Огненный Феникс

      Скрежет металла, мигание фар, перекореженные автомобили, высотки как молчаливые свидетели, и она на моих руках… Одни разрушения и смерти, всю жизнь меня окружают одни разрушения и смерти. Она на моих руках: маленькое окровавленное трепыхающееся существо, страшные открытые переломы, кровь льётся, как вода, только это не вода… Боль, в небесно-синих глазах столько боли и мольбы… Но я ничем не могу тебе помочь, ничем… Я вырываюсь из сна, тяжело дыша, и смотрю на будильник: две минуты до сигнала, поднимающего меня на работу. Вам когда-нибудь снились сны до страшного натуральные, что вы забывали, что вы во сне, лишь пытались изо всех сил выбраться из этого кошмара? Не понимаю, зачем завожу будильник, потому что практически всегда просыпаюсь за пару минут до сигнала, пытаясь вырваться из тягучих, гнетущих кошмарных снов, затягивающих в себя, как трясина.       Пока кофеварка на кухне делает кофе, а тостер жарит тосты, я умываюсь и тупо смотрю на стекающую воду в раковине. Набираю в ладони холодную воду и споласкиваю лицо, чтобы прогнать остатки сна, поднимаю глаза к зеркалу. Я проклят, и я сам себя проклял. В тот самый момент, когда в 15 лет бесцельно брел по вечерним улицам Токио, освещенным неоновыми огнями высоток, и увидел три спорткара, мчащихся через проспекты, пешеходные переходы и обгоняющие машины на дороге. Это были стритрейсеры, а я был тогда очень зол на родителей, с которыми поссорился в очередной раз, и сбежал из дома, чтобы остыть.       Увидев уличных гонщиков, я и загорелся идеей, что такого можно сделать наперекор родителям, и решил стать таким же, как и эти стритрейсеры: плюющим на правила и законы, свободным и независимым, тем, кому никто не будет указывать, что делать и как жить. Именно в тот момент, когда я и принял это решение, я проклял себя. Почему я до сих пор ношу этот пирсинг, который сделал в качестве протеста родителям и преданности гонкам? Это знак того, каким я был. Феникс — знак того, каким я стал, а пирсинг — того, каким я был раньше. Я очень хотел бы забыть об этом навсегда, стереть из памяти, но не должен. Я должен помнить об этом, чтобы больше никогда снова не стать прежним. Смотрю в зеркало на Феникса на своём правом плече, за которым прячется шрам от пули. Мы с ним уже одно целое: я сжёг себя для эгоистичной жизни, чтобы возродиться для того, чтобы служить и защищать. Я живу уже не для себя, а для других, для тех, кто нуждается в защите и справедливости.       Вчера был безумный день. Только мы с Гудманом поработали на месте убийства Эллисон Волкер и Брайана Коллинза, опросили мать убитой девушки, тут же поехали на место убийства Филиппа Робинсона — чернокожего 35-летнего врача и его белокожей 25-летней жены Шарлотты, в девичестве Уайт. Там мы пробыли до поздней ночи. Небольшой уютный дом у самой реки Нидд, окружённый лесом. Когда мы зашли в дом, то увидели кровавый след волочения от двери до кровати. На кровати белокурая молодая женщина и темнокожий мужчина с кинжалом в животе, который обнимает девушку. Ко мне подбежал Томас с замученным лицом, всплеснул руками и начал сетовать: — Сэм, ты только посмотри на это! Как будто мало мне было работы! Ещё с парой трупов разбираться! Ты только найди этого убийцу, и я лично его с удовольствием вскрою за то, что он мне столько работы разом добавил! — Томас, я правильно понимаю, что, судя по следам на шее у девушки, по кровоподтекам, её задушили руками? — Да, всё верно. На мой хлеб покушаешься, Сэм? — Ну что ты, Томас, просто я учился у лучших.       Слыша это, судмедэксперт улыбается, горделиво запрокидывая голову и выпячивая нижнюю губу. — Сэм, а ещё у вчерашнего парня и этой девушки есть нечто общее. — И что же? — Смотри, вот на шее след от инъекции, у Брайана тоже есть на шее такой же след. — То есть, ты хочешь сказать, что их усыпили инъекциями, прежде чем убить? А как же бутылек в квартире Брайана? Или его усыпили препаратом из бутылька, а потом убили инъекцией? А девушку усыпили инъекцией, а потом задушили? Какой препарат? И чем отравили? — Жди токсикологию, Сэм! Какой же ты нетерпеливый! Придут результаты анализов, я тебе всё расскажу, а пока думай сам, кого и в какой последовательности и чем. Ты тут детектив, а я всего лишь скромный судмедэксперт. — Помощник детектива. — Эй, дети, — из спора нас отвлекает голос Гудмана. — Детектив здесь только пока что я, — он тепло улыбается мне и продолжает. — Смотри, Сэм, убийца и здесь Шекспира оставил.       С этими словами он поднимает томик «Отелло» из-за кровати и показывает мне. — Ты был прав, Сэм, — продолжает детектив. — Это уже серия убийств. Нам нужно как можно быстрее найти убийцу, а то кто будет у нас следующий труп? Гамлет или Макбет? Ещё кучи заколотой и отравленной родни нам не хватало или отрубленной головы Макбета.       И вот, после вчерашних мест преступления, мы с Гудманом договорились встретиться с утра в морге с отцом Шарлотты Робинсон, Пирсом Уайтом, известным архитектором. Он приедет туда для опознания дочери и зятя. После душа и завтрака я забираюсь в свои привычные чёрные брюки и белую рубашку с галстуком, укладываю непослушные волосы гелем, набрасываю пальто, закрываю съёмную квартиру и бегу пешком в сторону своей работы. Хорошо, что полицейский участок на соседней улице от моей квартиры, а морг рядом. Там я встречаю мрачного Гудмана и Томаса, который заметно веселеет при моём появлении. Когда в морг заходит седой мистер Пирс Уайт в очках, ссутулившийся, подходит к нам, то я чувствую, что он смотрит на меня с нескрываемой брезгливостью. На его лице застыла гримаса отвращения. — Мистер Уайт, вы готовы опознать свою дочь и её мужа? — спрашивает старый детектив.       Архитектор молча кивает головой с потухшим взглядом, мы подходим к камерам, Томас открывает одну, выдвигает и участливо спрашивает отца убитой: — Вы готовы? — Да…       Судмедэксперт откидывает простыню с лица девушки. Такое безмятежное лицо, словно она спит… При виде дочери мистер Уайт не может справиться со слезами, пытается смахнуть их за очками и еле выдавливает из себя: — Да, это моя Шарлотта…       Его плечи всё ещё дрожат, когда Томас подводит его к другой камере и выдвигает её. Снова откидывает накидку с лица, мы видим лицо темнокожего мужчины. При виде зятя лицо архитектора меняется со скорбящего на гневное: — Это он! Мой зять! Этот подонок испортил жизнь моей дочери! И что она только в нём нашла?! — Мистер Уайт, почему вы не любили своего зятя? — спрашивает детектив. — Он был ей не парой. — Но почему же? Образованный, нестарый, уважаемая и хорошо оплачиваемая работа. Или вам он не угодил из-за цвета кожи? Не хотели чёрных внуков? — Да что вы себе позволяете? — начинает закипать отец убитой девушки. — Не отрицайте, мистер Уайт. Я старый и очень наблюдательный детектив. Я прекрасно увидел, как вы посмотрели на моего помощника. Это из-за того, что он японец? Вам не нравятся все люди других рас? Из-за цвета кожи и разреза глаз? — Да что вы себе позволяете? Я буду жаловаться, мистер Гудман, на вас и вашего помощника комиссару! Вы пожалеете о своих словах. — Пожалуйста, жалуйтесь, а мы пока с мистером Макото отправимся искать убийцу вашей дочери и вашего зятя. У нас очень много работы.       Когда приходит время обеда, я выглядываю в окно, отмечают про себя, что сегодня на удивление хорошая погода для сентября в Англии. Светит тёплое солнце, белые облака неспешно плывут по синему небу, хочется выбраться из этого душного кабинета туда, где больше воздуха, меньше работы и меньше людей. Достаю из шкафа свой рюкзак с пледом и бутербродами и покидаю полицейский участок. Участок находится на окраине города, поэтому, выбравшись из него, я оказываюсь в лесу. Выбираю небольшую уютную поляну, покрытую ковром из золотых листьев, расстилаю плед под сенью дубов и буков и падаю на него, опираясь на локти и откинув голову. Солнце пробивается через золотые кроны деревьев и светит мне в глаза, от чего я щурюсь, невольная улыбка появляется на моём лице. Достаю бутерброды, термос с кофе и вздрагиваю от неожиданности, когда за спиной слышу бойкий голос Томаса: — Отдыхаешь тут, понимаешь ли, ешь бутерброды и без меня?       Я поворачиваюсь, вижу судмедэксперта, бегущего ко мне в белом халате через поляну. Он подходит ко мне и падает на плед. — Ну ты хоть поделишься бутербродами и кофе? — Конечно, Томас. Налетай. Как ты меня нашёл? — Гудман сказал, где тебя искать. — А как ты понял, что у меня в термосе кофе? — Сэм, да брось! Все знают, что ты пьёшь только кофе. — Ну ещё и чай иногда. — Если только другие тебя им силком напоят, — смеётся судмедэксперт.       Он кусает бутерброд, запивает кофе, мычит от удовольствия и, прожевав откушенный кусок, говорит мне: — Давай поженимся, Сэм! Ты не просто скромный помощник детектива, ты настоящее сокровище! Вот, к примеру, накормишь всегда… Где я ещё найду такого доброго и милого парня? И такого красавчика…       Чувствую, как смущение затапливает мои щёки, отвожу взгляд и выдавливаю из себя: — Томас, мы же обсуждали и не раз… — Знаю, знаю! Ты стопроцентный натурал! Эх, достанется же такой парень не мне, а какой-нибудь девушке! Будет ли она тебя так ценить, как я? — Расслабься, я скорее всего, никакой девушке и не достанусь… И ни с кем не буду… — Почему это?       Я пытаюсь перевести тему разговора, поэтому показываю на лицо Томаса, вопросительного поднимаю брови и спрашиваю: — Ты носишь очки? Я раньше не видел тебя в них. — Да… У меня со школы плохое зрение, из-за очков надо мной постоянно издевались там. Поэтому я много лет носил линзы, глаза от них жутко уставали. Но я услышал от тебя однажды одну фразу. — Какую? — Плевать на придурков! — Ааа… Было такое. — И я решил плюнуть на тех придурков, которые в школе надо мной издевались, и снова носить очки. — Ну и правильно, плевать на придурков! — Ты поэтому не обиделся и не разозлился на отца убитой девушки? — Да. — Ты всегда любил пикники, Сэм? — Нет, только когда приехал в Патели Бридж. До этого жил в крупных городах, пикники в парках меня не прельщали. А тут маленький спокойный городок, окружённый прекрасными холмами и лесами… Выйдешь на обед из участка и тут же окажешься в лесу. А осенью он наиболее прекрасен...       Мы с Томасом возвращаемся из леса в полицейский участок в мой кабинет, где я вижу обеспокоенного Гудмана. — Пока вы там гуляли, Сэм, я, похоже, нашёл убийцу. — Так быстро? И кто же он? — Вёрджил Эйбрамсон, 54 года, режиссёр в местном театре. Очень любит делать постановки по Шекспиру, а также раньше часто лежал в психиатрической больнице. Я получил ордер на обыск, поехали к нему.