Им обоим было тяжело. Невыносимо тяжело. И душевно, и физически. И каждый справлялся с этой болью по-разному. Северус пил вдали от учеников, уроков, планерок и… Минервы. А она сама помешалась на преподавательстве. Только и делала, что проверяла домашние работы, напрочь позабыв об извинениях. Но рано или поздно это должно было случиться. В их случае поздно. Очень.
Прошло три недели, но ощущение паршивости нагло отказывалось уходить, гордо восседая за столом идиотизма.
Весь бесконечный груз работы сказывался на Минерве не лучшим образом. Еë самочувствие ухудшалось с каждым днём, а в огромных глазах потух огонек жизни. Та Минерва, которая была с Северусом месяц назад, снова пряталась за бесформенными мантиями. На этот раз без всяких шляп и очков, но с пучком.
Пару раз ученики тонким намеком говорили Минерве о еë самочувствии, но все это было пропущено. Пару раз ученики ловили еë в коридорах Хогвартса, едва не теряющую сознание в купе с равновесием.
Так как доводить себя было некуда дальше, Минерва решила, что будет разумно сходить к Поппи. Это был, пожалуй, единственный человек, который мог без доли укора выслушать, посоветовать и отдать тебе ключик от твоих же тайн. Ей всегда нравилась Поппи, помнится, они даже дружили на каком-то курсе. Дружат до сих пор, но придерживаясь профессионализма.
Как только из Большого Зала начали выходить студенты после ужина, Минерва тоже поспешила уйти, направляясь к Больничному крылу.
— Поппи, добрый вечер, могу я войти? — мадам Помфри мило улыбается и кивает, продолжая заполнять какие-то бумаги.
— В общем, у меня к тебе есть одна просьба. Ты бы не могла меня осмотреть, а то я себя не очень хорошо чувствую. — Колдомедик мгновенно отрывается от стола и подходит к Минерве, уже успевшей сесть на кровать, плотно задернутую ширмами.
— Без проблем, у тебя есть какие-то подозрения? — она достает какие-то зелья и травы, а Минерва все-таки решается сказать о том, что мучает еë слишком долго.
— Мне кажется, я… Я беременна, — Минерва выпалила это, скорее, на автомате, от чего глаза мадам Помфри не могли скрыть удивления.
— Ладно, ложись на кровать.
Спустя минут 10, от силы 15, Минерва сидела, как в воду опущенная. Тому подтверждение ее подозрений.
— Да, Минерва, предположения будущей мамочки сбылись. Ты беременна! — в этот момент Поппи показалось, что она рада этому больше, чем Минерва.
— Что-то мне подсказывает, что ты не рада этому. Не планировали с его отцом? — Минерва медленно решалась на долготечный рассказ, пока Поппи задавала вопросы.
— Поппи, я тебе расскажу кое-что, но ты же знаешь, никаких раскрытых тайн? — после кивка колдомедика Минерва продолжила рассказ, начинающийся куда лучше, чем заканчивающийся.
— Вообщем, все началось ещё в 1974 году. С букета цветов, говорящих о признании в любви своим предназначением. Тогда он был на третьем курсе, и ни о чем не могло идти и речи. Затем он покинул Хогвартс на 10 лет, а я вышла замуж. Я знаю, что ты уже догадалась про то, что это Северус, но сделай, пожалуйста, лицо попроще, а то мне трудно сосредоточиться. — Мадам Помфри молча подняла челюсть с пола и продолжила слушать.
— И когда он вернулся, я не знала, что делать. Меня к нему безумно тянуло, но, ты можешь себе представить, мы поссорились в первый же день. Тогда он был пьян и обидел меня. Я ради приличия обижалась на него месяцев пять, но потом обида быстро растаяла. А потом… Потом была прекрасная ночь. Но я понятия не имею для кого она была такой. Той ночью я отвергла его сердце, жаждущее любви, я сказала, что не люблю его.
— И знаешь, Поппи, это, похоже, была самая вопиющая ложь, которую я когда-либо говорила. После той ночи прошло чуть больше 2 лет, и только охрана философского камня помогла нам осознать, как сильно мы любим друг друга. Как быстро мы без раздумий можем пожертвовать своей жизнью во имя любви. Помнишь ту страничку, которую ты забрала у Северуса? Именно на ней был написан способ, как его спасти, и я… Я, не думая ни секунды, сделала это. Даже если это могло стоить мне жизни.
— Ведь жизнь ничего не стоит без него, понимаешь? — Минерва сидела на узкой больничной кровати, поджав под себя ноги и сложив руки на животе, ещё не проглядывающемся.
— А потом он совершенно неожиданно предложил мне стать его женой. Я была ошеломлена, но до безумия хотела согласиться, хотя что-то во мне было против. Сейчас я понимаю. Он ненавидит детей. Раньше я думала, что это простая неприязнь к тем, кто не может понять его предмет. Но сейчас я чувствую, как его душу питает ненависть к каждому ученику. Я не знаю, что мне делать… — солёные слезы мягко спускались по еë щекам, а Минерва склонила голову, рассматривая узор на мантии.
— Может, ты всё не так поняла? Да, это звучит банально, но, может, он относится так к детям, потому что у него нет своих? В любом случае тебе нужно перестать плакать и взять себя в руки. Ну или побыть слабой ещё пару минут, а после все выяснить. Но не молчать, Минерва, слышишь? Ни в коем случае не молчать. — Поппи всегда умела поддержать. Этот случай не стал исключением.
— Ты можешь дать мне зелье против… Чтобы… Ты понимаешь. — В глазах мадам Помфри читался страх. Страх за не рожденного ребенка.
— Минерва, ты не думаешь, что совершаешь ошибку? Какой бы отец ни был у твоего ребенка, у него будет прекрасная мать. Иногда этого достаточно, ты не думаешь?
— Но я не хочу быть матерью-одиночкой, за спиной которой тянутся сплетни и ничтожные обсуждения. В любом случае, прежде чем сделать это, я тщательно все продумаю. — Быть может, Минерва сейчас от части врала. Но убедить Поппи все-таки получилось.
Получив желаемое, Минерва поспешила покинуть Больничное крыло, даже не заметив человека в черном, стоящего в нерешительности. Наверное, из-за этой самой нерешительности и случилось непоправимое.
***
Ночь бережно укутывала Хогвартс в своё пуховое одеяло. Но не все обитатели стремились уйти в царство Морфея.
Голова Минервы разрывалась от обилия мыслей, и она рьяно пыталась с этим справиться. Она не могла взвесить всë за и против. В голове была каша.
Ей отчаянно казалось, что все в этом мире будут глазеть на неë с призрением, если она решит оставить ребëнка. Но вот в чем вопрос. Будут ли взгляды лучше, если она сделает аборт? Черта с два.
Не было ничего плохого в том, что Северус являлся отцом этого лучика, зародившегося у Минервы под сердцем. И не было ничего плохого в том, что еë же сердце и разрывалось от любви к этому лучику. На секунду ей показалось, что она уже знает, кто родится, как она назовет малыша, на какой факультет поступит еë ребенок, ставший целым миром.
Она сидела на своей огромной кровати, скрестив ноги и поглаживая живот. Бутылек с зельем стоял совсем рядом. Стоило лишь протянуть руку. И все. Все проблемы решены, и она дальше продолжает жить в мире, где больше нет места ни любви, ни нежности, ни заботе, ни ласке. Есть только страдания, конца которых не видно даже на горизонте.
***
После того разговора, который Северус подслушал совершенно беспардонно, он не мог понять себя. Свои чувства, эмоции.
Единственное, в чем он был уверен — он не простит еë, если она убьет их ребенка. Ребенка, который еще не родился, но уже поселился в сердце зельевара рядом с матерью. С другой стороны, винить ее было не за что. Какая мать захочет такой жизни для своего ребенка? Какая мать захочет для своего ребенка отца, который терпеть не может детей? Северус не имел ни малейшего понятия, почему сейчас стоял возле еë дверей, аккуратно прислушиваясь к звукам по другую еë сторону. Почему он делал это, а не вышибал дверь с ноги, устраивая лекцию и одевая ей кольцо на палец. Ответа не было, ровно как и желания его искать.
Но когда Северус решительным движением открыл дверь, было уже поздно. На столе стоял пустой флакон, а на кровати расположилась Минерва, сложившая руки на животе и погрузившаяся в царство Морфея.
По крайней мере, так казалось Северусу на первый взгляд.
