Звёзды из кладезя бездны

~ XXXXIV ~

      Снег валит с самого утра. Рваные хлопья похожи на пух, что высыпался из надорванной детьми подушки. Морозно. Воздух чист до серебряного звона. Припудренные инеем ветки плачущей ивы сравнимы с причудливыми люстрами. Беспокойно. Лучи солнца скользят по окнам, расплавляя рисунки на остывшем за ночь стекле. Тоскливо. Одеяло мягко соскочило на пол. Растеклось, как магма, по деревянному полу. Острое лезвие солнечного света с жаром надрезало кожу лица. Айли нахмурилась. Накрыла дрогнувшие веки рукой, желая досмотреть внезапно оборвавшийся сон. Призрачное видение наполнено обманом и слезами. Во рту и сейчас привкус металла и крови. В чаще глухого леса она долго за кем-то гналась, но в итоге догнать так и не сумела. Вокруг неё рыхлая цепочка следов, которая в один миг просто обрывается. Он ушёл беззвучно, так же, как и появился в её жизни.       Айли пару раз взмахнула ресницами и попыталась сфокусировать внимание на молодом человеке, припавшим лбом к оконному стеклу. Фигура полная смятения. Пальцы нервно поглаживали бахрому на шторах. Чрезмерная худоба и желтоватое лицо — как отпечаток прошедшей болезни. Однако смущало Айли не это, Айли смущал взгляд. Глаза полные неосознанной пустоты. Она догадывалась, что в отличие от неё, у Бён Бэкхёна была очередная бессонная ночь. Пока она безмятежно спала, он думал — и мысли его были полны тревог.       – Как спалось? – поинтересовался он с неохотой, как будто ему совершенно неважно было услышать ответ.       – Вероятно, лучше, чем вам, – сипло отозвалась гостья и пригладила сбившуюся под телом простынь. – Я несколько раз просыпалась. Слышала, как вы ворочались.       – Не мог уснуть, – шаркая ногами по полу, он побрёл в сторону Айли, словно домашний питомец, которого ласково поманили пальцем. – Всего лишь нарушение биоритма. Я снова путаю рассвет и сумерки.       – Вас что-то беспокоит? – откатилась Айли в сторону, позволяя молодому человеку завалиться рядом.       – Меня беспокоила ты, – прошептал он сдавленно в подушку.       – Почему? – в горле её запершило, резко перестало хватать кислороду, как будто органы сдавили тисками.       – Ты же ко мне не привязалась, глупая? – перевернулся он на бок, кладя щёку на раскрытую девичью ладонь. Мягкий взгляд пробежался по молодому человеку, от Айли сложно было утаить, что он истощён: щёки впалые, а тело настолько лёгкое, что матрас даже не может принять его форму.       – Нет, – прошептала она — и он уловил в складках её губ затерявшуюся ложь.       – Как хорошо, – усмехнулся Бэкхён и прикрыл тяжёлые веки, – я ведь даже свою привязанность побороть не могу, а что бы я тогда делал с твоей?       – Вам нехорошо?       До сегодняшнего дня Айли видела Бён Бэкхёна злым, опасным, возбуждённым, но никогда рассеянно-грустным. Настроение молодого человека менялось с удивительной частотой. Обратная сторона его недуга. Засыпать одним человеком, а просыпаться — совершенно другим.       – Мне так же, как было вчера и как будет завтра. Мой удел всю жизнь пытаться обогнать стрелку наручных часов, – прищурившись, он начал всматриваться в чёрный потолок, как всматривается посетитель в хрустальный шар гадалки, пытаясь увидеть там то, что скрыто он взора проходимца. – Я не сильно напугал тебя вчера?       – Если хотите попросить прощение, то сейчас самое время, – улыбнулась Айли, осторожно прикасаясь подушечками пальцев к чужому шраму.       – Но я не чувствую себя виноватым, – так и не сумев разглядеть в непроглядной темени своё будущее, Бэкхён перевёл взгляд на Айли. Облизнув пересохшие губы, он пододвинулся к девушке ближе. Мягкое касание рукой затылка — и он уткнулся носом в её шею, с жадностью вдыхая аромат тёплого тела. Ему нравилась Бан Айли. Нравилась настолько сильно, что могла даже потеснить немое восхищение перед Бан Ёнгуком. Её маленькие ступни. Узкие бёдра. Тонкие кисти рук. Завитки волос на висках. Родинка под правым глазом. Впадинка между ключиц, в которой, как в колыбельной, лежал бусинкой подаренный братом кулон. И глаза. Глаза полные покорности и страха, как у маленького провинившегося перед матерью ребёнка. Когда-то и Бён Бэкхён имел такие же глаза.       – А что вы чувствуете?       – Что скоро это всё закончится, – накрылся он с головой одеялом.       – Я ни о чём не сожалею, – прошептала девушка. – Вы ведь к этому всё ведёте?       – Я не собираюсь строить с тобой отношения. Я не хочу ни с кем встречаться.       – Я знаю.       – Мне комфортно одному. Понимаешь?       – Понимаю.       – Люди переоценивают человеческую близость.       – Разве?       – Подчас только в одиночестве можно найти своё спасение.       До Айли долетел хруст одеяла. В один миг Бэкхён превратился в комок страха и неуверенности. Ему не хотелось произносить это вслух, но в доверии к Айли прятались последние крохи его человечности. Она этого не знала и не могла знать, но она была единственной с кем молодой человек когда-либо засыпал в одной кровати. Он боялся людей. Боялся даже таких безобидных и слабых, как Бан Айли. Все его новые знакомые страшились того, что будучи в бреду, он всадит им в нож в сердце, не догадываясь, что их опасения несравнимы с опасениями Бён Бэкхён. Это он боялся того, что это ему всадят нож в сердце.       – Удивительно, я до сих пор не могу понять, какой вы настоящий, – стянула девушка с него одеяло. – Бэкхён вчерашний отличается от того, каким я вижу его сейчас, а завтра он и подавно не сравниться ни с одним из тех, с кем я уже знакома.       – Если долго пить из мутной лужи, то вода даже в чистом источнике будет иметь схожий вкус.       – Расскажете мне? – приподнялась Айли на кровати, поправляя на теле футболку Бэкхёна, которая была великовата ей в плечах.       – О чём?       – О том, чем вы не делились ни с кем.       – Зачем это тебе?       – Это нужно вам, – склонилась она над молодым человеком. Всего пару месяцев назад её волосы могли бы ласково погладить его лицо, но сейчас они даже не могли его коснуться. В последнее время Айли всё чаще казалось, что с отрезанной косой она сбросила с себя груз ответственности. Теперь она не стремилась быть идеальной — и всё везде успевающей.       Обметавшие губы щипало. А ещё щипало глаза, и даже сердце, от которого Айли, как от куска рисового пирожка, отщипывала кусочки. Он не хотел бередить рану, которая в отличие от шрама на лице ещё временами кровоточила, но в первую очередь это нужно было Айли, а не ему. Девушка должна была раз и навсегда уяснить, почему они не могут быть вместе.       – Я сделал пару лет назад вазэктомию, – устремил он взгляд на Айли.       Глаза её расширились. Зрачок потемнел, как у напуганной в темноте кошки. Бэкхёну вдруг почудилось, что она сейчас расплачется, а потом в истерике начнёт бить его со всей силы, обвиняя в том, что он принял такое решение ни с кем не посоветовавшись.       – Что? – хрипло отозвалась она, со всей силы пытаясь вытолкнуть значение этого слова из сознания.       – У меня никогда не будет детей, Айли, – кончики губ приподнялись вверх, но улыбнуться у него так и не получилось. – Я не хочу плодить чудовищ.       – Зачем вы так? – задрожала женская губа. Челюсть заходила ходуном. Со стороны девушка напомнила щелкунчика способного сейчас расколоть скорлупу любого ореха.       – Вероятность, что у моих детей будет циклотимия, почти сто процентов, – ладони обхватили покрасневшее лицо и стёрли солёные дорожки слёз. – Ты глупышка, если вчера хоть на миг представила, что мы можем быть вместе. Забудь меня, как свой самый страшный сон.       – Вы... вы... – кулак с силой сжал ткань пижамной рубашки Бэкхёна.       – Это тяжело жить с депрессией перерастающей в гипертимию, – влажный лоб молодого человека коснулся сухого лба Айли. – Одного часа мне хватает, чтобы на смену желанию повеситься, пришло желание закатить самую весёлую вечеринку в городе.       – Но это ведь лечится? – хлюпнула девушка носом.       – Это не лечится, – погладил он её по волосам, укладывая голову на грудь. – Таблетки приносят только временное облегчение. Понимаешь, рецидивы настолько часты, что заболевание протекает практически беспрерывно. Действительность моя невыносима.       – И поэтому... поэтому... – измазала Айли своими слезами чужую пижаму.       – Я понял, что не могу обрекать на подобное кого-то ещё, – взгляд скользнул к женским пальцам, которые не переставая теребили пуговицу на планке его рубашки, – ведь если бы у меня был выбор, я бы предпочёл никогда не рождаться.       – Не говорите так.       – Ты ведь хочешь детей? Я знаю, что хочешь. Это живёт во всём твоём существе. Ты будешь самой лучшей матерью, Бан Айли. Ты будешь такой матерью, которой никогда не было у меня, – шёпот достиг уха, а потом и самого сердца. Сердца, которое рассыпалось на части в его руках.       – Зачем вы мне всё это рассказываете? – учащённо задышала она в мужскую шею. – Зачем?       – У моей матери было биполярное расстройство — и это был единственный подарок, который она мне сделала за всю свою жизнь. Представляешь, за всё время она ведь даже не купила мне ни одной, даже самой малюсенькой, шоколадки. Впервые я узнал его вкус в приюте.       – Хотите я подарю вам много очень много шоколада? – обхватила Айли его со всей силы, комкая на спине рубашку.       – Не нужно, – рассмеялся Бэкхён, – теперь у меня есть целый шоколадный завод. Правда, сколько бы не старались технологи, они не могут повторить послевкусие того самого шоколада.       – А какое оно было? Это послевкусие... – подняла на него девушка заплаканные глаза.       – Горьким, – улыбнулся он печально, но улыбка была наполнена теплом. – Шоколад был горьким, хотя настоятельницы уверяли меня, что он был приторно-сладким, настолько приторно-сладким, что я его вряд ли заслуживал.       – Почему вы оказались в приюте?       – Путь туда только один — нелюбовь. Знаешь, ведь даже дети, потерявшие родителей в какой-нибудь автокатастрофе, оказываются там только потому, что становятся неугодны родственникам, а те у кого нету и их попадают туда, потому что лишаются любви Божьей. Видишь, я выбил комбо. Моя мать, мои родственники и даже Господь Бог отказались от меня, – несколько раз моргнув, он попытался избавиться от картинки, представшей перед глазами. – А дело-то и было в каком-то ящике соджу...       – Ящике соджу? – повторила Айли, солёными от слёз губами.       – Я пребывал в горячке. Она сказала, что сходит за лекарствами, но в итоге я больше её не видел. Вместо неё в комнату ввалились два бугая, которые собирались то ли забрать меня на органы, то ли продать кому-нибудь арабскому шейху для утех. Не знаю, – пожал он плечами, – везунчик я или всё-таки нет, но грузовик, в котором перевозили моё тело, умудрился врезаться в патрульную машину. Быть может, именно с того момента я начал питать слабость к военной форме?       – А дальше? Что было дальше?       – После того, как мать лишили родительских прав, меня отправили прямиком в католический приют.       – Это было тяжело? – припала девушка ухом к размеренно бьющемуся сердцу — и такому холодному, что студило даже её красные щёки.       – Это было невыносимо. Я сбегал, но меня каждый раз возвращали. Снова и снова. Снова и снова. Снова и снова, – улыбнулся он, как улыбаются люди, когда вспоминают что-то хорошее, но Айли знала, что это иллюзия. Что мимика чужого лица давно перестала правильно реагировать на ситуации. – Монахини, окружающие меня, казались монстрами, страшнее того монстра, который рос внутри меня. Они, как и дети из приюта, считали, что в меня вселился дьявол. Резкая смена настроения их пугала. Я смеялся тогда, когда должен был плакать, а плакал тогда, когда должен был смеяться. Гнев и злость резко перетекали в прилив нежности и ласки. Мания величия превращалась в робость и забитость. Я путал понятие плохого и хорошего. По щелчку пальца из полного идиота мог превратиться в гения. Монашки не пытались унять мою душевную боль. Они не верили в диагнозы и медикаменты, они считали, что меня могут исцелить только молитвы...       – Вас наказывали?       – Они называли это по-другому, – попытался он накрутить на палец женскую прядь волос, которая постоянно соскальзывала. – Они говорили, что это Божий урок: господь терпел — и нам велел. На тот момент я был уверен, что несмотря на то, что монашки были строгими, они всегда были справедливыми...       – А сейчас?       – А сейчас мне кажется, что они были больными суками, – скривилось его лицо, после чего некрасивая складка морщин рассекла лоб.       – Что они делали? – встретилась Айли со стеклянными глазами.       – Били линейкой по ногам, до кровавых пяток, что я неделями не мог ходить. Обливали ледяной водой, чтобы остудить тело, жар которого был не виной очередной лихорадки, как они считали, а гневом самой преисподней. Не переставая в течение двадцати часов без остановки я читал псалтырь, а если всё-таки останавливался, они лишали меня воды и еды на несколько суток, – пальцы скользнули в волосы на чужом затылке. – Зимой меня привязывали к дереву в одной рубашке и заставляли просить милости божией и спасения прогнившей души. Пока джутовая верёвка протирала моё тело, я всё думал над тем, когда же я успел согрешить?       – Это ужасно. Неужели никто не в силах был вам тогда помочь?       – В один момент к нам пришёл пастырь, – рассказ его оборвался: язык онемел.       Айли почувствовала, как тело Бэкхёна натянулось под одеялом. Она не хотела его торопить, поэтому мягко погладила по спине.       – Не рассказывайте, если вам тяжело об этом вспоминать.       – От чего же? – усмехнулся молодой человек. – Мне стыдиться нечего, в отличие от пастыря.       – Что?       – Он казался всем хорошим человеком, дети и монашки были от него без ума... представляешь, одна его сладкая улыбка была поводом не замечать по утрам опилок в каше и гнилого мяса по праздникам. Он был тем ещё лицедеем. На протяжении нескольких лет тянул из приюта деньги в свой карман и на радостях поёбывал молоденьких послушниц. Но знаешь каким был самый страшный грех пастыря?       – Не уверена, что хочу услышать, – набежали на глаза Айли слёзы.       – Ему очень нравились маленькие мальчики, – Бэкхён прикрыл глаза и тяжело выдохнул.       – Он делал с вами что-то нехорошее?       – Не фантазируй слишком много, а то станет дурно, – со всей силы обнял он её, заставляя лопатки сойтись на спине. – В те времена я до безумия боялся тёмных и замкнутых помещений, меня и сейчас немного потряхивает, но я сумел проработать эту проблему со своим врачом... тогда же ничего страшнее колодца в жизни моей не было. Монашки любили его, как одну из форм наказания, но в один момент колодец стал моим спасением. Когда пастырь становился невыносим, а невыносим он был чаще всего по ночам, я бежал к старинному кладезю нашей церкви и просил Господа лишь об одном: чтобы тучи не затянули небо и чтобы звёзды не покинули меня. Я любил звёзды в то время, они единственные скрашивали моё одиночество.       – Но вы ведь смогли сбежать? Смогли ведь?       – Долгие пять лет вели меня к моему первому другу, – улыбнулся он широко, доставая из памяти сокровенные воспоминания. – Когда он захотел побить меня, я подумал, что он такой же, как все...       – Но? – поймала Айли его потеплевшие глаза.       – Он потрепал меня слегка... без явных следов и ссадин. Умудрился запустить не на бетонный пол, а прямиком в гору мешков муки. Я удивился. Ещё тогда в нём было столько скрытой мощи, что он спокойно мог бы разорвать пасть немейскому льву. В его силах было не оставить на мне живого места, но силой этой он пользоваться не хотел. Представляешь? Он стал первым человеком в моей жизни, который не пользовался дарованной ему властью.       – Он помог вам?       – У него очень доброе сердце. Самое доброе, которое я когда-либо встречал, – вздохнув, он виновато опустил глаза. – В какой-то момент я ведь и предательство Чонгю воспринял как своё личное. Сехун и его дядюшка помогали нам от чистого сердца. Она не заслуживала его доверия. Он ни разу не сделал ей ничего дурного. До сих пор не понимаю, почему она так поступила.       – Сердцу не прикажешь, – прошептала Айли, – всё дело в том, что она полюбила другого — и не имеет значения какой он человек, плохой или хороший.       – Тогда я, и правда, далёк от сути любви, – посмотрела он на неё растерянно, – ведь разве не должна она избавлять от страданий, а не наоборот?

***

      Благотворительные вечера — Боми никогда их не любила, а их участников всегда называла лицемерами. Даже ей далёкой от бизнеса не сложно было догадаться, что большинство фондов было создано для сокрытия махинаций: взяток, подкупа и вымогательства. Спасать больных онкологией детей, защищать редкие виды животных от вымирания или восстанавливать сгоревшие после пожаров леса в действительности никто не хотел. Местные дельцы желали только навариться на чужом горе, надевая трещащую по швам маску сочувствия. Вот и сегодня, прикрываясь именем её отца, вся корейская элита собралась для того, чтобы провернуть пару грязных делишек. Организованная под именем председателя Пака встреча была создана с целью не только помочь хоспису, но и почтить память покойного, который славился тем, что большую часть жизни помогал нуждающимся. По крайней мере, на эти слова был сделан упор и именно они кучеряво были выделены в буклете, который Боми сунули в холле.       В зале было холодно — и девушка терялась, не понимая виновата в этом система отопления или чужая фальшь. Слова соболезнования не приносили успокоения: они были полны трагизма, смешанного с яркими эмитентами, но при этом им недоставало ни капли искренности. С неохотой отвечая на объятия родственников, Боми стремилась не пересекаться с их глазами, полными любопытства, но не сожаления. Взгляд её то и дело терялся в причудливых стекляшках хрустальной люстры, которая плакала куда искренне, чем тётушка Чу, не любившая её отца — своего родного племянника — с самого рождения.       – Забавно, они все так тепло отзываются о председателе, когда даже не протянули ему руку помощи, после того, как Грин Плаза начала разваливаться, – усмехнулась Боми, выбирая направление в сторону самого дальнего ряда. Благотворительный аукцион был первым этапом вечера, после него шёл оркестровый концерт и ужин в дворцовом зале.       – Ты ведь в порядке? – бросила на неё взволнованный взгляд Айли.       – В полном, прошёл месяц — для меня это большой срок, – натянула девушка на плечи угольный палантин — цвет её траура, который на самом деле она уже давно не держала.       – Кому вообще пришла в голову идея устраивать вечер под именем твоего отца? – нахмурилась Юджин.       – Дядюшке и по совместительству основателю хосписа, которого отец хорошо спонсировал при открытии, пытаясь под благовидным предлогом перегнать часть денег из одной страны в другую без комиссии, – недовольно произнесла Боми. – Правда, это было настолько давно, что вряд ли сейчас кто-то об этом вспомнит.       – Поэтому он решил напомнить? – прошептала Айли.       – Пока с газетных заголовков не сходит имя председателя Пака, все стараются получить пользу от его смерти, – оглядев зал, Боми попыталась найти кого-нибудь из братьев, которым сегодня тоже от щедрой души насыпали много тёплых слов об отце. – Никто не знает, что случилось на самом деле. Все думают, это был инсульт. Я слышала, что Джинён постарался, чтобы имя отца не чернили в газетах.       – Неужели чувствует вину? – поинтересовалась Юджин, встречаясь с бледным лицом подруги, с которого вмиг сошла вся краска. Последнее время её всё чаще выворачивало наизнанку. Юджин настаивала на ещё одном тщательном обследовании, только вот, когда пришло время идти к врачу, на молодую госпожу Пак одна за другой обрушились страшные новости.       – Только если перед Боми, – тёплые ладони Джинёна опустились на плечи сестры и мягко их помассировали. – Не видели Мино? Никак не могу его отыскать. Пришли вместе, а когда дело дошло для обворожительного знакомства с внучкой министра финансов, отец ему мозги решил прочистить.       – Он тоже здесь? – удивилась Айли.       – Так это же по его части. Ну, с умным видом таращиться на пыльный антиквариат, – кивнул он на сцену, на которую бригада рабочих взгромождала невероятно огромных размеров вазу.       – Уж что-что, а в дорогих вещах семья Сон знает толк, – кивнула Боми. – У председателя в коллекции только подлинные предметы искусств. Даже наш отец никогда не был таким сильным ценителем прекрасного.       – Как ты себя чувствуешь? – с опаской перевёл молодой человек взгляд на сестру. – Я думал, что если дядюшка скажет ещё хоть слово о золотом сердце председателя, которое не удержал этот бренный мир, я скажу, что на самом деле его не выдержал офисный стул.       – Ты жестокий, – глянула на него Юджин через плечо.       – Да я самый душка в нашей семье, – ущипнул молодой человек себя за щёку. – Уже жалеешь, что отказалась быть женою председателя Грин Плаза?       – Компания теперь твоя? – полюбопытствовала Айли.       – Я слышала, что после того, как с налоговой дела будут улажены, брокеры пустят её с молотка, – отодвинув коленки, Юджин дала протиснуться молодому человеку на сводный рядом с ней стул. Ещё с начала вечера на горюющего сына Джинён мало походил. Чрезмерно улыбался, иногда пытался заигрывать с молоденькими девушками. Со стороны казалось, что он присутствует на вечере не для того, чтобы почтить память отца, а для того, чтобы найти новых приятелей. Буквально всё, начиная от небрежной укладки, заканчивая зелёными ботинками, говорило, что Джинён на очередной вечеринке, ничем не отличающейся от тех, что он устраивал у себя на вилле.       – Я собираюсь выкупить её, – широко улыбнулся младший Пак.       – На какие деньги? – покосилась на него Боми. – Как Чан, успел в тайне от семьи обзавестись парочкой оффшорных счетов?       – Если воспринимать бизнес как домашний бюджет, то и о заначках не стоит забывать, – рассмеялся Джинён. – Главное теперь, чтобы не заломили баснословную цену.       – Тогда сдалась ли она тебе? – хмыкнула сестра, сквозь мешковатое платье поглаживая округлившийся живот.       – Мне нужно её имя. Все ошибочно считают, что за успехом Грин Плаза стоит председатель Пак, купивший новое здание, заручившийся влиятельными акционерами, расширивший компанию до международного уровня, но если копнуть глубже, всё началось с маленькой часовой лавки нашего деда, который чинил часы японских оккупантов на выжженной войной земле, залитой красными солнцами. Смазывая шестерёнки, он плакал и надеялся, что когда-нибудь Корея станет свободной и красная площадь возле его дома снова покроется зеленью. Грин Плаза — тридцать лет унизительной бедности и ещё десять долгосрочных инвестиций, – уловив полный нерастраченной нежности жест сестры, Джинён положил поверх девичьей руки свою. – Это нужно для нового поколения. Я хочу сохранить историю.       – Значит, хочешь вернуться к самым истокам? – прямо посмотрела она на брата.       – Хочу, вода там всегда чистая, – кивнул Джинён.       – Надеюсь, ты не повторишь ошибку отца? – убрала Боми руку, разрешая брату с интересом исследовать её живот.       – Если что, у меня есть тот, кто направит меня на путь истинный. С такой замечательной сестрой мне ничего не грозит, – подмигнул он девушке.       – Даже не подмазывайся, – потянула его Боми за ухо. – Я знаю, что это ты слил информацию о том, что госпожа Ван моя мать.       – Пусти, – поддался молодой человек навстречу, пытаясь минимизировать боль. – Прости, я правда собирался сказать, но нужно было действовать незамедлительно. У отца столько подвязок было в СМИ, что никто до последнего не хотел публиковать эту информацию. Я вообще не понимаю, чему ты удивилась. Вы так часто пересекались с ней в обществе Воншика. Как можно было не заподозрить неладное? Вы же похожи, безумно.       – В любом случае прощения тебе нет, – фыркнула Боми.       – А ведь вы, и правда, похожи, – потёрла Юджин озадаченно подбородок, откидываясь на стул и спасая второе ухо молодого человека.       – Ты разговаривала с материю? – подняла Айли упавший с плеч подруги палантин, накрывая им её колени.       – Она пытается выстроить мост, но пока он напоминает тонкую соломинку, – разгладила она складки шерстяной ткани.       – Дай ей шанс, она старается, – погладила её по плечу Юджин.       – Она хочет чаще со мной встречаться, но я не ощущаю того же желания. Мне рядом с ней неловко — и поругать не могу, и нежность проявить. Мы виделись накануне. Ходили за покупками. Пытались подобрать мне какую-нибудь одежду. Мало того, что я была расстроена тем, что раздобрела, так ещё и её присутствие рядом не красило прогулку. Я была в смятении. Не знала, о чём говорить, да и вообще боялась наговорить лишнего. В итоге просто, как идиотка, молчала.       – Вы ещё всё наверстаете, – подхватила Айли её сжатые в замке руки. – Просто оставайся сама собой. Не пытайся нарочно понравиться. Ты чудесная такая, какая есть.       – Но лексику по возможности фильтруй и меньше матюкайся, – хохотнул Джинён, за что тут же получил прожигающий взгляд.       – Когда это я... – начала Боми, но была резко перебита.       – Воншик тоже здесь? – округлились глаза Юджин.       – Вот чёрт, – нахмурился Джинён, – надеюсь, дядюшка не устроит его линчевание на радость публике. Газеты до сих пор пестрят заголовками о том, что Ритейл-Групп поспособствовали краху Грин Плаза.       – Я скоро вернусь, – поднялась Боми с места, снова роняя палантин на пол.       – Неужели они собираются сойтись? – прошептал Джинён на ухо Юджин.       – Если бы мы только сами знали.       – Её положение теперь трудно скрывать. Много сплетен ходит. Все ждут, когда она объявит об этом официально, – глубокая складка морщин образовалась на лбу, когда он нахмурился.       – Это вызовет трудности, не так ли? – взволнованно спросила Айли.       – Вероятно, – кивнул Джинён, – даже если Воншик признает ребёнка, Боми найдут, в чём обвинить. Он ведь, надеюсь, не собирается убегать от ответственности? Ему же не надо устраивать тёмную?       – Только не говорить, что решил наконец-то взять на себя роль брата? – скрестила Юджин руки.       – Ты ранила меня в самое сердце, – театрально положил он руку на грудь. – Когда я был плохим братом?       – Похоже начинается... – заёрзала Айли на стуле, когда свет начал постепенно заглушаться. Она не собиралась ничего приобретать, потому что баснословных денег даже в руках никогда не держала, но ей было очень интересно посмотреть на то, на что их тратят другие.       – Всю свою жизнь? – скорчила Юджин рожицу молодому человеку.       – Не правда, – выставил он обиженно губу, – я делал за неё почти всю домашку и пресекал все порочащие её слухи по школе.       – Твои оценки были не лучше, чем у неё, – закатила девушка глаза. – К тому же после твоих разборок со всякой шпаной, слухов о ней начинало ходить ещё больше.       – Я вытаскивал её с пьяных вечеринок, – поднял он палец вверх.       – Естественно, было бы странно оставлять её в месте, куда ты сам её и притащил, – усмехнулась Юджин.       – Ты заноза, – покрутил он часы на запястье, после чего спрятал их под манжет.       – Как и ты.       – За это я тебя и люблю, – подняв глаза, Джинён проследил за тем, как ведущий аукциона застучал молотком по кафедре, призывая всех к тишине и вниманию. – Ты всегда была честной, не боясь, что об этом подумают другие.       – Откуда столько лирики в словах? – кашлянула Юджин в кулак, пытаясь спрятать улыбку.       – Многое переосмыслил, – снизил молодой человек голос до шёпота, когда с соседнего ряда на него шикнула тётушка Чу, последнее время из-за ревматизма выбирающаяся из своего поместья только по особым случаям: на похороны, свадьбы и аукционы, желая приобрести какую-нибудь причудливую и абсолютно бесполезную вещь для интерьера. Вот и расписанную популярной корейской художницей вазу она сейчас хотела до безумия, перебивая все ставки.       – А именно?       – Боми...       – М?       – Хуево ей пришлось.       – Тебе было не лучше.       – Я о том, что ей определённо было хуже всех, – бросил он взгляд на серьёзный профиль девушки.       – Тогда сделай так, чтобы это больше не повторилось, – улыбнулась Юджин уголком губ.       – Я могу доверять Воншику? – поинтересовался у неё Джинён. – Первую проверку он не очень-то прошёл. Даже если главная его цель была компания отца, не стоило так просто отказываться от Боми ей в угоду.       – Он не плохой человек, лично у меня он вызывает симпатию, – погладила Юджин пальцами губы. – В любом случае, последнее решение за ней. Думаю, Боми нужно время, чтобы понять, хочет ли она попробовать ещё раз. Проблема в том, что на протяжении всей жизни в ней не было постоянства, потому сейчас по ошибке она может принять истинное за ложное.       – Хорошо, тогда просто подождём, – согласился Джинён. – По определению «лучшее» — может быть только в единственном экземпляре. Ритейл-Групп это доказали. Теперь остаётся ожидать последнего удара. Захотят ли они окончательно стереть Грин Плаза в порошок?       – Ты невыносим, – с силой шлёпнула его Юджин ладонью в солнечное сплетение. – Так значит, вот к чему были все эти вопросы. Ты не заботишься о сестре. Ты просто прощупываешь почву, пытаясь понять собирается ли Ритейл-Групп добить Грин Плаза.       – Теперь я обязан мыслить как делец в душном зале заседаний, – расхохотался Джинён, резко накрывая ладонью рот, когда тётушка Чу бросила на него осуждающий взгляд. С замиранием сердца старушка ждала, когда в комнату внесут картину молодого и талантливого художника, работами которого она восхищалась, но вместо бурных аплодисментов услышала за спиной хрюкающие звуки своего племянника.       – Как бы твой корабль не пошёл ко дну при первом же плавании, – недоверчиво посмотрела на него Юджин. – Что ты вообще знаешь о бизнесе?       – Я знаю, что это сложный механизм, в основе которого стоят правильные связи, – подмигнул он девушке, после чего кивнул в сторону Боми, которая, стоя у стены, пыталась выгадать момент, чтобы подойти к Воншику, разговаривающему с компаньоном. – Брак с влиятельным человеком — это тоже вклад в общее дело.       – Только не говори, что собираешься жениться? – накрыв рукой губы, Юджин сдержала в себе желание рассмеяться.       – Ты снова выстрелила мне в самое сердце. Неужели ты думаешь, что я не гожусь для брака?       – Не годишься, – подтвердила девушка.       – Смотри, а то можешь пожалеть, – погрозил он ей пальцем, бросая взгляд на часы. – Кто знает, может через пару часов я уже буду окольцован.       – Шутишь?       – Приглядись повнимательнее, – выпятил молодой человек грудь, – рядом с тобой сидит самый завидный жених. Уверена, что не хочешь связать со мной жизнь пока у тебя есть такой шанс?       – Да тебя как лот нужно было, оказывается, выставлять, – толкнула его в плечо девушка.       Розовый клатч с шумом упал под ноги. Щёлкнув, золотая пасть выплюнула на паркет косметику. Персиковая помада со скоростью побежала подальше от хозяйки, но была грозно остановлена ботинком Джинёна.       – Боже... – вскрикнула рядом сидящая Айли, прикрывая рот ладошкой.       – Ты чего? – перевёл на неё взгляд молодой человек.       – Я... – дрожащие пальцы попытались собрать с пол распавшиеся предметы.       – Твою ж мать... – сипло отозвалась Юджин поддаваясь вперёд, чтобы разглядеть представленный ведущим лот. На мольберте в резной раме сидела обнажённая по грудь девушка с откусанной хурмой в руках — и эта девушка была никто иная, как Бан Айли.       – Это ещё что такое? – подпрыгнув с места, Джинён навис над соседним рядом, где разместились дальние родственники, которые редко выбирались в свет из-за почтенного возраста. – Тётушка Чу, я глубоко извиняюсь, – выхватив бинокль из старческих рук, молодой человек глянул в сторону выставленной картины.       – Айли, это ещё что такое? – испуганно прошептала Юджин.       – Я-я не имею понятия, – покрываясь румянцем, девушка закрыла руками лицо. – Точнее имею, но не ожидала увидеть подобное здесь.       – Надо же, а грудь-то у тебя всё-таки есть, – склонил молодой человек голову к плечу.       – Это проделки Мино? – с силой сжала Юджин руку в кулак, не понимая реакцию Айли и от этого не зная, как ей следует себя вести.       – Это он рисовал, – раскрывая пальцы веером, девушка снова глянула на полотно, на которое уже начали делать ставки.       – Ты давала ему разрешения на продажу? – изогнула бровь подруга.       – Вероятно, давала, – стыдливо опустила Айли глаза на руки, а потом решила пробежаться глазами по залу, – но теперь, кажется, жалею.       – Ты должен перебить ставку, – притянула Юджин молодого человека к себе за галстук, по пути закрывая ему глаза, чтобы он лишний раз не пялился на подругу.       – Чего? – удивился Джинён, одёргивая женскую ладонь. – Мне не нужна обнажённая Бан Айли в гостиной.       – Выкупай, – выхватила у него Юджин табличку с номером и подняла её над головой.       – Невероятно, пятьдесят миллионов вон от хорошенькой леди на последнем ряду, – радостно воскликнул ведущий, указывая молотком в сторону компании молодых людей. – Кто больше?       – Ты чего творишь? – возмутился Джинён.       – Только представь, что картина с Айли висит в гостиной у жирного и старого извращенца, который любит онанизм.       – Что? – наполнились глаза девушки слезами, представившим самый ужасный исход события.       – Я не хочу, чтобы Бан Ёнгук пришёл по мою душу, – на этот раз наполнились слезами глаза Джинёна. – Я слишком молод, чтобы умирать. Зачем ты вообще согласилась позировать пройдохе Мино? Да он же тебя тупо развёл.       – Шестьдесят миллионов вон от председателя Кима ценителя хорошей живописи...       – ...и нимфеток, – хохотнул Джинён, за что тут же получил рассерженный взгляд от подруги, которая настойчиво подняла его руку над головой.       – Так, девушка с задних рядов готова отдать семьдесят миллионов, – снова вернул ведущий взгляд на Юджин, как и гости, ощущая прилив адреналина, – а вот и госпожа Чу врывается в нашу дуэль и готова отдать уже восемьдесят миллионов.       – Тётушка, ну а вам-то зачем эта картина? – захныкал Джинён прижимая к груди номерок, который Юджин пыталась у него отнять.       – Высокое искусство, – приставила женщина бинокль к лицу. – Ты только посмотри на эту хурму в ней же всё сосредоточение чужого отчаяния.       – А вот ваш муж явно не на хурму, а на персики смотрит, – пробубнил молодой человек, сдаваясь и давая поднять табличку Юджин.       – Как же стыдно, – прошептала Айли, боясь приподнять глаза на оживившуюся публику, которая с интересом разглядывала первый настолько дорогой лот, прикидывая стоит ли ей вступить в игру.       – Не смущайся, это на самом деле красиво. Только вот я вряд ли готов отдать на это больше ста миллионов, которые мне позарез сейчас нужны, – руки попыталась разломать табличку, которая не переставая только гнулась.       – Сто пятьдесят миллионов, – воскликнул мужчина в строгом костюме, нацепляя на глаза очки.       – Если ты её не выкупишь, я перестану считать тебя другом, – шикнула Юджин в сторону молодого человека.       – С Айли лучше спрашивай, – загундел Джинён. – Зачем она вообще в таком виде позировала?       – Мино применил тайный приём обольщения, – снова попыталась отнять девушка у молодого человека табличку. – Перестань жмотиться, всю жизнь кому не попадя деньги одалживал, а для друга пожалел.       – Но они мне сейчас очень и очень нужны, – жалобно посмотрел Джинён на девушку.       – Двести миллионов, – подняла табличку жена конгрессмена.       – Двести пятьдесят, – попыталась сбить чужую цену жена сенатора, которая состояла с женой конгрессмена в вечном семейном конфликте.       – Где носит Боми? – оглядел Джинён зал. – У её бывшего денег не сосчитать: пусть помогает.       – Триста, – воскликнула Юджин, подпрыгивая на месте, чтобы молодой человек не дотянулся до неё.       – Принято, – кивнул ведущий, подмигнув девушке. – Есть ещё желающие разместить сей шедевр у себя в гостиной перед камином?       – Спасибо, но не нужно, – хлопнула Айли по щекам, чтобы прийти в себя, после чего поддалась навстречу к подруге и забрала у неё из рук табличку.       – Уверена? – бросил на неё Джинён полный надежды взгляд.       – Да, – кивнула девушка. – Это искусство, а в искусстве нет ничего дурного.       – Пятьсот миллионов вон, – поднял цену владелец промышленной компании.       На мгновение молоток ведущего чуть не выскользнул из рук, но вовремя был пойман в полёте. По залу прокатилась волна возбуждения. Айли сжала подол платья, уже мысленно представляя, что её обнажённый вид будет частью интерьера холостого взрослого мужчины, что выстроил свою империю, занимаясь производством автомобилей.       – Обалдеть, – выдавил из себя Джинён. – Не помню, чтобы этот чёрт настолько дорого продавал свои картины.       – Пятьсот миллионов вон раз, – стукнул лицитатор молотком по столу, – пятьсот миллионов вон два, – раздался второй удар. Публика приоткрыла рты, ожидая когда молоток ударится о стол третий раз. Мгновение — и по зал прокатился рокочущая трель. Люди взволнованно начали оглядываться, пытаясь понять откуда доносится звук, — и даже ведущий, на столе которого был взгромождён дисковый телефон, начал озираться по сторонам, пока не сообразил, что впервые за время аукциона кто-то решил воспользоваться возможностью остаться анонимным. Размещённая по центру камера передавала в облачное пространство всё, что происходило в зале, принимая ставки даже из-за границы. Смочив слюной пересохшее горло, мужчина поднял трубку и поднёс её к уху. Публика замерла в ожидании. Дамы приподнялись с места, поддаваясь в сторону ведущего и пытаясь услышать, что говорят на линии.       – Что такое? – запаниковала Айли.       – Кто-то хочет купить полотно через посредника, – удивился Джинён.       Трубка выпала из рук. Витиеватый провод зацепился за край стола, заставляя аппарат повиснуть в воздухе. Короткие гудки раздались из динамика.       – Ну сколько же, чего он молчит? – облизнула взволнованно тётушка Чу губы.       – Тридцать миллиардов сто десять миллионов и четыреста восемьдесят тысяч вон... с учётом косы, – сухо отозвался ведущий, – не знаю, что это значит, но полагаю, продано?       – Как? – снова уронила Айли клатч на пол.       – Сколько? – поднёс молодой человек к лицу пальцы, начав их загибать. – Похоже, не ту стезю я выбрал для заработка. Только не говорите, что все художники столько зарабатывают.       – Надеюсь, он не старый извращенец, – вздохнула Юджин, переводя взгляд на Айли. – Ты в порядке?       – Да, – заторможенно кивнула подруга.       – Что чувствуешь? Это ведь часть и твоей работы тоже.       – Облегчение, – опустила Айли взгляд на руки, сминающие юбку.       – Облегчение? – удивилась Юджин.       – Увидев картину, я сначала запаниковала, но сейчас осознаю, что Мино всё-таки смог...       – Смог что? – не поняла девушка.       – Он смог меня нарисовать.       – А с этим разве были какие-то проблемы?       – Были, – натянула Айли на лицо глупую улыбку. – Я должна его найти.       – Ты куда? – обиженно поджала Юджин губы, осознавая, что вторая подруга её бросает.       – Что с ней? – почесал Джинён макушку.       – Сама не знаю, – проводила её взглядом подруга.       – Ты меня чуть не обанкротила, – подтолкнул молодой человек девушку плечом.       – Прости, я не думала, что всё зайдёт настолько далеко, – виновато сложила она руки в молитвенном жесте.       – А вот до меня походу начало доходить, – хлопнул он себя по коленям и поднялся с места.       – А ты куда?       – Я догадываюсь, кто купил картину, – рассмеялся Джинён. – Если подумать, это в его стиле.       – Эй, – попыталась схватить его девушка за локоть, когда он ловко перепрыгнул через стулья.       – Не грусти, я скоро вернусь.       – И ты меня бросаешь?       – Разрешаю тебе купить что-нибудь не дороже пятидесяти миллионов вон, – всунул он ей свою табличку в руки.       – Зараза, я тебе это ещё припомню, – проворчала Юджин, стуча ногтями по пластику.       – Джин, – шёпотом позвал он девушку.       – М? – глянула на него она через плечо, поворачиваясь интуитивно, а не потому что молодой наследник её окликнул.       – Я ведь никогда не врал тебе.       – Что?       – Ты моя первая любовь, – широкая улыбка озарила лицо. – Школьное время, что я провёл в твоей компании, было самым счастливым в моей жизни. Не только Боми ты спасала от гнилого семейства Пак.       – Почему ты говоришь это сейчас? – он сбил её с толку своим признанием, Юджин ощутила томительную тоску в сердце.       – Просто понял, что никогда не говорил тебе спасибо, – взлохматил он волосы. – На самом деле причина почему Грин Плаза в итоге скоро станет моей кроется только в тебе.       – Во мне?       – Когда я предложил тебе встречаться, я был серьёзен, но в итоге получил отказ. Ты думала, что я дурачащийся старшеклассник, который водит малолетку вокруг носа. Однако я продолжал быть настойчивым. Настойчивым настолько, что подчас выводил тебя из себя. Помнишь тот день, день моего выпускного?       – Помню.       – Я много выпил, чтобы набраться храбрости и сказать: я люблю тебя, О Юджин, пожалуйста, дождись меня из армии, но в итоге струсил, увидев твоего отца.       – Зато ты не струсил предложить ему бутылку текилы, которую притащил за пазухой, – хохотнула девушка и поймала недовольный взгляд тётушки Чу.       – Он вечно был в разъездах, я не думал, что наткнусь на него, – заговорил молодой человек едва слышно.       – Он выгнал тебя, сказав, что если и залезать через окно к даме, то только с букетом цветов.       – Я усвоил этот урок на всю жизнь, – усмехнулся Джинён. – Тогда ты сказала, что я слишком беззаботный — и это мой главный недостаток. Во мне есть потенциал, но моя праздность никогда не сделает меня главным наследником. Ты помнишь, что я ляпнул потом?       Юджин нахмурилась, пытаясь плоскогубцами вытащить воспоминания из своей головы.       – Я сказал, что как только Грин Плаза станет моей я непременно попрошу твоей руки у отца. Ты снова решила, что я шучу, не так ли?       – Невероятно, – прошептала Юджин. – Значит, всё было настолько серьёзно?       – Во мне больше серьёзности, чем ты думаешь, – покрутил он часы на запястье.       – Теперь хочешь перейти к последнему этапу?       – Прости, – неловко потёр он шею. – Шло время — и цели изменились.       – Значит, хочешь попросить руки у кого-то другого? – тепло улыбнулась Юджин.       – Вероятно, хочу попробовать, – пожал он плечами.       – Смотри: в этот раз без текилы.       – А это как получится, – рассмеялся он, получая от тётушки Чу буклетом по мягкому месту.       Воншик, наблюдающий за Боми с самого начала вечера, видел, как она поднялась со своего места и неторопливым шагом направилась к нему навстречу. Правда уединение найти им так и не посчастливилось: в самый неподходящий момент, дорогу ей перегородил директор Хван, пожелавший вытащить мужчину в молчаливый холл. Когда минутная стрелка отсчитала на часах четверть часа и когда стоять на каблуках уже не было сил, Боми вышла следом, в надежде оборвать поскорее деловую беседу. Она помнила, что Воншик не любит, когда его прерывают во время разговоров, но сейчас ей казалось, что дела её намного важнее, чем дела какого-то директор Хвана.       – Лимбоми, рад видеть тебя в добром здравии, – усмехнулся мужчина, оглядывая девушку и заостряя внимание на её животе, округлость которого было возможно заметить, если хорошо присмотреться. От многих гостей не утаилось, что госпожа Пак перестала быть тонкой, как тростинка. На её бледном лице сильнее всего сказались изменения. Круглые щёчки стали словно спелые персики. Но никто не считал это недостатком. Боми всё ещё оставалась красивой — ей всё ещё восхищались и ей всё ещё завидовали. Ведь Боми имела не только совершенную внешность, Боми умудрилась отхватить себе самого завидного мужчину, который долгое время, как Сан-Эльмо, оставался неприступным. В высших кругах ходили слухи о том, что девушка пребывает в интересном положении, поэтому все делали ставки сойдётся ли она снова с бывшим мужем или отсудит у него внушительный пакет акций Ритейл-Групп.       – Вы тоже неплохо выглядите, – натянула девушка на лицо улыбку, инстинктивно закрывая ладошками живот, на который слишком открыто пялились, тем самым доставляя ей дискомфорт.       – Приношу свои соболезнования, – схватил мужчина руки Боми, сжимая их со всей силы.       – Не стоит, – сморщилась девушка от отвращения и боли в пальцах.       – Председатель Пак был таким молодым, – как конь в сбруе, покачал он головой. – Думаю, он пожелал бы взять реванш у председателя Кима.       – Догадки строить теперь уже бессмысленно, – сделал Воншик шаг вперёд, заставляя компаньона отпустить руку бывшей жены, выражение лица которой говорило, что ещё чуть-чуть — и она может зайтись в ругательствах.       – Неужели вы сблизились на фоне горя? – усмехнулся директор Хван. – Решили попробовать снова? О вас столько забавных слухов ходит.       – Серьёзно? – дёрнулся глаз Боми. К сожалению, попытка занять руки закатыванием рукава, который всё время спускался к костяшкам пальцев, никак не мог увенчаться успехом. Девичья ладонь так и чесалась, чтобы залепить самодовольному лицу пощёчину.       – Говорят, всё было фальшивым в браке, но стало настоящим после развода.       – Неужели кому-то есть до этого дело? – фыркнула Боми. – Знаете, если бы языком не чесали всякие мер...       – Давай, договорим при следующей встрече, – перебил Воншик девушку.       – Как скажешь, – согласился мужчина и вежливо склонился перед компаньоном.       Звуком удаляющихся каблуков наполнился холл.       – Как ты только терпишь этого уебана?       – Лимбоми, ты же леди, – бросил Воншик на неё недовольный взгляд.       – Да что не так-то?       – Просто забудь, – стянул он очки и помассировал переносицу.       – Ты снова сердишься, а я ведь даже ещё ничего не сделала.       – Я не сержусь.       – Но ты ведь тоже считаешь его редкостной мразотой? Зачем ты вообще ведёшь с ним какие-либо дела?       – Это бизнес, – сухо отозвался мужчина, – не имеет значения насколько он плохой или хороший, главное, что он не последний человек в стране.       – Да он тебя кинет при первом удачном случае, – указала Боми рукой на дверь, где скрылся мужчина.       – Для этого у меня есть штат аналитиков, вряд ли мнение одной ничего не смыслящей в бизнесе девушки сыграет большую роль.       – Чурбан, – развернулась Боми на пятках, понимая, что Воншик убил всякое желание с ним разговаривать.       – Постой, – мягко придержал он её за локоть. – Я не пытался тебя обидеть.       – Поздно: уже обидел.       – Я просто хотел сказать, что каждый из нас должен оставаться на своих местах.       – Ты должен делать вид, что всё знаешь, а я изображать вид идиотки?       – Бесполезно с тобой разговаривать, когда у тебя скачут гормоны, – рука ласково прошлась от женского локтя к кисти и перехватила пальцы.       – Мои гормоны тут не причём, я всегда была такой.       – Ядовитой? – улыбнулся Воншик.       – Спасибо, что подобрал самое подходящее слово, – передразнила его девушка. Смотря на переплетённую с мужчиной руку, — мысль, что нужно её одёрнуть, так и не пришла в голову. – Что ты потерял на благотворительном вечере моего отца? Радость скорой победы? Я видела, как подпрыгнули акции твоей компании. Теперь её общая стоимость равна трёмстам пятидесяти миллионам долларов. Имя бренда сто пятьдесят миллиардов — и это двадцать пятое место в мире.       – Я здесь, потому что волновался.       – Не верю, – буркнула Боми себе под нос, опуская взгляд на лакированные туфли, которые жутко давили на пальчики.       – Зачем носишь такую неудобную обувь, – проследил он за взглядом бывшей жены. – Присядем куда-нибудь?       – Тебе не нужно было приходить, – прошептала Боми, – и волноваться тоже не нужно было.       – Ты носишь моего ребёнка, теперь я за тебя в ответе, – не сдержавшись, ладонь его опустилась на округлившийся живот. В один миг холодные глаза наполнились теплом — Боми поразила чужая перемена настроения. Ей хотелось, чтобы он так же менялся, когда видит её лицо, а не её живот.       – В том то и дело, что ты делаешь это только из-за ребёнка. Это давит на меня, я ощущаю неловкость, – снова затеребив рукав, Боми бросила на мужчину взгляд из-под дрожащих ресниц. – Я чувствую вину, что обременяю тебя. Уверена у тебя всё расписано на много лет вперёд, и ребёнок от меня точно не был в твоих планах.       – В этом нет твоей вины, – погладил Воншик живот самыми кончиками пальцев. – Да, я не планировал ребёнка. Вообще. Никогда. Понимаешь? Ни от тебя, ни от кого-либо другого. Но при этом, когда мужчина ложится в постель с женщиной, он должен думать, к чему это может привести.       – Хочешь сказать, что ты думал?       – Глупо было бы отрицать подобное, – усмехнулся бизнесмен.       – Правда думал? – загорелись глаза Боми.       – Допускал вероятность.       – Честное-пречестное? А о чём ещё думал? – повиснув на мужской руке, девушка заглянула в растерявшиеся глаза.       – О том, что если ребёнок возьмёт твой характер, я точно сойду с ума.       – А о том, что он будет красивый? – скомкала Боми под пальцами ткань на пиджаке Воншика. – Я вот об этом постоянно думаю.       – И об этом тоже думал, – отвлёкшись на вибрирующий телефон, он распахнул пиджак, залезая во внутренний карман.       – А кого ты хочешь мальчика или девочку? – захлопала Боми ресницами.       – И мальчика, и девочку.       – Чего? – поджала губы девушка.       – Всё покажется божьим благословением, если пойдёт не в тебя, – на экране вспыхнуло имя председателя Кима. – Я должен поговорить с отцом, возвращайся в зал.       – А ты?       – Это надолго, если я не вернусь, то меня вызвали в офис.       – Воншик, – поймала она его за рукав пиджака. – У меня есть просьба. Если подумать, я ведь тебя никогда и ни о чём не просила, поэтому я надеюсь, что ты её выполнишь.       – Просьба?       – Не поглощай Грин Плаза, – тяжело сглотнула девушка, – оставь её Джинёну.       – Джинён собирается её выкупить? – бросил он на неё взгляд. – Так слухи правдивы?       – В любом случае, – дрогнул женский голос. Не умеющая просить о помощи, Боми начала теребить край платья, – сделай это для меня, если я тебе хоть немного нравлюсь.       – Лимбоми, дело не в симпатии, – нахмурился мужчина. – Дело в будущем моей компании, от которой теперь зависят и будущее нашего с тобой ребёнка то же.       – Если исполнишь мою просьбу, то я вернусь к тебе.       – Вернёшься? – удивился мужчина, первые секунды понимая контекст не в том смысле, который в него вкладывала Боми.       – До родов и первое время после, я буду под твоим присмотром, как ты того и хотел. На самом деле это не такая уж плохая идея. Она выгодна для всех. Я буду всегда в поле твоего зрения, а мне будет как нельзя кстати полезна помощь твоей матушки. Не уверена, что справлюсь одна. Я могу пожить в твоём доме.       – Я подумаю, – покрутив телефон в руках, бизнесмен бросил на девушку строгий взгляд.       Как только Боми рассталась с Воншиком, она осталась в холле наедине со своими мыслями. Присела на первую попавшуюся софу, сняла туфли и вытянула ноги. Размышления о бывшем муже утянули её глубоко в себя, пока она не почувствовала запах гари и не увидела вываливающихся из зала людей. Знакомое чувство опасности подступило к горлу, отзываясь рвотными порывами, — дежавю.       Небо наседало на лес и растворялось в тоскливой серости. Наплывшие облака водили вокруг полной луны ритуальные танцы. Рваный сгусток дыма — и лёгкие Джинёна заполнились удушающим ядом. В попытке разогнать плотную массу он взмахнул рукой. Всё сливалось в белёсой дымке. Туман, появившийся результате морозного воздуха, соприкоснувшегося с потеплевшей землёй, смешался в горьким табаком Бэкхёна.       – Зачем травишь себя? – потёр Джинён плечи, в попытке разогреть — выйти на улицу без верхней одежды оказалось дурацкой затеей.       – Чтобы раньше подохнуть, – облизнул Бэкхён губы. – Пытаюсь ускорить процесс.       – Что это? Ты содрал со стены план здания? – кивнул молодой человек на карту, скрученную в тугую трубку в чужих руках. – Зачем он тебе?       – Пока сидел на аукционе стало скучно: решил подробнее изучить, – усмехнулся преступник.       – Интересно?       – Очень, – затянулся молодой человек, выпуская едкий дым, – и я сейчас на полном серьёзе. Ты слышал легенду о том, что в этом здании когда-то жила сама Докхе?       – Последняя принцесса Кореи, которую свели с ума придворные отца?       – Говорят, есть здесь комната, похожая на домашний театр, где её часто запирали, – понизил Бэкхён голос до шёпота.       – Решил поохотиться на призраков?       – Было бы любопытно взглянуть хоть одним глазком. Принцессу я вряд ли встречу, но... кто знает, что прячут за собой потайные комнаты, – Бэкхён выпустил дым носом.       – Ну и надымил ты тут всё-таки, дышать нечем, – прокашлялся молодой человек в кулак. – Хуже чем в курилке. Неужели ты один постарался? – кивнул он на пачку, лежащую на выступе балкона.       – Угощайся, отменный косяк — головную боль как рукой снимает, – взгляд упал на медленно рассыпающуюся в руке сигарету.       – А я-то думаю чего запах не табачный, – косо глянул Джинён на самодельные косяки.       – Тибетские монахи самолично скручивали, ища на Кайласе просвещения.       – Поди уже после первой затяжки находили свой дзен, – усмехнулся собеседник.       – С каких пор ты стал таким ханжой? – оглядел он молодого человека. – Неужели дело в Грин Плаза? Только не расстраивай меня и не говори, что эре вечеринок Джинёна пришлось закатиться. Ты ведь не возомнил себя бизнесменом?       – Я хотел попросить тебя об одолжении, – лицо, спрятав улыбку в прямой линии рта, резко переменилось: стало серьёзным.       – Денег не дам, – отрезал преступник, туша окурок о гранитный камень.       – Ну, Бэк, ну миленький...       – Не заставляй меня избавляться от плотного ужина, – демонстративно высунул Бэкхён язык.       – Очень надо, – щёлкнул он пальцами, – при первой же возможности отдам с процентами.       – Ты же знаешь, я никогда не вкладываю деньги в то, что не несёт за собой прибыли, – пожал он плечами.       – Грин Плаза начнёт приносить прибыль, – голос был пропитан уверенностью.       – Хочешь дам прогноз? – бросил Бэкхён взгляд на мостовую, по которой клубился ночной туман.       – Два года? – загорелся энтузиазмом молодого человека.       – Минимум пятнадцать лет, чтобы приблизиться хотя бы к половине прежнего оборота, – сухо отозвался друг.       – Ты серьёзно? – вылупил глаза Джинён.       – Я никогда не ошибаюсь, – вздохнул преступник. – Какую бы ты стратегию не выбрал и какую бы гениальную команду не подобрал — это самый благоприятный исход.       – А самый неблагоприятный? – нахмурился молодой человек.       – Ты прогоришь через год.       – Хорошего ты обо мне мнения, – обиделся друг.       – Смирись.       – Не хочу.       – Все Паки такие упрямцы, – покачал Бэкхён головой. – Разве разорение отца — не была твоей главной целью жизни? Зачем тебе сейчас понадобились эти городские руины с трупами?       – Может я хочу теперь там иметь свой дом, – стукнул Джинён себя в грудь.       – И на кой чёрт ты тогда всё разрушил, раз собирался заселяться?       – Хотел сделать евроремонт.       – Не имея денег? – закатил глаза преступник.       – У меня есть деньги, – возмутился Джинён. – Правда, есть.       – Тогда зачем тебе мои?       – У Воншика их больше.       – Он хочет поглотить Грин Плаза? – предугадал Бэкхён дальнейшее действие компаньона.       – Оставлять ядовитую змею недобитой — упущение.       – И то верно, – согласился молодой человек.       – Ладно, значит, денег ты своему другу не хочешь одолжить?       – Не хочу.       – А будущему родственнику?       – Кому? – зевнул Бэкхён, не собираясь прикрывать рот.       – Я собираюсь жениться на Чонгю.       – Чего ты собираешься сделать? – ошарашенно уставился он на молодого человека, давясь собственной слюной.       – Жениться.       – Ты больной?       – Очень даже здоровый. Хоть сейчас в космос отправляй. Могу тебе даже справку принести.       – Ты же не хочешь сказать, что эта ненормальная тебе нравится?       – Я её люблю.       – Дурак что ли?       – Очень даже умный.       – Тем более денег не дам, – покачал головой Бэкхён. – Что я там говорил про самый худший исход событий? Год? Забудь. Три месяца. Три месяца — и ты погоришь с этой ненормальной.       – Бэк, я ведь сейчас серьёзно, – небрежно засунул Джинён руки в задние карманы брюк. – Я бы не стал об этом говорить так открыто.       – Забудь о ней, – покачал он головой.       – Не могу, – грустно улыбнулся молодой человек.       – Она испортит твою жизнь.       – Пусть портит, хуже чем есть всё равно не сделает.       – Она тебя не любит.       – Я буду любить за двоих.       – Она распутная, очень распутная.       – Я тоже не без греха.       – Она бесплодна. У вас никогда не будет детей.       – Не думаю, что создан для отцовства.       – Тогда и в Грин Плаза нет смысла, – соединил Бэкхён цепочку.       – Я хочу, чтобы со временем главными акционерами стали дети Боми, – неожиданно заявил молодой человек.       – Что? – удивился Бэкхён.       – Я перед ней в долгу.       – Тогда я тем более не понимаю, – покачал преступник головой. – Твой будущий племянник — ребёнок Воншика. Он в любом случае станет наследником Ритейл-Групп.       – Я хочу сохранить историю, – признался Джинён, – если Грин Плазу поглотят, она навсегда потеряет своё имя. К тому же неизвестно будут ли у детей Боми какие-то права. В семье Кимов никогда не было иерархии. Существует большая вероятность того, что следующим правопреемником станет не ребёнок Воншика. Если подумать, Воншик вправе ещё раз жениться и обзавестись ещё одним наследником.       – Как бы то ни было я не изменю решение.       – Я дам тебе большой пакет акций, второй по величине.       – Меня это не интересует.       – Это будут не те крохи, что ты имеешь в Ритейл-Групп.       – Эти крохи за пятнадцать лет принесут мне в несколько миллиардов раз больше, чем после принесёт мне твоя компания.       – Зато через пятнадцать лет, ты будешь как сыр в масле кататься.       – Смеёшься? С моей съезжающей время от времени крышей я могу не дожить до этого времени.       – Хорошо, не хочешь помочь финансово, – вытянул Джинён руку, кладя её на плечо друга, – убеди Воншика не вступать в торги.       – Почему не попросишь об этом сестру? – лукаво улыбнулся Бэкхён.       – Потому что это бизнес, твоё слово стоит дороже, чем слова бывшей жены, – заключил Джинён.       – Не веришь в чужое очарование? – подавил Бэкхён смех, накрывая губы пальцами. – Знаешь, один хороший минет от любимой женщины в правильный момент может всё изменить.       – Сам-то в это веришь? Ты же знаешь, что Воншик из тех, кто разделяет личные дела и дела компании, – выдохнул Джинён, сжимая ткань чужой куртки. – Просто сделай это для меня.       – Ладно, я попробую, – цокнул король игорного дома языком.       Развернувшись на пятках, Джинён отправился на выход, но у самой двери бросил другу через плечо:       – Получается, ты не против моих отношений с Чонгю? Прямого ответа я так и не услышал.       – Тебе нужно моё благословение?       – Очень нужно, – усмехнулся молодой человек. – Иначе бы я не сказал о своих чувствах тебе раньше, чем ей.       – Не имею ничего против.       – Тогда я могу вернуть её домой из больницы?       – Можешь, но при условии, что ты с неё глаз спускать не будешь.       – Тогда по рукам... – не договорив, Джинён бросил взгляд на балконную дверь. Из коридора донёсся гулкий возглас пожарной сирены, призывающий людей покинуть помещение. – Возгорание?       – Похоже на то, – белый клуб дыма застрелился по полу, подступая к мужским ногам. – Что-то это мне напоминает.       В залитом мертвенным светом холле белели обнажённые рёбра стен и потолка. Картины были закованы в металлические рамы, с такими острыми краями, что резаться о них можно было не только кожей, но взглядом. Одни полотна казались настолько мелкими, что вряд ли можно было на них что-то разглядеть, а другие — настолько широкими, что и дня не хватило бы, чтобы изучить все их детали. Некоторые гордо хвастались своими красками, а иные и вовсе с унынием отражали серую реальность. Слегка согнувшись в спине, Мино стоял напротив той картины, которая из всех представленных на выставке Айли могла понять меньше всего. Трёхмерное пространство цепляло зрителей яркими цветными пятнами и плоскими геометрическими фигурами. Светлая задумчивость читалась на лице молодого человека, и Айли пришла к выводу, что они с ним видят совершенно разные вещи на залитом искусственным цветом изображении. В какой-то момент Айли даже почувствовала себя невеждой, неспособной тонко разгадать замысел художника.       – Я рада... – прошептала она едва слышно, боясь нарушить чужое созерцание.       – Рада? – расправляя плечи, бросил ей через плечо Мино. – Впрочем, если моя натурщица счастлива, то я тоже счастлив.       – Спасибо, что ты выставил картину на аукцион.       – Это придало тебе храбрости? – лукаво улыбнулся молодой человек, как будто преследовал более приземлённую цель продажи, надеясь в скором времени всего лишь обогатиться.       – Да, но есть ещё кое-что... – сделав шаг навстречу, Айли вздрогнула от скрипнувшей под ногами половицы. – Теперь, когда расставание неизбежно, я знаю, что у него останется что-то от меня на память... я эгоистка... не хочу, чтобы он меня забыл...       Сидя в зале среди шумной публики благодаря молодому человеку она поняла, что он был прав, когда сказал, что он не её первая любовь. Её первая любовь не художник, рисующий её обнажённую душу, её первая любовь — созерцатель, которому она эту душу подарила. Теперь она уже точно знала, что больше никогда не вернётся в дом игорного короля. Вечно молодая она будет смотреть на него через акварельные мазки — и даже через десятилетия не улыбнётся и не доест надкусанную хурму.       – Вряд ли тебя можно забыть, Бан Айли, – неловко пожал он плечами.       – Чем теперь займёшься? Ну, раз ты наконец-то вернул себе способность рисовать людей, – с любопытством заглянула она в лицо молодого человека. Нужно было набраться смелости и спросить иначе. Поставить вопрос ребром. Однако Мино всё равно её понял, как понимал и то, какой именно смысл вложен художников в картине за его спиной.       – Когда смотришь вперёд, есть большой соблазн оглянуться назад, – сказал он просто — и Айли испугалась, что в шкафу его прихожей может быть припрятан ещё один пакетик белого яда.       – Ты ведь не... – дрогнула девичья губа.       – Да не волнуйся ты так, а то аж побледнела вся. Я в полном порядке, – хлопнул он её по плечу, выводя из оцепенения.       – Теперь мне стыдно, – накрыла Айли рукой щёки.       – За что? – удивился Мино.       – На долю секунды я подумала о тебе не очень хорошие вещи, – ресницы робко опустились, а потом снова взметнулись вверх. – Ну, знаешь, обычно, что ты видишь в ком-то, на самом деле — твоё, а...       – То, что я вижу в тебе, не твоё, а — моё? – рассмеялся молодой человек.       – Что-то типа того.       – Тоже балуешься чем-то запрещённым? – коварно улыбнулся Мино, резко наклоняясь к Айли и опаляя её лицо горячим дыханием.       – Не смешно, – толкнула она его в плечо. – Я о пороках.       – Я понял, – снова расправил он плечи. – Уж мне ли о них не знать, со многими я успел познакомиться лично. В моём случае желаемое всегда достигалось за счёт потери нравственности.       – Но теперь ведь всё хорошо? – с надеждой в голосе обратилась она к молодому человеку.       – А завтра будет ещё лучше, – улыбнулся он ясно — и Айли полегчало на сердце. Мино наконец-то нашёл покой.       – Приходи в студию, когда выдастся свободная минутка, – предложил он ей.       – Понял, что на моём милом личике можно зарабатывать большие деньги? – рассмеялась Айли, замечая краем глаза вспыхнувшую на стене сигнализацию.       – Когда отец решит выгнать меня из дома, а денег мне вряд ли будет хватать даже на лапшу быстрого приготовления, я буду знать, что есть в Сеуле дурачок, готовый за огромное состояние купить с тобой даже обычный набросок углём.       – Это пожарная сигнализация? – взволнованно произнесла Айли, заставляя молодого человека обернуться на разносящийся по холлу звук.       Когда Бэкхён отыскал подвал, он долго возился с раздобытой у охранника связкой ключей. Как назло, замочная скважина отказывалась поддаваться. Сувальда застопорилась в одном положении и не хотела сдвигаться с места. Приложив все имеющиеся силы в ослабленном после болезни теле, молодой человек навалилась на ручку, дергая её сначала вверх, а потом от себя. Дверь резко отворилась, после чего Бэкхён кубарем покатился вниз, пачкая кожаные брюки. Откуда не возьмись под ногами появились ступеньки и вместо того, чтобы сделать шаг в помещение, он полетел вниз, в сырой пропахший плесенью подвал. Поднявшись на ноги, молодой человек отряхнул пыльные колени и с грустью глянул на разодранную до крови руку. Свет был тусклый. Над головой из стороны в сторону раскачивалась лампочка, проводка которой опасно вылезла из кабель-канала и вот-вот могла заискриться. Обшарпанные стены никогда не знали краски, а цемент на полу был залит с явной халтурой, отчего со временем покрылся трещинами. Узкий коридор вёл в непроглядную темноту, в тишине которой затаилась скрытая угроза.       Оглянувшись по сторонам, Бэкхён сделал уверенный шаг в темноту. Он был почти на волоске от тайны, которая мучила его на протяжении года. Он чувствовал носом запах опасности — он его заводил. Решительность сквозила в каждом шаге. Ему было всё равно свернут ли ему в самом конце пути шею или нет. Главное, что он докопается до правды. Сердце начало вслушиваться в каждый посторонний шорох. Ногти впились в вспотевшие ладошки. В самом конце туннеля показалась дубовая дверь, которая с каждым проделанным шагом заставляла его чувствовать неописуемый восторг.       Бэкхён знал: разгадка в соседней комнате, дверь которой по форме и дизайну не вписывались в окружающую обстановку. Позолоченная ручка в виде львиной морды никак не сочеталась с засыпанным металлической стружкой полом, точно так же, как не сочеталась дорогая порода дерева с раскрошившимися бетонными стенами. За дверью послышался женский и мужской голос.       Боми точно знала, что шла в направлении со всеми, но как так получилось, что она отстала, а потом очутилась не на подземной парковке, а в подвале, осталось для неё загадкой. Наткнувшись на дубовую дверь, она точно знала, что открывать её не стоит, но всё равно открыла. Она понимала, кого там следует ждать — и самое время было снять с этого кого-то маску.       Бледный луч с коридора помог Боми рассмотреть строгие силуэты мебели и на ощупь отыскать электрический рубильник. Вспышка света на мгновение её ослепила. Зажмурившись, она долго пыталась прийти в себя, пока всё-таки не осмелилась разжать веки. Кровь. Много крови. Не сложно было даже догадаться кому она принадлежит: изувеченное тело директора Хвана в ней же и захлебнулось. Хладнокровно оглядев помещение, Боми пришла к выводу, что используется оно в качестве домашнего театра, интерьер которого был перемешан с современным стилем и стилем, который был популярен около столетия назад. Бордовые кресла были обиты замшей. Небольшая сцена возвышалась над полом. Массивные театральные кулисы были собраны по бокам и перетянуты тугими жгутами. Потолок имел мягкий цвет слоновой кости. Стены были обтянуты парчой и украшены пилястрами. Даже отдельный бар для выпивки был стилизован под стиль ампир. Роскошно и изысканно. Строгие формы обрамляла резьба и позолота.       Щёлкнув выключателем, кто-то снова погрузил помещение во мрак. Спина прижалась к холодной двери — хотя, возможно, её холод был продиктован только лишь резко вспотевшей кожей под платьем.       – В этот раз ты точно наткнулась на меня не случайно, – усмехнулся голос над головой, откуда-то с высока, там, где сидят только избранные небожители. Не иначе как голос кого-то сверхъестественного, возомнившего себя приспешника самого Господа Бога резонировал в её ушах.       Боми вздрогнула. Язык смочил пересохшие губы, в уголках которых сильно щипало. Нужно было в срочном порядке вернуться на аукцион, но она нарочно забыла путь назад. Теперь она даже с трудом могла сказать, в какой стороне находится дверь.       – Не случайно, – машинально повторила Боми за убийцей, приподнимая подол платья.       – Зачем ты здесь? – скучающе произнёс незнакомец.       – Есть то, что не даёт мне покоя, – к ненавистным ей кожаным туфлям подступила кровь. Липкая красная кровь, которая уже не вызывала у Боми отвращения. Удивительно, но утром её тошнило от каши с фруктами, в обед тошнило от овощного супа, а на ужин — от морской рыбы. Теперь же, стоя неподалёку от трупа, её не мутило и не было ощущения того, что её вот-вот может вывернуть наизнанку.       – И что же? – без тени интереса произнёс он.       – Твоя личность, – ещё сильнее натянула Боми на кулак платье, оглядывая стелящуюся на полу лужу.       – Нет смысла его подбирать, – произнёс он сипло и прикрыл усталые глаза.       – Потому что красное, как закатное солнце? – приподняла девушка бровь.       – Точно алая кровь, – улыбнулся он слабо, – вряд ли ты способна его испортить.       – Алая кровь, – повторила Боми следом, бросая взгляд на кулак, а потом резко разжимая руку и давая ткани упасть на пол.       – Уходи, – голос ударился о потолок, подпрыгнул вверх, как мячик, а потом кровавыми брызгами окропил платье Боми.       – Почему всё так? – выпалила девушка, игнорируя факт того, что лужа под её туфлями, от нескольких резких шагов, брызнула в разные стороны. Комната озарилась светом. Яркой вспышкой рамп осветила каждый уголок театрального ложа, обнажая даже некрасивые рёбра стен за подвязанной кулисой.       – Ты слишком любопытная, я же тебе уже говорил, чем это может быть чревато, – со свистом рассекая воздух, нож вонзился в обои из парчи, совсем в паре шагов от фигуры Боми.       – Председатель Хван... – без особой жалости бросила девушка взгляд на бездыханное тело. Рвотные порывы не подступали к горлу. Нужно было демонстративно накрыть рот ладошкой. Испугаться. Только Боми ничего не испытывала. Смотрела на остывающее тело и думала лишь о том, что если бы не кровавые лужи под ногами, то она непременно сняла бы осточертевшие ей за день кожаные туфли.       – ...последний? Кто знает... – закончил за неё незнакомец.       – Может, перестанешь прятаться? – вопрос пролетел по комнате эхо. Девушка начала оглядываться по сторонам, пока не заметила театральный балкон, большую часть обзора которого скрывала драпировка. Единственное, что видела Боми от незнакомца — это нижнюю часть туловища. Одна нога была закинута на другую.       – Уходи, тебе здесь не место, – сказал он едва слышно.       – Не уйду, – так же тихо отозвалась девушка, огибая ряд кресел, чтобы приблизиться к незнакомцу.       – Так что, за тебя в очередной раз говорит твоя глупость, – усмехнулся он.       – А за тебя? – поинтересовалась Боми.       – Сейчас не ты со мной разговариваешь, а твоё место, – кожаные перчатки на его руках скрипнули, когда он сильнее натянул их на пальцы — Боми сморщилась.       – Моё место? – не поняла девушка.       – При выгодных обстоятельствах дерзость придаёт нам храбрости даже против сильнейших мира сего, – изрёк он медленно, смакуя на языке каждое отдельное слово.       – Чего-чего? – нахмурилась Боми.       – Отец разве не читал тебе похожую сказку в детстве? Я слышал он был тем ещё сказочником, – шире расправил он плечи и откинулся на спинку стула. – История сводится к тому, что однажды заяц решил побранить волка за все его злодеяния жителям деревни, но бранить он его вздумал не лицом к лицу, а стоя на крыше собственного дома. Так кто его всё-таки ругал заяц? Или всё-таки крыша?       – Это что, предупреждение? – изогнувшись над рядами кресел, Боми так и не смогла уловить истинное лицо незнакомца, припрятанного тканью драпировки.       – Со временем мне может наскучить твоя болтовня, и я всё-таки решу спуститься, – улыбнулся он уголком губ, – однако останется ли в твоих словах бравада?       – На кой чёрт ты там вообще сидишь? – удивилась Боми. – С минуты на минуту прибудет экстренная помощь. Ну, полиция там, пожарные. Это ведь твоих рук дело? Сигнализация.       – Они не смогут найти это место, – покачал он головой.       – Но я же смогла, – возразила девушка.       – Только потому, что я разрешил, – признался преступник, переводя взгляд на экран монитора, где отображался вид с камер видеонаблюдения. – Теперь в том месте нет прохода.       – Хорошо, тогда подождём, – кивнула Боми, присаживаясь на одно из кресел и всё-таки стягивая со своих покрасневших ног туфли.       – Подождём чего? – едва удивился незнакомец, пряча своё смятение в очередной усмешке.       – Заказчика, – кивнула Боми, отзеркаливая мужской жест и закидывая ногу на ногу. – Если есть исполнитель, но есть и заказчик. Не так ли?       – О чём ты? – ей показалось, что над ней издеваются — голос полный насмешки рассекает воздух и скатывается к её босым ногам.       – Так сколько вам платят? – игнорируя чужой вопрос, поинтересовалась она лениво, так, как поинтересовалась бы у одной из своих подруг, когда узнала бы, что та устроилась на новую работу.       – Кому? – происходящее начало забавлять его ещё больше, плечи опустились и приподнялись — и если бы Боми в данную минуту могла его лицезреть, то она бы увидела, что он едва сдерживается, чтобы не засмеяться.       – Смотрящим, – выставив вперёд руку, Боми убедилась в том, что умудрилась сломать ноготь именно в тот момент, когда погас свет, и она ударилась о что-то в темноте.       – Веришь в городскую чушь, – едва ли вопрос, по крайней мере, ей чудится, что это утверждение.       – Слишком поэтично, тебе так не кажется? – не унималась Боми. – Как наёмных убийц не назови, всё равно останутся наёмными убийцами. На кого вы работаете, на мафию, на госдеп? Или сами на себя? Убиваете всех без разбору или только самых последних отморозков?       – Как много вопросов, – сложил он губы трубочкой, желая присвистнуть, но останавливая себя в самый последний момент.       – Но ты так и не потрудился ответить ни на один, – вздохнула Боми, наклоняясь и начиная разминать опухшую ступню.       – А есть ли у меня они, твои ответы, – пожал он плечами. – Не я порождаю слухи и ни мне за них отвечать.       – Значит, всему виной обычные люди? Ну, беспричинно романтизирующие то, до чего далёк их ум, – раздосадованного поджала Боми губу. – Неужели никто из вас не работает на правительство, не является шпионом из Северной Кореи или личным охранником президента, когда тот пересекает границы страны? Хотя… есть ли смысл отвечать, когда за любыми словами лжи в наше время так просто спрятать правду. Будь то истиной, тебе вряд ли разрешено об этом говорить, а будь то чушью полной, что удерживает тебя согласиться со всем вышеперечисленным? Ты ведь ничего не потеряешь.       – Твоя разговорчивость… нужно ли списать её за страх? – спросил он просто, снова скрипнув перчатками.       – Перед тобой? – удивилась Боми, отвлекаясь от массирования ступней и поднимая голову на звук голоса, что прятался за драпировкой на балконе. Почти вся колода карт была разыграна, и все козыри остались у неё на руках. Бояться нужно было ему, но он делал вид, что не видит будущего расклада, как будто его бесполезные шестёрки всё ещё могли повергнуть её королей. Боми расправила плечи, скрестила руки на груди, выбрала самую царственную позу, на которую только была способна, — и… ничего. Приоткрытые губы её так и остались прикрытыми. Сердце размякло, как речная глина, превратилось в какой-то бесполезный и ненужный никому комок грязи. В один миг Боми впервые в жизни почувствовала себя самой умной на свете: умнее, чем президент в Голубом доме, умнее, чем ректор самого лучшего вуза страны, умнее, чем её бывший муж, но вместе с тем на смену этому чувству сразу же пришло осознание, что она самая глупая в мире девушка: глупее, чем рыбка в её аквариуме. Так много понять сейчас, и так много не понимать до этого — было равносильно самому настоящему унижению. Игра, которая казалась ей очень заманчивой при входе в театральное ложе, вдруг резко стала бессмысленной, как будто Боми решила блеснуть хитростью и ловкостью перед пятилетним ребёнком. Губы сложились в усмешку над собой. – Это фетиш что ли какой-то? Тебе нравятся, когда тебя боятся, Бан Ёнгук?       Ждал ли он, что к нему обратятся, так и останется для неё загадкой, но слова, которые они должны были сказать друг другу в первую минуту слились между собой и превратились в бескрайнюю тишину, не способную унять грохот сердца.       – Ткань не алая, она тёмно-бордовая, ближе к чёрному, – поправляя на груди пояс, произнесла Боми после долгого молчания. – Это называется протанопия. Представляешь, я не поленилась и даже поискала в интернете значение этого недуга.       – Протанопия? – усмехнулся он устало.       – Форма частичной цветовой слепоты, выражается в том, что человек не способен воспринимать красную область спектра, – с умным видом заключила она. – Бан Ёнгук, я же говорила тебе провериться у врача.       Звук звенящего молчания осел на комнату. Боми снова нагнулась, проталкивая ноги в ненавистные туфли и ослабляя застёжку на щиколотке. Узнаваемый и одновременно неузнаваемый смех прокатился по залу. Боми вздрогнула, а потом увидела на уровне своих глаз мужские ботинки, омытые чужой кровью.       – Привет, – поднимая лицо, выдохнула она на одном дыхании. Взгляд устремился на руки, с которых медленно сползали кожаные перчатки. Можно было выдохнуть — сворачивать шею ей никто не собиралась, ведь иначе перчатки не нужно было снимать, оставляя на её шее садистские отметины.       – Давно не виделись? – тесня женские пальчики, он сам осмелился дотронуться до застёжки на женской щиколотке.       – Давненько, – призналась Боми, вздрагивая от холодных пальцев на коже.       – Как вижу, теперь живот совсем сгибаться не даёт, – мужской взгляд схлестнулся с женским.       – Удивляться или не удивляться?       – Что выберешь? – он улыбнулся — и улыбка его не была похожа на улыбку Бан Ёнгука, которого она знала все эти годы.       – А изменит ли это что-нибудь?       – Вероятно, – приблизился он к ней чуть ближе, кладя руки на поручни кресла. От него пахло порохом и чужой кровью, но Боми это не смущало.       – Тогда не буду, – хмыкнула девушка, – это ведь позлит тебя? Люблю, когда ты злишься. У тебя такое лицо становится... чувственное вроде как.       Губы его опалили её лицо. Боми ощутила испуг, но не отстранилась. А следом его язык приоткрыл её рот, ворвался с такой жадностью, какая бывает только у истощённого человека, что нуждается в глотке питьевой воды, как в последнем своём спасении. Его рука скользнула в её волосы и болезненно оттянула назад. Боми не сопротивлялась, продолжала упиваться этим чувством чужой власти. Ёнгук целовался так, как не целовался её ни один мужчина в жизни. С напором, с желанием, с первобытной грубостью. Он кусал и оттягивая её кожу, делился своей слюной, размазывал её по лицу. Впервые Боми почувствовала себя желанной. Ей хотелось, чтобы руки его спустились ниже и ей было всё равно на то, что в углу лежит труп председателя Хвана. Язык и дыхание Ёнгука были всем, что занимало ей мысли. Его поцелуй сводил её с ума.       – Постой, – протянула она к нему навстречу руку, когда он отстранился, но ей так и не хватило длины, чтобы дотянуться. – Почему раньше ты никогда так не делал?       – А ты и не просила, – склонил он голову.       – Я и до этого... – Боми осеклась и густо покраснела в щеках. – Это нечестно, делать сейчас что-то подобное.       – Я не самый законопослушный гражданин, как ты успела заметить, – засунул он перчатки в задний карман брюк. – Почему твои глаза наполнились слезами? Мне не нужно было этого делать?       – Ненавижу тебя, – Боми глянула на свои дрожащие ладошки, – сколько раз я просила принять мои чувства? И что? Почему сейчас?       – Потому что ты наконец-то выросла.       – Лучше бы я вообще сюда не спускалась.       – Ты права, не следовало.       – Как ты вообще до такого докатился, Гук?       – А может я с этого и начал, – губы его сложили в очередной усмешке. – Тебе не приходило это в голову?       – Всегда знала, что у твоего тотального контроля есть обратная сторона, – бросила она взгляд на труп в углу сцены.       – Уже самое время начать ставить диагнозы? – снова приблизился он к ней и защёлкнул на второй ноге застёжку.       – Чёрт, – неожиданно осенило Боми, и она тут же оттолкнула мужскую руку, – блять, Гук, ты совсем охерел, только попробуй сказать, что ты этими же руками ему сейчас член отрезал. Ты вообще-то только что моё лицо лапал.       Мужской смех снова сотряс помещение. Боми брезгливо протёрла чистым подолом платья свою ногу.       – Тебя серьёзно только это сейчас заботит?       – Фу, мерзость-то какая, – сморщила она свой красивый носик, бросая взгляд на наручные часики. – Ну, и когда второй придёт? Я есть хочу невыносимо, ещё час — и в голодный обморок упаду.       – Чего? – выпрямляясь, переспросил Ёнгук.       – Ким Воншик, – несколько раз моргнула она глазами, стряхивая с ресниц чужую растерянность. – Это ведь его рук дело, ну, эти молодые и красивые… – голова отклонилась в сторону мистера Хвана, – этот, кстати, был не очень молодым и не очень красивым, если что.       Взгляды снова пересеклись. Боми не хотелось, чтобы её водили вокруг пальца. Ей было всё равно ответят ли на её вопросы, но ей было принципиально важно узнать права ли она в своём предположении. Пак Боми считали глупой, не умеющей доводить свои мысли до конечного результата, но тут она думала долго, и цепочка умозаключений будоражила даже её сознание. Она знала имя исполнителя, она знала имя заказчика. Теперь целая вселенная лежала у неё на ладошке и это приводило её в неописуемый восторг. Нужно было бояться, испытывать отвращение и страх, но Боми вдруг решила испытать эту противную палитру эмоций в другой раз. В данную минуту она была поглощена только своей гениальной находкой.       Она была поражена ей настолько сильно, что даже не расслышала, как тихо отварилась дверь и как медленно бывший муж прошёл в комнату, до последнего момента, не замечая её хрупкую фигуру, спрятавшуюся за спиной Ёнгука. Был ли кто-нибудь из них в итоге удивлён сложившимся обстоятельствам? Вряд ли. Каждый нашёл в комнате то, что искал. Кто-то месть, кто-то правду, а кто-то расплату. Боми узнала то, что занимало её мысли и была спокойна. Впервые в жизни она была спокойна и уверена в том, что есть на свете человек, о котором она знает всё и даже больше, чем кто-то ещё.       – И давно ты знаешь? – спросил её Воншик, стягивая свой пиджак и подавая его жене.       – А важно ли это сейчас? – пожала она плечами, разглядывая таких ей знакомых и таких незнакомых сейчас мужчин.       – Тогда, вероятно, ты должна знать почему, – улыбнулся Воншик устало.       – А если бы я тебе изменила? – полюбопытствовала Боми, с кресла поднимаясь на ноги и бросая вызов двум мужским фигурам. – Моего любовника тоже бы грохнул?       – Значит, ты всё-таки не всё знаешь, – покачал он головой.       – Не думаю, что мне это нужно, – пожала она плечами, делая уверенный шаг к выходу. – Разберитесь друг с другом как можно быстрее, и отвезите меня кто-нибудь куда-нибудь поесть.       – У тебя есть аппетит после увиденного? – усмехнулся Ёнгук, провожая девушку взглядом.       – Ты прав, придётся воздержаться от Юккеджана. Хватит мне на сегодня красного.