Шелест кукурузного моря

Что такое дружба? Не раз задавался этим вопросом. Всегда казалось, что друзья — те самые люди, которые поддержат тебя несмотря ни на что, подскажут, как лучше поступить в той или иной ситуации, помогут, если ты вдруг оказался в беде. Те люди, с которыми чувствуешь себя уютно, комфортно. Они поймают одну и ту же волну и поплывут по ней, околачиваясь где-то рядом. Если ты не прав или ошибаешься, то мягко скажут об этом, не утаивая, а просто дадут пищу для размышления, и ты выслушаешь их, проникнешься и задумаешься над своими поступками. Те самые люди, в споре с которыми рождается истина, а не очередная ругань. Возможно, я ошибался, и дружба — она для всех означает разное, совершенно не схожее с моими мыслями, ведь и любовь тоже всеми ощущается по-своему: кто-то хочет, чтобы его пассия безоговорочно принадлежала только ему, кого-то устраивают отношения на расстоянии, а кому-то любовь только в тягость, и им подавай каждую неделю разное «блюдо под новым соусом». Есть любовь родительская, любовь страстная, любовь к своему делу, к природе и ко всему прочему, так, может, и дружба подразделяется на различные виды? Если это так, то я не имел представления, какая же между мной и пацанами дружба. Сейчас внутри, где-то в груди, зияла пустота, словно я потерял их, или они меня кинули: ещё недавно мы плыли на одной волне, а теперь меня выбросило ею на берег. Конечно, мне сразу было понятно, что для них мои чувства к Андрею покажутся чем-то странным, непонятным, и третий день избегания меня везде, где только можно, говорило о том, что так оно и есть, но я не ожидал, что будет так неприятно. Они разочаровались во мне и в нашей дружбе, видимо, тоже. Первый день после того, как Толик и Стас увидели, как мы с Андреем целуемся, я сам сторонился лишний раз попадаться им в сети на глаза. Ни играть не выходил, ни в чатике не светился, потому что ощущал стыд. Не за наши с Андреем отношения, нет, а за то, что… Даже толком не мог объяснить за что: за то, что скрывал, за то, что привёл Андрея на наше с ними место без предупреждения, за что-то ещё… Сашка на моё сообщение «нас спалили» только охнула и сказала, что поговорит с ними, хотя бы со Стасом точно, а мне стало дико неудобно, словно я трус и не могу сам решить свои проблемы. Раньше, возможно, и правда не мог, но теперь не хотелось перекидывать обязанности на чужие плечи, поэтому принял решение, что по крайней мере с Толиком поговорю сам. Оставалось только набраться смелости и сделать это. Андрей успокаивал меня, пока мы прогуливались с ним вечерами по району после наших работ. Пусть я и старался не подавать виду, что сильно переживаю на этот счёт, но, видимо, меня на самом деле можно как открытую книгу читать: все эмоции налицо, и движения из-за рассеянности стали ещё более неуклюжими, что бесило уже даже меня самого. Как ещё Серёга не выпнул из шашлычки? Он попытался снова что-то мне там посоветовать, думая, что у меня ещё больше ухудшились отношения с родаками, но вот они как раз сейчас уже не особо волновали. С ними я более-менее привык к непониманию, а тут — как удар по голове, и всё — в нокаут. На третий день тишины в чатике написала Сашка, типа «ау, вы чего там, померли все, что ли?», её подхватила Леся, потом присоединился Стас, а мы с Андреем, сидя на лавочке во дворе, наблюдали за их общением и ждали, напишет ли Толик — но тот молчал, хотя и светился онлайн. Андрей сказал, что тому просто надо подумать, а Стасу немного легче свыкнуться с мыслью, что его друг немного не такой, как он думал, ведь у Стаса была Сашка, мнением которой он наверняка дорожил. После этих слов тут же объявился Толик, и все они начали общаться, да так свободно, так обычно, что я, такой весь необычный, почувствовал вмиг себя лишним. Будто если я напишу банальное «привет», то меня просто проигнорируют, но Андрей всё же заставил меня сделать этот шаг, и я написал. Ну и что в итоге? Меня не игнорировал никто, кроме Толика. Стас какое-то время тоже сторонился, а на следующий день и со мной парочкой фраз перекинулся. Немного натянуто, поэтому всё равно в душе кошки душу царапали от ожидания, что вот-вот — и что-то произойдёт, выйдет из-под контроля. Казалось, что все сейчас начнут обсуждать меня, но Андрей заверил, что если и начнут, то точно нас обоих, а это уже не так плохо. Конечно же, он был прав. Андрей всегда оказывался прав, куда не ткни, и меня это успокаивало, особенно, когда мы находились рядом. Наша близость помогала отвлечься, помогала выйти из этого бесконечного круга мыслей о том, что теперь будет, о том, как себя вести и что сказать. Моя уверенность в собственных силах только рядом с Андреем становилась крепче, но стоило ему уйти в ад, а мне — домой, как на меня вновь обрушивалась волна цунами, сметая всю мою с трудом выстроенную решительность под самый её фундамент. Если бы всё произошло не так внезапно, то я бы, возможно, морально подготовился, да и ребята вряд ли бы просто так сбежали. Все от меня куда-то бегут! Какое-то проклятье. Одно радовало — Андрей находился всё своё свободное время рядом, поддерживал, а я старался поддерживать его. Мы шарились по дворам, бродили по кукурузному полю, болтали обо всём и не могли наговориться. А ещё мы гоняли с ним за продуктами, ища, где они по скидке продавались, чтобы у него дома было что поесть. Оказалось, он тратил почти все деньги на еду, которую старался сразу же приготовить, пока папаша и её никуда не сбыл, а он, видать, знал уже всех, кто по дешману мог купить у него практически что угодно. Часть денег Андрей засовывал в книги вместо отцовской заныканной наркоты, чтобы тот потратил больше времени на доступ к кайфу. Папаша часто на него злился, но не так, как если бы Андрей просто всё смыл в унитаз, что и произошло в один день: в тот самый, когда Андрей прибежал на остановку с порванной штаниной и окровавленной ногой. Он рассказал, что тогда психанул и просто выкинул все заначки отца, а тот его чуть в итоге и не заколол, разбив бутылку и накинувшись с «розочкой» в руке. Потом, когда Андрей вернулся после поездки на озеро, папаша врезал ему кулаком по лицу, отобрал телефон и вышвырнул из дома. Три недели не пускал Андрея обратно. Приходилось жить, где придётся, потому как к Паше напрашиваться ему было неудобно, пока тот сам ему уже ключи не всучил, устроив перед этим допрос. А Паша умеет, я на себе уже проверил. Глаза ещё эти… чёрные. Оставшиеся деньги Андрея уходили на проезд, на питание на работе и на всякие там носки, трусы, иногда сам пополнял запас жидкого мыла в студии, порошок дешёвый ещё туда притащил, чтобы одежду стирать. Я спросил, чего Паша к себе не звал мыться там или стираться, ну или переночевать пару раз, а Андрей мне объяснил, что тот сам живёт с больной бабушкой в однокомнатной квартире и студию с трудом поднял на оставленное родителями наследство. Потратил его на обучение, на аренду и на всё оборудование. Паша в моих глазах поднялся просто до самого Олимпа. В общем, после того, как я узнал чуть больше подробностей из жизни Андрея, мне ещё сложнее стало отпускать его каждый вечер туда, в его страшную квартиру, поэтому в голове уже строился план по примирению с родителями: хоть будет возможность периодически оставлять Андрея у себя дома на ночь. Голова пухла от навалившихся проблем, и как найти общий язык хотя бы с батей, пока что я не знал, но попробовать стоило. Я старался больше думать об этом, чем о том, что Толик игнорирует меня уже четвёртый день подряд, но выходило скверно. Мысли нет-нет да возвращались к тому моменту, когда на балконе прозвучал его голос. Меня каждый раз передёргивало от воспоминания, потому что сразу же представлялось, в каком шоке пребывали пацаны. Если бы со мной целовался не Андрей, а девчонка какая, то они бы только присвистнули и оставили нас двоих не потому, что им противно, а чтобы позволить нам уединиться. Толику, конечно, не понравился бы мой выбор, ведь он уже давно сосватал мне Лесю, но, наверняка, смирился бы, даже если бы там стояла не она. Мне надоело уже размышлять над всем подряд, но пока чистишь три килограмма картошки, иначе не получается. Наконец покончив с нею, я ополоснул руки, собрался попить чайку и, поставив греться чайник, решил написать Андрею, но сначала заглянул в наш чатик. Ребята перекидывались мемами и музыкой, обсуждали ближайшую поездку за город, о которой я пока ничего толком не знал, но узнавать желания не было, как и ехать туда. Без Андрея не поеду, а если и с ним, то прежде нужно разобраться с Толиком, который упорно делал вид, что меня не существует. Точнее, нас. Тем не менее мы существовали, наши чувства тоже, наши эмоции, наши страхи, и меня вдруг так разозлило поведение Толика. Если что-то не нравилось, сказал бы мне в лицо, если что-то не понимал, спросил бы, если обиделся, поделился бы своими переживаниями. Ведь вот — вот она — фотка, где мы стоим с ним и со Стасом — втроём — на фоне радуги внутри заброшки. Мы мечтали встретиться через десять лет, но даже не можем справиться с тем, что творилось сейчас. О чём тогда вообще шла речь? Мне не верилось, что Толик может просто так взять и наплевать на нашу дружбу. Мы столько вместе пережили, стольким делились, он всегда называл меня «бро», потому что каждый из нас и правда относился друг к другу, как к брату. Вот насколько мы были с ним близки. Как там говорил Серёга? Надо общаться, надо слушать. Наверное, это распространялось и на друзей. Толику нужно было время подумать? Всё, оно закончилось, решил я и, нажав на диалог с ним, написал. Иннокентий Сам: привет, поговорим? Я заварил горячего чаю, добавил сахар, лимон и стал ждать. Серёга о чём-то болтал с постоянным клиентом через окошко, шутил и хохотал, облокотившись на стол. Шашлык слева от меня подрумянивался на мангале. Ответ от Толика прилетел спустя пару минут. Толя Беленко: Привет. О чём? Иннокентий Сам: не валяй дурака, ты знаешь о чем Толя Беленко: Хорошо, говори Спасибо с барского плеча. Создавалось ощущение, что я напрашивался, но мы не ищем лёгких путей, пусть Толик считает, как ему больше нравится. Иннокентий Сам: давай встретимся Толя Беленко: Только если ты будешь один Нет, приведу с собой группу поддержки. У меня её, кстати, наверное, поменьше будет, чем у Толика. Иннокентий Сам: окей, тогда вечером? Толя Беленко: Ладно, давай. Где? Об этом я не подумал. Конечно, мы могли бы встретиться просто на улице, потусоваться во дворах, но там слишком много любопытных ушей. На балконе встречаться — нет, Кеша, ты, конечно, коварный, но не настолько, хотя… Ладно, тогда оставалось одно место, где мы могли поговорить в тишине и спокойствии. Иннокентий Сам: на заброшке? Толя Беленко: Ок, в полдесятого Иннокентий Сам: окей Вот и поговорили. Фух. Я вытер лоб рукавом и почувствовал, что весь вспотел. Ещё и от мангала жар шёл, и чай был очень горячим… Даже голова закружилась и я, поднявшись, чуть не снёс ведро с картошкой. В общем, мне немного поплохело, и Серёга отправил меня домой со словами «ты аж позеленел» и «отдохни пару дней, а то и все четыре». Вот тебе и вымахал, ага. Выбравшись на свежий воздух, я глубоко вздохнул и встряхнул руками. Небо затянулось хмурыми облаками, чувствуя моё настроение, и я, надев капюшон из-за задувающего за шиворот ветра, решил прогуляться до дома пешком, поэтому направился вдоль дороги. Добираться на автобусе не хотелось, а то могло и укачать, учитывая, что недавно меня от волнения аж подташнивало. А может, нужно было больше есть, но вообще не выходило заставить себя ничего в рот положить, кроме чая. Разве что, ещё карамель… И тут я вспомнил, что так и не написал Андрею. Я: привет, солнце, как ты? Я: я сегодня встречусь таки с Толиком А ещё пришла идея, раз появилось свободное время до встречи с Толиком, зайти в небольшой торговый центр по пути и присмотреть Андрею какой-нибудь стоящий подарок. Благо, деньги с собой какие-никакие имелись. Солнце: О, замечательная новость. Я уверен, всё пройдёт отлично! Обычно, такие фразочки, когда звучали от других людей, воспринимались как издевательство какое-то, но с Андреем это не работало. Я: ну хоть кто-то из нас уверен Я: спасибо тебе, если бы не ты, я бы не решился Солнце: Пожалуйста, рейнджер Солнце: Значит, увидимся с тобой завтра? Солнце: Я ужасно соскучился Это было первый раз, когда Андрей сам сказал, что соскучился. У меня аж дыхание сбилось, пальцы немного задрожали, и телефон чуть не выпал из рук. Я: Я тоже. Хотел бы сегодня, сейчас прям Солнце: Ничего, закрой глаза и представь, что я рядом. Закрывать глаза на середине дороги — плохая примета, поэтому я решил повременить с фантазиями. Я: обязательно. И ты тоже. Целую в нос Солнце: А я в губы Усмехнувшись, я положил телефон обратно в карман. Если бы не Андрей, я бы и правда на многое не решился. Он каким-то чудесным образом влиял на меня с нашей первой встречи. Точнее, даже ещё с детства. Вряд ли бы в возрасте шести лет мне пришла в голову идея отгонять от кого-то злющую псину, если бы этот «кто-то» мне не нравился. И пусть тогда у меня к Андрею не было толком никаких эдаких чувств, но он уже заставлял проявлять себя, свою смелость. На днях вспомнилась ещё одна вещь: Андрей всегда ассоциировался с дождём. Не потому что он под него спать не мог и сказал мне об этом, а потому что в тот день, когда на него напала собака, покрапывала морось. Я почти не помнил, как мы с ним общались до этого момента, помнил только, что любили играть, оторвавшись ото всех ребят, придумывать какие-то свои миры, но на этом всё. Хитрая память — даёт насладиться только яркими моментами. Теперь же этих ярких моментов с Андреем набралось так много, что, даже если захочу, не смогу его забыть. Никогда. Добравшись до торгового центра, я остановился перед разъезжающимися в разные стороны дверьми, закрыл на пару секунд глаза и представил, как захожу уже вместе с Андреем. Представил, как мы идём, спокойно держась за руки, и никто не оборачивается, не шепчется и не хочет нас избить. Представил, в какие бутики хотел бы зайти Андрей, и, открыв глаза, пошёл в итоге в них. Выбор был невелик, тем не менее первым магазином оказался ювелирный. Нет, не за кольцом я, конечно, туда зашёл, а за серьгой в ухо, но, поразмыслив, что эта серьга недолго будет радовать Андрея прежде, чем папаша умыкнёт её себе, я пошёл в обычный бутик с бижутерией. Передо мной стояло множество стоек с побрякушками. Я покрутил их туда-сюда, немного посмеялся, какие-то даже зафотал для Андрея, и всё же попросил продавца помочь мне. Он показал стеллаж с серёжками, и, слава богам, там лежали одиночные для таких индивидуумов, как Андрей. Среди них были как в нос, так и в бровь и ещё куда душа повелит вставить, и все настолько разнообразные по формам и цветам, что внезапно я понял, что совершенно не знаю вкусы Андрея. Любит ли он минималистичные чёрные геометрические фигуры или, может, носил раньше какие-нибудь ядовито-салатовые капельки… Вряд ли цветочки, учитывая, что даже татуировка состояла из сухих веток. А всякие кошечки и мышки — уж точно не для него, слишком детское и несерьёзное, хотя кто его знает. Мой взгляд зацепился за серёжку в виде тёмно-синей звёздочки, переливающейся на свету перламутром, и, ткнув пальцем на неё, попросил продавца достать и показать поближе. Определённо, она подошла бы Андрею, поэтому сегодня улетит со мной навстречу другой звезде. Расплатившись и положив маленькую картонную коробочку со звёздочкой в карман, я двинулся далее. Помимо такой безделушки мне захотелось подарить Андрею что-то нужное, что-то, чем он сможет пользоваться. Конечно, это «что-то» не должно быть дорогим, но обязательно должно быть практичным. Пришлось пройтись по различным магазинам техники, сумок и ремней, потом зашёл в бутик часов по космическим ценам и почти сразу же вышел оттуда. Нет, так не годится. Я снова прикрыл глаза и представил Андрея. Он стоял передо мной в заштопанных штанах, помятой застиранной футболке и кофте, которую носил, наверное, ещё его дедушка, и мне стало ясно, куда нужно пойти. Да и пора было уже открывать глаза, а то в меня начали врезаться люди и недовольно бурчать. Я поднялся по эскалатору на второй этаж, завернул в спортивный магаз и, осмотревшись, начал искать самые обычные штаны, футболку и кофту. Мне себе-то всегда сложно подбирать одежду, а кому-то другому — просто нереально, но, в принципе, если снова нарисовать в голове Андрея, его фигуру, плечи, руки, ноги… И тут меня унесло в какие-то далёкие дали, уж очень мне не хватало Андрея, его улыбки, внимательного взгляда, родинки под глазом и такого тёплого голоса, которого я готов был слушать просто бесконечно, даже вместо музыки, а если бы Андрей озвучивал аудиокниги, то я стал бы самым отчаянным фанатом, и не важно, про что говорилось бы в книгах: про детские сказки или про то, как готовить какой-нибудь яблочный штрудель. В итоге я примерно прикинул, что на нём будет смотреться нормально, не вычурно и вполне себе сойдёт, чтобы он не стеснялся со мной ходить по кафешкам. Впереди нас ждала осень, затем зима, и в один из дней я всё же планировал затащить Андрея хотя бы попить где-нибудь уютно кофейку, чего не делал ещё ни с кем, но всё бывает в первый раз. Например, пока шёл до торгового центра, по пути заметил полосатую вывеску «Чеширское антикафе». «Анти» — как раз подходило для Андрея. Что там и как, я точно не знал, только слышал, что оплата обычно идёт поминутно и что во время пребывания можно играть во всякие настолки, которые так любили мои друзья. Ну, я надеялся, что они всё ещё мои друзья, но сегодня вечером как раз это и собирался выяснить. Схватив обычную чёрную футболку, чёрные штаны и, да, чёрную толстовку, я направился в примерочную. Нужно было посмотреть, насколько они подходят мне, чтобы взять примерно на размер меньше для Андрея. В итоге пришлось побегать туда-обратно, потому что они то висели на мне мешком, то еле натягивались. Мой дьяволёнок вернулся ко мне на плечо и тихо хихикал надо мной, бормоча, что я делаю что-то бесполезное, что Андрею это не нужно, что ему не понравится, что у меня дурацкий вкус и что я вообще полный неудачник. Где, блин, затерялся мой ангелок? Почему у меня только дьяволёнок вечно появлялся, подумал я и, схватив отобранную одежду, оставил его в примерочной, бесцеремонно смахнув с плеча. Пусть над другими пока понасмехается, а у меня ещё куча дел впереди. На кассе я расплатился за покупки, утрамбовал их и запихнул в рюкзак. Настроение в разы улучшилось и даже на встречу с Толиком уже не было так стрёмно идти. В конце концов, будь что будет. Вряд ли я услышу от него что-то новое о себе, только, разве что, выясню новое о нём. Это тоже волнительно, но самое страшное уже позади — Толик всё узнал. Стас всегда зависел больше от его мнения, чем от моего, а теперь ещё и Сашка сверху им управляла. Ну, не управляла, конечно, но точно немно-о-ожечко манипулировала, да. Мной бы она точно вертела, как умела, будь мы с ней парой… Так что в нынешней ситуации Стас плясал под дудки двух человек и ждал вердикта теперь уже одного из них, а мне оставалось верить, что этот второй не ярый гомофоб. Время близилось к девяти, и я, выйдя из торгового центра, ускорил свой шаг, включив в наушниках музыку пободрее. Уже потихоньку смеркалось, поэтому моя надежда на то, что Толик всё же примет наши с Андреем отношения и не придётся с ним из-за них ссориться, крепла, ведь иначе добираться мне домой по темноте одному. Ещё и на телефоне скоро начнёт зарядка садиться потихоньку… Вдалеке уже виднелся светофор перекрёстка, и я свернул налево, затем через дорогу и пошёл сквозь дворы в сторону заброшки. Люди возвращались с работ, с универов и с гулянок, но чем дальше вглубь несли меня ноги, тем реже начинали попадаться прохожие. От одного фонаря до другого фонаря меня сопровождали тени прошлого и будущего, и казалось, что я всё же дошёл до перекрёстка, только до своего внутреннего, и глядел по сторонам, на самом деле не понимая, куда сделать шаг. Какое-то чёртово перепутье. Туда, куда тянулась душа, не выходило уверенно двигаться: там постоянно стояли какие-то преграды, мешали рытвины и ямы, — а туда, куда душа совершенно не лежала, путь был открыт: пожалуйста, иди не хочу. Скорее, не хочу, поэтому не пойду, да. Какие бы сложности на пути не попадались, теперь я готов их преодолевать, несмотря ни на что. Как только прошёл пару дворов, заметил, как к теням из прошлого добавились ещё какие-то подозрительные длинные тени, явно не принадлежащие мне. Они двигались со мной в одном темпе и не собирались ни отставать, ни догонять. Я по-тихому вынул один наушник и прислушался: за моей спиной кто-то перешёптывался и гоготал, и в этом противном гоготе я узнал Валю. Очередное цунами надвигалось на меня, а я, как всегда, не был к нему готов ни морально, ни физически. Уносить ноги поблизости было некуда. Показывать путь до дома не хотелось, а просто так бегать по району — такое себе занятие: чувствуй я себя лучше, то наверняка побежал бы так быстро, что те хмыри и не догнали бы, но меня до сих пор немного штормило, что совершенно не придавало уверенности в собственных силах. Впереди уже торчали стены заброшки и её забор, а позади чужие голоса всё приближались и приближались. Судя по теням, ребят было четверо. М-м-м, четверо на одного, конечно, очень «круто» и «безбашенно», пронеслось у меня в голове, пока я набирал Толику сообщение. Иннокентий Сам: встретиться не получится Иннокентий Сам: не иди сюда Я вытащил наушники, смотал их и медленно положил в карман вместе с телефоном. Выход оставался один: спрятаться в заброшке. Благо, мест укромных там хоть отбавляй, а ещё на крайняк можно забраться на крышу и закрыть за собой люк. Собравшись с духом, я вздохнул, начал ускоряться и помчался со всех ног в сторону забора, на ходу стягивая рюкзак и перекидывая его на территорию. За спиной послышались погоня и крики типа «куда? а ну стоять!» и всё в таком духе. Ага, взял и остановился, смиренно ожидая, когда на меня нападут. Я взобрался наверх, спрыгнул на землю и, цепляя по пути рюкзак, понёсся внутрь здания, судорожно соображая, что делать, если меня догонят. Один точно не справлюсь, от Толика было бы мало толку, поэтому и написал ему не приходить. Пусть лучше обидится и решит, что я струсил, чем получит люлей. Хмыри с непривычки не могли перелезть так же быстро, как и я, что дало мне фору. Я остановился у лестницы, чтобы немного отдышаться перед тем, как рвануть наверх. Сердце бешено колотилось и, казалось, скоро выпрыгнет через рот. Первый лестничный пролёт, второй… Я спотыкался, падал и поднимался, потому что внутри заброшки было очень темно, приходилось двигаться по памяти, но вот где какая трещина и яма как-то не запомнилось. Пальцы скользили по обшарпанным стенам и перилам, собственное тяжёлое дыхание оглушало и резало сухостью горло. Внизу послышался шорох, и пришлось притаиться. Ребята остановились, судя по звукам, где-то в центре зала и тихо заобсуждали, куда же я такой шустрый делся. Тем временем я играл с ними в прятки, стараясь как можно бесшумнее подниматься на третий этаж, и всё бы ничего, если бы — как по закону подлости — не зазвонил телефон. Запирать двери, Кеша, и вырубать звук у телефона. Запомни! Послышались поднимающиеся быстрые шаги, и я, сбросив вызов от Толика, рванул к люку на крыше, только вот каким способом до него добраться, как-то не учёл. Обычно же мы подсаживали друг друга, почему мне про это мысль в голову не пришла? Топот приближался, эхо всё громче отражалось от стен, взвинчивая нервы до предела. Я скинул на пол рюкзак и, несколько раз попытавшись бесполезно допрыгнуть, понял, что придётся оставить его на съедение волкам, а самому взобраться на него, ведь не зря он такой огромный. Поставив рюкзак вертикально, встал на него, потянулся наверх, как тут же в стенку, рядом со мной, что-то глухо воткнулось — видимо, нож, — и я от неожиданности грохнулся, ударяясь о ту самую стенку головой. Из меня вырвался стон. Пульсирующая боль отдавала даже в зубы. Я и так-то толком ничего не мог разглядеть в темноте, а теперь вообще перед глазами всё то малое, что виднелось, плыло, двоилось и троилось. Меня стошнило, но так как я толком ничего не ел, то в основном чувствовал привкус желчи и крови, потому что во время удара умудрился ещё и язык прикусить. Повернувшись на бок, услышал, как приближались чужие голоса, будто размазываясь по моим мозгам и не давая нормально соображать. Затем пинок. Ещё пинок. Противный смех, что-то ещё, и я понял, что отключаюсь. Короче. Очнулся уже, когда меня тормошили за плечо, задавая какие-то глупые вопросы по типу «всё ли со мной хорошо?». Если бы было хорошо, то я сейчас не валялся бы, судя по ломоте в теле, побитым, ещё и в собственной блевотине и в крови. Припухший язык с трудом шевелился, а изо рта стекала слюна, которую я вытер рукавом, затем открыл глаза, и ни хрена не увидев, засмеялся, потому что узнал Толика только по его излюбленному «бро». — Ты чего ржёшь? — удивился тот, а у меня не получалось остановиться. — Не знаю, — с трудом произнёс я, хотя знал, но ещё толком не сформировал мысль. — Встать сможешь? — Я приподнялся на руках, но, зашипев от боли в правом ребре, снова упал. Затем Толик попытался помочь мне подняться, но я стёк по стеночке вниз. Ну хоть сел, а тот начал осматривать меня, ослепляя фонариком телефона. — На фига ты пришёл? — спросил я. — Я же сказал не идти сюда. — О да, это было очень не подозрительно, — с сарказмом сказал Толик, и я снова прыснул. Он осветил мою испачканную одежду и, покачав головой, сел рядом со мной — не туда, куда я блевал. — А где эти «смелые» придурки? — поинтересовался я, ведь те могли услышать мой смех и вернуться. — Это они мне так отомстили? — сплюнул в сторону скопившуюся слюну. — Вообще, я пришёл, — Толик наконец-то выключил фонарик, — когда они раскурочивали ножами твой рюкзак. Слушай, — обратился взволнованно, — может, «скорую» вызвать? — Чёрт, вот же ж суки, — вырвалось у меня. Я подвигал по полу ногами — и правда, рюкзак рядом не валялся. — О боже, бро, ты сматерился, — усмехнулся Толик. — Довели, — вздохнул и прикрыл глаза. — Нет, «скорую» не надо. Ща отдохну немного, и домой. — Затем продолжил: — Самое забавное, знаешь, что? В рюкзаке был подарок Андрею. Одежда. Наверное, от неё остались теперь одни лоскутки, — и я опять рассмеялся, стукнувшись больной макушкой о стенку: — Ай… Радовало, что хмырь со своей сворой не начали шманать меня по карманам. Я нашарил пальцами телефон с наушниками и помятую коробочку с серьгой для Андрея. — Да, ага, очень забавно. Тебе вместе с мозгами чувство юмора, походу, подпортили. Главное, что тебя на лоскуты не пустили, — сказал Толик. И то правда. — И где остатки роскоши? — медленно повернул гудящую голову в сторону Толика. — На улице, — Толик шмыгнул носом и заговорил немного сбивчиво, и я только сейчас расслышал дрожь в его голосе: — Пока ты тут лежал, они забрались на крышу. Когда я пролез на территорию, то увидел, как они демонстративно что-то там рвут ножами и кидают вниз. И рюкзак тоже разодрали, шавки. Они мне его труп прямо под ноги бросили, когда я к зданию подошёл. — Тебя, надеюсь, они не тронули? — я пытался вглядеться, но видел только смутные очертания. Будто зрение стало ещё хуже после удара. — Прости, я ни хрена не вижу. — Да я уже понял. Нет, — хмыкнул Толик, — они только немного побыковали, когда мимо проходили, и сказали, чтобы я забирал свою спящую красавицу, и я примчался сюда. — Да уж, сейчас я особенно красив, — я подумал о количестве синяков на теле и о том, не сломано ли в итоге ребро, но, вроде, дышалось нормально и боль начала потихоньку спадать. Даже язык уже шевелился более менее адекватно. — В любом случае, спасибо, что всё-таки пришёл… — Прости, — вдруг сказал Толик. — За что? — не понял я, а потом понял, но, как оказалось, не совсем. — За то, что так поздно припёрся, — замялся он. — И за своё поведение. Просто… — Толик поднялся и, отряхнув руки, продолжил: — Просто то было слишком неожиданно. Прям совсем-совсем, и я не знал, как мне реагировать. Но… ты же мой бро, а я вместо того, чтобы поддержать, в итоге отдалился. — Я вновь усмехнулся. — Нет, с чувством юмора у тебя и правда теперь проблемы. Я тут серьёзные вещи ему втираю, а он… — Да не, — улыбаясь, я покачал головой. — Просто подумал, как оно всё произошло бы, если бы… — пожал плечами. — Но я рад даже в какой-то степени, что всё именно так, как сейчас. Я не обижаюсь на тебя, — подмигнул ему, надеясь, что тот увидит. — Спасибо, что сказал всё это. — Затем признался: — Мне, на самом деле, жутко неловко. — Да уж, — Толик присел передо мной на корточки. — Не тебе о неловкости говорить. Ты бы видел Стаса, когда мы ехали в лифте вниз. Краснее цвета я в жизни не видал. — Надо будет поцеловать как-нибудь Андрея при нём, я тоже хочу посмотреть, — задумался я. — Ага, главное, чтобы тот в обморок не грохнулся. Так, ладно, давай вставать, — Толик закинул на свои плечи мою руку и стал тянуть меня вверх. — Ты сам-то не грохнешься? — Да нет, — я встал нормально на ноги и даже почти с первого раза, — меня уже не так тошнит, и вот, — сделал шаг, — могу более менее двигаться. — Блин, может, у тебя сотрясение? — мы направились к лестнице. — Ой, — я закатил глаза, — давай без вот этого вот. Меня и так дома ждут мамины переживания и папины «мы их всех посадим». — А было бы неплохо… Ближе к первому этажу я уже спускался без помощи Толика, а когда мы вышли на улицу, то свежий воздух ещё больше отрезвил меня. Ветер приятно обдувал со всех сторон, даже не хотелось надевать капюшон: наоборот, я подставлял лицо навстречу дуновениям. Правда, шёл пока ещё немного пошатываясь, но намного увереннее, чем пять минут назад. Толик освещал нам путь, заодно и валяющиеся куски пакетов, моей сменной одежды и бывшего подарка для Андрея, но я не спешил расстраиваться, ведь деньги у меня ещё остались и дома, и, возможно, в трупе рюкзака. Однако когда нашёл его, то ещё раз сматерился. Он оказался в ужасном состоянии, будто его резали как свадебный торт на сто персон, какая-то часть вообще отвалилась. Хорошие же у хмырей ножи, острые. Денег внутри я не нашёл и решил, что чёрт с ними и с рюкзаком тоже, да и оставил его там — на территории. Пришла очередь вскарабкивания на забор. Мы постояли, почесали репы и, ничего особо не придумав, решили просто действовать. Сначала Толик попробовал меня подсадить, но сейчас казалось, что Земля так сильно вертится, что в итоге меня аж занесло в сторону и мы чуть оба не упали. Потом Толик забрался наверх и за руку вытянул меня за собой. Я так устал, что уже был готов упасть мешком картошки вниз, но Толик мне не разрешил. Он спустился и, раскинув руки в обе стороны, начал успокаивать меня, приговаривая, что если что, то поймает, как будто меня это сильно волновало уже. Конечно, он поймал, но мы в обнимку грохнулись и заржали, как два идиота, хотя, может, мы ими и были. Сейчас, в такие вот моменты, я как раз и ощущал нашу с ним дружбу. Словно она стала осязаемая — протяни руку, и можно погладить. Она витала в воздухе, искрилась в смехе, таилась в сокровенных словах прощения, и это было так здорово, что даже дух захватывало. Мой друг пришёл, помог мне и поддержал. И пусть у меня всё ещё ужасно трещала голова и болело то тут, то там тело, но я чувствовал себя счастливым. — Я чё хотел спросить, — начал Толик, пока мы валялись на земле, глядя на тёмное небо. — А как теперь всё Лесе-то объяснять? — повернулся ко мне. — Ты о чём? — не понял я и потом как всегда понял. — А-а-а… — Вот-вот, — вернулся обратно. — Давай не я ей буду сердце разбивать, а ты сам скажешь? — Хорошо, — я облизнул обветренные губы. — Я поговорю с ней. Бро. Как бы Леся меня не раздражала, это было вызвано по большей части её чувствами в мою сторону. Так-то Леся девчонка хорошая, но вот не ладилось у меня с ней общение из-за того, что мы так ни разу нормально с ней и не поговорили, хотя, вроде как, оба всё понимали. Однако в ней постоянно теплилась надежда, вдруг я передумаю? Не передумаю. Когда мы с Толиком поднялись, он, конечно же, вызвался проводить до дома. Точнее, Толик просто вызвал такси, ссылаясь на то, что идти будем, наверное, целую вечность, поэтому я охотно согласился, ведь хотелось уже просто свернуться клубочком и не двигаться. Ехали мы недолго, и спустя каких-то минут десять я уже вываливался из машины, благодарил Толика за помощь и отправлял его к своим сестре и бабушке. Дверца захлопнулась, такси умчалось, а я вместо дома поплёлся, передвигаясь от фонаря к фонарю, в сторону магазина: не хотелось появляться перед родителями побитым и чумазым, поэтому решил исправить хотя бы второе и купить влажных салфеток, чтобы привести себя более-менее в порядок. На мелочь, найденную в кармане, удалось приобрести самых дешёвых салфеток в местном круглосуточном ларьке. Заспанная продавщица посмотрела на меня так, будто перед ней стоял местный алкаш, но, наверное, почти так я и выглядел. С другой стороны, какая ей разница, кому продавать салфетки? Когда я снова доплёлся до дома, то сел на лавочку у подъезда Андрея. Свет в его квартире горел во всех комнатах, и я глянул в разряжающийся телефон. От Андрея минут тридцать назад пришло сообщение, что он вернулся, что всё хорошо, и мне стало спокойнее за него. Решил ответить ему позже, когда уже доберусь до дома, и назначить встречу, чтобы всё-всё рассказать. Ну, почти всё. Я протяжно выдохнул. Ну и денёк! Если бы я курил, то сейчас бы с удовольствием пригубил бы одну-другую сигарету. Однако я не курил. Достав салфетки, начал оттирать от грязи и крови лицо, руки, одежду и кроссы, по возможности подсвечивая экраном мобильника. Несмотря на то, что произошло, внутри меня царил какой-то необъяснимый покой. Хотя почему необъяснимый? За один вечер, точнее, практически за час решилось сразу две проблемы: во-первых, теперь те кенты наконец от меня отстанут и, во-вторых, я помирился с Толиком. Мы вновь оседлали одну и ту же волну и понеслись по ней вперёд. Словно получилось покорить то самое цунами и не пасть под её натиском. Лучше не придумаешь, подумал я, поднялся и пошёл в сторону своего подъезда — сдаваться родакам, да попытать удачу ещё и с ними наладить отношения. Может, сегодня как-то планеты выстроились в одну линию или там козерог в Венере, например, поэтому мне сопутствовал успех? Пока шёл от одного подъезда к другому, смотрел в чужие окна и думал: вот там у кого-то телевизор показывал новости, где-то мать отчитывала ребёнка, даже с улицы было слышно, а кто-то, вон, в комп рубился, — насколько же разная атмосфера в каждом доме. Словно у каждой квартиры свой характер, как у человека. Внутри находились один или несколько жителей, которые как-то уживались с самими собой или друг с другом, прямо как внутренние «я». Каждый боролся за своё место под солнцем, за свой уютный уголок. Имел ли такой уголок Андрей у себя дома? Раз папаша мог спокойно занять его комнату, совершенно не думая о том, что сыну в итоге придётся ночевать на кухне. Да что уж там: папаша плевал на это с высокой колокольни, ведь даже собственноручно того из дома выгонял. Хотелось как-то вызволить Андрея оттуда, вырвать из цепких лап и освободить. Мысли об Андрее снова заполонили голову, вытесняя оттуда недавние переживания по поводу Толика, хмырей и родителей, и, будто нарочно, стоило мне поднести ключ от домофона к замку, как тут же из последнего подъезда кто-то выбежал. Дверь пропиликала, но я не стал заходить. Тот человек понёсся прочь со двора в сторону дорожки у кукурузного поля. Чутьё подсказывало, что бежало моё солнце, но я решил, чтобы удостовериться, позвонить ему, однако — всё, телефон сел окончательно, а я просто рванул вслед. Не сказать, чтобы сейчас получалось бежать быстро, учитывая, что было неприятно и больно двигаться, ноги заплетались, фонари встречались редко, а вот всякие кочки ну очень часто и совсем невовремя, тем не менее мои утренние тренировки не прошли зря — я начал догонять отчаянного беглеца. — Андрей! — крикнул я, надеясь, что человек не остановится, не оглянется даже, но тот, к моему сожалению, притормозил и развернулся. Только когда расстояние между нами сократилось примерно до двух метров, я смог узнать в свете одиноко стоящего неподалёку фонаря тяжело дышащего Андрея. — Андрей? — я подбежал, а тот не то чтобы тяжело дышал… Он почти задыхался, а из его глаз ручьями текли слёзы, которые он всё вытирал и вытирал рукавом. — Что случилось? — Я больше не могу там жить, Кеш, это невыносимо! — заныл он. Я медленно подошёл и, стянув с себя замызганную кофту, накинул на его дёргающиеся в такт всхлипам плечи. — Не могу… — Андрей уткнулся мне в плечо, но как только я захотел обнять его, то тот вырвался из рук и, отворачиваясь от меня, сделал пару шагов назад. — Постой. Только не беги, — сказал я, потянувшись за ним. — Пойдём ко мне домой, — поманил. — Я поговорю с родителями, и мы… — Ты не понимаешь, — прохрипел. — Мне кажется, я прикончил своего отца! — вырвалось из его рта так, будто он сам не мог поверить в это. — Я ужасный человек, ужасный… — он сел на корточки и ухватился за голову так, что казалось, ещё чуть-чуть, и вырвет свои лохматые волосы. Ветер выл вместе с ним, и я, поёжившись, подошёл к Андрею: — Тс-с-с, — присел и всё же обнял, но он опять продолжил вырываться, чуть ли не падая на землю. — Успокойся, Андрей. — Но я не давал ему сбегать. — Скажи, что случилось? — Он ещё немного побил меня кулаками, потом обмяк и начал что-то сквозь слёзы бормотать, даже не получалось толком разобрать его слова. — Я ударил его, ударил об стенку… — это единственное, что мне удалось расслышать. Нужно было его как-то успокоить. — Андрей, — я поцеловал его в лоб, в висок, в щёки, — я тут, всё хорошо, — начал поглаживать пальцами сначала по спине, затем, закатав рукава, по его рукам, как делала раньше его мать, правда, у меня не было для этого длинных ногтей, поэтому старался едва касаться подушечками, под которыми тут же появлялись мурашки. — Прислушайся, — прошептал на ухо, и тот не сразу, но затих, лишь продолжая тяжело дышать и шмыгать носом. — Слышишь, как шумит море? — Листья и стебли кукурузы за забором зашуршали, зашумели, а дыхание Андрея стало тише. — Придёт время, и мы с тобой обязательно, слышишь, обязательно выберемся отсюда и свалим на настоящее море. Надо немного потерпеть, но это случится, я обещаю, — снова поцеловал его в лоб, затем в один закрытый глаз, в другой, чувствуя слёзы на губах. — Всё будет хорошо, ты же знаешь? — посмотрел на него, и тот, сглотнув, еле заметно кивнул. — Вот и славно, а теперь вставай, пойдём ко мне домой, и мы придумаем, что сделать. Я вёл, придерживая, трясущего Андрея к себе домой и приговаривал словно мантру: «Всё будет хорошо». И всё же цунами — внезапная штука, которая не хотела так просто сдаваться. Однако я тоже намерен идти до конца.