, когда-то ее любимой в доме. Собственно, она и выбрала ее для спальни. И, как это ни парадоксально, ей не стали перечить. Надо сказать, что первые пару лет замужней жизни Маше редко в чем отказывали. Свекровь баловала ее, готовая смиренно выехать даже из собственной спальни, лишь бы «девочка» чувствовала себя как дома. Сейчас было странно об этом вспоминать и еще более странно отдавать этому должное, потому что за каждую Галинину уступку она заплатила трижды и с процентами, однако… Ее перло. И перло сильно. Пока она натягивала на себя бордовые спортивки и полосатую майку, оставленные здесь прошлым летом с условной пометкой «шляться на огороде», ее обуревало два противоречивых желания… одно дебильнее другого. Ей хотелось выйти на кухню, и, не теряя ни секунды, начать со свекровью долгий, откровенный разговор, так сказать – по душам. И второе желание – немедленно позвать Толика с гулянья, схватить его в охапку и дать по съебам, даже не пытаясь объяснить причину хозяйке дома. В итоге она причесалась, надела самую равнодушную свою улыбку, зачем-то брызнулась духами и вышла к свекрови в «полной» боевой готовности, вдруг почувствовав полнейшую апатию. В конце концов, ничего не длится вечно. Два дня. Это всего лишь сраные два дня. Не так уж и много для того, кто терпел двенадцать лет. Маша села на свое привычное место и после краткого обмена любезностями, полностью сосредоточилась на салате, по большей части состоящем из помидоров и всякой зелепухи. Что ж, приятно. Женщина, наливающая ей суп, предпочитала огурцы, но здесь не затесалось даже жопки этого замечательного овоща. Обед был приготовлен специально для нее. Любимый суп, любимый салат, относительно второго блюда и яблочного компота Маша даже не сомневалась. Вопреки ожиданиям разговор на кухне завязался практически сразу и оказался весьма бодрым. Обе они быстро собрались в присутствии друг друга, сделав вид, что ничего особенно не изменилось.Галина мастерски избегала ненужных расспросов и островатых углов, а ее невестка не видела смысла переключаться с воцарившегося «релаксфм». В принципе, только так они и могли сосуществовать. Аккуратный подбор слов, тотальный контроль над мимикой, движениями и даже голосом. Раньше они могли делать это долго… мучительно долго. Годами. Пока в один прекрасный момент Машу не накрывало. Сохранять интеллигентное достоинство имела право только одна из них, и невестка не без удовольствия предоставляла это право более почтенному возрасту. - Вы даете слишком много карманных денег, - сухо заключила Галина, убирая очередную тарелку в шкаф, и Маша судорожно ухватила нить повествования за кончик хвоста, успев оторвать взгляд от привычного созерцания, прежде чем свекровь повернулась к ней лицом. Мастер спорта по «любоваться, пока та не видит». Интересно, сумеет ли она когда-нибудь пропить это мастерство? Теперь уже совсем не нужное… Под ложечкой снова засосал вечно голодный червяк. Ненужное было нужно, и от этого нельзя было сбежать домой, в другой город, на другой континент. С этим нужно было учиться жить. - Не мы одни, Галина Алексевна, - Маша лукаво улыбнулась. Суть проблемы заключалась в том, что Толян частенько предпочитал бабусиным пирожкам чипсы и прочую дрянь, которую так уважают все подростки. И если от другой бабушки он просто получал за это пиздюлей, то здесь «давление» оказывалось непосредственно через родителей. Вернее сказать, через вынос их мозга. И Маша в который раз признавала, что методы ее мамы намного эффективней, ибо проблема решалась исключительно пиздюлями, ведь карманные деньги продолжали исправно даваться обеими сторонами. - Ну… я теперь «воскресная» бабушка, мне можно, - Галина тоже усмехнулась, но в ее глазах не было ни тени иронии. Это был упрек, который она не стала вуалировать продолжением фразы. Хоть каким-нибудь. Она хотела, чтобы его услышали, прекрасно зная, что ответа не последует. Да и что здесь можно ответить. Маша почувствовала, как по сердцу полоснули ржавым лезвием. Вот оно. Нужно было собраться с духом для нормального разговора. Они не выедут на обсуждениях штор, помидор, зимних заготовок, студентов одной и инженерных проектов другой. Не выехали уже в первый день. А сколько им еще предстоит общаться… - Как ты? Кто-то появился? Тяжелая, неприятная интонация… опять… снова слишком интимная, усилила шок от внезапных вопросов… такого плана. Маша округлила глаза, почувствовав дикую злость. Опять. Снова. - За три месяца? - А этого мало?.. Я думала, что ты ушла к кому-то. Сухой, першащий в чужом горле голос, словно мельхиоровая стружка. Таким она унижала на зачетах, таким валила на экзаменах. Ничего не изменилось и не изменится. Только «любимчики» будут разные. В голове гудело, орало и бомбило: «уйди от этой темы, будь хитрее, плюнь, не реагируй…» «Нет. Я ушла потому, что мы с вашим сыном совершенно разные люди. Спасибо за обед, посуду домою…» - Даже если и так, что это меняет? – голос разума мгновенно потонул в эмоциях. Она опять смотрела с вызовом, как в тот самый день, когда не получила за решение задачи заслуженное отлично. Ей манипулировали, ее высасывали до дна, а она снова и снова подставляла синеющее запястье под укус.