Психей

Афродита привела его в просторную светлую залу, стены которой были облицованы мрамором и розовым кварцем, а окна затянуты тонким шелком земляничного цвета, из-за чего все в помещении было пронизано нежным мягким светом. Пол украшали мозаики с искусными изображениями птиц, зверей и цветов; возле противоположной от входа стены на возвышении из полукруглых ступеней стоял резной трон из слоновой кости, украшенный самоцветами. Богиня заняла свое место и крикнула что-то на непонятном языке. Тотчас же в зал, сгибаясь под тяжестью пифосов на плечах, гуськом вошли прислужники, и выстроили их перед троном. Афродита хлопнула в ладони, пифосы накренились и из них прямо под ноги Психею хлынули пшеница и рожь, ячмень и просо, горох и чечевица, так что он едва успел отскочить в сторону. Куча зерна на полу все увеличивалась и увеличивалась, пока не выросла с него ростом. Афродита кивнула на нее со злорадной улыбкой: — Вот тебе первое задание, раб. Ты так безобразен, что, думается, сыну моему лишь усердием угодить и смог. Хочу и я поглядеть, насколько ты прилежен! Разбери эту кучу зерна, разложив как следует, по-отдельности. А вечером я проверю. — Но это же невозможно... — начал было Психей. — Что?! Первое задание и уже возражения? Хорошо же ты служить готов! Психей, сжав зубы, встал на колени и начал разбирать зерно в отдельные кучи: горох в одну сторону, ячмень в другую, просо в третью, пшеницу в четвертую, ячмень опять во вторую, и опять, и опять — монотонное бесконечное занятие. Богиня унижала его, заставляя выполнять женскую работу. Но тут ему кстати вспомнилась история великого Геракла: тому тоже пришлось хлебнуть унижения рабства у жестокой женщины, Омфалы. Та не просто заставила его делать постыдную женскую работу, но еще и рядила в женские тряпки, всячески насмехаясь при этом. Мысли о величайшем герое помогли ему немного воспрять духом. Через час руки его начали подрагивать от напряжения, спина ныла, мелкие камни мозаики больно впивались в колени, а работы не убавилось ничуть. Афродита внимательно наблюдала за ним, откинувшись на троне и потягивая вино из хрустальной чаши: — Работник из тебя никудышный, конечно. Не знаю, зачем я вообще тебя здесь терплю? Я просто добрая слишком, никому отказать не могу. — Она пригубила вина и продолжила вкрадчивым тоном: — А может быть, ну его, наше соглашение? Зачем тебе с Эротом видеться? Он тебя давно забыл и день и ночь с моими прекрасными харитами развлекается. Да и чувств особых он к тебе не испытывал никогда. Ты был так, забавная игрушка на пару недель... — Он говорил, что любит меня! — вскинул голову Психей. — Любит?! — расхохоталась она. — Любит!.. Да у него таких, как ты, и милее во много раз, уже сотни были. А будут тысячи, — жестко добавила Афродита. — Он и забыл уже, как тебя звали. Так к чему тебе с ним встречаться? — Ты обещала, — упрямо сказал Психей. — Если хорошо служить будешь. Пока же я большого усердия не вижу. Работаешь ты медленно, только ноешь! Психей не знал, когда он ныл, но решил, что лучше держать язык за зубами. Афродита продолжала забавляться, покалывая его шпильками, но Психей сжал зубы и продолжал механически разбирать зерно. Наконец, ей надоело и она удалилась на пир богов напомнив, что вечером проверит, как он выполнил задание. Только она скрылась, как вся выдержка Психея испарилась. У него опустились руки — ни за что ему не перебрать все зерно к вечеру, работы здесь на неделю. Но тут перед ним появился муравьишка — он слышал все придирки Афродиты и был возмущен несправедливостью. Он позвал своих сородичей и уже через пару минут огромное муравьиное племя прилежно разбирало завалы зерна и управилось с работой еще до наступления вечера. Афродита вернулась к ночи в гирляндах роз и лилий, распространяя вокруг себя запах благовоний, и в отличном расположении духа. На пиру она сообщила богам, что перед ней очень сильно провинился смертный Психей. Во имя искупления вины он добровольно пошел служить к ней в рабство, и поэтому очень важно, чтобы никто из богов не смел ему помогать. Некоторые уже слышали про этого Психея и стали, посмеиваясь, объяснять остальным. Афродита вскочила со своего места, сжав кулаки. Все сразу стихло — не привыкли боги видеть всегда улыбчивую, благую богиню в таком гневе. — Я не шучу! — громко заявила она и обвела каждого из собравшихся взглядом. — Психей — мой раб, и если узнаю я, что кто-то из вас сжалился и ему помогать начал, вовек не видать тому в любви счастья. Усмешки сразу же сползли с лиц присутствующих, и Афродита, довольная произведенным впечатлением, снова села. Затем кто-то воскликнул: «Да кому он сдался!», и снова зашумели, зашутили боги, и пошел своим чередом пир. Лишь Афина долго смотрела в ее сторону своими круглыми совиными глазами, но Афродита лишь головой тряхнула — та всегда ее недолюбливала, завидуя красоте. Она уже предвкушала головомойку, которую задаст Психею, и никак не ожидала увидеть аккуратно разложенное по кучам зерно. Богиня разозлилась и даже ногой топнула: — Кто в моем дворце посмел помочь тебе?! — Она заозиралась, будто стены могли дать ей ответ. Однако делать было нечего, и Афродита скрепя сердце признала, что с первым заданием Психей справился, и, не сказав больше ни слова, унеслась к себе. Психея же отвели в каморку на задворках дворца. Вся мебель в ней состояла из топчана с подстилкой из соломы да перекошенного стола. Ему кинули лепешку черствого хлеба и дали кувшин с чистой водой, а затем он услышал, как снаружи с грохотом заперли на засов дверь. На следующее утро Афродита вызвала Психея к себе и улыбнулась ему столь лучезарно, что он озадачился, какую же гадость она приготовила на этот раз. А богиня и говорит: — Недалеко отсюда быстрая речушка течет. На ее крутом берегу есть зеленый луг, а на лугу том пасутся златорунные овцы. Сейчас же отправляйся в путь и принеси мне моток их золотой шерсти. Это совсем не трудно, право. Психей прихватил с собой ножницы и отправился в путь. Вскорости он достиг той речки с обрывистым берегом, поросшим кустами. Кусты росли не плотно, и в просветах между ними то и дело мелькали золотистые всполохи. Речушка сильно обмелела за засушливое лето, и он смог спокойно перейти ее вброд. Но только Психей собрался было карабкаться вверх по обрыву, как тростинки, что на берегу росли, заволновались-зашелестели на ветру: — Ш-шш, не ходи, Психей, не ходи, не ходи. Овцы те злы и опасны, смертного к себе ни за что подпустят: покусают, наколют на рога, растопчут копытами. Дождись вечера: пастух угонит их с пастбища на ночлег, и ты сможешь выйти на поляну и собрать клочья золотой шерсти с кустов. Психей так и сделал и вернулся во дворец к ночи с мотком золотой шерсти. Афродита удивилась, его увидев, а на шерсть даже не взглянула — сразу же отбросила в сторону на пол. Лицо ее скривилось: — Долго же ты ходил!.. И опять тебе помог кто-то! Но, посмотрим, что ты дальше делать будешь, а пока иди с глаз моих прочь. Несколько дней её не было видно на Кипре, так что Психей даже забеспокоился, не забыла ли она о их уговоре, а потом Афродита явилась как-то по утру и сразу же вызвала его к себе в спальню. Он вошел, пробормотал: «Госпожа...», она же, не обращая никакого внимания, продолжала сидеть к нему спиной, расчесывая волосы перед зеркалом. Он кашлянул, потом еще раз, погромче. Афродита, не поворачивая головы, сказала: — А, это ты, раб! Как же ты мне надоел. Сама не знаю, зачем только я тебе помочь согласилась?.. Видела вчера Эрота и рассказала ему, как ты ко мне на днях, весь грязный и оборванный, заявился. Он сначала вспомнить не мог, кто ты такой, а потом долго хохотал, узнав, как ты тут на коленях ползал да зерно разбирал. Сказал, что так тебе и надо! А потом умчался к своему возлюбленному... Я тебе рассказывала, что у него новая любовь появилась, нет? Психей привалился к косяку двери, лицо его исказилось от боли — слова Афродиты словно когтями рвали ему сердце. Он был лишь счастлив, что богиня сидит спиной к нему, и можно не стараться держать лицо, а она продолжала безжалостно: — Хариты моему проказнику надоели и теперь у него новая забава. Мальчик. Юный. Прекрасный, как свет нового дня... Ах, видел бы ты, как он прелестен: златокудрый, голубоглазый, с улыбкой сладкой на устах, с голосом, что подобно колокольчику звенит, с телом лилейным — в общем, не чета тебе. Мой негодник глядит на него с такой страстью, целует с таким жаром, и все в опочивальню к себе утащить норовит. А потом оттуда такие стоны по дворцу несутся, что оры и нимфы краснеют и все дела бросают... Прямо, никакого сладу с ними теперь нет. Психей до крови прикусил губу. «Это неправда, неправда, неправда! Она специально меня мучает». И вдруг встретился с отражающимся в зеркале синим глазом, глядящим на него с жестоким любопытством. Поняв, что ее уловки раскрыты, Афродита повернулась к нему, все же очень довольная отразившейся в зеркале картиной: — Вот скажи, зачем тебе с Эротом встречаться? Психей еле выговорил белыми губами: — Я хочу поговорить с ним и увидеть все... увидеть все своими глазами. Всего лишь одна встреча, прошу!.. Я выполнил все твои задания? Афродита только глаза закатила: — Какой резвый! Ты только к служению приступил. Она встала, подошла к нему вплотную, так, что Психею пришлось задрать голову, и всучила ему серебряный кувшин со словами: — Выйди на пригорок, на котором храм построен, и увидишь на горизонте цепь гор. Среди них одна вершина окажется плоской, будто кто ее ножом срезал. Поднимись на нее и увидишь, что одна стена той горы глубоким ущельем вниз уходит. Из той скалы вниз ледяной родник бьет. Струи того родника под землю уносятся, и пройдя долгий путь среди страшных пещер, орошают своими водами стигийские болота и питают Коцит. Тут какая-то пара дней пути. Отправляйся немедленно и принеси мне воды из того родника, раб. Психей двинулся в сторону темнеющих гор. Три дня ему потребовалось, чтобы достичь их подножия и начать восхождение. Сначала путь его проходил по густому кедровому лесу, сменившемуся затем все более редеющими кустарниками, пока, наконец, петляющая тропинка, проложенная горными козами, не вывела его на безрадостную каменистую пустошь, поросшую лишь редкими пучками травы. Здесь было значительно холоднее, чем внизу. Вокруг не было видно ни одной живой души, лишь ветер завывал тоскливо, пытаясь сорвать с его плеч плащ. К вою ветра примешивался шум падающей воды. Психей пошел на шум и осторожно заглянул. Гора уходила вниз почти отвесной стеной, а из расщелины в скале сильной струей бил темный источник. Вода, поднимая тучи брызг, падала в озерцо, зажатое в котловине, все берега которого были будто покрыты черной неспокойной грязью. Он пригляделся внимательней: то была не грязь, а несметные полчища змей, которые почувствовав чужака, подняли свои приплюснутые треугольные головки и зашипели. Оставался лишь один путь — попробовать добраться до самого источника по уступам в скале. Психей сделал шаг-другой, под его ногами вниз с грохотом посыпались камни, и сам он едва не последовал за ними, чудом удержавшись в последний момент. Он стоял, вжавшись всем телом в скалу за спиной, и не смел шелохнуться. Ноги его дрожали от напряжения, сердце колотилось, как сумасшедшее, в ушах шумело, и в этом шуме слышался ему голос воды: «Не подходи, не смей, не подходи, назад!» Вдобавок ко всему из расщелины, откуда падал водопад источник, показалась голова огромного змея. Он потянулся было в сторону Психея, но не смог до него добраться, и тогда зашипел злобно и застыл, уставившись на него неподвижным глазом. Так они друг на друга и смотрели, пока Психей все же пришел в себя и смог, подтянувшись, забраться на вершину обратно. На него нахлынула такая слабость, что он так и остался лежать, лишь слегка откатившись от края. Вдруг над ним показалась, постепенно снижая круги, птица Зевса — могучий орел. — Безумный, что ты задумал! Неужели надеешься достать хоть каплю вод этого грозного и священного источника! Сами боги страшатся его! Но давай мне свой кувшин. И орел, легко уворачиваясь от шипящей змеи, спланировал к источнику, набрал воды и принес Психею полный кувшин.

***

Во дворце Афродита поспешно отставила врученный ей кувшин, а затем оглядела Психея странным взглядом и молвила: — Видимо, ты большой колдун. Ну тогда тебе не составит труда и мое последнее задание выполнить. Отправляйся-ка ты к Персефоне, в царство Аида, и вели отдать мой хрустальный ларец, она знает какой. В нем хранится неиссякаемый источник красоты — сколько ни черпай, никогда не убудет. Ты принеси мне его, а то я, ухаживая за больным сыном, что-то всю свою красоту подрастратила. Психей растерялся: — А как мне туда попасть? Известно ли тебе, где вход в царство Аида? — Известно, — широко улыбнулась Афродита. — А попасть туда сможешь тем путем, каким все смертные попадают. — А потом прикрикнула: — Ну, иди же немедленно! Сник Психей, поломал и так и эдак голову, но ничего не придумал, и побрел в сторону тех гор, откуда недавно с такой радостью вернулся. Он решил, что спрыгнет вниз, в пропасть, окажется так у Аида, а дальше будь что будет. Он прилег на ночлег в лесу под ветками ели. И снится ему, будто кто-то зовет его по имени. Он встал и огляделся: вокруг плотный туман, ничего не разобрать, и лишь этот голос продолжает звать его настойчиво и уже даже нетерпеливо. Голос вывел его на лесную поляну, прямо к раскидистому дубу. В тот же миг на самую нижнюю ветку бесшумно слетела сова. Она повернула голову и прошила его взглядом круглых серых глаз, светящихся знанием и умом. Психей сразу же понял, кто перед ним, и склонил голову перед мудрой дочерью Зевса. Сова же заговорила человеческим голосом: — Не нужно тебе вниз кидаться. Твоя душа, конечно, отделится от тела и в царство Аида попадет, но обратной дороги уже не будет. Тебе нужно дорогой, что вдоль побережья ведет, пройти на север острова. Там ты увидишь вход в длинное и извилистое ущелье. Смело входи в него и следуй руслу давно умершей реки. Время от времени поднимай голову и высматривай огромный валун, брошенный в свое время титанами, и загораживающий небо сверху. Именно в этом месте, за сваленными камнями небольшая нора находится — это и будет вход в царство Аида. Она будет узкой, та нора, и стены ее будут давить на тебя, но ты ничего не бойся и вперед иди. Она выведет тебя в большую пещеру с тремя выходами. Бери тот, что справа от тебя, смотри же, не ошибись, и по нему до конца иди. Многие страшные создания могут тебе встретиться, ты, главное, помни, что это лишь тени и зла тебе они причинить не могут. Опасайся лишь встречи с могущественной Гекатой... — А что делать, если встречу? — Прячься, иначе пропадешь, — равнодушно сказала сова. — Дальше твой путь пересечет река. Заплати жадному Харону монетой, — взять только он ее должен у тебя изо рта — и когда на другом берегу окажешься, иди по дороге дальше. Она выведет тебя прямо ко дворцу Аида и Персефоны. Вход в него охраняет огромный трехглавый пес Цербер, кинь ему лепешку и иди дальше... Увидев движение Психея, сова ответила: — Утром ты найдешь возле себя две монеты и две лепешки, но слушай же дальше! В чертогах Персефоны не садись никуда, ничего не ешь и ничего не пей, даже воду. Вода, которую она тебе предложит, будет из реки забвения Леты. Испив ее, останешься там навсегда, позабыв все, что когда-то на земле мило было. Постарайся не задерживаться: когда получишь то, зачем тебя посылали, сразу же отправляйся назад. Кинь вторую лепешку Церберу, заплати второй монетой Харону, и выходи той же дорогой обратно. И помни, кто бы к тебе ни обратился, как бы ни молил о помощи, какие бы ужасные пытки ты не увидел, не вздумай никому помогать! Иначе гнев богов на себя навлечешь, и сам займешь место тех великих преступников. Помни, для чего ты все это делаешь… Да, и не вздумай ларец открывать — предназначенное богам, не должны видеть смертные. — Благодарю тебя за твою милость, великая дочь Зевса! Недостоин я такого покровительства... — Не благодари, — холодно прервала его сова. — Я это не для тебя делаю. Больше всего на свете я не люблю несправедливость... Кроме того, у меня свои счёты с Афродитой, и запугивания ее мне смешны. Сказала и улетела прочь. А Психей, проснувшись поутру, нашел подле себя две большие пышные лепешки, а также две золотые монеты с выбитым на них профилем Афины.