Шелест кукурузного моря

Чувство вины иногда заставляет грызть себя изнутри, ковыряться в прошлом и сдирать с невидимых ран запёкшуюся корку, вновь оголяя болячки. Гнетущие мысли не дают покоя ни днём, ни ночью, поэтому порой раз за разом заставляют прокручивать в голове события, когда можно было поступить иначе, сказать что-то не так или вовсе промолчать в нужный момент. Однако прошлого не изменить. Приходится существовать с тем багажом за плечами, который постоянно накапливается и накапливается, ведь совершать ошибки каждый день — нормально. Это огромная часть жизни человека, его судьбы, характера, иначе бы он превратился в робота, который действует только по выверенным алгоритмам. И вот пока мы, держась за руки, шли с Андреем в темноте по тропинке через тот самый лес — точнее, небольшой перелесок, — у меня в голове активно работали шестерёнки по поводу того, как бы мне теперь правильно подступиться к Андрею так, чтобы тот не сбежал, ведь даже если сейчас наши пальцы сплетены, через пять минут я снова мог бы наблюдать, как он будет сверкать пятками, и причина тому опять будет неизвестна. В кармане на телефон вечно приходили уведомления, но я пока на них забил. Уж очень не хотелось прерывать наше с Андреем единение, так сказать. Ну и ещё мысли о том, что мы с ним сбежали на глазах у всех — вместе — не давали покоя, точнее, то, как мы это сделали, поэтому я немного побаивался глядеть, какое у сообщений содержание. — Мы почти пришли, — Андрей вёл меня за собой, а мне в принципе было всё равно — идти с открытыми глазами или нет — настолько темнота поглощала свет, что даже яркие кеды красным не выделялись. Я бы мог воспользоваться фонариком, но тогда бы зарядка телефона быстро села, а он у нас один на двоих. — Всё хорошо? — Андрей остановился, и я врезался в него. — Д-да, всё отлично, да. Просто я абсолютно ничего не вижу и чувствую себя кротом беспомощным. — Не переживай, — его большой палец слегка погладил мою руку, — вон там, смотри, — сказал, — видно, как машины едут. Осталось недолго, — и мы снова двинулись в путь, хотя машин я так и не заметил. Тем не менее, в итоге мы выбрались на дорогу, перешли её и остановились. Фонарей, конечно же, и в помине не было, а на улице начало холодать, особенно тут сильный ветер гулял, и Андрей чуть прижался ко мне. Сразу же стало немного теплее, даже спокойнее, но как только вдалеке появились горящие фары, меня накрыло волной тревоги, ещё и Андрей отпрянул, отпустил руку и уверенно отошёл в сторону подъезжающей машины. Он помахал водителю, а я лишь пощурился, пытаясь разглядеть, безопасно ли вообще иметь с ним дело, но тот просто проехал мимо нас. — Интересно, мы сегодня доберёмся до города или нет? — усмехнулся я. — Думаю, к утру точно доберёмся, — Андрей прошёл мимо. — Ты идёшь? — Пешком? — удивился я, и тот, снова схватив меня за руку, потянул вдоль дороги. — Ага, либо дойдём, либо всё же какой-нибудь добряк нас подберёт. — Да. Или маньяк. — Ты забыл? — он на секунду обернулся ко мне и продолжил говорить куда-то вперёд: — Сегодня маньяки — мы. — А, ну да, точно, совсем вылетело из головы, — закивал сам себе и споткнулся о выбоину в асфальте. — Блин! — Осторожнее. Не ушибся? — Я отрицательно помотал головой, надеясь, что этому зоркому глазу всё видно. — Как-то мне уже приходилось идти отсюда пешком, — сказал Андрей, и мы поравнялись. — Одному. Как видишь — живой. Ветер задувал прямо за шиворот и противно лизал оголённую кожу на руках и на ногах. В голове пронеслась мысль, что кофта-то моя валялась в рюкзаке, а рюкзак остался там — на даче, и как-то стрёмно стало, вдруг его обшманают весь, а ведь там и деньги кое-какие лежали, и зарядка для телефона, и — о боже! — наушники. Мы шли, болтая о том, как хорошо бы сейчас выпить чего горяченького. Андрей между попытками поймать тачку, успел рассказать за час-полтора ходьбы, как ныло всё тело после первых рабочих дней уборщиком в тату-салоне; как уже умудрился поработать бариста там же и объяснил мне разницу между разными видами кофейных напитков; вспомнил, как учился рисовать, как сначала над ним смеялся его друг — кстати, Паша — и как потом им же восхищался, но подпускать к инструментам пока не подпускал. Пока он всё болтал и болтал, меня не переставал мучить один вопрос, который в итоге я задал, когда тот закончил на теме пирсинга и своего проколотого уха: — А почему ты шёл отсюда пешком один? — И в этот момент над нами загалдело небо. Остановившись, мы подняли головы: наверху проплывал самолёт, мигая огоньками, а выше него — всё усыпано звёздами, будто мёртвый космос медленно приближался, пытаясь укрыть нас холодным одеялом. Моя рука в ответ его намерениям сжала крепче ладонь Андрея, и мы медленно поплелись дальше. — У нас тут тоже дача находилась, — сказал Андрей, — потом она сгорела, правда… — И тут по его слегка вспотевшим и напряжённым пальцам я понял, что приближаюсь к чему-то важному, к чему-то искреннему и немного интимному — намного интимнее всяких поцелуев. Близость, которая подвластна не всем, не всем позволялась, но мне — мне да, и сейчас Андрей потихонечку раскрывался, как бутоны роз внутри меня от нежных чувств к нему. — Не знаю, как тебе объяснить, что я тут делал, — он задумался и продолжил: — Приехал на уже заросшее пепелище, где мы раньше отдыхали всей семьёй — давно очень. Кладбище ведь недалеко… То самое, где мать теперь лежит. Никогда не посещал кладбища. Вообще всё, связанное с загробным миром, меня отталкивало. Может, поэтому мне не нравилась всякая там мистика и ужастики, из-за которых потом в любом шорохе видишь призрака или, например, домового. Хотя того котёнка чёрного до сих пор мысленно благодарил за то, что так бессовестно столкнул нас с Андреем. — Ты прям после похорон пошёл туда? — осторожно предположил я, и Андрей тяжело вздохнул: — Ага. — Мы что-то обошли и снова вернулись к обочине дороги. — Подумал, что надо, ведь… — Андрей замолчал, и мне вдруг резко захотелось сменить тему, потому что почувствовал, как ему тяжело обо всём этом говорить, однако я повременил, иначе дальше в открытии друг друга продвинуться у нас не получится. Бежать ему всё равно сейчас некуда, да и пусть теперь попробует отцепиться — нет уж. Догоню, в конце концов. — Ведь по сути, — к счастью, тот подал голос, — у меня никого больше не осталось. Знаешь, — шмыгнул носом и нервно усмехнулся, — я иногда ещё и в наш с мамой дом возвращаюсь. Точнее, околачиваюсь у подъезда, как псих. — Ты не псих, — я поспешил заверить его и остановился. — Да? Да… я не чёртов псих, ты прав, — Андрей уткнулся лбом мне в плечо, и моя свободная рука ласково погладила его по голове, — но порой чувствую себя именно сумасшедшим, — пробубнил он, а я приподнял его за подбородок и поцеловал: сначала в одну щёку, затем во вторую. Они были влажными и солёными, и моя кожа покрылась мурашками, словно миллиардами сомнений. — Спасибо, что слушаешь меня, — чуть слышно сказал он, — и не отпускаешь. — Андрей, — просипел я и не узнал свой голос, а имя Солнца — будто не его вовсе, будто впервые получилось его произнести, хотя это не так, — что бы с тобой не происходило, пожалуйста, делись со мной. Извини, я не самый чуткий человек, наверное, и порой чего-то очевидного не понимаю, но… — Андрей слегка потёрся носом о мои губы, и я закрыл глаза. Сглотнув, продолжил: — Но если ты скажешь, что с тобой творится, то мне будет намного спокойнее за тебя и твою жизнь. — Жизнь? — прыснул тот. — Ты как-то исчез на три недели, — я чуть отпрянул, вспоминая, как уже тогда мне было дурно от мысли, что с ним случилась беда, — а потом ты обнаружился, лежащим на скамейке во дворе. Затем ты сбежал, а телефоны уже дважды пропадали… Как мне к этому относиться? — немного возмутился я, и Андрей посмотрел мне в глаза — его взгляд всегда ощущался мной физически. Даже в темноте. — Прости, — прошептал он, — если это правда, то… Обо мне, наверное, впервые кто-то настолько беспокоится, — и потянул меня дальше, но я успел кое-что расслышать. — Ты сильно замёрз? — спросил сразу же, ведь то стучали его зубы. — Нет. Да. Не знаю. — Затем фыркнул и добавил: — Это всё твои слова. Обычная забота вызвала у него озноб, который в итоге передался и мне. — Неужели твоему отцу настолько плевать на тебя? — мне не верилось. — У него есть другие интересы, — скептически произнёс Андрей. — Ты говорил только про книги, — я пожал плечами. — Хах, если бы. Скорее, он их использует не совсем по назначению. — Тогда о чём ты? — Послушай, — он попытался выпутаться из руки, но я не пустил. — Ты правда хочешь знать? — мы вновь остановились. — Это не самые приятные вещи… — Я переживу. Они же касаются тебя, — чуть наклонился к нему. — Я боюсь, — Андрей увильнул, опустив голову. — Чего? — я выпрямился. — Что ты от меня сбежишь. Нормально! — Поэтому ты решил сбегать от меня прежде, чем это сделаю я? — Да где же хоть одна дурацкая машина? — Андрей резко отвернулся, словно ища там — в другом конце дороги — эфемерное спасение, вновь пытаясь вырваться, избавиться от меня, как от чего-то мешающегося, от чего-то неудобного сейчас, но иногда такого нужного. И хочется, и колется. — Солнце, посмотри на меня, — дёрнул его обратно. — Всё хорошо, — сказал ему в лицо, затем протяжно вздохнул: — Что ж так сложно-то! Я просто хочу быть с тобой — с твоими проблемами, твоими заскоками! Со всеми твоими тараканами, познакомить их со своими… — Звучит почти как «и в горе, и в радости», — хмыкнул Андрей и потеребил ворот моей футболки. — Да, именно так, — я закивал. — Ну хорошо, — он подумал-подумал, затем поманил на край обочины. Когда мы присели прямо на пыльную траву, Андрей ещё немного помолчал, после почесал голову, замялся и выдал: — Мой отец — наркоман. Вот она — черта, через которую переступишь — и обратного пути нет. И это я сейчас думал не про наркоманов — хотя тут бесспорно, — а про нас с Андреем. Наши пальцы всё ещё были сплетены, и чувствовалось, как его дрожали. — Давно он так? — поинтересовался я. — Ещё с самого моего раннего детства баловался. Я тогда мало чего соображал, но постоянные ссоры родителей явно намекали, что что-то не так, — Андрей поёжился. Правда, я толком не видел этого, но по движениям понял, что ему сиделось неспокойно — и он тихо продолжил, не глядя на меня, а больше в сторону, словно избегая: — Отец сначала шмаль покуривал, потом, вроде как, бросил ради… ради матери. А спустя время перешёл на кое-что потяжелее: на работе скорефанился с каким-то парнем, и тот ему поставлял, насколько мне потом стало известно. — Поэтому вы с матерью уехали? — Угу, она, конечно же, не выдержала и свалила со мной, ведь, помимо постоянных скандалов, из дома стали пропадать деньги, вещи. Даже детские игрушки шли на сбыт, прикинь? — мельком обернулся. — Лишь бы купить себе очередной дозы. Не знаю, почему она не развелась. Может, ещё на что-то надеялась. — Но бывших наркоманов не бывает, да? — Да. А книги эти… Он раньше и правда любил читать, — сделал паузу, — сейчас же хранит в них заначки… Прости, — резко повернулся ко мне и начал обеспокоенно тараторить: — Телефон твой тоже он отобрал, но я тебе обязательно верну всё с процентами… — Слушай, — прервал его, — не говори только ерунды, — поморщился, ведь последние слова — прямо удар под дых. — Какие на фиг проценты? Ох… Принимаю только в виде поцелуев и обнимашек, остальное не годится. Не тот банк, — пожал плечами, заодно попытался сбросить с них накопившееся напряжение. — Хорошо, — усмехнулся Андрей, и только тогда я немного расслабился. — Спасибо тебе. — Можешь проценты, кстати, прямо сейчас вернуть, — типа намекнул ему. — Не могу. — Нет? — Не сейчас. Во-первых, у тебя там телефон верещит вовсю. — И правда, в кармане орала мелодия. — А во-вторых, вон опять машина едет, — когда я отпустил его, чтобы посмотреть, кто названивает, Андрей поднялся и снова замахал рукой. Звонила Сашка, я сбросил вызов: не стал заходить в сеть, просто написал ей в обычном сообщении что-то типа «всё ок, не переживай, потом свяжемся» — и тоже вскочил на ноги. Перед нами остановился какой-то Камаз — длиннющая фура. Водила оказался реально добряком и, что самое важное, молчаливым. Всю дорогу до города тихо звучало радио «Рок-FM», что ещё больше подкупило нас. На этот раз уже Андрей уснул на моём плече, а мне совершенно было не до сна. Я всё думал и думал над тем, что он мне рассказал, и попытался сопоставить все события, отчего сердце на каждое пересечение прямой и точки сжималось в какой-то сгусток застоявшейся крови. Знал ли я что-то о наркоманах? Так, только по фильмам, ну и ребята иногда покуривали, но крайне редко… Мельком глянув на сосредоточенного на дороге водилу, я внимательно осмотрел Андрея в свете тусклой лампочки: заштопанная штанина, изношенные кеды, а футболка застиранная и на пару размеров больше его самого — будто и не принадлежала ему, ведь даже рукава были длиннее, чем нужно, сантиметров на десять. Насколько сильно изменилась его жизнь после смерти матери, страшно представить, но я представил, а ещё увидел собственными глазами. И пусть не знал толком, как Андрей жил раньше, понимал, что сейчас ему приходилось не сладко. Воображение рисовало картину того, как он приходит домой и перед ним предстаёт обдолбанный папаша, а может, не только папаша. Наверняка у Андрея имелись веские причины не возвращаться обратно, но деваться больше некуда. Или стыдно. Конечно, стыдно, иначе бы и друг ему уже помог чем-нибудь. Да и мне бы давно признался, но ему было страшно, как он недавно сказал, что я сбегу от него, что брошу, так и не начав ничего, но теперь — теперь мы, вроде как, вместе, и ему ещё более жутко, наверняка. Нужно как-то поддержать его. Помочь, возможно. Только как и чем? Вряд ли родители согласятся приютить его надолго… — Ну всё, ребят, — вырвал меня из размышлений голос водилы, и даже Андрей сразу же открыл сначала один глаз, затем второй, поднимая голову с моего плеча, — добрались до города. Вас где высадить-то? Я в Амурный поеду потом. Андрей зевнул, огляделся, потёр глаза и попросил высадить сразу за поворотом. Затем посмотрел на меня и улыбнулся: — С добрым утром, — сказал, и солнце как засветило прямо в лицо. Не Андрей, а то, что на горизонте пробивалось сквозь облака, похожие на сахарную вату. Хотя Андрей тоже излучал нечто душевное такое, уютное. — С добрым, — ответил я, зацепившись взглядом за его родинку, затем скользнул по щеке к губам и отвернулся, потому как при чужом человеке пялиться на Андрея, как голодающий на кусок жареного мяса, не хотелось. Вскоре мы выползли из Камаза со словами благодарности и удачного рабочего дня добряку, тот нам ещё и каких-то конфеток отсыпал на прощанье, которые, как он пояснил, помогали ему не засыпать ночью в пути, да свалил в закат. Точнее, в рассвет. Народ ещё толком не проснулся, поэтому улицы города пустовали. Мы пошли в сторону ближайшей остановки, и я подумал, что доберёмся до дома мы не скоро, ведь автобусы ещё не ходили, да и ехать, видимо, придётся зайцами, ну или конфетками откупаться, но затем внезапно осознал: — Чёрт, — вздохнул, — у меня ключи от дома в рюкзаке остались, а родаки у бабушки ещё. — Ничего страшного, — засучив рукава, Андрей засунул руки в карманы, ещё сильнее выпрямляя и без того слишком ровную спину, — я не просто так попросил тут остановиться. — Да? И зачем же? — я шёл, не отставая, хотя казалось, что тот ещё и идёт всегда слишком быстро, умудряясь при этом подошвой кед шлифовать асфальт. Как там ещё искры не полетели только? — Пойдём в тату-салон, у меня с собой ключи. Я к тебе в гости на работу ходил, — глянул мельком на меня, — а ты ко мне ещё нет, — после снова вперёд. — Ого! Может, мне там заодно пса набьют? — воодушевлённо произнёс я. — Хах, только с разрешения родителей, — беспощадно обломал. — Тогда точно не сегодня, — хмыкнув, я увидел в витрине старого ларька своё лохматое отражение, остановился, снял резинку и, снова делая хвостик, попытался пригладить торчащие во все стороны петухи. — А далеко идти? — Нет, тут близко, — Андрей подошёл. — Будешь карамельку? — достал из кармана одну, развернул и положил к себе в рот. — Да, — расправившись с волосами, повернулся к нему, — давай. — Не тут, — он многозначительно изогнул бровь и, смерив взглядом, подтолкнул меня за ларёк. Врезавшись спиной в стенку, я слегка ударился макушкой. — Прости, — тихо извинился Андрей. Зажав конфету между зубами, начал дразнить и медленно приближаться, слегка виляя головой и мыча мелодию песни, которую пел на даче у Дашки. Я оглянулся по сторонам: мы стояли в закутке, — немного наклонился и лизнул губы Андрея, задевая кончиком языка карамель. Затем лизнул ещё раз и ещё, а потом мы целовались, передавая её изо рта в рот, то закрывая глаза, то вновь приоткрывая, наблюдая друг за другом. Сладость смешалась с нежностью, и стало так приторно, но так желанно и трепещуще, что у меня снова ноги подкосились от слабости — от Андрея. Голова пустела, мысли ускользали, сложно было зацепиться хоть за одну, но в итоге отрезвил звук сигнала светофора, орущего где-то там, за ларьком у остановки. — Интересно, — прошептал я Андрею, когда тот, сделав короткий шаг назад, довольно вытер рот рукавом, — значит, теперь я могу бесплатно пользоваться твоей волшебной слюной? — Видимо. Ты моё исключение из правил. Во всём, — Андрей подмигнул и кивнул мне на выход из этого закутка. — Да, сейчас. Подожди, — мне требовалось время, чтобы немного оклематься, но какая-то грозная заспанная бабка с метлой, появившаяся из неоткуда, быстро привела меня своим недовольным видом в порядок, и мы с Андреем двинулись в путь-дорогу до тату-салона. Утренняя свежесть и городской воздух немного резонировали друг с другом, словно они — враги и боролись за свои права быть на первом месте, но для меня там находился Андрей, который шёл рядом, буравя взглядом пространство. Невысокие центральные здания провожали нас своими аккуратными фасадами, настолько сильно отличающимися архитектурными строениями от домов спальных районов, что создавалось ощущение, будто мы брели по какому-то иному миру. — Пришли, — Андрей остановился у вывески «Black-cat», нашарил в кармане ключи и открыл сначала одну дверь, затем вторую. Мы ввалились внутрь, и под тихое верещание сигнализации тот, набрав определённый код, отключил её — наступила тишина. Дверь снова закрылась на замок, но уже изнутри. Когда Андрей раздёрнул жалюзи, передо мной предстал фиолетово-чёрный вестибюль с ресепшеном, с несколькими небольшими кожаными диванчиками и с длинным столом посередине, на котором валялись различные эскизы. На стенах висели рамочки с фотографиями проделанных работ и всякие грамоты и достижения. Андрей сказал мне пока осмотреться, а сам ушёл куда-то вперёд, в длинный коридорчик, и я, плюхнувшись на один из диванов, уставился на рисунки. Какие-то по стилю напоминали андреевские, какие-то — совсем чужого исполнения, но тоже красивые. Лисы, волки, птицы, леса, геометрические фигуры, герои мультфильмов и комиксов — чего только люди не хотели нанести на себя! Среди эскизов я обнаружил один, напоминающий сухое дерево Андрея. Меня немного передёрнуло от воображения, как я вплотную разглядываю каждую веточку на его теле, как провожу по ним пальцами от самого сердца, затем по рукам, вдоль вен… Помотав головой, отбросил наваждение. Эти ветки — на эскизе — не были сухими. Они цвели. Что-то похожее на сакуру или на яблоню. И всё же Андрей наверняка вложил какой-то смысл в свою татуировку, пусть пока и не признавался мне, но неспроста всё, неспроста… Решив, что надо будет ещё немного его потормошить по этому поводу, но попозже — и так уже много чего мне рассказал за сегодня, — я положил листок обратно на стол, достал телефон и, прежде чем прочитать прилетевшие сообщения, отправил ма «всё хорошо, не переживай». Не сказать, что я являлся супер ответственным ребёнком для неё, но лишний раз подвергать беспокойству не хотелось. И она меньше переживала, и потом без особого труда отпускала гулять: ещё лет с тринадцати работала схема «напиши-отчитайся», хотя чаще всего я, конечно, забывал. Но сейчас, когда Андрей рассказал мне про своего отца, я понял, что мои родители просто золото по сравнению с его. Да, конечно, они не идеальны, как и все люди, но с ними по крайней мере можно хоть как-то договориться, они на меня никогда не кричали, никогда не били — подзатыльники не считаются — и вообще, многое держали в себе, что, вроде, и хорошо, и не хорошо… но ситуация Андрея намного хуже всех моих передряг с мамой и батей. Если наши отношения иногда крошились из-за непонимания, то у Андрея — не крошились, а перемалывались в труху, стирались в пыль. Из соседней комнатки послышался странный шум, звук воды и гудение, но я не придал этому значение, вернувшись к телефону, потому как зарядка показывала двадцать процентов, на пятнадцати он обычно уже стремительно садился. Я поскорее открыл сообщения из сети. Мне писали мои друзья, даже создали общий чатик под названием «Золушка», только вот туфли — то есть, кроссы — оставались при мне. В общем, ничего особого они не спрашивали, в основном жив ли я, здоров и какого чёрта сбежал с Андреем. И только Сашка, знающая о нас с ним, тактично молчала по этому поводу. Ещё они сообщили, что те парни поехали за нами на тачке. Не зря мы с Андреем вышли из автобуса, а то уже валялась бы в какой-нибудь канаве парочка трупов. Хотя вряд ли те сделают со мной чего серьёзного, по крайней мере, я всё ещё на это надеялся. Валя пусть и придурок, но ссыкло то ещё. Я напечатал, что всё хорошо, мы в городе, потом свяжусь, отправил всем поцелуйчики и… телефон сел. А я лёг. Лёг на диван, сняв кроссовки. Тут же вернулся Андрей, окутанный ароматом кофе, и поставил на стол пластиковый стаканчик с напитком — на вид капучино, да, — а на пол ведро. — Ты лежи-лежи, — сказал, когда я уже решил, что, наверное, некрасиво вот так вот валяться, как у себя дома, и приподнялся. — Я пока пол помою перед сменой, — взяв в углу швабру, окунул тряпкой в воду, — а потом к тебе присоединюсь, — улыбнулся, а я в ответ хмыкнул, чувствуя, как к щекам приливает румянец, и упал обратно. Затем всё же сел. — Спасибо, — отпил горячего кофе: с сахаром, что напомнило о сладкой карамели, — и стал следить, как Андрей медленно намывает пол. Швабра двигалась туда-сюда, влево-вправо, и меня немного укачало, точнее, накатил сон мягкой дремотной волной, и, когда я снова прилёг, веки начали постепенно тяжелеть, не получалось их держать отрытыми, хотя так хотелось, потому что эти движения Андрея… Меня унесло в кукурузные моря, стеблями ласкающие борт корабля. Волны щекотали его своей пеной из попкорна, который появлялся под горячими лучами солнца и исчезал в зарослях. На губах чувствовался вкус соли. — Капитан, пираты прямо по курсу! — крикнула попугай Сашка, сидя на моём плече, и, взмахнув крыльями, взлетела ввысь — далеко в космос. Я опустил взгляд, достал подзорную трубу и посмотрел вперёд: прямо на нас нёсся пиратский корабль под знаменем Валентина по прозвищу Хмырь. — Мой милый юнга, бросай швабру, нам нужно оборонять корабль! — крикнул я Андрею, и тот, пнув ведро с водой, подбежал ко мне, вглядываясь вдаль. — Может, пора уносить ноги? — спросил взволнованно. — Нет, — я спрятал трубу в карман и упёр руки в бока, — иногда нужно остановиться и бороться за счастье до конца! — И как заорал: — Поднять паруса-а-а! Глаза вмиг открылись. — С добрым утром. М-м-м… А ты кто? — донёсся чей-то незнакомый очень низкий голос. Я резко сел и наткнулся на выжидающий взгляд какого-то худощавого неформального парня: на нём были рваные джинсы, голубая клетчатая рубашка, в ушах — тоннели, в брови — пирсинг, по всему телу — татуировки, а в глазах — полностью чёрные линзы. — Ты Паша? — Не люблю, когда меня знает тот, кого не знаю я, — он сдунул чёлку со лба и скрестил руки на груди. — А где Андрей? — спросил я, потерев пальцами глаза, после осмотрелся и заметил на диванчике в дальнем углу своё умиротворённо спящее солнце. — А, вот он, — указав на Андрея пальцем, снова вернулся к Паше: — Вот он меня знает. — Да я уж понял, — тот закатил глаза, — но почему вы тут вдвоём? Стоило ему дать ключи, — подошёл к ресепшену и принялся копаться в подложке с бумагами, — как один превратился в два. — Затем поднял голову: — Что будет через неделю? Вы почкованием размножаетесь? — громко прошетал. — Что? — не понял я, а потом понял. — Блин, да так нечаянно получилось, прости…те, простите, — тихо извинялся, спешно обуваясь. Стало так неудобно перед Пашей, будто он мой родитель и застукал меня за чем-то неприличным в комнате. — Ладно, раз ты уже встал, пойдём на кухню, — кивнул на коридорчик, — расскажешь. А Андрей пусть в кои-то веки поспит нормально. — Он взял кипу бумаг и пошёл, я — за ним. — М-м-м… И давай на ты, я вас старше лет на пять максимум. — Окей, — я почесал голову, завернул за ним направо и очутился на маленькой кухоньке, — обычно я на вы с теми, с кем особо не знаком… Паша кинул на небольшой столик бумаги и повернулся ко мне: — Паша, — протянул костлявую руку. — Знаю, — пожал её, — Кеша. — Садись, — кивнул на стул, и я сел. — Кофе будешь? — Не откажусь, спасибо. — Всё равно тот не допил, уснув. Паша ухмыльнулся, прикрыл за собой дверь и подошёл к о-о-очень большой кофемашине. Наверное, профессиональной, поскольку там было столько штуковин, что я и не знал, как их назвать. Пока Паша орудовал над приготовлением кофе на гудящей машине, я решил осмотреться. Комнатка выглядела уютно, тоже в тёмных тонах, в одном углу стояли стол и два стула, на одном из которых находился я, в другом углу — та самая кофемашина с Пашей, в третьем всякие шкафчики и маленький холодильник, из которого тот достал молоко и начал его взбивать, в четвёртом — бойлер. На стенах снова висели фотографии людей с татуировками, но я не успел их рассмотреть, потому что меня отвлекли. — Ну, Кеша, рассказывай. Откуда ты? — спросил Паша, разливая напитки по стаканчикам и периодически поглядывая на меня через плечо. — Как вы тут оказались и почему? — Эм… — я задумался, как бы ему всё это объяснить, особо не рассказывая. — Мы сбежали от одних чуваков, которые хотели нас на лоскутки порезать. Да, как-то так. — М-м-м… А за что? — повернулся ко мне с заинтересованным взглядом. Или с обеспокоенным. Из-за чёрных линз было сложно нормально разобрать его мимику. — За то что я одного из них избил, — я облизнул губы и пожал плечами. — А почему? — он наклонил голову набок. — Потому что он обидел моего друга. — М-м-м… Понятно, — тот одобрительно закивал. — Ладно, — хлопнул ладонями, и я дёрнулся, — с тобой можно иметь дело. — Повернулся за кофе и протянул мне один стаканчик: — Держи, — и сел напротив меня. Он был такой внезапный, а его движения — резкие, что мне хотелось спросить, может, ну его — кофе этот? А то вообще будет на юлу похож и закружит, завертит, да сметёт тут всё, вместе со мной. — Спасибо. А сахар можно? — спросил я. Уж очень мне понравился сладкий кофе, приготовленный Андреем. — Конечно, — тот выдвинул шкафчик в столе и достал оттуда коробочку с сахаром в кубиках, — вот, — поставил передо мной её и ещё какую-то баночку. Я прочитал, что сахар типа тростниковый, а в баночке — корица. Гулять так гулять. — Я прям как чувствовал, что надо пораньше приехать, — задумчиво произнёс Паша и отпил из своего стаканчика. — А можно ложку? — спросил я, и тот снова открыл тот шкафчик. — Кем тебе приходится Андрей? — положил ложку на стол, и когда я её схватил, не сразу отдал, прежде уточнив: — Друг? — Пусть будет друг, да, — я закивал сам себе и, размешав сахар и корицу в кофе, тоже сделал глоток. Оставалось только мизинец оттопырить — и прям завтрак аристократов. Только вот вопросы от моего собеседника мне не очень нравились — такие же резкие, как и он сам. — М-м-м. — Меня уже начинало раздражать это его «м-м-м», но виду я не подавал. — Значит, не друг. Вряд ли враг… И вы не братья: уж слишком разные. И не только внешне. Я поставил стаканчик, покрутил его немного, глядя на пенку, остающуюся на месте, и спросил: — А какая тебе разница, кто мы? — Абсолютно никакой, — тот снова отхлебнул, дёрнув бровями, — если бы я вас не нашёл у себя в студии, — повёл плечом и улыбнулся. — Ладно, тот… У него проблемы дома. А ты почему не поехал домой? Хотелось сказать, что проблемы Андрея теперь и мои проблемы тоже — даже если сам Андрей этого ещё не понял, — но мало ли чего мне хотелось. Может, Андрей не рассказывал другу про то, что ему нравится парень. Вдруг это секрет? Нельзя палиться. — Мы же сбежали, — я снял ложкой кофейную пенку, положил на язык — вкусно — и добавил: — Мои вещи остались там, на даче. — А-а-а… Кажется, я кое-что начинаю понимать, — он смотрел будто сквозь меня, будто глядел на что-то за мной — настолько сбивали с толку эти его чёрные линзы. Я даже обернулся, но ничего интересного позади себя не обнаружил, поэтому вернулся обратно к нему. — Что понимать? — переспросил на всякий случай. — Кто вы друг другу, — тот снова наклонил голову набок и улыбнулся, вызывая желание встать и убежать, но я же не Андрей, и вообще, «поднять паруса!». С одной стороны, я понимал, почему Паша так интересовался нами, точнее, мной. Раньше казалось, что у Андрея много друзей, но на деле он ещё тот затворник в плане отношений. Мало кого к себе близко подпускал. Все, кроме Паши, для него оставались всего лишь знакомыми, а тут появился какой-то хрен с горы в лице меня. Тем не менее из моего рта вылетел вопрос: — А почему тебя это так волнует? — Меня волнует каждый, кто может обидеть моего друга, — ответил Паша. — М-м-м… Тогда с тобой можно иметь дело, — я процитировал его, и тот рассмеялся: тихо, но заливисто. Наверное, боялся разбудить Андрея. Да, блин, как только тот не проснулся от гудения этой кофемашины — удивительно! Если его постоянно будили поезда и даже дождь, стучащий в окно. Хотя, может, дома дело вовсе было не в этом, ведь Андрей уснул на моём плече, пока мы ехали до города, и ничто ему не помешало. Перестав ржать, Паша глянул на наручные часы, пододвинул к себе бумаги и принялся их внимательно изучать, бормоча под нос: — Значит, он для тебя рисовал те эскизы, да? Мне стало неуютно от каверзных вопросов и вообще от слегка пугающего Паши, поэтому я поднялся и, прихватив с собой кофе, начал расхаживать и разглядывать фотки на стенах. — Ага, для меня, — пожевал щёку, рассматривая карпов на чьей-то заднице, и перешёл от этой фотки к следующей. — М-м-м… И песню для тебя сочинял. — Да, — отпил кофе. — Думаю, да. И тут я наткнулся на то, что так хотел потрогать, но только не на фотографии, а вживую, но даже фотку лапать было бы странно, поэтому я просто стоял и пялился на неё. Андрея сфотографировали с разных ракурсов, отчего вся его татуировка стала полностью видна от и до. — Нравится? — спросил Паша. — Да, — тихо ответил я. — Так и знал, что вы друг другу нравитесь, — сказал тот как ни в чём не бывало, а я подавился кофе и чуть не прыснул им на фотку. — Ха-ха, не переживай. Мне так-то похуй, главное, чтобы у Андрея уже всё наладилось поскорее. — Ты много о нём знаешь? — я не поворачивался, всё ещё разглядывая изгибы тела и ветвей на нём. — Достаточно. Ты хотел о чём-то конкретном узнать? — как бы между прочим спросил тот, но чувствовалось, что он сделал такой тон специально, чтобы я немного расслабился. — Да, — честно признался. — М-м-м… А почему у него не спросишь? — Я спрашивал, — пожал плечами, — но он мне не говорит. — Валяй. И тут меня кинуло в жар. Вроде бы довольно банальный вопрос, который задавался не раз, но на который всё никак не удавалось получить ответ, одни увиливания, что ещё больше подогревало интерес. Сейчас же правда могла раскрыться, и пусть она даже банальна, зато почему-то так желанна. — Что значит его татуировка? — ткнул в фотографию. — Что это за дерево? Почему оно сухое? — Это миндальное дерево, — тут же ответил Паша, даже не раздумывая. — Я ему рисовал. И набивал тоже я. — После последнего факта появилось желание повернуться и вылить остатки кофе Паше в лицо, но пришлось сдержаться, ведь по сути в том, что он делал Андрею татуировку, ничего такого нет. Это же его работа. Но-о-о мысль о том, что какой-то там Паша касался всех вот этих вот мест, неприятно скользнула по мозгу. Кофе я просто допил. — А сухое… — продолжил Паша. — Помнишь сказку Оскара Уайльда? — Какую? — в голове прокрутилось множество сказок, но разобраться, какая принадлежала Уайльду, как-то не выходило. — Ну про кентервильское привидение, — напомнил Паша. — Что-то такое, да… Мультик ещё такой смотрел давно, в детстве. Мультик про то, как приведение всех пугало в замке, и девочка ему чем-то там помогла. А я жалел его — вот что вспомнил, — потому что над ним вечно все издевались. — Так вот. Когда это самое привидение заслужило в конце прощение и наконец отправилось со спокойной душой на тот свет, миндальное дерево расцвело, — подвёл итог Паша. Я резко повернулся к нему: — Надеюсь, Андрей не собирается на тот свет? — Хах, нет, — он отложил бумаги в сторону. — По крайней мере, об этом он мне не говорил. — Так, значит, он ждёт чьего-то прощения, — понял я. — В точку. М-м-м… — тот прикусил губу, задумавшись, и сказал: — А остальное сам узнаешь у нашей спящей красавицы. Кстати, — посмотрел на часы и пару раз ударил ладонью по столу, — пора бы ей уже вставать. Пойду будить, — поднялся. — Спасибо тебе. — Пожалуйста, — Паша открыл дверь и обернулся: — Кстати, я так понимаю, его отец снова отобрал у него телефон. Запиши мой номер. Если что-то произойдёт, всегда можешь мне позвонить или написать, понял? — Да, конечно, — я поставил пустой стаканчик кофе и полез за телефоном, но вспомнил: — Ай, у меня же он сел. Можешь дать мне зарядку? — Конечно, у тебя USB? — на мой кивок он снова выдвинул ящичек в столе и достал оттуда шнур с вилкой. Не ящик, а волшебный ларец какой-то. — Держи, — кинул мне, затем взял листок бумаги, перевернул и, схватив автоматическую ручку из кармана рубашки, записал свой номер. Когда Паша вышел и телефон оказался на зарядке, то я снова подошёл к фотографии Андрея. Миндальное дерево, значит… Прощение. Перед кем он так виноват, что даже татуировку набил себе? Как ему заслужить это прощение? И как теперь его об этом спросить? Вообще не имел представления, но чувствовал, что это просто необходимо — даже не мне, а ему. Возможно, вместе мы найдём способ, как справиться со всеми неудачами, будь то даже шторм или пираты, главное, чтобы Андрей больше не исчезал. Интересно, если бы люди каждый раз набивали себе татуировку миндального дерева, когда они жалели о своих поступках и хотели бы заполучить чьё-либо прощение, то как много бы сухих веток красовалось на их телах? Наверное, на мне бы уже не осталось и живого места, вся кожа наверняка была бы испещрена узорами без цветов. — Дважды доброе утро, рейнджер. — Я повернулся. Андрей стоял в дверях: сонный, с лёгкой красивой полуулыбкой на губах, волосы растрёпаны, на морде — слип-тату. — Любуешься? — Теперь да, — я подошёл к нему и притянул к себе. — Гляжу, подружились с Пашей? — Андрей указал на листок с номером телефона, и я кивнул. — Это здорово, — он зевнул, прикрыв рот ладонью. — Мне сегодня снился такой забавный сон. — Да? И что же? — я закрыл за ним дверь и потёрся щекой о его висок. — Ты был капитаном корабля, — он положил голову мне на плечо, и я уткнулся носом в лохматые волосы, — а я там мыл полы, прикинь, — Андрей усмехнулся и продолжил дальше бубнить: — А ещё над нами вечно летал какой-то огромный попугай и вечно что-то орал, но я совершенно не мог разобрать его слова. — О, это Сашка. — Андрей поднял голову и непонимающе гляну на меня. — Она классная. — Сашка? — его брови взметнулись вверх. — Ага, она мне подруга, как тебе Паша друг, — пояснил я. — Хорошо, что мне Паша в виде попугаев не снится, — он ухмыльнулся и мельком посмотрел на мои губы. — Со мной ещё чуть дольше близко пообщаешься и не такое увидишь, знай, — предупредил я. — Звучит угрожающе, — Андрей отпрянул, пытаясь высвободиться из моих объятий. — Пожалуй, я пойду зубы почищу, а ты пока тут постой, — вывернулся-таки и открыл дверь. — Ку-у-уда? — схватил его за футболку. — Да я шутя, — он подмигнул мне и заверил: — Никуда от тебя не убегу. — Если что, догоню, так и знай, — пригрозил я пальцем, чуть наклонившись к нему. — Ты мне снова угрожаешь, — тот наигранно вздохнул и покачал головой. — Ой, иди уже, — развернул его за плечи и подтолкнул вперёд, даже дверь открыл, — чисть зубы. Потом я. Кстати, а есть чем? — Точно, — Андрей задумался. — Не-а, — и развёл руками. — Тогда надо попросить у Паши жвачку. А ещё денег нам на проезд. Пойдём, — и скрылся из виду. А я стоял и не знал, верить ли его вот этому «никуда от тебя не убегу». Повернулся, взял листок с номером Паши, сложил в несколько раз и кинул в карман.