***
Она счастлива. Она смотрит на Цзинь Цзысюаня, такого смущённого, такого очаровательного и такого же, как она, счастливого, и не может отвести взгляд. Молодой господин Цзинь сделал ей предложение руки и сердца несколько недель назад, до свадьбы оставалось ещё много времени, но в счастливом трепете Яньли пребывала не переставая. Пережив столько недопонимая, столько несчастий, столько бедствий и принижений, они совсем скоро обретут друг друга и останутся вместе навсегда. До самой старости, до самой смерти. Чувство эйфории пьянит, улыбка столь широка, что болят щёки. Дева Цзян водит жениха по Пристани Лотоса и рассказывает обо всём-всём-всём. Плетёт на ходу венок из золотых цветов и жалеет, что это не пионы. Потом снова оборачивается и рассказывает о братьях (лицо Цзысюаня хмурится на мгновение из-за упоминания А-Сяня, но она делает вид, что не замечает этого), о счастливых днях, праздниках, традициях. Она вспоминает привычку А-Сяня болтать без умолку и теперь полностью понимает прелесть этого занятия. А ещё немного жалко, что отец и матушка не дожили до дня её свадьбы. Но это не беда. На свадьбе будет А-Чэн и… Всё будет хорошо, шицзе! Дева Цзян счастлива. Она сверкает ярче обычного и излучает нескончаемый оптимизм. Она хочет верить только в хорошее. Цзинь Цзысюань не разделает её любви к Вэй Усяню и Цзян Чэну (хотя к последнему относится всё-таки лучше). Но он робко, совсем не уверенно берёт её ладони в свои и с твёрдой решимостью говорит: — Я помогу увидеться тебе с Вэй Усянем и сделаю самой счастливой. А-Сюань даже представить себе не может, что самой счастливой девушкой из всех ныне существующих Цзян Яньли уже стала.***
Она крутится в платье цвета киновари, красуется и показывает золотые вставки по бокам и у ворота, золотые шпильки и массивные, но утончённые заколки, сдерживающие причёску. Она хочет показаться А-Сяню во всей красе и с радостью замечает его восхищённый взгляд и приоткрытый рот. — Шицзе такая красивая! Фальши нет. Есть блестящие тысячами звёзд глаза и ни с чем несравнимое восхищение её красотой. Это немного смущает, и Яньли притихает, опустив широкие рукава, но затишье длится недолго. Она много времени потратите вместе с Цзян Чэном, чтобы придумать, как выбраться в Илин и показаться в свадебном платье. Она хотела, чтобы младший брат её увидел, чтобы не смел грустить и волноваться за её брак. Она хотела увидеть живого А-Сяня и убедиться, что с ним всё будет в порядке. Яньли смотрит с умилением на небольшую перебранку братьев, которые из-за глупого упрямства не хотят сознаваться в том, что по-настоящему любят друг друга и рады видеть. Она приносит им две плошки с супом из свиных рёбрышек и корня лотоса, а после наливает ещё одну и выходит за ворота к смирно ожидающему господина Вэнь Нину. Вэнь Нин… Изменился. Очень сильно изменился. Она видела его пару раз на ночных охотах до Аннигиляции Солнца и помнила, каким милым и застенчивым юношей он был. Как восхищённо смотрел на Усяня и краснел от заслуженной похвалы. Она составила себе о нём представление окончательно, когда А-Сянь рассказал обо всём. И, честно сказать, прониклась к несчастному юноше симпатией. — Молодой господин Вэнь, держите. Она протягивает плошку и не видит на юношеском лице и капли враждебности. Только едва заметную растерянность и благодарность. Конечности занемели, он принял суп, но есть не стал. — С… Спасибо, дева Цзян, — благодарит он и хочет сказать что-то ещё, но перевозбуждённая от радости и желания хоть как-то приободрить лютого мертвеца Яньли перебивает: — Не стоит благодарности. Это я должна вас благодарить за помощь и спасение брата. Пожалуйста, примите это. — Она выуживает из внутреннего кармана небольшой мешочек. — Это традиционные сладости клана Цзян, примите их. Я слышала, на горе Луанцзан также есть маленький ребёнок… Вы сможете угостить и его, и остальных, пусть тут не очень много. Вэнь Нин ошарашен. Пусть мимика крайне однообразна, в неживых и тусклых глазах всё ещё плещутся эмоции. — И… Это вашей сестре. Она целитель, верно? Думаю, травы и лекарства не помешают, — Она улыбается и вкладывает в ладонь мешочек цанькунь, содержимого которого должно было хватить надолго. Прозвучал грохот. А-Сянь снова дразнит А-Чэна. Дева Цзян, снисходительно качая головой, улыбается и вежливо кланяется Вэнь Нину, а потом спешным шагом идёт успокаивать двух несравненных барашков. Но любимых барашков.***
Цзян Яньли чувствует, что всё тело снова и снова ломит. Но она всё равно приподнимается на локтях и принимает из рук целительницы маленький всхлипывающий свёрток. Ещё красное лицо немного хмурится, а глаза, чистые-чистые, невинные-невинные, смотрят на неё с таким интересом, что по щеке непроизвольно течёт слеза. Она бережно прижимает к груди маленький комочек, такой родной и горячо любимый, что сил нет выразить это словами. Она и А-Сюань столько ждали… Столько любили, столько волновались из-за частых и болезненных толчков, что даже шутили из-за крутого нрава нерождённого сына. Они давно выбрали первое имя, ещё раньше А-Сянь выбрал для их сына имя в быту — Жулань. Цзинь Жулань. Она обессиленно ложится на подушку и кладёт притихшего малыша рядом, проводя нежно по пухлой щеке. Они оба устали, оба прошли новое испытание в жизни, которое повлечёт за собой только счастье. — Доброй ночи, А-Лин, — хрипловато шепчет Яньли и засыпает с трепещущим от несказанного счастья сердцем. Она хочет поспать и отдохнуть… И поспать так же, как А-Сянь — до полудня… Но просыпается она гораздо раньше. За дверьми слышатся шипение и копошение, кто-то толкается и пытается вести себя как можно тише, но все попытки идут прахом. Едва проснувшись, Яньли узнаёт голоса мужа и брата. Губы трогает сонная улыбка. — А-Сюань, А-Чэн, проходите, только потише, — хихикает она и садится, осматривая сладко спящего сына. Как жаль, что сейчас его сон будет прерван… Мужчины притихают и входят синхронно лишь спустя несколько долгих мгновений. Цзян Яньли про себя смеётся, но на деле лишь берёт ребёнка на руки и чуть качает, надеясь продлить тихие и спокойные мгновения. Брат застывает вдали, так растерянно и настороженно смотря то на неё, то на А-Лина, что тихий смешок всё-таки срывается с губ. А-Сюань на негнущихся ногах подходит и смотрит так восторженно, так неверяще, будто и не ждал сына все эти несколько месяцев. Будто не он касался живота каждый день и не опекал сверх меры (с А-Чэном на пару, конечно). — А-Ли, спасибо… В глазах А-Сюаня стоят счастливые слёзы. Он не плачет, но глаза блестят ярко-ярко, и счастье переполняет его грудную клетку. Сейчас дева Цзян поняла, что же рассмотрела в заносчивом молодом юноше много лет назад: сокрытую ото всех нежность. Именно она привлекала её всё время и не позволяла отвернуться. — Возьми его, А-Сюань, — ласково проговаривает и протягивает чуть заворочавшегося малыша. Цзысюань берёт его дрожащими руками так осторожно, будто не младенца на руках держит, а хрупкую-хрупкую статуэтку, от одного неправильного вздоха которая может резко рассыпаться в пыль. Он перестаёт дышать, лишь бы не разбудить маленькое чудо, чем-то похожее на него. — Я… Я пойду позову матушку! — быстро и нервно проговаривает зардевшийся Цзысюань и возвращает ребёнка радостной матери, мгновенно вылетая из комнаты. Остаётся из посетителей только А-Чэн. — А-Чэн, подойди, не бойся, — ласково манит Яньли, чуть щуря глаза. Он подходит медленно, не сводя с племянника глаз и садится на кровать так же, как до этого Цзысюань. Яньли видит, что он хочет сказать или сделать хоть что-то, но просто не может. Это умиляет, повышает уровень счастья в крови до небывалого уровня. А-Лин начинает хныкать. Дева Цзян напевает старую песню, которую слышала от матери, и качает ребёнка. Тот нехотя успокаивается, но огромными глазами смотрит на неё, чем ещё больше напрягает и без того натянутого струной дядю. А-Чэн раньше не общался с детьми… Но из него выйдет хороший дядя. — А-Чэн, возьми А-Лина на руки. — Н-но, сестра.! — Ха-ха, глупенький, не бойся. Всё хорошо. Он дрожит даже больше А-Сюаня, потому что берёт нового члена семьи, которая уже почти полностью уничтожена. У Яньли скребут на душе кошки, но она не позволяет себе грустить. Она просто смотрит на счастливого и пугливого брата, который держит так бережно племянника, как никогда и ничего не держал. — Сестра, он такой маленький, вдруг я… — Всё хорошо, А-Чэн, ты не причинишь ему вреда. — Он шевелится, сестра! Брат сильно вздрагивает и растерянно смотрит в круглые глаза. Он наверняка сдерживает слёзы и ещё большую растерянность и страх навредить, поэтому Яньли всё-таки забирает сына и смеётся звонко и чисто. — Обещай, что научишься брать детей на руки, а потом будешь носить А-Лина. — Обещаю, сестра.***
Первый лунный месяц А-Лина стал не только праздником в Ланьлине, но и днём скорби по жестоко погибшему наследнику клана. Яньли с самого утра предчувствовала что-то очень плохое и не подпускала к А-Лину Цзинь Гуанъяо. С самого момента их знакомства она испытывала иррациональный страх перед этим человеком в ушамао, носящим маску абсолютного дружелюбия. Она чувствовала скрытую угрозу, исходящую от него, и старалась держаться подальше. И держать сына ещё на более безопасном расстоянии. Она не знала, связал ли он с причиной её волнения, но страх увеличился в разы. «Интуиции нужно доверять», — предостерегла саму себя Яньли и ушла к сыну. В этот день клинок покоился на её поясе и до безумия странно мурчал. Раньше такого не было, раньше само оружие не напоминало об опасности, оно просто было. Раз привычный уклад вещей изменился, значит, что-то действительно идёт не так. Ближе к вечеру в Благоухающий дворец врываются гонцы и громко-громко оповещают: — Старейшина Илина приказал Призрачному Генералу убить молодого господина Цзиня и сотню адептов на тропе Цюнци! Все мертвы! У Яньли сердце ухает куда-то вниз с бешеной скоростью. Слёз нет, только страх и странная пустота. Кто-то восклицает, кто-то уже читает гневные тирады. А она не может увериться в происходящем. А-Сянь не мог. Не мог! Она абсолютно в этом уверена и даже сейчас ни на миг не сомневается в этом. Что-то произошло, что-то вышло из-под контроля, что-то… Она оборачивается к Цзэу-цзюню и Ханьгуан-цзюню и видит на лице последнего растерянное и убитое выражение. Он тоже не верит. Не может поверить, не хочет. Он не делает выводы только по словам, он разбирается во всём лично и смотрит на факты. И дева Цзян молится, чтобы он разобрался. Она смотрит в сторону брата. Его лицо потемнело от гнева, глаза налились кровью, а рукоять Саньду оказалась сжата до хруста костяшек. А-Чэн поверил. Он не будет разбираться, не будет что-либо слушать и понимать. Он хочет убить А-Сяня уже сейчас. В глазах мгновенно темнеет, и Яньли почти падает, но всё-таки удерживается за край стола и быстрым шагом идёт к А-Лину. Оставаться в зале нельзя. Становится плохо от всех гневных выкриков, от всей ненависти, от злости, боли… От всего. Ей нужно к сыну. К сыну, к маленькому А-Лину. Спину прожигает чей-то взгляд. Яньли даже не оборачивается. Она чувствует чьё-то ликование и почти догадывается, чьё.***
В Безночном городе такая шумиха, что становится страшно. Не за себя — за А-Сяня. Она его не видит, только чувствует его присутствие и слышит голос. Не его голос, чужой. Голос сумасшедшего Старейшины Илина, захватившего его брата. Голос убийцы, пронизанный высокомерием, холодом и неприкрытой агрессией. Голос, за которым она явно слышит: «Я не хочу убивать». Она бежит со всех ног среди мертвецов и обезумевших заклинателей, зовёт А-Сяня, зная наверняка, что сможет его успокоить и потом поговорить с главами кланов. Сможет уговорить А-Сяня прекратить всё это. Раз и навсегда. Сможет уговорить признаться в отсутствии золотого ядра и отправиться в Гусу на очищение от тьмы. — Шицзе! — испуганный крик где-то совсем близко. Дева Цзян успевает отскочить недалеко, лезвие проходится по спине и жжёт. Она негромко вскрикивает и падает. Не на землю. В чьи-то руки, судорожно, но бережно сжимающие её плечи. Спина болит. От боли всё немного тусклее, но она различает два тёмно-серых омута. Не красных — уже хорошо. — Шицзе, ты.! — А-Сянь… — хрипит Яньли и улыбается, смотря в родные черты лица. — Ты должен прекратить всё это, А-Сянь. — Я прекращу, шицзе, прекращу! Он играет на флейте что-то скрипящее и быстрое. Мертвецы останавливаются на несколько мгновений, а потом продолжают ходить, но попыток атаковать не следует. Тёмная энергия вышла из-под контроля. Сердце падает снова и снова от страха. Только бы обошлось… — Ты сказал, что у тебя всё под контролем! — откуда-то слышится полный ярости и беспокойства голос А-Чэна. — В-всё было под контролем, но… А-Сянь под панцирем Тьмы испуган и полностью разбит. Все улыбчивые и высокомерные маски трещат по швам, наружу выползает тот самый испуганный мальчик, который хотел сделать как лучше. А-Сянь, ты тоже ничуть не повзрослел. За спиной А-Сяня сверкнуло лезвие клинка. Яньли не медлит: ей страшно за жизнь брата. Она собирает последние силы и толкает его в сторону А-Чэна. Она не хочет ни одному из братьев смерти, потому ни на мгновение не жалеет о своём решении. Братья должны выжить, должны остаться вместе, должны вырастить А-Лина, а не умереть.Лезвие клинка пронзает тонкую шею насквозь