***
Мы сидим в классе на уроке физики. Мои глаза слипаются, я сижу, облокотив голову о руку и пытаюсь бороться со сном. Ночью был на гонках, приехал вторым на финиш, разница была буквально в сотой секунде. Сакура снова притащилась на гонки, бросилась мне на шею и начала меня утешать, а я её лишь резко оттолкнул, потому что в утешении не нуждаюсь. Зато меня тут же оттащил Шидзу за шкирку в сторону, влепил крепкую затрещину и исторг на меня целый поток отборной ругани. «Кусотарэ!» — прорычал он, залепив мне очередную затрещину. Это я кусотарэ?! Да пошёл он! Пошёл он! Я докажу ему и всем, я стану лучшим стритрейсером Токио! Какая же смертная скука — эта физика! Формулы, формулы, ничего не понимаю… Скорее бы звонок, но время тянется невыносимо долго… Я смотрю сонными глазами на часы над доской, но стрелки словно идут не вперёд, а назад. Вдруг резкий толчок сотрясает стены школы. Ручки скатываются с парт, с клацаньем падая на пол. Одноклассники заметно оживляются, учитель средних лет Коджи Ивасаки выглядит обеспокоенным. Когда включается пронзительная сирена, он, пытаясь перекричать сигнал тревоги, требует от нас построиться, чтобы быстро и организованно покинуть стены школы. Покидаем стены школы мы разрозненно, не соблюдая строй, под весёлый смех и разговоры. А что? К землетрясениям мы уже привыкли, а тут такая радость — не пришлось сидеть до конца урока невероятно скучной физики. И всё-таки, когда мы спускаемся по лестнице, я обеспокоенно выискиваю глазами Миаку, увидев её в конце строя, облегчённо выдыхаю и тут же отшатываюсь от Сакуры, которая налетает на меня, прижимаясь, и хватает меня за ладонь. — Сэм, мне так страшно, — умоляюще смотрит она на меня. А я понимаю, что Сакуре нужен всего лишь повод прижаться ко мне. Выдергиваю ладонь из её рук и отодвигаю от себя. — Да брось! Землетрясение всего примерно 5 баллов, здание школы крепкое, оно такое запросто выдержит и даже трещинами не покроется. Мы собираемся в школьном дворе, учителя безуспешно пытаются нас как-то выстроить, но школьники смеются, толкаются, всё как обычно. Кроме одного. Кто-то замечает кое-что, и уже волной по толпе проходят испуганные перешептывания, школьники показывают в сторону здания, которое мы только что покинули. Я смотрю, как на четвёртом этаже школы открыто окно, и на подоконнике стоит парень. Кажется, я его помню… Точно, он ведь в одной параллели со мной учится! Это Акира, но мы с ним практически не пересекались и ни разу не общались. В его глазах ужас, он подобрался к самому краю, он стоит, вцепившись в окно и со страхом смотрит вниз. Он стоит так несколько секунд и прежде, чем ему что-то успевают сказать, прежде, чем его успевают остановить, он делает прыжок. Секунда, мерзкий хруст от падения на асфальт, истошный крик девчонок, кровь изо рта и раскиданные неестественно руки и ноги… Мир в одно мгновение словно оглох, я оказался в вакууме, затем все звуки снова вернулись. Учителя в ужасе, подбежали к Акире, бледные школьники, слёзы девушек, вой машины скорой помощи. Медики перенесли его на каталку, закатили в машину и помчались прочь от школы под истошный вой сирены. После этого оказалось, что Акира выжил, но находится в коме. К нам приходил школьный психолог, мы писали тест на склонность к суицидальным мыслям, были уроки профилактики. А по школе поползли слухи, что над Акирой постоянно издевались одноклассники, поэтому он решил совершить тот роковой прыжок. И как я мог не заметить этого: того, что над ним издеваются? Как никто не обратил на это внимание? Очнётся ли Акира? И сможет ли он полностью восстановиться или останется инвалидом на всю жизнь? За этими мыслями я сижу в классе, как туда заходит наш школьный психолог Аризу Сато, молодая невысокая девушка, и подходит к Миаке, сидящей в одиночестве за своей партой. Они о чём-то тихо разговаривают, одноклассница становится грустной, затем они идут вместе и скрываются в школьном коридоре среди толпы школьников. Я замечаю, как из книги Миаки, которую она прижимала к груди, вылетел какой-то лист бумаги и улетел под парту, а она этого не заметила. И никто не заметил. Поэтому я, пока никто не видит, подлетаю и поднимаю его. А там… Нарисована повешенная девушка на ветви дерева. Эта девушка подозрительно похожа на Миаку… А в углу рисунка подпись «Аокигахара». Аокигахара! Об этом месте прекрасно знают все японцы, да что уж японцы, этот лес на весь мир «прославился». Лес самоубийц. У меня перехватывает дыхание. Недавний прыжок Акиры, тест на склонность у суициду и психолог, которая увела за собой Миаку… И вот я нахожу рисунок девушки, где она изобразила себя повешенной в лесу Аокигахара. Я чувствую, как всё внутри у меня похолодело. Ведь я издевался над Миакой до недавнего времени, я издевался над ней, я! И если она покончит с собой, то в этом будет моя вина! И мир лишится такой прекрасной девушки, ни на кого не похожей. Но что я могу сделать? Но если ничего не делать, то закончится всё так же, как и с Акирой. Нужно дать понять Миаке, что она не одна, что она и мыслей о смерти не должна допускать из-за такого подонка, как я. И ведь не только я над ней издевался, девчонки смеются над ней, парни, насмотревшись на меня. И хоть я уже перестал это делать, они до сих пор повторяют за мной. Я это начал и я должен прекратить это. Навсегда. После урока физкультуры в раздевалке мы с Хиро остаёмся одни, он поспешно одевается и пытается скорее покинуть раздевалку, на что я резко хватаю его и толкаю в стену. — Чего тебе, Сэм?! — Ты трогал Миаку? — Нет! — Ещё раз тебя спрашиваю. Ты трогал Миаку?! — Да не трогал я её! Переходить дорогу Инагава-кай? Я не настолько сумасшедший! — Отзывай своих шавок от неё. — Что? — он вскидывает голову, и в глазах помимо злобы мелькает страх. — Тех, кто травит Миаку. Я прекрасно знаю, что ты заводила в их компании. Так что, если тебе жизнь дорога, ты сделаешь всё, чтобы прекратить издевательства своих недоумков над ней. — Ладно, Сэм. Сделаю. И больше не подходи ко мне. Ты псих на всю голову. Более безбашенного парня я в жизни не видел. Якудза, уличные гонки, что потом? Будешь работать на мафию? — Не твоё дело, — цежу я сквозь зубы, — Убирайся отсюда. На следующий день я задумчиво сижу на уроке математики, снова не слушая учителя. Одинокий тетрадный лист, на котором у меня сами по себе иероглифами выводятся строчки хокку, которое я вспомнил каким-то чудом: Флейты бамбуковой голос Слышу из дальнего леса, Ветер влюбился, должно быть… Когда я написал это, мой разум яркой вспышкой озаряет идея. Письма… Письма от тайного поклонника! Ну точно! Я не могу же подойти к Миаке и сказать о том, что был таким подонком из-за того, что влюблён в неё. А такие послания с хокку, думаю, ей было бы приятно получить… Мои руки складывают из этого тетрадного листа журавлика, а я удивляюсь тому, что помню, как складывать журавля. Видимо, способность к оригами у японцев в крови. Либо уже на мышечном уровне отложились у меня эти движения с начальной школы. Пишу на крыле журавля «Разверни меня» и на перемене незаметно, когда Миака отворачивается, ставлю послание ей на стол и поспешно, проталкиваясь мимо других, ухожу в дальний конец класса. Когда девушка поворачивается и видит журавлика, она заметно удивляется, осторожно берёт его своими тонкими пальцами и аккуратно разворачивает. Когда её глаза пробегают по иероглифам, то я вижу, как уголки губ приподнимаются в несмелой улыбке. Глаза Миаки отрываются от записки и судорожно ищут по классу того, кто оставил ей это послание. Я отворачиваюсь, чтобы девушка не увидела моего испытующего взгляда и не поняла, что это я оставил ей послание. На очередной перемене я иду в кабинет химии, огибая толпы школьников, и вижу неприятную картину: Миака идёт, когда Сакура подставляет ей подножку, Миака падает, её книги разлетаются по полу, а Сакура со своими подругами лишь смеются над ней. Пока упавшая девушка собирает свои книги, глядя на насмешниц как затравленный зверёк, я подхожу к Сакуре, грубо хватаю её за локоть и отвожу в сторону прямо на виду у её подруг. — Что такое, Сэм? — Больше ни ты, ни твои подруги Миаку не тронут. — С чего бы это? — удивляется Сакура. — Потому что Миака не заслуживает такого. И мне это не нравится. — Но! — Это не обсуждается. Либо ты делаешь так, как я говорю… — Либо? — Либо я тебя к себе, Сакура, на пушечный выстрел не подпущу. И ты больше ни на одни мои гонки не притащишься. Я вижу возмущение на лице девушки, она словно собирается снова спорить со мной, но видит мой непреклонный взгляд и осекается. — И почему ты вообще со своими подругами взъелась на неё? — Не знаю… Она такая странная… Не такая, как мы. А скорее похожа на Наоми и Амайю. Такая же забитая тихоня, которая всё время в своих книжках обитает. — Наоми и Амайя… — задумчиво говорю я, — Вот и сведи Миаку с ними. — Что?! — такого предложения Сакура точно не ожидала. — Что слышала! Ты же мастерица школьных интриг. Вот примени свой навык на благое дело и сделай так, чтобы Миака не была такой… одинокой. Сведи её с ними. Тебе ведь одиноко было бы здесь без своих подруг? — Так уж и быть, Сэм. Я сделаю это. Но только ради тебя. Я молча киваю и ухожу от Сакуры дальше по школьному коридору. На следующий день снова, скучая на уроке математики, я вспоминаю длинные чёрные волосы Миаки, её грустные глаза и пишу хокку на тетрадном листе. Старая ива у речки Волосы-ветви омыла… И соловей влюбился! Снова журавлик, прячущий внутри себя трогательное послание, приземляется на парту девушки. Снова её глаза перестают быть такими грустными, а я довольно замечаю, как она робко улыбается. Почему я никогда раньше до своих посланий не видел её улыбку? У Миаки очень красивая улыбка… Так и потекли школьные будни один за другим… Журавлики на парте, улыбка Миаки, я удовлетворенно замечал, как на перемене к ней подошли Наоми и Амайя и начали с ней разговаривать. Потом я уже не видел Миаку в таком одиночестве, она сдружилась с этими двумя одноклассницами, и везде они уже ходили вместе. В очередной раз, когда я увидел грустные глаза девушки, то отправил ей журавлик с посланием: И нынче видеть я хочу Твою улыбку, Что те цветы напоминает мне… На следующий день я видел, как Миака не появилась на уроке географии, хотя в этот день она была в школе. Я тянусь к её подруге Наоми и спрашиваю её: — Где Миака? — Она сказала, что ей нужно срочно уехать по семейным делам. Она собиралась идти на автобусную остановку. Семейные дела? Что за семейные дела? А если… Миака решила поехать в лес Аокигахара? Если она всё-таки решила сделать то, что хотела раньше? Я вскакиваю и бегу из класса под крик учителя, но сейчас совершенно нет времени что-то ему объяснять или придумывать какую-то ложь. Потом мне влетит, мне обязательно влетит и от учителя, и от родителей, но мне на это плевать. Когда я выбегаю из школы, то замечаю, как небо заволокли тучи, раздаются раскаты грома, и первые капли падают на асфальт. У меня нет с собой зонта, сейчас хлынет дождь, но я не думаю о том, что вымокну до нитки. Плевать! Я должен спасти Миаку! Я бегу со всех ног к школьной ограде, когда дождь прорывается из туч и начинает лить стеной, а я бегу из последних сил к автобусной остановке. Мои ноги хлюпают по лужам с брызгами во все стороны. Я вижу автобус, который едет к остановке, если он приедет раньше меня, и Миака, которая стоит на остановке под навесом, сядет в него, то уедет, и я могу не успеть её спасти. Поэтому я бегу быстрее, пытаясь обогнать автобус. Я должен обогнать этот чёртов автобус! Ноги гудят, в груди уже колет, сердце бешено бьётся, но я должен обогнать этот автобус. Это оказывается бесполезным занятием, потому что он останавливается напротив остановки, дверь открывается, а девушка собирается в него зайти, на что я лишь истошно кричу: — Миака, стой! Не уезжай! Пожалуйста! Не уезжай! Девушка останавливается, смотрит в мою сторону и удивляется, увидев меня. — Не уезжай, Миака! Она не заходит в автобус, на что его двери закрываются, а он уезжает. Девушка держит зонт и смотрит на меня как на сумасшедшего. А я, добежав, налетаю на неё так, что чуть не сношу с ног. Стою, схватив её за плечи, а руки мои дрожат, и голос дрожит: — Куда ты собралась ехать? В Аокигахара? — Откуда ты? — девушка смотрит на меня изумлённо, затем опускает глаза. — Я нашёл твой рисунок. Я знаю, что ты задумала! — Так это ты нашёл его? — Послушай меня. Не стоит этого делать из-за такого придурка, как я! Никто этого не стоит, а в твоей жизни будет ещё много таких подонков, как я. Потому что такова жизнь. Но нельзя сдаваться. Никогда. — Сэм, но если раньше у меня и были такие мысли… То сейчас всё в порядке. Просто моя бабушка заболела, я собиралась ехать, чтобы навестить её в больнице. Правда, со мной всё хорошо. Так это ты отправлял мне журавликов? — Не знаю, о чём ты, — усмехаюсь, подмигивая Миаке. Я облегчённо выдыхаю и прижимаю к себе девушку, несмотря на то, что абсолютно мокрый. Над нами стоит сакура, с которой уже сыпятся лепестки, из-за дождя они осыпаются на нас, а я прижимаю к себе Миаку и шепчу ей на ушко: — Прости меня за то, что я был такой мразью. Помни, что бы ни случилось, ты — не жертва. Но к твоей бабушке мы поедем вместе.***
— Вот поэтому я и люблю хокку, дождь и сакуру. Для меня это напоминание о жизни, которую я чуть не загубил, но всё-таки спас, — заканчиваю я свой рассказ Агате, — Раньше я был монстром, но изменился. — Сэм, ты никогда монстром не был, — говорит Агата, — Ты всегда был хорошим. Всегда был таким, даже если твою хорошую сторону и задавливал грубый и эгоистичный парень. Но я люблю тебя, Сэм. Я люблю тебя, и ты выиграл эту битву с самим собой. — И я люблю тебя, Агата. Ты появилась в моей жизни и раскрасила её яркими красками. Ты показала мне, что я умею любить, что я могу быть нежным и заботливым. Ты показала мне меня настоящего. И заставила меня быть счастливым. Засыпай, мой ангел. — Сэм, это была лучшая сказка на ночь.