Уж замуж невтерпеж

Галина вышла на улицу, чтобы проводить внука и невестку. Толик покорно пришел в ее объятия, позволил расцеловать себя в обе щеки, ласково потрепать по макушке, а затем еще раз «финально» обнять, крепко прижимая к груди. Она скучала по нему, и он знал об этом. Воскресная бабушка в ней позволяла себе надеяться, что и он скучает не меньше. Хотя, конечно, пацан. Поймешь ли по ним в таком возрасте. По ним и по взрослым-то не особо поймешь… - Пока, бабуль, - он добродушно помахал ей рукой и стал ухечиваться на сидении рядом с водительским. - Пока, мой золотой, - она махнула ему в ответ, сдерживая в себе желание перекрестить машину. Она сделает это, но когда они отъедут. Не сказать, что она была шибко религиозной, но к старости появлялось. Желание все контролировать самой начало уступать место вере в божественное провидение. Видимо, от какой-то фатальной усталости. Пусть лучше будет некая длань, простертая над всей ее жизнью, способная спасти, сохранить и помиловать. - До свидания, Галина Алексеевна, - бодро проговорила Маша, внезапно вырисовываясь прямо перед ней. Галина внутренне поежилась. Судя по всему, ее невестушка была в отличном настроении. Ну еще бы, сваливает ведь наконец. Женщина горько усмехнулась про себя. Маша всегда любила уезжать от нее. Порой Галине казалось, что это единственное, что она искренне любила делать. - Счастливо, Маша, - холодно процедила она. – Не гони, - по привычке добавила она, имея ввиду Машин агрессивный стиль вождения, и «все», разумеется, об этом догадались, но машины губы растянулись в ироничной ухмылке. - Постараюсь, Галина Алексевна, - она вдруг рассмеялась своим обычным полуиздевательским смехом и обняла ее. Галина тихо выдохнула. В груди защемило, словно под сердцем прицепили хирургический зажим. Объятия были рваными, ладони, расположившиеся на ее спине, дрожали. Маша чмокнула ее в висок, прежде чем она успела что-то сказать, и быстро пошла к машине. Она в последний раз обернулась, садясь в Вольво. На ней были темные очки. Она всегда водила в темных очках. Если только на улице не было ливня, обильного снегопада и темного времени суток. Чувствительная сетчатка глаз. В Маше все было слишком чувствительным. И Галина была даже в какой-то степени рада, что не видит ее глаз. Она боялась их видеть. Но так же боялась, что за этими очками сейчас пишется «ненавижу, думать обо мне забудь». Лучше было не знать… ничего не знать. Галина еще какое-то время постояла на улице, просто смотря в даль, ей нужно было кое-что решить, а затем пошла на участок, чтобы заняться всеми теми делами, которыми занимаются, готовясь к длительному отъезду. Она не просидит здесь до конца недели, как планировала. Она уедет завтра. Не за ней. Нет. Ей просто нужно вернуться домой, в привычную городскую суету, здесь она взвоет волком… Господи, и зачем она распустила руки, зачем все эти признания спустя столько непонятных лет… «ей» непонятных. Маша ничего не знала, и теперь ее сложно было обвинять в том, что узнав, она никак не могла «усвоить материал». Галина и не обвиняла ее. Никогда, ни в чем. Только себя. Всегда. Она досыпала остатки сухого корма и выставила большую миску перед входом. Маша щедро кормила всех поджирающихся по чужим дворам котов, и Галина невольно переняла эту дурацкую привычку. У ребят были такие «тресни-морды», что их можно было не кормить целый сезон и с них бы не убыло, но ей нравилось, как они приходят по вечерам и хрустят за обе щеки, скрашивая ее одиночество. Нужно будет съездить за кормом, подумала она, наконец в удовольствие закуривая. С двором было покончено, а уж с домом завтра. Там и делать-то особо нечего. А котам она насыплет привычный таз и пускай обожрутся, насколько его там хватит. Она глубоко затянулась и достала из кармана телефон. Там было сообщение от Толика, пришедшее сорок минут назад. Телефон оказался на «без звука». Похоже, она решила перенять все Машины дурацкие привычки. Сообщение гласило: «ба, мы доехали. все ок» Галина прицокнула языком и удрученно покачала головой. Толик модно не любил большие буквы. Оставалось только надеяться, что в школьных диктантах он каким-то образом переступал через свою нелюбовь. «Хорошо. Как мама себя чувствует?» То, что помимо «хорошо», определенно было лишним, но она уже отправила, тут же закусив губу. С другой стороны, что такого ужасного? Маша ведь приехала больная и за это время ей стало только чуть-чуть полегче. Наверное, она имеет право… Господи. Галина ощутила мощное желание подняться с места, зайти в дом, заглянуть в зеркало и плюнуть в собственное отражение. Чисто шестнадцатилетняя дурочка, а не шестидесятилетняя бабка, доктор физико-математических наук. Она вдруг вспомнила себя в Машином возрасте и невольно усмехнулась. Та еще сучара. Не сука, не стерва, не-не, именно сучара. И наказание ей пришло совершенно справедливое. Как говорится – по мощам и елей. За гордыню все. За адскую, непомерную гордыню. Всю жизнь только о себе думала, и другим велела. А кто не желал, тот шел «нахуй». И больше о таком субъекте не воспоминалось. Как о первом муже. Она вычеркнула его из своей жизни, как неправильно написанную формулу – жестко и непримиримо, оставляя на листке рваные порезы. Что сказать, она всегда писала с сильным нажимом. Со вторым было иначе. Второй носил на руках и никогда не снимал, ни с рук, ни с загривка. И она любила его за это. Сильно и властно, как он того и хотел. Ценила ли она в нем какие-то другие качества, кроме желания ласкать каблук? Разумеется. Но не столь высоко. И так всегда, и так со всеми. Дома ли, на работе, в кругу друзей. Она хорошо умела прикинуться милой, славной, участливой Галочкой, чтобы подстроить определенного человека под себя. Незримый контроль над окружающими – как она любила это дело. Так любила, что теперь была наказана полнейшим бессилием. Сиди и кусай локти. И она сидела. И она кусала, чтобы не съехать с катушек. Ей потребовалось десять лет, чтобы понять, что ничего не дается просто так. Десять лет просранной впустую жизни. Маша. Что она в сущности такое? Набалованный, вспыльчивый ребенок, добрый, контактный, совестливый, но порой такой непослушный. Отшлепать по попе и поставить в угол. Порой она до неприятного сладко и детально видела это в своих фантазиях. Но их реальность была другой. Совершенно другой. Маша никогда ей не принадлежала, хотя и была все время рядом. Ну, почти все время… Она могла убегать в командировки, отсиживаться у матери или в собственной квартире, но она всегда возвращалась в семью. Галине же отчаянно хотелось верить, что к ней. Во время этих внеплановых побегов она металась по квартире, словно бешеная пума в клетке. И да, побеги всегда были внеплановыми, потому что, несмотря на свой «золотой» характер, Маша обычно терпела до последнего. Её терпела. Но Галине подчас было этого мало, и она переходила допустимые границы в своем желании вызвать Машину реакцию. Не дочернюю, нет. Признать этот мерзкий факт с первого раза, само собой, не получилось. И она жестко усугубила ситуацию. Маша начала отдаляться и сливаться из дома, а она бесновалась, не имея ни права, ни возможности удержать. Давить на сына в этом плане было бесполезно. Через пять лет совместной жизни он был заинтересован в их браке не больше чем его жена. Их пара расклеивалась, разваливалась на глазах, и Галина понимала, что склеивать их отношения ради того, чтобы держать эту женщину рядом с собой – так же бессмысленно, как и нелепо. Да и не могла она. Для этого она должна была стать им обоим хорошей матерью и воспринять свою невестку так, как подобает нормальной, адекватной свекрови, а как раз эта-то лопата и била ее по голове сильнее всего. В определенный, стрёмный момент она перестала чувствовать себя Машиной свекровью. И ничто, никакие психологические ухищрения, не помогали ей это исправить. Она долго и всерьез думала, что больна. Пока один человек не смог объяснить ей, что это не так. Но тогда стало не проще, а еще сложнее. Хуже. «Нормально)))» Ответ пришел уже с машинного телефона. И он глумился. Галина усмехнулась. Внучек. Святая простота. Чудо, а не ребенок. Она представила этот диалог. «Ма, бабушка спрашивает, как ты себя чувствуешь?» «Да что ты говоришь…» - она буквально видела это выражение лица и то, как нехорошо сужаются зеленые, с желтыми вкраплениями, глаза. Она не стала отвечать, а просто закурила еще одну сигарету и набрала номер. - Леонид Борисыч, приветствую. - Здравствуй, Галин. - Отвлекаю? - Говори. - В общем, я ей все рассказала и… все было. - Именно в такой последовательности? – она видела легкую усмешку под прокуренной фрейдовской бородой. - Нет, Леня, не в такой, - она нервно выпустила дым. - Понятно. Убежала? - Угу, как ветром сдуло, - она иронично покивала трубке. - Все правильно. Так и должно быть. - Правда что ли? - А ты чего сейчас хотела? Нежной идиллии? Что б она тебя потом в очередном биполярном приступе утюгом зашибла, все двенадцать лет тебе припомнив. Я миллион раз тебе говорил, не бойся, никакой психологической боли она тебе не причинит и душу из тебя тянуть не станет. Там не тот психотип вообще. Остынет и сама появится. А вот физически, тут надо бы опасаться, причем конкретно. Так что радуйся, что она хоть что-то о себе в этом плане соображает. Уехала и молодец. Пускай перекипает, сколько ей требуется для принятия адекватного решения. - А если она в этом «перекипает» постоянные отношения себе заведет? Так, знаешь, чисто из принципа, - Галина нервно усмехнулась. Именно такого развития сюжета она и ждала. - Может, - умиротворенно согласились на другом конце. – Но она в них долго не останется. Да и постоянными в том самом «классическом» понимании они не будут. А сама ты сейчас не пиши и не звони ей… без повода. И повод необходимый не выискивай. Отвлекись. Все, что ты на данный момент можешь предпринять – это лишить ее своей заинтересованности. А без нее она не в состоянии полноценно жить. Существовать по инерции разве что. - Я понимаю, - грустно согласилась Галина, глядя на клонимые ветром пышные флоксы. Скоро отцветут. Облетят. – Но мне бы не хотелось так, Леня. Я и так перед ней очень сильно виновата… - Манипулировать не хочешь? – с беззлобным сарказмом. – Отпусти ее, - твердо, почти что металлически. Он был отличным специалистом, но его человеческое, дружеское мнение Галина прекрасно знала и зачастую просила не помощи, а именно дружеского совета. - Не могу, - упавшим голосом выдохнула она. Ей бы так хотелось «мочь». - Как сама? – тон собеседника мгновенно смягчился до участливо-снисходительного. - Противно от себя. Вроде бабка уже старая, а все никак внутри не угомонится. И перед тобой вон опять стыдно, как в первый раз. - Примись у меня, как у гинеколога, раз психолога и сексолога вдруг стесняться начала. - Опять практикуешь, Леонид Борисыч? Давно не видал? - Давно не видал, и еще б столько же не видал, - знакомый тон утомившегося маркиза де Сада. Он был очарователен. Галина невольно улыбнулась. – Но ради тебя, Галина Алексевна, – приятный баритон усмехнулся. - Польщена-польщена… Они потрепались еще около часа. Чисто по-дружески, как ей и было необходимо. Повесив трубку, Галина поняла, что за этот час ни разу не вспомнила о Маше. Да, возможно, у нее получиться отвлечься. Скоро начало учебного года, скоро ее закрутит привычный темп жизни. Работа. И как говорила все та же Маша «полнейшее грузилово». Нет, думать о ней она, конечно, не перестанет. Но хотя бы не сойдет с ума от собственных навязчивых идей. Как там оно? «Лишить своей заинтересованности». Что ж… - -