***
У Кары начинаются схватки в самый неподходящий момент, но она благодарит Великую Мать, что рядом находится Кир — её первый сын. Он помогает ей добраться до кабинета, зовёт всех и облегчает ей боль. Она не знает, как он смог этому научиться, если Син не видел в нём способностей. Кара же не такая глупая, она понимает, что тот никогда не жаловал Кирилла и что у него свои планы на гостей. Сын рассказал ей, что подслушал, а она раздобыла для него ключи-карты. Так как Кара в положении, это было закономерно, она не могла уследить за всем. Арсений очень сильный, к тому же молодой, но Син слишком любит власть, хотя это неправильно. Он не будет отдавать власть Арсению, сделав его регентом своего новорожденного сына. И он не собирается передавать свои способности ребенку. Кир был прав, не сближаясь со своим отцом: Син изменился через время. Он хочет сохранить власть, при этом передав часть способностей ребенку, который прямо сейчас просится наружу. Единственный способ осуществить это — забрать силы Арсения. И вряд ли это будет мирный метод.***
Каре долго не дают ребенка в руки. Она не слышала крика. Женщина беззвучно плачет от безысходности, пока не слышит шум за импровизированным шатром из простыней. Под землей есть всё, что нужно для людей, включая медицинские препараты и инструменты, но нельзя исключать случаи чего-то ужасного. Для Кары не было неожиданностью, что ребенка заберут тут же — его же нужно отнести в храм. Но рядом никого нет, и ей очень страшно. — Кто там? — она пытается задать свой вопрос громче. Син входит в помещение, окидывая её пристальным взглядом. Ей кажется, что её только что просканировали насквозь. — Спускайся с этого кресла. Медленно. Она подчиняется. Ей не подают руки, хотя она в длинном платье и укрыта одеялом, поэтому женщина самостоятельно ступает по маленькой лесенке, повернувшись к нему спиной. Льдисто-голубой глаз Сина смотрит с сожалением, но белый — безжалостно. Дуновение воздуха, небольшая вспышка, которую она видит краем глаза — последнее, что предупреждает Кару об опасности. Брак. У этого слова два значения. Союз мужчины и женщины, любящих друг друга, с намерением создать семью. Недоброкачественный, с каким-то изъяном предмет, случайная погрешность на производстве. Ошибка, которая становится последней в её жизни. Кару ослепляет блеск, нацеленный прямо в сердце. Она наблюдает, как он, словно в замедленной съемке, рассекает её кожу. Задрожав, она падает на колени. В этот же момент происходит два события. Кир закрывает рот руками и прячется в коридорах лабиринта, пока не падает в каком-то углу, прижимая колени к себе. Его маму только что убил его отец. Арсения в тот же момент сдёргивают с постели. Он пытается сопротивляться, но ему что-то вкалывают. В еде точно ничего не было, он проверял её и лично нагревал. Он успевает подумать, что Антон этого всего не заслужил. Это он во всём виноват со своим чёртовым проклятьем.***
С трудом продираясь сквозь пропитанные туманом корни деревьев, Антон вытирает пот со лба. Когда он выпрямляется, в глазах темнеет. Ему приходится часто останавливаться, нога жутко ноет, но он не может позволить себе остановиться. Когда он проснулся, рядом валялось только смятое одеяло. Арсения нигде не было, дверь была заперта. Он хотел выламывать её непонятно каким образом, но она резко открылась, и ему приказали закрыть хлебало. Уже то, что выражение было нестандартным, ввело его в ступор. Перед ним стоял паренек, которого он встретил у дольмена. Как итог, они бегут по земле до какого-то водопада, потому что по словам парня, которого, оказывается, зовут Кир, другого пути к храму нет. — Если Арсения ещё не убили, то значит он в храме. Луна не может позволить этому случиться, — бормочет Кир. Шастун спотыкается, сердце бьётся где-то в глотке, а отчаяние сжимает внутренности. Парень сам вручил ему винтовку. И добавил, что Кары больше нет в живых, а это была его мать. Хватит ли у них времени? Почему его не убили, если он бесполезен без Арса? — Я не знаю ответа на все твои вопросы, — раздраженно, с затаенной обидой шипит Кир, как если бы читал его мысли. Его мама умерла, а он помогает мне спасти ещё живого любимого человека. Я бы на его месте злился… — Они поймут, что ты куда-то делся совсем скоро… Великая Мать не оставь меня теперь! — молится паренёк, без усилий шагая по скользким камням. Антон пытается не отставать, но промачивает ноги в воде. Последний участок пути приходится преодолевать на четвереньках. Ещё один проход между скалами, их здесь тысячи — в них и пролезть толком нельзя. Кир достаёт фонарик. — Идём, — говорит он и ныряет в проём. Шастун думает, что ничего не получится. Парень ниже его ростом, хотя комплекция у него довольно крепкая. Антон протискивается, запинаясь на каждом шагу, но не просит его быть медленнее. Он не отдаст им Арсения просто так и не будет сидеть, дожидаясь своей участи. Кир разглядел в нём союзника, и даже не поморщился, когда он врезал ему в живот. Антон шарит по камню рукой, когда понимает, что огонёк впереди исчез. — Ну, чего копаешься? — высовывается из-за угла Кир. Антон переступает через нечто, отдалённо напоминающее порог, и молча останавливается у края устланного пластинами пола. Только что была грязь и камень, а теперь — творение рук человеческих. Резко вспоминается один разговор, который был совсем недавно, но кажется, что прошла вечность. — Ты можешь вести себя по-человечески? По-нормальному, то есть, — смеялся Антон, когда Арс снова учудил — приготовил новое блюдо по рецепту из тик-тока. Только из-за стараний и возбуждённо-ожидающего лица напротив Шаст доел всё. — А я и есть не человек, — усмехнулся Арсений. — Что-то не устраивает? Да вы расист, друг мой родной. — Какой я тебе друг? — наигранно возмутился Антон. — Иди сюда. Сейчас посмотрим, достаточно ли моих способностей, чтобы удовлетворить межпланетные запросы… Шастун мотает головой. Лучи отражают золото и серебро под ногами. Он внимательно вглядывается в прямоугольники. — Чего остановились? — нервно выдыхает Антон. Кир мечется перед мозаикой, ведя лучом фонарика то влево, то вправо. — Не сбивай. Это шахматка. Нужно точно определить путь. Антон шагает на одну из пластин, составляющих ближайший многоугольник. — Блять, нет! — кричит парень. — Что ты делаешь?! — на грани ультразвука орёт он, когда тот перепрыгивает на следующую золотую ступень. Антон поворачивается в его сторону. Кир стоит у кромки с расширенными от ужаса глазами. — Тут головой нужно думать… а у тебя совсем мозгов нет! Если начать какой-то определенный путь, назад уже не вернёшься. Надо выбирать с умом! — повторяет он одно и то же. — Здесь нельзя теперь пройти обратно! Из-за тебя! Жизнь должна находиться в равновесии. Ладно, — потихоньку успокаивается он, и наступает на серебряную пластину так, будто прописывает себе приговор. — Чтобы пройти, надо сохранить равновесие между Луной и Солнцем. — Солнцем и луной? — переспрашивает Антон и поворачивается обратно. — Как скажешь, — он ступает на серебряную пластину и слышит сзади вскрик. Кир закрывает лицо руками и тихо стонет. — Нельзя так делать, — ошарашенно шепчет парень, отнимая руки. — Как ты это сделал? Это невозможно! Только одно, не другое… Неужели можно выбрать всё? — он тоже делает шаг серебряную, а потом на золотую. — Тогда я неправильно разгадал загадку… зависит не от выбора, а от веры… Ты поверил! — делает он какой-то странный вывод. — Во что? — Не знаю. Во что ты там веришь, верь и дальше. Это тебя защищает. Меня, например, защищает моя вера в маму. В то, что никто из моего дома не заслуживает подчиняться человеку, который хочет управлять людьми как марионетками, развязать войну, хотя никто нам не угрожает, — Кир сжимает губы, становясь слишком взрослым для своего возраста. И Антон продолжает путь, думая о том, с чего начал. Об Арсении. Пока не натыкается на полуистлевший труп. — Я же сказал. Не все доходят до конца, — мрачно бросает парень. Он освещает стену чуть левее от себя — там мелькают чьи-то белые кости. Они продолжают путь, пока Кир не окликает его, что им нужно свернуть. — А куда эта дорога ведёт дальше? — со смесью страха и отвращения спрашивает Антон. Чем дальше они проходят, тем отчётливее чувствуется запах гниения. — Куда тебе и не снилось, — пожимает плечами Кир. — Она ведёт туда, куда надо. И на данный момент нам нужен Храм. Какие-то заросли закрывают нишу, и Антон продирается сквозь них, пачкаясь, исцарапывая лицо. Он отодвигает ещё один большой лист и в ужасе натыкается взглядом на неестественно распластанную фигуру на знакомом ему камне. Даже издали он видит огромную рану на груди и текущую вниз кровь. Не замечая ничего вокруг, он выбегает из ветвей. — Арс! Нет! — Придурок, — неслышно шелестит Кир на своём языке. Он не спеша склоняется над телом, рядом с упавшим на колени спутником, и проверяет пульс. Остекленевающие глаза говорят сами за себя. Он трогает за плечо Антона, сотрясающегося от рыданий. Кир знает, что слова утешения тут не помогут. Шастун не в силах поверить. Темные волосы взъерошены, будто после сна. Он протягивает руку и поправляет их. Как Арсений любит, чтобы чёлка была набок. Он касается его руки, обводит его родинки пальцами, утыкается носом в запястье, старательно отводя взгляд от раны. — Так, слушай меня, Антон, — начинает трясти его за плечо Кир. — У меня не получится его спасти. Я бы мог попытаться, но на человека точно не хватит, даже с благословением храма. Ты его любишь? — Что? — он утирается рукавом порванной рубашки. — Спрашиваю для особенно одаренных: любишь его или нет? — Люблю, — с вызовом отвечает ему Антон. — Тогда ложись на алтарь. Времени мало: кровь не будет ждать. Сейчас будем его спасать. — Как? — Тебе инструкцию предоставить? Вот алтарь. Вот ты. У Антона по телу ползут мурашки. Он отпускает руку Арсения и случайно касается поверхности. Алтарь, словно живой, теплеет. — Что за чертовщина? Парень говорит быстро, постоянно оборачиваясь, но не сомневаясь в своей правоте: — Син считает, что между физиологическим и внутренним есть разница. Хотя даже исследования показывают, что люди — это и тело, и душа одновременно, не отделяется. Можно только приумножить или уменьшить, но сути не изменишь. Поэтому сейчас выбери: либо забираешь его боль, либо нет. Полностью сосредотачиваешься на своей мысли, и тебя услышат. — Молиться что ли? — Антон в полном шоке ложится рядом с Арсением и сплетает их пальцы. — Ну… да. Только будь осторожен, когда будешь концентрироваться. Если хоть чуть-чуть сомневаешься, то бросай это всё, — он держит винтовку наготове и целится на главный вход. — Я и так не могу понять, почему Син оставил его здесь, а сам ушёл. Не настолько же его отвлекло… Ты ему не нужен, так что вполне безопасно доберешься назад. Как-нибудь. — А ты? — А что я? Здесь мой дом, — он склоняется над ним. Его кожа приобретает какой-то странный оттенок. Губы потрескавшиеся, корни волос какого-то белого цвета, пальцы сжимают оружие, но на руках пятна черного цвета. Такие… как были у Арсения. — Тогда стой на страже, — с уверенностью толкает его в грудь Антон. — А то я не знал, чем мне заняться. Антон закрывает глаза и прижимается лбом к груди Арсения. Он уже не видит, как Кир последний раз взглянув на статую Богини, опускается на колени спиной к ней и выставляет руки перед собой, создавая дымку. Антон не верующий человек, но он помнит, что произошло в прошлый раз, когда он здесь был. Волшебство. Он знает только одно: Арс должен жить. Заслуживает этого, как никто другой. Он всем сердцем желает, чтобы глаза Арсения открылись снова и он больше никогда не чувствовал боли. И к этому желанию примешивается ещё одно. Чтобы Антон смог оставаться с ним настолько долго, насколько сможет, когда он очнётся. Кир оборачивается на секунду, чтобы увидеть, как нити разных цветов тянутся в воздух, но тут же находят второй сосуд для заполнения. — Сукин ты сын! — вбегает в помещение Син, тут же волной обдавая всё вокруг. — О, догадался, — вытирая кровь, текущую из носа, об плечо, Кир остаётся в том же самом положении, поддерживая завесу. — Долго думал? — Как ты смог пробраться мимо охраны? — звереет мужчина, посылая второй шар энергии. — Своих секретов не раскрываю. Не все, знаешь ли, довольны тем, как ты распределяешь ресурсы и составляешь графики выхода на поверхность. Ах да, ещё не всем нравится воевать с тем, чего не существует. Син наконец замечает свечение, окружающее алтарь. — Да как ты мог?! Ты позволяешь Дару растекаться! — Я позволяю делать то, что на самом деле должно происходить, — сверкает глазами Кир. — Ты уже не можешь им помешать. — Твоя защита ослабнет, — за усмешкой мужчина скрывает своё недоверие. — Думаешь, устану её держать? — начинает хрипло смеяться парень. — Ох, ты ещё никогда так не ошибался. Храм пустил нас с другой стороны. Такого не происходило… сколько ты там уже живешь? Сто лет? Всё скрываешь свой возраст, хотя уже давно пора уступить… — Не тебе меня учить, сосунок! — он делает ещё одну попытку сбить щитом туман, но ничего не выходит. — Правда глаза режет? Ты должен был обучить меня, — чётко выделяет каждое слово Кир. — Нет, ты решил, что для этого слишком рано. Даже не положил меня на алтарь, не попытался. Ладно, мама, она боялась за меня, как и за второго ребенка, но ты?.. — У тебя было мало сил с самого начала! — И как ты это почувствовал? Ты даже не прикоснулся ко мне! Тогда как бы я сейчас делал все эти вещи, если бы у меня не было сил? Я всё узнал. Ты специально выставил меня немощным, не готовым прикрывать тебе спину. Теперь не удивляйся, что я на другой стороне. Когда время подошло слишком близко, и появился ребенок, которого ты должен был обучить, ты его убил! Ты же всё равно когда-нибудь умрешь! Почему бы не избавляться от своих преемников и друзей, чтобы забрать всё себе, да? — издевается Кир, и туман становится гуще, в нем мелькают искорки. — И свою жену ты тоже убил, ублюдок. — Ты… как ты… — с неверием отшатывается мужчина, рассматривая изменения в защите. — ДАЖЕ СЕЙЧАС ТЫ НЕ СЛЫШИШЬ МЕНЯ! Сила, дар, способности — всё застилает тебе остальное! — он отнимает одну руку, и когда Син направляет который по счёту шар прямо в него, ухватывается за алтарь одной рукой. — ЛУНА, ПОМОГИ МНЕ! ТЫ ЗНАЕШЬ ВСЁ! Дымка уплотняется перед ним в ту же секунду, взрываясь вперёд. Туда, куда он смотрит с ненавистью и сожалением. На его отца. — Мама, я люблю тебя. Пусть звёзды скроют тебя от бед. Кир закрывает глаза.***
Антон приподнимается на локте. Свободной рукой он трёт глаза. Рядом с ним кто-то стонет. — А-антон? Он сосредотачивается на голосе и откашливается, прочищая легкие от какой-то пыли. — Арс? — Что я здесь делаю? — Арсений спускает ноги на пол. — Не… помнишь? — озабоченно спрашивает Шастун. Попов проводит рукой по своей груди. Дыра в одежде есть, под ней — ничего. Обычная кожа. — В меня… стреляли? — он поворачивается и вздрагивает от увиденного. — Ты умер, но храм тебя вылечил, — слабо улыбается Антон, чувствуя, что подняться сам не может. — Умер? Вылечил? — моргает несколько раз Арсений и резко вскидывает руку, прикасаясь к его голове. — Кажется, это ты меня вылечил. Что-нибудь… чувствуешь? — А что я должен чувствовать? — хмурится Антон, пытаясь пошевелить ногой. Она не дергается. Хвост оглаживает его по бедру, и он поворачивается к Арсу: — Главное, ты как вообще?.. Стоп. Отмотка назад. Хвост? Он вскрикивает, пытаясь встать, но меховая хреновина двигается вместе с ним и бьет по ногам. Он злится, и… бьет сам себя по ногам, чтобы прийти в себя! — Я не хочу мешать твоему знакомству со своим телом, но… у тебя ещё и уши есть, — начинает хохотать как сумасшедший Арсений. — Только не нервничай, у меня такое бывает, когда я нервничаю и контролировать не получается… — он замирает. До него доходит то, что уже потихоньку укладывается в голове Шастуна. — Ты смог забрать моё проклятье? Как? — он напрягается, и понимает, что у него появляются когти и вся остальная атрибутика. Арсений тут же возвращает всё на место — ему итак очень больно. А ещё подташнивает. — То есть, если я могу… и ты можешь… Эта Великая Мать дала тебе его? Зачем?.. — одна слезинка течет по его щеке. — Это того не стоило, и мне плевать как ты это сделал… — Ты с ума сошел? Ты стоишь всего! — кидается на него Антон, обнимая. — К тому же, мне кажется, она не дала мне новый дар, — он спокойно шепчет ему на ухо свою догадку, хотя внутри всё смешивается от новых ощущений, которых он испытывает всё больше. Неужели Арс живёт в этом мире вот так? — Она… разделила твой дар. Дар, а не проклятье, понятно? С побочными эффектами. Его легче переносить вместе. Я это чувствую. Арсений молчит, вжимаясь в него всем телом. — Тебе будет очень больно. Тебе уже больно, да? — обеспокоенно говорит он, гладя его, как будто ощупывая на предмет повреждений. — Я думал, что потерял тебя. Слава богу, что всё обошлось, — не обращает внимания на его слова Антон. — Богу? Которому? — Какому-нибудь. Всем высшим и низшим существам, которые мне тебя вернули… Ох, чёрт, КИР! — он вырывается из объятий и только сейчас видит валяющиеся два тела совсем рядом. Он сползает с алтаря и трясёт мальчишку изо всех сил. — Нет. Нет! Пожалуйста! — Не ори, — открывает глаза Кир. — Ничему… не научился. Пульс бы… проверил, — он делает огромные паузы между словами и не открывает глаз. — Всё ок. Сейчас… отдохну и встану. Антон кладёт его голову себе на колени и гладит его по волосам. — Спасибо. — Не за что. Сам… молодец. Опусти меня. Обратно. Я могу тебя… Арсений, до этого молчавший и с подозрением оглядывающийся на второе тело, неожиданно кивает. — Отпусти. Он может тебя шарахнуть молнией. — Почему? — недоумевает Антон. — Энергия никуда не девается, — с видом знатока говорит Попов. — Теория незаполненного стакана: если где-то вам не додали, то где-то додали. Он же уже того? — обращается он к парню. — Ага. По-другому… не получилось… бы. — Значит, если мы с Антоном обменялись между собой, то ты забрал всё, что было у него? — закусывает губу Арс. — Не. Ещё вам сверху своё накинул… чтобы честно было. Когда понял, что… мне и так много. Тут могло после… такого обмена… на воздух всё взлететь. — Вот поэтому и отойди от него, — констатирует Попов, обращаясь к Антону. — Может случайно заденет тебя. Ты, конечно, тоже теперь необычный, но береженного… — он не заканчивает фразу, закрывая себе рот рукой. — Подожди, Син… умер, что ли? — медленно отползает Антон, вставая на ноги. — Волнуешься? — с какой-то ревнивой ленцой спрашивает Арсений. — Всё нормально с ним. Полное ослабление организма, лишение силы, которой он безгранично пользовался всю жизнь… Какие там ещё симптомы его болезни? — Деспотизм и самодовольство, — раздаётся с пола. — Хорошо, что лечится, — улыбается Антон. Хотя хочется врезать этим двоим.