***
На следующий день, едва Гелиос достиг середины неба на своей колеснице, запряженной огненными конями, перед дворцом появилась перепуганная, с всклокоченными волосами Теломена. Со слезами на глазах сбежал со ступеней навстречу ей брат: живой, невредимый, подросший с их последней встречи. Они обнялись — рады встрече, целуют, обнимаются, гладят друг друга по голове. Наконец, Теломена пришла в себя от изумления, отстранилась и спросила: — Нет, это правда ты или я сплю?! Но как же такое возможно? Что... что всё это значит? — Правда, правда я, — радостно смеялся Психей, еще раз крепко обнимая сестру. — Всё расскажу тебе, всё, что со мной приключилось, но попозже, за трапезой... А как ты, не сильно испугалась лететь по воздуху? — Если бы!.. С самой зари какой-то голос у меня в голове не давал покоя, и никто, кроме меня, его не слышал. Этот голос велел мне идти на Оринейскую скалу, мол, брат твой жив и хочет видеть. Я не верила и не хотела слушать, но голос всё твердил и твердил, и что бы я ни делала, никак не желал исчезать. «Иди на скалу, иди на скалу, иди на скалу!» — все бубнил он. В какой-то миг власть надо мной будто захватила чужая воля: я как со стороны смотрела, как кличу рабов, как несут они меня в паланкине до скалы, как взбираюсь на ее вершину... А только там очутилась, как вдруг меня что-то как подхватит, да как понесет по воздуху!.. Вокруг туман, я в нем, как в плотном коконе — ничего не вижу... Я визжу, а меня вдруг как затрясут со всей силы — вон, вся прическа растрепалась — да как зарокочут: «Замолкни, замолкни сейчас же, иначе вниз сброшу!», ну, я и замолчала. — Это Зефир. Что-то он был грубоват с тобой, — сочувственно ответил Психей. — Но, наверное, ты ему в самое ухо кричала... Но, пойдем же, пойдем скорее с солнца внутрь, я хочу показать тебе свой новый дом, — потянул он ее за руку и повел в свои беломраморные чертоги. С гордостью показывает Психей дворец сестре, обращая ее внимание на совершенство линий и изящество узоров, выразительность изображений и гармонию красок, невиданное мастерство строителей, камнерезов и мебельщиков. Дивится Теломена такой роскоши и красоте — ахает, охает. А про себя думает: «Вот это братцу свезло, так свезло: в таком богатстве живет — золото ногами топчет». По всем комнатам дворца провел сестру Психей, только спальню не показал: не захотел отчего-то, чтобы сестра его возлюбленного видела. А в самом конце завел и оставил в купальне, чтобы она могла смыть с себя пыль и усталость путешествия. Когда же посвежевшая Теломена снова позвала его, то зашел и подвел сестру к туалетному столику с двумя резными ларчиками на нем и откинул крышку одного из них. Теломену на мгновение ослепило блеском золота и камней. — Это тебе, Теломена, — просто сказал он. — А второй ларец передай, пожалуйста, матери. — Психей еще утром тщательно и с любовью отобрал драгоценности для матери с сестрой и перенес их сюда из спальни. У Теломены загорелись глаза. Она стала жадно перебирать, вертя в руках и цепляя на себя то браслет, то ожерелье, то перстень, а затем снова кидая их в общую кучу, чтобы тут же выудить из ларца новое, еще более красивое украшение. — Ах, какая красота! — Она растянула на пальцах изящное ожерелье из голубых топазов, лазуритов и гранатов, украшенное двумя рядами подвесок из фигурок зверей. Теломена приложила его к себе и кинулась к зеркальцу смотреться. — Красота-то какая, а! — повторила она и начала примерять всё по-новой, но теперь уже перед зеркалом. — Такой красы и богини Олимпа не видывали... Это точно мне? Спасибо, спасибо, Психей!.. И идет мне, будто для меня делали! — Говорит, а сама взгляда от себя отвести не может — крутится, вертится в разные стороны: то поднесет унизанную браслетами и кольцами руку к глазам, то отведет в сторону, а то опять на свое отражение в зеркале любуется. Психей, довольный, стоял рядом — счастлив, что сестре по вкусу его подарок пришелся. Она сунула было нос и в другой ларец, но примерять не стала, увидев, как напрягся Психей. — Ну, мне же нужно знать, что ты для нашей матушки подобрал! Красивые вещи, ей понравятся. Жаль только, что будто для мужчины подбирали — ни стефан, ни диадем, ни серег в набор нет. Или есть? — она испытующе глянула на него. Психей виновато развел руками: — Увы, нет. — Точно нет? Ну хорошо... И это всё, говоришь, на самом деле, мне? Да, поняла-поняла, другой ларец матушке передам... Ох, спасибо, братец дорогой! — И объятиями своими, казалось, задушить его готова. — Ну, полно-полно, — сказал Психей ласково, легко похлопывая ее по спине. — Право, не стоит. Если хочешь, можешь пока оставить всё здесь — после заберешь... Ну, пойдем же дальше, ты еще не видела сада. Но Теломена, не в силах расстаться с подаренным добром, оставила половину украшений на себе, а другую половину сложила обратно в шкатулку и, крепко прижав ее к груди, а ту, что для матери, вручив брату, пошла вслед за ним в сад.***
Сад на Теломену особого впечатления не произвел, и поэтому они почти сразу направились к большой беседке, полностью покрытой вьющимися розами и плющом. Не успели брат с сестрой войти, как из воздуха возникли две деревянные кушетки, крытые мягкими овечьим мехом, с подушками-валиками в изголовьях, а затем из-под земли вырос столик, полный кувшинов с холодными напитками и золотых блюд с различными кушаньями. Психей махнул рукой и рядом зазвучала нежная флейта. Тут у Теломены глаза совсем круглыми стали. За едой Психей расспрашивал сестру о доме, матери с отцом, Элоиле, последних новостях... Теломена отвечала подробно и обстоятельно, но, наконец, настал и ее черед утолить любопытство. Она отставила тарелку, вытерла грязные пальцы о хлебный мякиш и спросила: — Ну, а теперь рассказывай ты: что все это значит? Как ты здесь оказался и стал хозяином всего этого... — она повела рукою по воздуху. — Только начинай с самого начала. Психей стал охотно делиться с сестрой своей историей. Внимательно слушала его Теломена, пристально разглядывая при этом, и только сейчас заметила, как прекрасен стал ее брат. Нет, он всегда был хорош собой, но сейчас в нем что-то поменялось: черты лица утончились, краски стали ярче, сочнее, а от кожи и глаз прямо свет шел — кажется, оставь его в темной комнате и разгонет он в ней мрак, подобно светильнику... Он принарядился для встречи: в медных кудрях виднелись зажимы в виде бабочек; поясом с таким же узором был подвязан хитон. Одно предплечье обхватил гладкий обруч, а на запястьях красовались парные браслеты-змейки, при каждом движении рук вспыхивавшие яркими изумрудными глазами. Но более всего были примечательны фибулы на плечах: в россыпи гранатов и жемчужин посверкивали большие травянисто-зеленые изумруды, так и притягивая к себе завистливый взгляд Теломены. Ей-то он украшения подарил, как подачку бросил, а себе, небось, все самое красивое оставил. — И что, от тебя ничего не требуется взамен — ешь, пей и наслаждайся? — Теломена бесцеремонно прервала его рассказы о хрустальном водопадике. — Носи драгоценности и наряды, гуляй по чаще, вдыхай ароматы цветов, да играй на лире и... все? А-аа, покраснел братец, словно маков цвет... Психей почувствовал, как лицо, против воли, расплывается в глупой счастливой улыбке. — Ну, давай же, рассказывай сестрице все. Кто она... или это он? Одно вижу, что влюблен ты крепко. И счастлив. — Это он, — мечтательно сказал Психей. — Молодой мужчина, можно сказать, юноша... И ты совершенно права: я безумно, невыносимо влюблен и безмерно счастлив, что любим в ответ. — А звать как его? — Лучник. — Лучник?! И все?.. А кто он, что он? И где сейчас? Тут Психей замялся, но решил признаться: — Он не открывает мне своего настоящего имени, но в этом ничего такого нет, — торопливо добавил он в ответ на вздернутую бровь сестры. — Он охотник, и навещает меня только ночами. — Ага!.. Ночами. Сын царя Митрадила, царевич Психей теперь наложник — служит постельным мальчиком какому-то охотнику и счастлив своей участью! — она покачала головой словно в ужасе. — О боги! Какой позор! — Нет, это неправда! Все совсем не так, как ты это сейчас представила, — с жаром возразил Психей. И отвернулся, обидевшись. — Ладно, все не так, не злись... — примирительно сказала Теломена. — А собой он хоть каков: высок-низок, толстый или худой, красив или страшен? — Он божественно прекрасен, — выдохнул Психей. — Вряд ли на Земле или на Небе найдется кто-то, равный ему... А высок ли? Думаю, примерно моего роста. Нет, все-таки он на голову выше меня... или на две. Нет, все-таки на голову. — Как такое может быть? Или ты его кроме как ночью и в постели и не видел? — Она прищурилась. — Ты права, я никогда не видел его, — признался, опустив голову, Психей. — Все наши свидания проходят в полной темноте. Он заставил меня пообещать, что я никогда не буду пытаться его увидеть, иначе он покинет меня навсегда... — А если попробовать зажечь светильник, когда он уснет? — Он никогда не спит. Зато всегда засыпаю я и пропускаю момент, когда он уходит... Но Лучник клянется мне, что это все временно и вскорости мы будем неразлучны и днем и ночью. Теломена поцокала языком: — Ах, обещания мужчин — уж, прости, Психей, но ни за что не поверю, что не за жену ты у него — какой только сладкий мед не льют они в наши уши, чтобы добиться желаемого! А получив, быстро охладевают и ищут радостей уже в другом месте. Она поджала губы, подумав, когда в последний раз делила с Элоилом ложе. Его вечно нет дома, а если он всё-таки приходит ночевать, то постель ему греют то смазливый мальчишка-раб, то наложницы, а ей не достаются даже крохи... Как несправедлива судьба: мужья могут спокойно иметь хоть сотни любовниц, а если жену застанут с любовником — страшный позор падет на ее голову. Те пару раз, когда она рискнула пойти на измену, то так тряслась со страху, что и удовольствия не получила... Интересно, каков этот Лучник в постели... И Теломена спросила, пристально глядя на Психея: — Теперь, добившись своего, твой Лучник, небось, приходит редко, да и ласками тебя не балует, заботясь лишь о своем удовлетворении? — Нет, он каждую ночь со мной, — горячо ответил Психей. — Он очень ласков и всегда внимателен ко мне... — Перед глазами у него встали картинки прошлого свидания, и он, опять густо покраснев, опустил глаза. Но лучи счастья не скрыть даже за длинными ресницами — они так лились у него из глаз, заставляя сердце Теломены сжиматься от черной зависти. Видимо, этот охотник хорошо ублажает его. Вот так свезло братцу: и в золоте живет, и в любви счастлив! И еще незавидней ей собственная участь представилась... Тут вспомнились Теломене все унижения, которые ей, невесте, пришлось по воле Психея вытерпеть. И кажется уже ей, что и в теперешней холодности мужа тоже Психей виноват. И знает все о ней и тайно посмеивается. Невмоготу ей стало слышать отголоски чужой страсти и видеть это счастливое, мечтательное лицо. Обрывает она его на полуслове и, вскочив, отбегает на пару шагов от беседки — сжав кулаки и развернувшись спиной, потому что чувствует, что не подвластно сейчас лицо ей. Испугался Психей, что сказал что-нибудь неправильное и обидел сестру. Подбежал к ней, приобнял ее: — Теломена, что с тобой?.. Я тебя обидел? — Да... нет... подожди. Я тебе должна кое-что сказать... Но мне что-то нехорошо: голова кружится и воздуха стало мало. Сейчас-сейчас подышу, в себя приду. — Она оперлась на плечо брата, а сама лихорадочно с мыслями собирается. — Да-да, пойдем снова внутрь, я прилягу. Брат глядел на нее встревоженно и с испугом, а Теломена лежала, прикрыв глаза рукой, лишь бы только не видеть это ненавистное лицо. Наконец, план был готов: — Фух, мне уже немного лучше, но как же тяжело!.. Но это мой долг... Ах, Психей, дорогой, даже не знаю, как тебе и сказать... Больно мне рушить твое счастье, но если оно построено на лжи и обмане, то... Ты говоришь, что никогда не видел ни лица, ни тела своего возлюбленного? — Ну да, он особо настаивал на этом, иначе грозится покинуть меня... Но я не понимаю... — М-мм, видишь ли, когда я летела по воздуху, то видела страшное отвратительное чудовище... змея... или нет, это был, скорее, черный дракон с рогами и гребнем. Всё тело его было в наростах и шипах, а между ног извивался мерзкий склизкий червь. Он вперевалку выполз на своем желтом брюхе из соседней рощи, а потом, добравшись до водопадика, — видимо того самого, что тебе так полюбился, братец, — долго справлял нужду в озерцо, а затем, срыгнул пламенем и улетел... Видимо, это и был твой Лучник. — Не верю, не верю! То был, наверное, кто-то другой. — Да кому же быть, как не ему! Ты ж говоришь, что на многие стадии здесь ни одной живой души, кроме птиц да ланей нет? Ну вот. Он и есть твой Лучник... Ты-то его ни разу не видел? — Нет, не может быть! — воскликнул Психей. — Не может он быть этим чудовищем, я же чувствую, он — прекрасный юноша. Да, глаза мои не видят его, но мои руки, губы, кожа видят и кричат мне, что он молодой красивый мужчина. Кроме того... Пойдем, я тебе покажу. Решившись, повел Психей Теломену в спальню, чтобы показать сестре фреску с любимым. — Вот! Мой Лучник — юноша с этой фрески! — Подумаешь, — прошипела Теломена. У нее аж лицо перекосило от взгляда на такого красавца, к тому же явно бессмертного — чуть не выдала себя брату. Это точно бог какой олимпийский! А что, если он, и правда, любит братца и возьмет тогда этого дурачка с собой на небо?.. Нет, этого она не перенесет!.. К счастью, Психей ничего не заметил, любуясь на своего Лучника. — Это еще ни о чем не говорит. Пойдем отсюда, что-то мне неуютно под этим взглядом. И тянет его наружу в сад, на ходу выдумывая историю: — Какой же ты глупый, Психей, всему веришь! Он тебе глаза отводит, а ты и поверил... Должно быть, этому прекрасному юноше принадлежал дворец прежде — краска-то на фреске старая-престарая, а ты и не заметил!.. И дракон сожрал его, как только с ним наигрался. И тебя сожрет. Сожрет, наденет теперь уже твою личину, явится во дворец к отцу и убьет всех нас: и отца, и мать, и меня... А может и не меня одну, если я понесла от Элоила и в моей утробе растет твой племянник... — Правда? — встрепенулся Психей. — Точно не знаю, но многие признаки позволяют надеяться... И этого младенца сожрет проклятая змеюка! — У нее на глазах появились слезы — она сама уже верила в выдуманную историю. — И виноват в этом будешь лишь ты, Психей, что подпустил эту тварь к нашему двору. — Но зачем ему это, зачем ему вас всех убивать? — Глупец! Он хочет заполучить царство отцовское. Народ не потерпит змея или дракона на троне — начнет бунтовать. Всегда найдется какой-нибудь герой-смельчак, который попытается его убить... А если он явится тобою — Психеем, сыном царя Митрадила — никто препятствий ему чинить не станет. Сколько раз уже такое было! Тут ей пришло еще кое-что на ум, и она добавила, чтобы окончательно добить Психея: — И еще, он же просил тебя поласкать его ртом? Просил, не смей отрицать, Психей, и не красней так. Я не знала еще ни одного мужчины... Ну так вот, он заставляет тебя заглатывать свое отвратительное семя, надеясь тебя обрюхатить. Чтобы в твоем чреве могли вызреть и вырасти его змееныши. И может, они уже там растут. Побледнел Психей. — Но я же не женщина и не могу забеременеть! — слабым голосом возразил он. — Драконам всё равно — мужчины, женщины, — отрезала Теломена. — В этом они подобны деревьям: их семени достаточно лишь упасть на благодатную почву, чтобы оно начало расти... Верно тебе говорю! Он потому тебя пока и не убивает, что ждет своих детенышей... И еще, ты думаешь, отчего ни разу не заставал его спящим? Оттого, что иначе он не сможет отвести тебе глаза, — торжествующе сказала она. — Вот если бы тебе удалось погрузить его в сон, тогда он был бы не в силах скрыть свой истинный облик. Чужую личину невозможно удержать во сне... И тогда ты бы мог заколоть его и спасти всех нас. — Но как же это сделать? Он настолько неутомим и так выматывает меня, что глаза мои просто слипаются!.. А сам он никогда не спит. — Вот видишь! Это морок. Ну ничего, Психей, я тебе помогу. Скажи, что хочешь увидеть меня и завтра, чтоб услышать привет от родителей, а я принесу с собой настойку мака, погружающую в глубокий сон. Помнишь, при дворе отца жил какое-то время лекарь Мегилл, род которого происходил от самого Асклепия? Отец его еще выгнал потом, когда решил, что тот слишком забивает мой ум ученостью... Но всё же кое-чему я у него научиться успела... Дракон уснет, благодаря моей настойке, и ты сможешь убить тварь. И сохранить в безопасности наши жизни... На том они и расстались.