***
От Лондона до Токио лететь целых 12 часов. Мы летели на самолёте японской авиакомпании: Агата сначала стойко терпела долгий перелёт, необходимость сидеть пристёгнутой из-за частых зон турбулентности. С интересом рассматривала стюардесс-японок, смотрела японские фильмы о добыче морепродуктов без субтитров, поэтому я переводил ей. Ела японский обед, смотрела на сладости в цветастых упаковках как на диковинку и уговорила меня выпить немного вина. Щебетала с Рэйчел, ссорилась с Александром, и я постоянно ловил на себе взгляд Агаты, полный затаенной нежности. Я видел, как Агата утомилась, поэтому нашёл её ладонь и, переплетая наши пальцы, склонился, шепча ей на ушко: — Ты устала, тенши… Поспи, мой ангел. Отдохни. Не можешь же ты не спать всю ночь. Мы прилетим, и нам ещё долго добираться до Хоккайдо. Поспи, тебе нужно набраться сил. Девушка протестующе мотает головой, но усталость и смена часовых поясов берут своё, поэтому она сладко зевает и засыпает. Голова Агаты падает на моё плечо, а я смотрю на её прекрасное нежное лицо, на длинные ресницы и спадающие на лоб пряди. Какая же она милая… Невольная улыбка появляется на моём лице, я убираю с глаз её пряди. И не могу перестать смотреть на неё и улыбаться. Удобно устроилась… Когда Александр начинает громко хохотать от своей же идиотской шутки, я злобно смотрю на него и начинаю шипеть. Увидев, как Агата безмятежно спит на моём плече, он замолкает, раздосадованно затыкает уши наушниками и направляет свой взгляд в иллюминатор. А я не могу перестать смотреть на Агату. Не сдержавшись, целую её в лоб, чувствую, как глаза слипаются, и моя голова облокачивается о её голову, когда я тоже засыпаю. Переплетенные пальцы, её тепло и мирное дыхание двух человек, нашедших друг друга в этом безумном мире.***
— Добро пожаловать в Японию! Я смотрю на зал аэропорта, тот самый зал, откуда в гневе покидал свою родную страну много лет назад. И в надежде на совершенно новую, свободную жизнь, ещё не зная, к какому краху это приведёт. Не надеясь когда-либо вернуться домой. Я сам себя отправил в изгнание и радовался этому изгнанию, почуяв запах свободной и независимой жизни. Что-то происходит внутри меня, когда я осознаю, что стою на родной земле после долгих лет изгнания, а ведь сердце совсем не щемило, когда я летел сюда, но сейчас на меня нахлынула ностальгия. — Так подожди, ты не был здесь с… — говорит Рэйчел, с интересом глядя на меня. — Считай, с восемнадцати лет. Как улетел в Америку — не возвращался. Краем глаза я замечаю возмущённый взгляд Агаты и быстро отвожу глаза. Да, ей я говорил про шестнадцать лет, и это была правда. Но она только для Агаты, потом всё ей объясню, сейчас не время и не место. — Забыл родные корни, значит, — я слышу голос Эллиа за спиной. Как же он меня раздражает… И ведь всегда со мной такой добродушный и вежливый, в отличие от Александра. Но общается с Агатой так, словно не теряет надежду, хотя прекрасно знает, что мы с ней вместе. — Кто бы говорил, — вмешивается Ева. Я усмехаюсь про себя. Помню, как она учила меня танцам перед балом, чтобы я не стоял столбом там. Я быстро все схватывал и запоминал движения. Боевая девушка, но мы с ней нашли общий язык, мне нравится наблюдать, как она ставит Александра на место. Я натягиваю на лицо добродушную улыбку и говорю Эллиа с преувеличенно японским акцентом, потому что от своего за столько лет я практически полностью избавился. — Ты здесь в диковинку, гигант, так что сильно не выделяйся. Эллиа забавно оскаливается, подмигивает в знак того, что понял шутку, в то время, как я слышу недовольный и усталый голос Александра: — Сколько здесь до твоей долины? — Она не моя, это всё её идея, — киваю я в сторону Агаты. — А что чуть что — так сразу я? Я смотрю на возмущённое лицо Агаты и еле удерживаюсь от того, чтобы не рассмеяться. Ну какая же она милая, когда сердится… Так забавно хмурит брови и морщит носиком… — Ну так это ты хотела на Рождество куда-то уехать, — говорит Александр. Затем он начинает делать то, что заставляет меня закатить глаза, а людей в аэропорту оборачиваться и смотреть с недоумением на нашу компанию. Александр решает побыть клоуном в очередной раз, когда начинает пищать тонким голосом, прижимая кулаки к груди: — Горы! Горы! Снег! Хочу на горячие источники! — Дать бы тебе по шее, — сердится Агата. Агата, да я бы сам с радостью врезал бы Александру. Жалею, что только раз подрался с ним. Ещё хотя бы одной хорошей трепки он точно заслужил, когда позволил тебе устроить тот опасный блеф, из-за которого ты, тенши, чуть не лишилась жизни. Из-за которого тебе приходится жить с невыносимым чувством вины. Лучше бы я застрелил Эдварда, лишь бы тебе не пришлось жить с этим грузом. Но прошлое не изменить. — Не попадешь, — и Александр начинает прыгать, как боксёр, уворачиваясь от воображаемых ударов. — Александр, двадцать шесть годиков, — демонстративно показывает Агата на этого клоуна. Наблюдая за этой картиной, я не могу удержаться от смеха, но мой цепкий взгляд кого-то замечает среди толпы встречающих, так что я задерживаю дыхание. Неужели, это… Или показалось? — Сэм, что случилось? — обеспокоенно спрашивает Агата. — Ещё не уверен… Не обращая внимания на всю свою компанию, я срываюсь и стремительно иду вперёд, неужели это… Не может быть! Я же не предупреждал их о том, что прилетаю, не желая встречаться с отцом и братом. Я сгибаюсь в глубоком почтительном поклоне в то время, как моё сердце готово выскочить из груди. — Мама. Я дома. — Добро пожаловать, сынок. Как же я скучал по ней… Сколько лет не обнимал её и не чувствовал её тепла, поэтому я плюю на японские правила приличия и крепко обнимаю свою маму. Она от неожиданности смеётся, не ожидая такого проявления чувств в людном месте, и ласково гладит меня по спине. — Айко! Я не могу перестать улыбаться, потому что безумно рад видеть свою сестру, ведь я ужасно по ней соскучился, хоть мы с ней раньше и ссорились постоянно. Она бросается мне на шею и обнимает меня так крепко, что у меня перехватывает дыхание. Она пахнет всё так же корицей… Как тогда, когда я жил с ними, когда покидал родной дом, ведь она так любит печь разные вкусности с корицей. — Добро пожаловать домой, младший братишка! — Что вы здесь делаете? Откуда?.. — Тадако тебя спалил. Сказал, что ты приезжаешь к нему на источники с друзьями, — тараторит Айко, осуждающе глядя на меня. Видимо, сердится, что я не сообщил своей семье о том, что прилетаю, после долгих лет разлуки. — Трепло! — Сэтсуо! Манеры! Меня словно пронзает. Имя, которое я ненавижу, от которого отказался давным-давно. Но мне никогда от него по-настоящему не избавиться, проклятье какое-то… Я Сэм, и я всегда был Сэмом! Отлично, теперь все знают об этом. Краем глаза вижу недоумение на лицах всех, с кем я сюда прилетел, на секунду задерживаю взгляд на растерянном лице Агаты. Грустно вздыхаю и отвожу глаза. Я же говорил тебе, любимая, что ты ещё многого обо мне не знаешь… — Приношу глубочайшие сожаления, — извиняюсь я больше перед мамой, чем перед всеми остальными — Я прошу простить моего сына, он ужасный грубиян. Меня зовут Фуджико Макото. Мама улыбается, кланяется и передаёт свою визитку Агате во время поклона. Теперь она знает, что моя семья владеет гостиницей, раньше я ничего не рассказывал ей о своей семье, на все расспросы уходил от ответа или отвечал очень расплывчато. Почему-то рассказывать о своём преступном прошлом Агате мне было намного проще, чем о своей семье. Почему? Неужели потому что я почувствовал, что с появлением Агаты в моей жизни всё в ней изменилось, я изменился. Боялся, что из-за рассказов о маме и сестре так по ним соскучусь, что сорвусь и прилечу, чтобы повидать их после стольких лет разлуки и редких звонков по видеосвязи. — А это моя дочь, Айко. Сестра кланяется, и вся наша компания кланяется ей в ответ. Я представляю всех маме и сестре, представив Агату как подругу. Не стоит сейчас маму шокировать тем, что я встречаюсь не с японкой, а англичанкой, хотя от меня чего-то другого ожидать и не стоило. — Приятно познакомиться, — улыбаясь, отвечает мисс Харрис. — Нам тоже бесконечно приятно наконец увидеть нормальных друзей Сэтсуо. Что? Мама! Я навсегда для тебя останусь непутевым подростком, связывающимся с плохими компаниями? Начинаю шипеть, показывая маме всем видом, насколько мне не нравится, в какую сторону она завела разговор, но она, ничуть не смущённая, хитро улыбается и продолжает: — Мы подготовили небольшое угощение в нашем скромном доме. Мы будем рады, если Сэтсуо приведёт вас сегодня на обед. Вся радость от встречи с горячо любимыми мамой и сестрой омрачается этим приглашением. И прежде чем я успеваю обдумать, мой мозг сам стремительно принимает решение и безапелляционно выпаливает: — Нет. — Сэм! — возмущается сестра. — Нет, Айко. Мама, ты уже забыла, чем кончилось всё в прошлый раз? А в прошлый раз… Как раз тогда, когда был мой день рождения, когда я поехал к Шидзу и ввязался в историю со спасением девочки из его борделя. Я знал, что мама на вечер готовит праздник для меня, но с утра за завтраком я разругался с отцом в очередной раз из-за уличных гонок. И он приказал маме отменить праздник, сказал, что они всей семьёй уезжают в отель на источники на выходные, а меня с собой не берут. В качестве наказания. Отец ничего не знал о моей дружбе с якудза, не знал о внезапном моём побеге, я поставил его перед фактом уже когда прилетел в Америку. А как я улетел в шестнадцать без разрешения родителей? Я сильно рисковал, но воспользовался поддельными документами, которые мне сделал Шидзу незадолго до моего побега. В Японии права выдают только с восемнадцати лет, я долгое время ездил без прав, иногда попадался. Шидзу надоело забирать меня из полицейского участка и давать взятки полицейским, поэтому он сделал мне поддельные права. И загранпаспорт заодно. Зачем паспорт? Я думал о том, что якудза хочет втянуть меня в свой наркотрафик с Филиппин, глупо было надеяться на то, что я буду лишь его учеником по уличным гонкам, и он не будет никогда ожидать от меня работы на его криминальный бизнес. Но я ничего тогда ему не сказал, принял паспорт, зато благодаря ему же смог сбежать в Америку. — Сэтсуо… мы так давно тебя не видели! Твой отец скучает по тебе, — упрашивает меня мама. От просьбы мамы, от её голоса у меня всё внутри сжимается. Но отец скучает по мне?! Никогда в это не поверю, всю жизнь только и слышал от него, насколько я ничтожный и беспутный, все подростковые годы воевал с ним, а уж когда уехал в Америку, с тех пор только и слышал проклятия от него в свою сторону. — Он скорее будет скучать по своей порванной тапочке, чем по мне. — Не будь дураком, Сэмюэль, — протестует сестра, — У тебя есть шанс помириться с семьёй. Ты будешь с друзьями. С поддержкой. Я сердито смотрю на эту упрямицу, но она не собирается сдаваться. Узнаю свою сестрёнку. Всё такая же упертая, да только при отце и брате всю её настойчивость и решимость как ветром сдувает. Я обреченно вздыхаю и цежу сквозь зубы: — Я не буду тащить ребят насильно. Только если они сами захотят. Эллиа и Ева отказываются, объясняя это тем, что хотят быстрее оказаться в горах, зато Агата, Рэйчел и Александр соглашаются, чем неожиданно радуют меня, потому что оказаться один на один с отцом мне совершенно не хочется. Может быть, хотя бы при гостях отец воздержится от речей о том, насколько я ничтожный сын, позорящий всю семью? Мы идём за мамой, Агата прощается с Эллиа и Евой: — Вы там точно справитесь одни? — С чем? С горячими источниками? Нет, красотка, это неравная борьба. По приезде ты увидишь только наши павшие тела. Что?! Опять этот эфиоп флиртует с Агатой? Неужели спустя столько месяцев не потерял надежду? Или у него манера общения такая со всеми девушками? Да вот только с Евой он совершенно по-другому общается. Сжимаю кулаки и встаю между Агатой и Эллиа. — Если самурай стоит перед выбором — жить в позоре или умереть, он должен выбрать смерть. Надеюсь, Эллиа поймёт, какой смысл я вложил в эти слова. Агата ему достанется только через мой труп. Он добродушно фыркает и уходит вслед за Евой, махнув рукой, оставляя меня лишь догадываться, понял ли он скрытое значение моих слов.***
Мы едем в такси, когда я смотрю на родные улицы Токио, но мне сейчас совсем не до ностальгии, мысли заняты только предстоящим обедом с семьёй. Из задумчивости меня возвращает удивлённый голос Агаты: — Сэтсуо? — Да, Саске, что это было? Я устало прикладываю два пальца к переносице, прикрывая глаза. Как же меня достали шутки Александра… О да, это очень умно: назвать японца именем героя самого популярного аниме. — Будешь много говорить — я припомню, как тебя Кристофер вырубил в твоём же доме. И как я спасал тебя из кладовки, пока Агату там убивали под дождём. Приехал из Англии и сразу на бал, какое удовольствие. — Ах ты злопамятный Сальери. — Не обижайся на него, Сэм. Он не злой, просто тупой, — говорит Рэйчел. — Ага. Сэтсуо — моё настоящее имя. Поменял, когда приехал в Америку. Назло отцу. То, что я рассказывал Роберту о своём имени — ложь? Нет. Тогда я ему не солгал, хотя привык лгать всем. Кроме Агаты. История про спасение моей прабабушки от морпехов — правда. Правда, которую мне рассказала мама. Когда я родился, моя прабабушка умирала. И последней её волей было, чтобы меня назвали в честь американского солдата, спасшего её. Отец дал слово, но нарушил его. Непомерная гордость не позволила ему назвать своего сына американским именем да ещё и в честь солдата вражеской армии. Это мне потом рассказала мама, и я в ультимативной форме требовал от всех называть меня Сэмом. Назло отцу. Мама звала меня Сэмом, пока отец не видел, потому что очень уважала мою покойную прабабушка, сестра, мои все друзья, одноклассники и мой наставник-якудза. Сначала считали это чудачеством подростка, а потом уже привыкли. Так что на самом деле Сэм — моё настоящее имя, в отличие от Сэтсуо, я просто вернул его себе. Я вздыхаю, поёжившись. — Послушайте, моя семья… Мы не очень ладим. — Мы заметили… — грустно отвечает Агата. — В общем, обед вряд ли станет приятным приключением. — Зато мы познакомимся с твоими родными. Я не могу сдержать улыбку от слов Агаты. Я знал, что моя любимая всегда меня поддержит. Я протягивая руку назад и нахожу ладонь Агаты, пожимая её и переплетая наши пальцы. — Спасибо. Это много значит для меня. — Мы едем в центр? — Что? Нет. Это было бы здорово, но нет. Мы едем в Синдзюку. Буквально сто лет назад это был самый отшиб города. Сейчас там неплохо. Близко от метро, и территория большая… только дом староват. Мой отец — ярый традиционалист… во всём. Наш дом оформлен в старом стиле, с небольшим садом и всё такое… — Звучит очень круто, — энтузиазм Агаты и её желание поднять мне настроение сейчас совсем не спасают. Она не знает, как этот традиционализм отражается на всех членах семьи. — Угу, очень круто. Я мрачнею и снова смотрю в окно, безуспешно пытаясь выгнать из головы удручающие воспоминания.***
Когда я попадаю в родной дом, то сразу замечаю, насколько здесь всё точно такое же, как тогда, когда я здесь жил. Ничего не изменилось. Запах дерева, благовоний, точно тех же, какие были здесь, когда я покидал этот дом. Вазы и гравюры точно те же и на том же месте, словно не было всех этих лет вдали от дома, словно я только час назад отсюда вышел, ничего не изменилось. А я сколько мест и городов сменил за это время, здесь ничего не изменилось, только я полностью изменился. Мама уходит за отцом, а сестра рассаживает гостей за столом на подушках. — Я вижу, здесь ничего не изменилось с моего отъезда. — Ты же знаешь отца. Год за годом ничего не меняется, — отвечает Айко, наливая мне горячий зелёный чай. — Где… старший брат? — выговариваю я через силу. — Уехал по делам. Сейчас дома только отец. — Ну и слава богам. Не хочу видеть своего брата. Копия отца: властный, с чувством собственной исключительности и превосходства над женщинами, смотрящий свысока на иностранцев. Считающий меня худшим позором, который только мог произойти с родом Макото. Достойный продолжатель дела отца, в отличие от меня. Меня никогда не привлекал отельный бизнес. А сестра старается разрядить напряжённую обстановку в комнате: — Тадако сказал, вы едете в долину на Хоккайдо? Я молча киваю, потому что все мои мысли о неизбежной встрече с отцом. Тогда Агата поддерживает разговор с моей сестрой, лучезарно улыбаясь. — Да, нам сказали, там очень красиво! И горнолыжный курорт недалеко. И горячие источники — прямо в отеле, это так круто! — Вы выбрали очень красивое место. Тихое, уединённое — рай для спокойного отдыха. — Ой, мы смотрели фотки. Они потрясающие, прислуга только странная, — вступает в беседу Рэйчел. — А, это каприз Тадако. Это наш друг, он владеет сетью таких отелей. Для каждого придумывает свою фишку. Например, в отеле у моря все девушки одеваются в морских божеств. А тут решил сделать всех ёкаями. Такого встретишь в коридоре ночью — умереть можно! Но многим гостям нравится, говорят, это необычно, — приветливо улыбается гостям моя сестра. — А вы там уже бывали? — спрашивает Александр. — Незадолго до того, как Сэт…ми. Помнишь, младший браток? Тогда я наконец-то поднимаю глаза от своего стакана и смотрю на сестру, приятные воспоминания вызывают у меня невольную улыбку. — Помню. Но ёкаев там тогда ещё не было. — И лыж тоже ещё не было. Ой, долину тогда засыпало снегом на несколько дней! — вспоминает сестра события многолетней давности. — Да, все ворчали, кто-то не мог уехать… дороги перекрыло… — А нам было так весело! Мы гуляли в лесу, играли в го, катали снеговиков… Когда это вспоминает сестра, картины минувшего прошлого встают перед моими глазами. Вот сестра звонко смеётся и гордо смотрит на слепленного снеговика, бросается мне на шею и целует в холодную щёку. А я спешу выбраться из её объятий, так как не люблю, когда меня тискают. Вот мы идём по сугробам по лесу, ноги Айко вязнут в снегу, она начинает падать, а я стремительно ловлю её, не давая упасть. А вот она кокетливо улыбается парню из соседней префектуры, приехавшему сюда на отдых, и разговаривает с ним так, словно они знакомы всю жизнь, пока отец не видит. Такая лучезарная, такая красивая, Айко словно светилась изнутри, и парни всегда провожали её взглядом. — И ты соблазняла всех мужчин в радиусе пяти километров, — вспоминаю я с улыбкой. — Сэм, дурак! — сестра со смехом шлёпает меня по плечу. И в это время в гостиную заходит отец. Мигом весёлое и непринужденно настроение в комнате испаряется, тепло сестры мгновенно выдувает морозным ветром отца. Отец оценивающе и высокомерно смотрит на нашу компанию и кажется, что абсолютно все в этой комнате перестают чувствовать себя уютно. Отец демонстративно не хочет говорить на английском. Он издевается? Прекрасно ведь понимает, что гости не знают нашего языка. Агата отвечает невпопад на японском, я вижу, как отец посмеивается про себя, еле сдерживая улыбку. Но хотя бы не злится. Хотя я более чем уверен, что ему не нравится видеть иностранцев в своём доме. А ещё больше он не рад видеть меня. После соблюдения всех формальностей в виде приветствий и поклонов с гостями очередь доходит и до меня. Отец направляет на меня свой непроницаемый взгляд, смотрит на меня как на насекомое, которое не терпится раздавить. Я встаю, с вызовом смотрю ему в глаза и склоняюсь в неглубоком поклоне. Кланяться ему совершенно не хочется, но если я этого не сделаю, отец выгонит меня с гостями до начала обеда, и мама с сестрой сильно расстроятся. — Добро пожаловать домой, младший сын. — Я дома, отец. Мама приглашает всех за стол, я вижу, как робеет Агата перед моим отцом, но Рэйчел поддерживает её, увлекая за собой и садясь между ней и им. Рэйчел — прекрасная подруга для Агаты: внимательная, всегда готовая её выслушать, помочь и поддержать. Обед начинается. Отец ведёт себя как обычно: сидит с видом повелителя всей Вселенной, вытирает руки полотенцем, бросает его на стол, когда Айко мгновенно подскакивает и убирает его. А я пробую мамину еду и понимаю, что за столько лет всё-таки ужасно соскучился по её готовке. Агата пытается совладать с палочками, смотрит на окружающих, но не может справиться. Я еле сдерживая улыбку, потому что вспоминаю, как однажды Агата приехала ко мне в Лондон, там в ультимативной форме повела меня в японский ресторан и заказала роллы. Там пыталась справиться с палочками, я показывал ей, как их держать, но Агата старалась, сердилась и решительно отложила их в сторону, начав есть роллы руками. И сказав при этом, что не меня же ей стесняться. И что ей всё равно, что подумают посетители ресторана и официанты. Мама замечает, как мисс Харрис непросто, поэтому с тёплой улыбкой предлагает ей вилку: — Харрис-сан, не желаете ли воспользоваться вилочкой? — Что вы, Фуджико, я обязательно справлюсь палочками, — не сдаётся Агата. Мама понимающе кивает и уходит из комнаты, а возвращается уже с вилкой для Агаты. Передаёт её девушке и что-то шепчет, что именно, я не слышу. Затем мама и Айко начинают обходить стол и наливать всем домашнее сливовое вино: сначала отцу, потом нам с Александром, потом Агате и Рэйчел. Отец поднимает стакан и делает тост: — Я бы хотел выпить за своего блудного сына и поблагодарить богов за его возвращение. Агата неловко поднимает стакан, и я замечаю, как обеспокоенно она смотрит на меня. Поднимаю на отца свой спокойный и враждебный взгляд. — Кампай. Стаканы опустошены, мамино сливовое вино разливается внутри успокаивающим теплом, но обстановка в комнате от этого не становится менее напряжённой. Мама и Айко встают у стены, готовые и дальше прислуживать отцу и гостям по малейшей надобности, а отец направляет на меня насмешливый и уничижительный взгляд. — Что ты можешь нам поведать о своей жизни, младший сын? Сколько машин ты разбил? Сколько… девушек сменил? — Дорогой! — вырывается тихое у мамы, но отец не обращает на неё совершенно никакого внимания. А что это была за пауза, отец? Ты хотел сказать «шлюх»? Нечего меня судить по себе. Я, в отличие от тебя, никогда по шлюхам не ходил. Ах да, походы в бордель у тебя за измены и не считаются. Да-да, все стритрейсеры те ещё кобели. Абсолютно все. Машин я разбил немало, но сколько можно меня в это тыкать? Я уже давным-давно не стритрейсер, но моему отцу всё равно до того, что я много лет уже был полицейским и что я детектив. Давно поставил на мне клеймо и списал в утиль. Хоть бы раз за эти годы поинтересовался моей работой в полиции. — Столько, сколько ты бы не сумел и за три жизни, отец. Мой ответ задел отца: он злобно прищуривается и поднимает подбородок выше. А чего ты ожидал, отец? Что будешь позорить меня перед моими друзьями, а я буду молчать, виновато понурив голову? Уж не перед тобой мне чувствовать себя виноватым. А мама и сестра снова суетятся у стола, подливая напитки и подкладывая риса всем. Я отвожу свой взгляд от отца и смотрю на свою любимую. Как тебе здесь, Агата? Уже пожалела о том, что приехала сюда со мной? Она обеспокоенно смотрит на маму с Айко, нервничает и не может есть. Не привыкла ты к такому, Агата… Она не выдерживает и вскакивает из-за стола: — Давайте я вам помогу, Фуджико. Тогда вы сможете сесть за стол и спокойно поесть. Мама удивляется и бросает затравленный взгляд на отца. — Что вы, Харрис-сан, я совершенно счастлива помогать моим дорогим гостям за столом! Садитесь, прошу, кушайте, пейте, наслаждайтесь обедом. — Харрис-сан, не считаете ли вы, что женщины моего дома плохо справляются со своими обязанностями? Я вижу, как Агата чуть не задыхается от возмущения, но поджимает губы и протестующе смотрит на моего отца. — Нет, я просто считаю, что им тоже стоит поесть. — Присматривать за мужчинами и гостями — их долг. А вы ничего не знаете об устройстве традиционной японской семьи, — мой отец совершенно непреклонен, и я прекрасно знаю, что отец не позволит им и крошки съесть, пока мужчины семьи и гости не будут накормлены, пока не закончится обед, сколько бы он ни длился. — Но они же не служанки! Они устали, они хотят есть! Разве можно так обращаться со своей женой и дочерью? Что это за традиции такие?! — Вы не знаете наших традиций, Харрис-сан, это очевидно. И ваше возмущение… как минимум показывает вашу невоспитанность. — Вы не можете оправдывать своё варварство какими-то традициями! — закипает Агата. Всё. Отец в ярости, я прекрасно знаю, как выглядит его ярость, пусть он и не показывает всю её, японская сдержанность, но его костяшки пальцев побелели, он медленно встаёт из-за стола и грозно говорит: — Я не позволю… Я стремительно подлетаю и встаю перед Агатой, закрывая её от отца, оказываюсь лицом к лицу с ним. — Только попробуй что-нибудь ей сказать. Несколько секунд мы злобно смотрим друг на друга, когда отец выносит свой приговор. — Ты не изменился ни на йоту. Всё такой же безответственный. Такой же глупый. Не умеешь вести себя, не умеешь ставить себя перед женщиной. Я не знаю, зачем мать привела тебя домой. Ты просто бесполезный генетический материал. Слова отца производят эффект разорвавшейся бомбы. Атомной бомбы над Хиросимой. Агата с ужасом и растерянностью смотрит на эту картину, Рэйчел и Александр напрягаются, Айко нервно прижимает свои кулачки к груди, а мама плачет, прижав ладонь ко рту. Сколько слёз ты пролила из-за меня, мама? Из-за меня и моей вражды с отцом. Один я остаюсь непроницаемо спокойным. Потому что слова отца не стали для меня неожиданностью, я привык уже жить с его презрением ко мне. Годами. — Я тоже не знаю, зачем согласился на это приглашение. Наверное, чтобы посмотреть на тебя ещё раз… и убедиться, что я на тебя ни капли не похож. Затем я отворачиваюсь от отца в сторону мамы и сестры. — Спасибо за гостеприимство. Извините, что покидаю вас так рано. Я подаю руку Агате, и мы покидаем мой родной дом вместе с Рэйчел и Александром. Не стоило на это соглашаться, не стоило возвращаться к отцу. С мамой и сестрой можно было и в другом месте провести время и пообщаться. Но как было отказаться от их обеда? Ведь они так старались ради нас, и не отступились бы, если бы я не согласился. Но вышло ещё хуже, чем если бы я не поехал домой. Я иду по улице, отрываясь вперёд от нашей компании, полностью погружённый в эти мрачные мысли, задумчиво выдыхаю клубы пара в сторону низкого пасмурного неба. Не хочу сейчас смотреть на них, не хочу видеть жалость в их глазах и извиняться за то, что они попали на мои семейные разборки. Тогда я слышу за спиной быстрые шаги. Я узнаю эту походку из тысячи… Моя любимая. Она догоняет меня и смотрит на меня безумно виноватыми глазами. — Сэм… я… я просто… — запыхавшись, говорит Агата. — Не надо извиняться. Я смотрю на растерянное лицо девушки. Ну какая же она милая… Не удержавшись, я начинаю смеяться. — У тебя же на лице написано «Я виновата, я поступила ужасно!» — На мой взгляд, так оно и есть. — На самом деле я с первой секунды ждал, когда же у тебя полыхнет чувство справедливости. — Эй! В смысле? — удивляется Агата. — Агата Харрис — великий борец за справедливость и равноправие. Молчать вообще не в твоём характере. Девушка стоит в недоумении, видимо, не понимая, считать это комплиментом или оскорблением. Агата, ну как же я могу оскорбить тебя? Затем, махнув рукой, она снова виновато смотрит на себя: — Сэм, я… правда сочувствую тебе. — Я сбежал из этого дома не в шестнадцать, а, наверное, в двенадцать… Начал всё больше времени пропадать на улице. Японские дети очень много времени проводят в школе, поэтому никто не замечал моих загулов. — Сэм, почему ты мне говорил про побег в шестнадцать, а всем в восемнадцать? Я бросаю взгляд на Рэйчел и Александра, идущих в отдалении за нами, и тихо говорю Агате: — Потому что об этом знаешь только ты. И моя семья. Знал ещё Джон, но он давно погиб. Эти два года были самым тёмным периодом в моей жизни, но я радовался свободе. Сбежал в Америку по поддельным документам от якудза, так получились, что он мне дал их незадолго до моей ссоры с ним и побега. По ним мне тогда было восемнадцать. Думаю, хотел привлечь к своему наркотрафику с Филиппин. А в Америке я два года жил нелегально, переделывал угнанные автомобили. До тех пор, пока на моих глазах глава наркокартеля не убил моего начальника. И мне пришлось бежать из Сан-Диего и молчать, чтобы не убили и меня. — Сэм, но как же… Твоя семья… Разве они не пытались тебя искать? — Отец имел право объявить меня в розыск, ведь я был несовершеннолетним. Но он не стал этого делать и маме запретил. Думаю, он надеялся, что его непутевый сын разобьется на очередной гонке. Или умрет от передоза в какой-нибудь подворотне. Сама понимаешь, что о таком не будешь рассказывать всем подряд. Чтобы поставить крест на моей карьере детектива, хватило бы одного угона автомобиля в четырнадцать. — Угона? — Да. Тогда семья узнала о моём хобби. Когда меня в первый раз привёл домой полицейский. Я угнал и разбил машину одного стритрейсера. Тогда мне было четырнадцать. Скандал был… передать не могу, — в этот момент я вспоминаю глаза отца, налитые яростью, его багровое лицо, трясущиеся кулаки и ругань такую, что стены нашего старого дома сотрясались, — Но вообще-то у отца много денег. Он владеет сетью гостиниц. Ими сейчас занимается мой старший брат. В общем, историю замяли. А мне закрутили гайки ещё крепче. Он хотел удушить меня… А я вырвался. Сбежал. Поменял имя. Образ мышления. Наделал кучу ошибок… Попытался их исправить… уехал в Англию. Попал к Гудману. Гудман научил меня быть мужчиной. Быть джентльменом, открывать двери девушкам и всегда отдавать долги. — Это так похоже на него. Так и представляю себе, как он неодобрительно шевелит на тебя усами, — улыбается Агата. Сколько бы я ни раскрывал Агате плохого из своего прошлого, она не перестанет так смотреть на меня… Так любяще. Я представляю Гудмана, шевелящего усами и ворчащего на меня, и начинаю смеяться. — Я смотрел на него и думал: чёрт, и почему мне не достался вот такой отец? Почему я должен быть… сыном Нобусады? Носить в себе эти гены? Я грустно выдыхаю, сжимая и разжимая кулак, и вспоминаю, сколько раз я шёл избивать боксёрскую грушу после кратких разговоров с отцом по телефону. — Я не имею права быть похожим на него. Я сжимаю челюсть, не глядя на Агату. Вспоминаю о том, каким был раньше эгоистичным и грубым с девушками, когда чувствую нежное прикосновение к своей ладони. Прохладные пальцы, девушка переплетает наши ладони и говорит мне решительно: — Сэм… Ты на него нисколько не похож! Совершенно неважно, какие у тебя гены, ты сам себя сделал. И ты лучший человек из всех, кого я знаю. Стал таким. Сам себя сделал таким. Я крепче сжимаю ладонь Агаты и поворачиваюсь к ней, ласково улыбаясь. Тенши, мой ангел… Самая добрая и понимающая, самая нежная и самая любимая. Мисс Харрис, увидев, что моё мрачное настроение прошло, подбадривающе улыбается. — Эй… давай… развеемся немного? Сегодня всё-таки Рождество. Ведь точно! Нельзя позволить моему отцу безнадёжно испортить этот день. Надо спасать этот день, надо отвлечь всех от неприятных впечатлений после произошедшего в моём доме. Поэтому я широко улыбаюсь, и в моей голове появляется план. Я зову всех на японский традиционный фестиваль, и мы отправляемся на вокзал в тот маленький городок, где мы раньше с сестрой любили гулять на фестивалях. А я сбегал от семьи и забирался на полянку в лесу с красивым видом на Сумиду и город, чтобы побыть совершенно одному наедине со своими мыслями. Моё секретное место, о котором никто в семье не знает, такое уединённое, словно другие туда тоже не ходят. Фонарики у витиеватой тропинки, но стоит выбраться из-под старых сосен, как ты оказываешься на краю обрыва под бескрайним звёздным небом. Прекрасное место, и только одному человеку во всём мире я покажу его.