Огненный Феникс

      Я возвращаюсь из госпиталя с пулевыми ранениями. В плечо и в ногу, не смертельно, но крови я потерял много. Захожу в просторный кабинет в нашем участке, где комиссар проводит сборы офицеров полиции Лондона по нашему округу каждое утро, чтобы раздавать задания на грядущую смену. Открываю стеклянную дверь, переступаю порог и попадаю в светлое помещение, уставленное столами и стульями, на стене доска с полицейскими инструкциями. На меня смотрят опытные офицеры полиции и новобранцы, улыбаются и рукоплещут мне. Я с болью смотрю на эту картину, так принято встречать полицейских, вернувшихся с ранениями после больницы.       Но я не могу натянуть на лицо улыбку, нет, не могу, потому что я вернулся, а он нет. Мой наставник Роберт Адамсон. Вижу его портрет с чёрной лентой с края: на меня смотрит зеленоглазый рыжеволосый тридцатитрехлетний мужчина с добродушным лицом. Смотрю, смотрю, слёз не будет, у меня всё умерло внутри. Вспоминаю, каким он был замечательным наставником, честным, бесстрашным, преданным своей службе офицером полиции. Нет, он не сразу стал ко мне хорошо относиться. Сначала Роберт меня люто ненавидел: постоянно придирался, выгонял из патрульной машины на дежурстве, стоял и смотрел с ухмылкой, как меня мутузил какой-нибудь бугай, и как я с ним в одиночку справлялся, заставлял переписывать один и тот же протокол по несколько раз. Я сжимал кулаки, стискивал зубы и перебарывал стойкое желание побить его. Но потом, не выдержав издевательств, спросил его: — Почему, почему вы меня так ненавидите?! — Ты ещё спрашиваешь?! Ты японец! Какого чёрта ты приехал сюда? Почему тебе не сиделось в своей Японии? — Почему вы ненавидите японцев? — Мой прадед служил на Перл-Харборе, когда ваши в 1941-м разбомбили его! Он погиб там, горел там, пока его беременная жена дожидалась его возвращения со службы! Твой прадед бомбил его? Или он в оккупированной Маньчжурии кромсал китайцев и насиловал женщин?       На это я мог лишь молча злобно смотреть на него. Что мне было на это ответить? Да, мой прадед служил в японской армии во время Второй мировой, но где именно, мне никто никогда не рассказывал, на все мои расспросы родители находили отговорки. Мне оставалось только надеяться, что он не творил всех тех зверств, в которых была повинна японская армия. — И почему тебя назвали американским именем? Какое право твои родители имели давать тебе такое имя? — с этими словами наставник тыкал мне пальцем в грудь.       А я долго смотрел на него, сжимая скулы и перебарывая желание сломать этот его палец, затем решился спокойно ответить ему: — Меня зовут в честь американского солдата. Его звали Сэмюэль Джонс.       И, расслабив свои кулаки и выдохнув, я начал свой рассказ. Моя прабабушка Мэйуми Макото всю жизнь хранила страшную тайну, ту, что хранили практически все женщины на Окинаве, оказавшиеся под оккупацией американских военных в 1945-м году. Когда морпехи высадились на этот маленький остров, то, обозленные долгой войной, обозленные на японцев, принесших им такой урон, врывались в дома деревни, насиловали женщин по нескольку человек. Улицы наполнились криками и воем женщин. Мэйуми Макото было тогда 22 года, она ждала мужа с фронта и занималась приготовлением еды, когда в её дом ворвались шесть солдат. Она схватила нож и забилась от них в угол, но они надвигались на неё. Когда пятеро схватили её за ноги и потащили к себе, вырвав из её рук нож и откинув его в сторону, то шестой солдат кинулся их отталкивать, что-то крича, но так как Мэйуми не знала английский язык, то она не понимала их речь. У них завязался спор, и кто-то из солдат обратился к заступнику по имени Сэмюэль Джонс, пока они спорили, японка попыталась уползти. Морпехи рванули к ней, Сэмюэль перегородил им дорогу, завязалась драка, и, пока они впятером накинулись на него одного, Мэйуми выбралась оттуда и бежала, не оглядываясь, со всех ног. После этого она пряталась в лесу, пряталась в погребах у людей в соседней деревне… Но ей удалось избежать того кошмара, который не обошёл множество японок на Окинаве. Только когда я родился, она решилась рассказать эту историю, потому что если бы не тот американский солдат, неизвестно, была бы она жива и появились ли бы на свет все её потомки, в том числе и я. Или она наложила бы на себя руки от этого ужаса и позора, и наш род прервался бы… Поэтому прабабушка попросила моих родителей назвать меня в честь того солдата, Сэмюэля Джонса.       Наблюдая растерянность на лице Роберта, я продолжил: — Родители рассказали мне об этом в детстве, после того, как я долго донимал их расспросами. И тогда я понял, что монстры есть в любой нации. И герои тоже. Это не зависит от цвета кожи и разреза глаз.       После этого рассказа я заметил, что мой наставник смягчился ко мне. Он стал замечать, что я старался стать хорошим полицейским, что старался изо всех сил. У нас с ним было много задержаний, много погонь и перестрелок, и я всегда прикрывал его, не прятался, а лез в самое пекло. Он стал уважать меня, и мы сдружились. Я ходил к нему в гости, познакомился с его женой Камиллой и дочкой Мелани. Наблюдая за его семьёй, за его женой, я тогда задумался, что, может быть, и возможно найти свою половину, с которой ты сможешь создать крепкую любящую семью. Но когда Роберт погиб в перестрелке с ирландской мафией, я решил, что полицейским нельзя заводить семьи. Видел рыдания Камиллы, на меня смотрели огромные непонимающие глаза малышки Мелани, которой тогда был всего годик, и решил, что это слишком эгоистично — заводить семью, зная, что в любой день ты можешь к ним не вернуться.       Прихрамывая после ранения в ногу, я сажусь за стол, ко мне подбегает Катрина и плюхается рядом. Она сочувственно смотрит на меня, видит моё состояние, и её руки тянутся к моим плечам. Я сижу, не решаясь поднять на неё взгляд, а она не торопится размыкать своих объятий. Кто такая Катрина? Моя подруга. Нет, мы с ней не встречаемся, я в неё не влюблён, и у нас с ней не было секса по дружбе, в который я не верю, потому что считаю, что при таких отношениях неизбежно возникнут чувства хотя бы с одной из сторон, выяснения, разбитые сердца и крах дружбы. Она, действительно, просто моя подруга. Мы с ней сидели за одной партой в Колледже полиции, нас часто ставили на заданиях вместе в пару, мы помогали готовиться друг другу к экзаменам, на которых потом списывали друг у друга.       Пока комиссар ещё не пришёл, я прокручиваю в голове снова и снова то, что произошло. Во время дежурства нам с Робертом поступило сообщение на рацию о преследовании чёрного джипа. Я тогда был за рулём, поэтому нагнать его для меня не составило особого труда. Роберт не знал о моём прошлом стритрейсера, но он до этого много раз видел, как виртуозно я обгоняю автомобили, не задевая никого во время погонь, видел, как я дрифтую и, я думаю, начал догадываться об этом. Потому что ни на одних курсах экстремального вождения не научат так, как лучший стритрейсер Токио, якудза Шидзу. И вот, я уже нагнал джип, я его не таранил, потому что полицейским нельзя таранить автомобили во время погони. Давил на газ до предела, рёв мотора, резко вывернул руль и перегородил дорогу.       Мы оказались в мрачном грязном переулке. До того, как начать перестрелку, Роберт по рации передал сообщение с нашим местоположением и просьбой о подкреплении. Четыре ирландца вывалили из автомобиля и стали палить по нашей полицейской машине из дробовиков. Мы с Робертом выбрались из автомобиля и, прячась за ним, отстреливались из пистолетов. Вдруг, практически одновременно мне попали пули в плечо и в ногу, я упал, почувствовав жгучую боль, на полицейской форме выступила кровь, крови было всё больше. Роберт бросился ко мне, чтобы прижать раны и замедлить кровотечение, но получил пулю в голову. Ужасная кровавая дыра в его виске, застывшие в ужасе глаза, руки, упавшие обессиленно и уронившие пистолет, и подкосившиеся ноги. Наставник упал прямо на меня, я дотянулся до рации на его ремне и вызывал подмогу… Я был уверен, что бандиты пристрелят и меня, но они не стали проверять, жив ли я, видимо, подумали, что и со мной покончено. Лёжа там, за автомобилем под тяжестью тела своего наставника, я услышал, что они вернулись в свой джип, сыпя ругательствами, и уехали…       Лишь после того, как они уехали, к нам подъехал автомобиль, в котором была Катрина со своим наставником. Она в ужасе подбежала ко мне, стаскивая с меня тело Роберта, вызвала скорую и прижимала мои раны… Я прокручиваю этот момент в голове снова и снова… Стоп. Что-то не сходится. Их автомобиль был недалеко от места перестрелки, она по рации передала, что приняла сообщение и скоро они будут. Перестрелка длилась минут десять, Катрина с наставником были буквально в двух минутах езды от нас, так почему они приехали с таким опозданием? Девушка гладит меня по спине, я решаюсь посмотреть на неё, мой взгляд полон боли, в её синих глазах проступают слёзы. — Как ты, Сэм? — Ужасно. Но скоро, надеюсь, мне будет лучше.