Paradoxxx

Когда он очнулся от продолжительного раздумья, в течение которого не замечал и не мог заметить, о чем думал, то обнаружил себя машинально помешивающим сахар в кружке. Чай остыл, уже остыла даже чашка в момент, когда Нацу вновь обратил свой взгляд к действительности. Отодвинутая занавеска позволяла видеть часть улицы, захватив, правда, немного стену соседского дома, чьи-то окна, в которых, при желании можно было даже разглядеть людей, черную массу прохожих, идущих мимо. Можно было услышать хлопотливый шум буднего дня, резкие клаксоны машин. Также он видел среднюю часть столбов с линиями электропередач, тянущихся куда-то к линии горизонта, и на этом грубый, посредственный вид из его квартиры заканчивался, убогостью своей не оставляя даже простора воображению. Нацу нахмурился, выливая чай в раковину, и включил чайник снова. Не смотря на отправленный еще неделю назад список фильмов и сериалов, большинство из которых оказались действительно интересными и полностью завладевшими его вниманием на время просмотра, Нацу одолевала скука. Нога, зафиксированная плотной пластиковой лангеткой, выглядевшей совершенно новой, вероятно, вследствие аккуратного пользования, почти не беспокоила, находясь в состоянии абсолютного покоя, в противовес сотням мыслей, разрывающим голову на части. Все прошедшие восемь дней Нацу изводил себя и надеждами, и размышлениями; принимать беспечное безделье он не умел, и даже еще более тщательно убирался, стремясь занять себя делом. Он вспомнил фразу, так часто произносимую его матерью: «порядок в доме – порядок в голове», но мать, наверное, и не догадывалась о буйности мыслительных образов сына, которому нравоучение это совсем не подходило. Обреченно Нацу понял, что совершенно не умеет отдыхать и наслаждаться состоянием, когда от него ничего не требуется: всю сознательную жизнь он старался быть нужным кому-то, доказать неизвестно что неизвестно кому, теперь же, когда повседневность застыла отсутствием новостей и просьб, заданий и даже мелких поручений, не знал, куда себя деть. Будучи старшим ребенком в семье, с самого детства у него на плечах лежала ответственность за младших детей. Воспитание сводилось к тому, что те постоянно были при деле, не разбазаривая свое время задаром, так и не научившись способности замереть на сутки в беззаботной лени, не испытывая тянущей неуютности и заглушаемой обеспокоенности. Однако же, не только это тревожило Нацу: он хотел скорее вернуться к работе, но к ощущению этому добавилась еще и потребность в общении. Он написал Соре, но тот так и не ответил на сообщение, спросил в общем чате как продвигается работа, получив в ответ сдержанное: «пашем» от Масы, позвонил родителям, рассказывая про травму и вяло интересуясь делами, обеим младшим сестрам, разговор с которыми одинаково не клеился. Он почти скучал по постороннему, почти преступному, вмешательству; изолированность своя давила на психику, он нервничал, неясно отчего и определенно без видимой причины. Нацу едва не возненавидел свою квартиру, вполне приемлемую до этого: строгость и скука форм казалась мрачной и безынтересной. Но даже в самой неприемлемой ситуации всегда найдется место чему-то положительному, ибо не бывает ни в чем одних лишь темных тонов: период этот стал для Нацу временем переосмысления, анализа и оценивания собственных приоритетов. Изменчивость людской натуры воспылала в нем, он хотел перемен, уже оформившейся мыслью понимая, чем и почему недоволен, и, что важнее, как это исправить. Постепенно он учился мириться собственным эго, стараясь уже не заключать с самим собой заранее обреченных договоренностей и туманных компромиссов. Пришло осознание, что принятие себя, своих талантов, слабых и сильных сторон, своего тела – необходимое условие для эмоциональной стабильности и потребностей самореализации. Завышенные ожидания от себя и от других перестали казаться важными, нерушимые ранее идеалы подтачивались едкими сомнениями и ошибочностью суждений. Проявилась в нем, также, неразличимая еще вера в людей, открытость к новому и неизведанному, мир его медленно, но уверенно приобретал цветные тона, некая жадность чувств появилась в нем. Проследив собственное состояние, обнаружив ряд ошибок в поведении и отношениях, Нацу удивлялся только той методичности и упорности, с которой выживал друзей и знакомых из своего бытия, оставаясь один наедине со своей постыдной тайной, которая, впрочем, возможно, тайной и не являлась. Нацу понял также, насколько ошибался, когда думал, что никто не понимает причин изменившегося, ставшего откровенно паскудным, характера. Выпив, наконец, снова чуть остывший чай, он решил приготовить нормальный обед, и, привычно включив музыку, воодушевленно принялся за дело. Несколько часов спустя он написал Масе, снова интересуясь делами группы, новыми достижениями и планами, попутно приглашая обоих в гости. Пришедший спустя полчаса ответ, к удивлению его и радости, оказался положительным: Маса обещал заехать сегодня же, кратко сообщая, что все новости сообщит лично. От того, что басист не остался равнодушным, настроение поползло вверх. Маса появился около восьми, выглядел он довольно бодро и безошибочно вспомнил адрес, звонком уточнив лишь подъезд. Сразу предупредив, что ненадолго, он, без доли стеснения, прошел в квартиру и удивленно крикнул из кухни: - У тебя до сих пор один стул? - Да что вы все с этим стулом, - проворчал Нацу, прыгая в кухню, но проворчал беззлобно, скорее, по привычке. Видеть Масу было приятно, Нацу даже не подозревал, насколько соскучился по коллеге. - Кто это – все? – снова удивился Маса. - Да, - Нацу пожал плечами. Рассказывать о другом посетителе не хотелось – казалось слишком личным. – Друг заходил. - У тебя появились друзья? – пробормотал Маса, по-хозяйски включая чайник. – Ты не против? – вопросительно взглянул он, сначала на чайник потом на самого Нацу. – Обалдеть, у тебя за три года ничего не изменилось. - Да что бы тут менялось, - снова заворчал Нацу, проскакивая вглубь кухни и устраиваясь на подоконнике. – Садись, этот стул, кажется, теперь для гостей. - Спасибо, - кивнул Маса, но садиться не стал. – Как нога? Как дела? - Пойдет, - Нацу шутливо помахал лангеткой, - Заживаю. Через пять дней на осмотр, надеюсь, все будет хорошо. Дома уже задолбался, - признался он. – Хочу на работу. Что там нового? - Да особо ничего. У тебя есть зеленый чай? - Есть, - кивнул Нацу. – В верхнем ящике. И кружки там. Что по новой песне? - Идет, но со скрипом, - пробурчал Маса, открывая ящик. Теперь Нацу не чувствовал ни тени смущения – уборка коснулась всего в доме. – Сложно писать, когда есть только бас и голос. Я пока вообще смутно представляю, что получится, - он достал пакетики чая. – Будешь? – по-хозяйски предложил он. - Буду, - кивнул Нацу. Маса потянулся за кружками, вытаскивая две. – Ох, не бери эту, - ляпнул он прежде, чем Маса поставил посуду на столешницу. Тот удивленно уставился на него, но послушно убрал ее назад, доставая другую. Что на него нашло, Нацу и сам не мог себе сказать, но использовать «чашку Сойка» не хотелось. Он смущенно улыбнулся, не зная, что можно добавить еще. - Хорошо хоть кружек у тебя не как стульев, - заметил Маса, наливая чай. – Чем занимаешься вообще? - Да ничем, - вздохнул он в ответ. – Лежу, смотрю фильмы, ем и снова лежу. - Ты смотришь фильмы? – недоверчиво переспросил басист. – Ты ведь не любил кино. - Да, друг посоветовал, целый список на весь больничный, - хвастливо ответил Нацу. - Мне б такого друга, - хмыкнул Маса. – Хотя сейчас не особо до фильмов. Кстати, Хиро извинялся, что не пришел, у него сегодня какая-то дата с девушкой, вроде бы. - У Хиро есть девушка? – настала очередь Нацу удивляться. Ни о какой девушке он и правда не слышал. Вспомнилась официантка из кафетерия, с задранной юбкой, и ее стало даже чуточку жаль. - Уже больше года. - Ого, - только и смог ответить Нацу. – Я и не знал. - Вообще-то он частенько о ней говорил, - Маса занял стул. – Просто тебе не до того было, - мягко уточнил он. Нацу молчал, чувствуя себя уязвленным, опустив взгляд в пол. Растянулась пауза. – Нацу, - начал Маса после минутного молчания. – Мне кажется, у тебя все налаживается, - осторожно проговорил он, внимательно следя за его реакцией. – И это круто, правда, - Нацу нахмурился, улавливая настороженность в голосе коллеги. – Не буду тянуть. Пока в поисках гитариста полный провал, - Маса сложил руки в замок, опираясь локтями в стол. - Что так? – также осторожно поинтересовался Нацу. - Мало кто может с нами сотрудничать, - проговорил Маса. – Сам понимаешь, технически материал непростой, - он замялся, и заминки этой хватило, чтобы перевести эту мысль на более простой язык: переиграть Казки мало кто мог. – Но дело еще и в том, что мало кто хочет с нами сотрудничать, - закончил Маса. - Хочет? – прошелестел в ответ Нацу, уже зная ответ заранее. - Казки, - почти одновременно произнесли они, и снова воцарилась пауза. - Я знаю, эта тема болезненная для тебя… - Ничего она не болезненная. - Ладно, ладно, - сразу же исправился Маса. – Просто выслушай, - Нацу хмуро смотрел на него, но молчал, призывая к продолжению. – Не мне тебе рассказывать о Казки, знаю. Просто попробуй хоть раз не кидаться на всех, кто говорит о нем… - Маса замялся, подбирая нужное слово, - Плохо о нем говорит, - он снова замер, глядя в лицо Нацу, но тот продолжал упорно молчать. – Частично из-за него мало кто из хороших гитаристов хочет с нами работать, - продолжил Маса. – Только частично, конечно, но… - Боги, Маса, говори уже как есть. - Все, с кем он общался, теперь нас едва не ненавидят, считают мошенниками и махинаторами и в целом не ахти людьми, - на одном дыхании выдал тот. – Да и новоявленный наркоман, - Маса поморщился, вспоминая еще одного бывшего гитариста, - Репутации не сделал. Короче, даже предложения от лейбла отклоняют. Мы в тупике, Нацу. - Стой, вроде бы уже два месяца прошло? - Два. Два месяца и двенадцать провалов. - Двенадцать… - Это просто бред какой-то, - Маса потер переносицу. – А я надеялся, что больше этой эпопеи не повторится. Тут Лина еле уговорили, а сейчас… Сейчас я не знаю, просто не знаю, - он нахмурился и всю его бодрость забрала неприятная тема. - И что вы решили? Вы же что-то решили. - Пока мы решили только задать тебе один вопрос, - Маса опустил голову на сплетенные пальцы. – Не собираешься ли ты уходить? Нацу думал, что он ослышался, но басист буравил его настороженным взглядом. Изумление, с которым он уставился на Масу, граничило со злобой. Все нутро его поднялось против безапелляционного вопроса, выражаясь в болезненном возмущении: - Что? - Не собираешься ли ты уходить из группы, - спокойно повторил Маса. – Неизвестно что с гитаристом, - начал он загибать пальцы. – О лайвах так и вообще речи пока нет, - второй палец. – Мерчей тоже нет, - третий. – Многие из фанатов теперь тоже в нас разочарованы, особенно, после thank you, и ушли вслед за Казки, - четвёртый. – Выплат, соответственно, тоже пока не предвидится, - пятый. – Надо знать Нацу, какой курс сейчас выбрать, - голос Масы снизился. Было видно, с каким трудом ему даются эти слова, но Маса всегда смотрел правде в глаза, какой бы та ни была. - Маса… - Дослушай. Я не удивлюсь, если тебя куда-то приглашали. Я не удивлюсь даже, если ты обещал подумать. Я не удивлюсь, если ты вдруг захочешь уйти. Просто ответь честно, это все, о чем я прошу. «Вот так и портится настроение», - поморщился Нацу. - Я не собираюсь увольняться, - твердо ответил он, не запнувшись ни на момент. – Никто меня никуда не звал, и единственное, о чем я думал все это время, так чтоб эта чертова мышца скорее зажила, и я… И все, - хмуро закончил он. Маса выдохнул, вроде бы, даже с облегчением. Он не стал уточнять и задавать вопросов, сдавленно отвечая: - Спасибо, - переводя взгляд, ставя тем самым точку в разговоре. Нацу замялся. Напряжение спало, шквал эмоций отступил. Маса завел отвлеченный разговор о работе и о том, что надо разработать новый мерч, и Нацу моментально переключился на эту тему, выдвигая свои предложения и идеи – рассуждать о любимом деле было куда приятнее, нежели о бедах коллектива. Он искренне благодарил Масу за визит, когда тот начал собираться, и даже хотел еще раз сказать на прощание, что никуда не уйдет, и даже не думал об этом, и на самом деле никто его ни в какие проекты не приглашал, но в последний момент передумал. Маса, уходя, снова пожелал ему выздоравливать скорее, и высказал надежду, что травма не даст осложнений. Уже лежа в кровати Нацу прокручивал в голове отрывок из разговора с ним, и недоумевал, почему могло сложиться такое впечатление. Ранее он никогда об этом не говорил, и даже не думал о разрыве контракта. Единственный, за кем он хотел последовать, вполне успешно справлялся со своими делами без его участия. Нацу считал, что он неплохо изучил характер Казки, привычки и поведение, и шанс того, что тот пожелает совместной работы стремился к нулю. Ему захотелось рассказать о разговоре с Масой Сойку - после его визита они стали переписываться каждый день. Вернее сказать, писать начал Нацу, подробно расписывая свое мнение в отношении каждого просмотренного фильма. Сойк отвечал не сразу, обычно ближе к ночи, но даже в переписке был интересен. Казалось, что ему нравилось, как Нацу рьяно взялся восполнять пробелы в знаниях о кинематографе, и успел насоветовать еще кучу «годных», как он выражался, вещей. Еще Нацу рассказывал о том, как провел день, что приготовил, и, в общем-то, все, что только приходило в голову, находя в лице Сойка внимательного слушателя. Уже начав набирать текст, Нацу замер. Подумалось о том, что тема была довольно личной и закрытой, закрались сомнения о неуместности таких откровений. Тяжкая задумчивость завладела им, когда в голове, не перебитые яркими событиями, закружились воспоминания. Нацу силился вспомнить хоть раз, когда Сойк говорил бы о себе, о работе, об отношениях с коллегами, о планах на будущее – и не вспомнил ничего, кроме незначительного эпизода его детства. Они болтали часами, и, вроде бы даже на разные, не похожие друг на друга темы, но Нацу горько осознал – о Сойке он почти ничего не знал. Тот играл на барабанах фирмы TAMA, у него был кот, машина неизвестной ему марки, он любил нефильтрованное пиво и кофе без сахара – вот и весь набор информации о человеке, которого Нацу гордо называл своим другом. Осознание это ему не понравилось, зачем-то захотелось узнать Сойка лучше, внезапно стали важными вопросы о его мировоззрении, увлечениях и морали. Как-то совсем уж грустно Нацу подумал о том, что Сойк мог состоять в романических отношениях, у него вполне мог быть парень. «Или девушка», - рассудил внутренний голос, ставший возражать собственным мыслям все чаще. Нацу согласился с собой, что могла быть и девушка, и даже попытался представить Сойка с кем-то. Образ этот вызвал в нем бурю протеста: мрачно представляя себе его пассию и их вероятные отношения, он рассуждал о том, какой Сойк прекрасный выбор, как тот внимателен и обходителен, какой он чудесный собеседник и, в целом, надежный человек. Девушку же воображение, отчего-то, рисовало откровенно убогой. Уставившись в потолок, он продолжал думать об этом и злиться, а желание писать Сойку о чем бы там ни было пропало вовсе. Проворочавшись с час, он уснул. Ему снились яркие, сексуальные, нежные грезы, которые, не то к сожалению, не то к счастью, он не запомнил. Через пять дней, после посещения врача, Нацу словно заново учился ходить, удаляясь от больничного кабинета медленно, прислушиваясь к ощущениям в икре. Прописанные лекарства и мазь он приобрел в ближайшей аптеке, и написал в общий чат, что завтра же выйдет на работу. Прошлым вечером погода испортилась, крупные капли летнего ливня стучали по стеклам больше двух часов, и в воздухе чувствовалась влажность. Но настроение было прекрасным – Нацу радовался, что наконец стоит на двух ногах, что ничего нигде не болит, и глубоко дышал во весь объем груди. Возникло желание пройтись, и он неторопливо зашагал по тротуару. Вдоль дорожки тянулся узкий газончик с невысокой травой, местами блестевший от еще неиспарившейся влаги, и аккуратно подстриженными деревьями. По велосипедной дорожке медленно ехал трехколесный велосипед, которым сосредоточенно управлял ребенок, на вид, лет трех. Заметив на себе посторонний взгляд, он уставился на Нацу, а потом широко ему улыбнулся. Детская непосредственность вызвала в Нацу умиление, он добродушно вторил карапузу улыбкой, и тот вернулся к кручению педалей, уверенно глядя вперед. На расстоянии нескольких шагов за ним шла мать – миловидная женщина в длинном светлом сарафане, и Нацу улыбнулся и ей, будто желая поделиться хорошим расположением духа. Он прошел так пару кварталов, глазея по сторонам, как турист, замечая торговые центры и здания, которых, вроде бы, раньше не было, рассматривая прохожих и обращая внимание даже на проезжающие машины. По возвращению домой он обнаружил непрочитанное сообщение от Масы, который нетипично отправил аж пять радостных смайликов, и два от Хиро, с текстом: «ура барабанщикам» и смайликом танцующим. Была свободна еще половина дня и целый вечер, и Нацу решил, что такое значимое событие – избавление от бездействия – неплохо было бы и отметить. Зажегся в нем огонек озорства, когда он отправлял сообщения Сойку, несколько подряд, зазывая его на самый важный, по его словам, и абсолютно необходимый праздник, который никак нельзя пропускать. За прошедшие дни они также списывались несколько раз, и изнанку Нацу все сильнее грызли туманные переживания – разговоры по-прежнему не несли в себе никакой смысловой нагрузки, и были будто заперты в несерьезный тон шуточных пререканий и обсуждений сторонних вещей. Нацу так и не рассказал о разговоре с Масой, но время уже унесло в потоке своем первичное возмущение и обиду, и теперь новость не казалась важной, в принципе, опасения басиста были ему вполне понятны, хоть и оказались ошибочными. Телефон молчал, но Нацу не переживал заранее, уже зная, что ответ от Сойка, скорее всего, придет вечером. Он прикинул, какие дела можно было сделать – а делать хоть что-то, не будучи ограниченным в возможностях, казалось заманчивым, и пришел к выводу, что лучшее - пополнить поредевшие за время больничного запасы продуктов. Не тратя время на сборы, он снова легко спустился по ступенькам, которые проклинал три недели назад, дошел до супермаркета, и даже мысль о том, что надо экономить не внесла своей негативной лепты. Нацу уже почти дошел до дома, когда нечто привлекло его внимание, боковым зрением он уловил едва различимое движение у самого основания дома. У подножия фасада серой высотки, уныло прижавшейся к таким же громоздким сестрам, у широко раскрытого жерла водосточной алюминиевой трубы жался едва различимый из-за слияния цветов шерстяной комочек. Подойдя чуть ближе, Нацу разглядел в нем котенка, совсем кроху, неловко переступавшего с лапки на лапку, но, отчего-то, не припустившего бежать, когда он подошел ближе, а только жалобно пища, вертя головкой в разные стороны. Котенок явно был уличным, что удивило Нацу – встретить бродячее животное в городе было редкостью – его грязная шерстка скаталась, глаза заплыли, то ли от слез, то ли от неизвестной инфекции. Нацу остановился, потом сел на корточки, разглядывая кота, его жалобный вид вызывал сострадание, а сам он умиление. - Эй, кошка, - обратился к нему Нацу. Котенок мяукнул, сделав попытку встать, но не удержавшись упал. Слабые лапы отказывались держать такое же слабое тельце, но ему показалось, что дело не только в отсутствии сил и голоде. Нацу протянул руку, касаясь пальцами гладкой кошачьей спинки, и приподнял животное – интуиция не подвела его, задняя правая лапка была не то сломана, не то просто сильно повреждена, и совсем не двигалась, когда малыш начал барахтаться в его руке. – Да ты ходить не можешь, - пробормотал он. – Совсем как я недавно. Нацу задумался, опуская котенка на асфальт. Тот снова мякнул и задрожал. Выброшенное животное было жаль, котенок боязливо смотрел на него. Несколько минут он просидел около него, размышляя, что делать дальше: вызвать надлежащую случаю службу или просто уйти, оставляя несчастного на попечение улицы и других сердобольных прохожих. Наконец, встал, подхватил пакеты и продолжил свой путь. Поднимаясь по лестнице вверх, он почувствовал, как с непривычки ноет нога, но знал, что эта боль ничуть не опасна. Разложив продукты по местам, он проверил телефон – но ответа на приглашение еще не было, Нацу вздохнул, думая о Сойке и о брошенном коте. У Сойка кот был, и покушался на обои, будучи, видимо, довольно вредным питомцем. Нацу выглянул в окно, силясь разглядеть котенка возле трубы, но с такого расстояния его не было видно, он чертыхнулся, натянул кеды, и вышел на улицу, возвращаясь к соседнему зданию. Котенок никуда не делся – сидел там, совершенно тихо и даже будто без движения, и не обратил на подошедшего внимания. - Эй, кошка, - снова недовольно пробурчал он, беря животное в руки. Оно уместилось на ладони одной руки и почти ничего не весило. Нацу снова вздохнул, стараясь мыслить рационально, и убеждая себя, что кого-кого, а кота ему точно не надо. О том, что домашний питомец – хлопотно он думал уже, когда ехал к ветеринару, а о том, что еще и дорого – после того как коту диагностировали трещину, вымыли специальным шампунем, наложили повязку на лапку и сделали необходимые возрасту прививки. - Как зовут питомца? – поинтересовалась девушка за стойкой, вбивая данные в базу клиники. Глянув на кота, высушенного, накормленного, но все еще диковато озирающегося по сторонам, и не найдя в нем никаких отличительных черт, по которым можно было бы дать кличку, он пожал плечами и сказал: - Лео. - Хорошее имя, - согласилась девушка. «Да уж, за ту сумму что я оставил тут, любое имя хорошее», - мысленно ответил ей Нацу, но вслух ничего не сказал, с очередным вздохом приобретая лоток, наполнитель, миску и корм. Зачем он забрал кота – а это был кот, а не кошка – Нацу и сам не знал, смешавшиеся жалость, одиночество и даже желание о ком-то заботиться превратились в какой-то необычный коктейль, приведший к неожиданному решению. Немного помявшись, Нацу приобрел еще лежанку и когтеточку, решив, что раз уж тратиться, так сразу. Также Нацу сокрушенно пожалел о том, что машина до сих пор скучает на парковке лейбла, и расходы придется урезать сильнее, чем он думал, учитывая еще и траты на такси. Но Лео постепенно осваивался, и даже замурчал, прижимаясь к его животу в дороге. Нацу пообещали, что лапка заживет за неделю-полторы, а до этого Нацу надеялся, что котенок окажется смышлёным, и не станет гадить, где придется. У него был опыт общения с животными: у родителей жил отвратительный старый кот по кличке Марон, который только фырчал на него, странно кряхтел, будучи ужасно раскормленным и выполнял, по большей части, декоративную функцию, считая себя главным в доме. Марона Нацу недолюбливал и не понимал, почему родные так умиляются его глупым выходкам, вроде съедения цветов и, по настроению, переворачиванию предметов в зоне досягаемости. Но Лео пробуждал в нем совершенно противоположные чувства, свернувшись в клубок и заснув, пока Нацу не разбудил его движениями, устроив на плече, пока в шестой раз за день поднимался в квартиру. Он положил его в лежанку, кинутую рядом с кроватью, предварительно напоив, и ласково смотрел, как тот, потоптавшись передними лапками на месте, снова свернулся, обхватывая себя хвостом, и заснул. По-видимому, Лео чувствовал себя вполне неплохо, и, вместо ожидаемого от себя раздражения, Нацу тоже стало как-то тепло на душе. Он прошел на кухню, решив выпить кофе после насыщенного событиями дня, как завибрировал новым сообщением телефон. «Хорошо, хорошо», - писал ему Сойк, добавляя улыбающиеся рожицы. «Поздравляю с окончанием изоляции», - написал он дальше. «Давай в восемь, в том баре», - снова пиликнул мобильник. Нацу отправил подтверждение, а потом, стараясь быть как можно тише, прошел в спальню, фотографируя спящего питомца. «Это Лео», - подписал он, отправляя фото. На пару секунд задумавшись, он переслал фотографию в общий с коллегами чат. «Чей это кот?», - мгновенно пришел ответ от Масы. «Где ты взял кота?», - интересовался Хиро, запаздывая на несколько секунд. «Это мой», - напечатал Нацу. «Имени поинтереснее не мог придумать?», - спрашивал Хиро. «Милый», - Маса добавил изображение жующего котика к сообщению. «Круто-о-о-ой», - прислал ему Сойк. «Ты завел кота?», - добавил он. Нацу подтвердил, что Лео теперь официально его. В группу же он отправил несколько смайликов, припоминая, что у Хиро тоже были питомцы, даже двое, но их имена вылетели из головы. «Кот в доме – замечательно», - одобрил Сойк. «До вечера», - попрощался он следом, и Нацу, стараясь двигаться как можно тише, начал собираться. До выхода оставалось полчаса, когда он был готов. Проснувшийся котенок неуверенно пытался ходить, сам выбрался с лежанки, но даже то, что он напустил лужу недалеко от спального места Нацу не расстроило. Почитав в интернете о приучении кошек к туалету, он провел лапами по наполнителю, разговаривая с котом как с человеком, и, полный надежды на понимание, снова отнес его в лежанку. Сфотографировав еще несколько раз уже бодрствующего питомца, Нацу решил скоротать оставшееся время в соцсетях, и едва не выронил телефон, читая новости в ленте. Кликнув по предложенной ссылке, открывая YouTube, он смотрел на беззаботно болтающего Джури, Агги в странной блестящей накидке на одном плече и очень необычно смотрящемся мехе на другом, на жуткий, как помятая пищевая фольга, фон, и не верил своим глазам: Сойк, изменивший прическу, в непонятном одеянии, с блестящим ошейником и уже белыми фиксирующими браслетами, неуемно двигался в кадре, сдержанно кивая, когда речь заходила о нем самом, и довольно улыбался. Видео не длилось и минуты, Нацу запустил его заново, уверяясь, что точно не ошибся, и снова слушал, как тот присоединился к breakin’ holiday, разглядывал его и обида сжимала сердце своей сухой когтистой лапой, не позволяя глубоко дышать. Он прокрутил видео в третий раз, недовольно поджимая губы, после отложил телефон; яркая красная ярость разгорелась в нем, поражая глубиной своей, искажая черты лица и заставляя сжать руки в кулаки. Было в этом нечто неправильное, подумалось ему, разговаривать ежедневно с человеком, делиться с ним пусть не самым сокровенным, но сиюминутно волнующим, и не стать достойным его честности и открытости. Он попытался перевести свое любопытство из чувственного в интеллектуальное русло, примерно понимая, какими причинами довольствовался Сойк, когда соглашался стать неофициальной частью другой группы, но найти другое объяснение, кроме как недоверие и легкомысленность, чтобы не поделиться этим с ним самим, не мог. По-видимому, он воспринимал их общение куда более серьезно и глубоко, нежели Сойк, однако поведение его не поддавалось привычной и понятной логике Нацу, который не привык жить полутонами и делать что-либо наполовину. Но зла на Сойка он не держал, более злясь на самого себя, порывисто ненавидя свою эмоциональность и мечтательность, склонность к преувеличениям и апофении, также Нацу понимал и пытался убедить себя в том, что реакция на банальное нежелание распространяться о личной жизни, слишком острая и неестественно-болезненная. Тихо мяукнул Лео, возвращая его из мира мрачных размышлений в незыблемый материальный мир, он понял, что пора выходить, но уже не осталось следов возвышенной радости внутреннего состояния. На улице эффектно мерк небосклон, солнце зашло не целиком, но было словно прорезано крышами домов. Многоступенчатый, изломанный силуэт протыкали трубы, разнообразные дымоходы, антенны, казались неестественно воткнутыми как попало зубочистками. Цементные фасады опирались на асфальтированные тротуары, пока Нацу шел по направлению бара, пребывая в некоем диссонансе с собой: одна часть его, рациональная и едва не трусливая, призывала к успокоению и продолжению ни к чему не обязывающих отношений ранга приятелей, другая же, нестабильная и часто противоречащая сама себе, давила на обидчивость, и самодовольно приказывала за этот ранг выйти. Так ничего определенного не решив, он зашел в заведение, оглядываясь и понимая, что Сойка еще нет. Он появился минут через десять. На этот раз Сойк был в белой безразмерной кофте с длинными рукавами, в спортивных свободных штанах и белых кроссовках. Побрякушки, висевшие на шее, ловили на себе отблески света. Часть волос была убрана в хвост, часть же обрамляла лицо тонкими косичками, достающими до груди. Он сел, положив руки на стол, взгляд зацепился за массивные перстни на безымянном и указательном пальцах. - Привет, - сказал он. Нацу кивнул. - Что пьешь? Кстати, поздравляю с окончательным выздоровлением! Пожалуй, ты один из тех немногих, кто рвется на работу в любое время при любых обстоятельствах. - Ты переоцениваешь мой пыл. Я терпеть не могу скуку, но, как оказалось, развлекать себя сам не умею, - возникла пауза длиной в глоток. Нацу добавил: — Это какой-то фирменный коктейль за 300 йен. - И как? - На вкус – вода с мятой, - он приподнял стакан. – Да и на вид. - Не хочу воды с мятой даже за 300, уж лучше за 500, но пива, - усмехнулся Сойк. - Ты не на машине? - На машине, - вздохнул Сойк. – Так что оценю что-нибудь другое. И без мяты, - подошел официант, Нацу глянул на него, не поднимая головы, и рассматривал все то время, пока он кивал, как китайский болванчик. Он думал о том, какая, все-таки, у него ужасная работа – улыбаться всем подряд, быть предельно вежливым и аккуратным, и мириться с осознанием своей абсолютной заменимости. Парень выглядел устало и совершенно обыденно – Нацу не вспомнил бы его лица на следующий день. – Ну, как настрой? - Разнести завтра установку, - честно ответил Нацу. – Мне как-то одновременно и грустно, и радостно. Вроде бы, хочу скорее завтра, а вроде бы и нет. - Всегда грустно, когда что-то заканчивается. - Наверное. Слышал, тебя тоже можно поздравить, - Нацу вопросительно взглянул на него. - С чем? - С новым проектом. - А, да. Спасибо, - Нацу ждал, что Сойк продолжит, но тот, видимо, решив, что благодарности будет достаточно, принялся листать меню. - Наверное, это круто, снова играть почти старым составом, - осторожно начал Нацу. Неясно отчего, но было немного боязно. – Леду еще, и можно Deluhi возрождать. Сойк отвлекся от листания, внимательно посмотрел на него, ничего не говоря. Потом достал из кармана пачку сигарет, закуривая, и двигая пепельницу ближе к себе. Словно незримая борьба развернулась в нем, он затянулся пару раз и придвинулся ближе, словно раскрывая некую тайну, положил локти на стол. - Не надо их возрождать. - Почему? – бесцеремонно спросил Нацу, сразу же понимая, что спросил зря, и тему затронул не самую лучшую. Сойк пожал плечами, отворачиваясь. Подошедший официант принес высокий стакан, поставил на полированную деревянную поверхность. - Действительно, вкус ровно на 300, - усмехнулся он. От влажного дна на столе осталась круглая лужица, которую Сойк вытер салфеткой, и поставил напиток уже на нее. – Ну как, все фильмы пересмотрел? - Почти, - Нацу был не то обескуражен, не то разочарован переводом темы, но ходить по тонкому льду было не в его привычках, и он пустился в пространные рассуждения о последнем просмотренном фильме. Тот носил нелицеприятное название «Грязь», но Нацу понравилась история о полицейском, коррумпированном, циничном и жестоком человеке, ставшим таковым после ухода жены, и окончательно распавшемся как личность к концу фильма. Его герой, должный вызывать отвращение и презрение, нашел понимание и сострадание в лице Нацу, не понаслышке знавшего, как сильно может ранить исчезновение важного человека из собственной жизни. Во время повествования он следил за реакцией собеседника, стараясь заметить все изменения выражения лица, прочесть испытываемые им эмоции, и сделать выводы об отношении его к тому или иному высказыванию. Это было похоже на игру: успеть уловить все, но пытаться не додумывать, а только наблюдать. - Я даже понадеялся на счастливый конец, - говорил Нацу, и запоминал, как Сойк усмехнулся, одними только уголками губ, как-то горько, как сузились его глаза, и он изменил положение рук, подпирая одной голову. Сойк не то чтобы избегал прямого зрительного контакта, но предпочитал смотреть не в глаза, и, в целом, часто менял положение тела. - И это единственный вывод, который ты сделал? – поинтересовался он. - Нет, конечно, - Нацу откинулся на спинку дивана. – Меня эта картина тем и зацепила – невозможностью найти путь назад. Таким людям, как главный герой. Но он надеялся, и было интересно наблюдать, как тот, кто сам разрушил свою жизнь своими же руками, все еще на что-то надеется, - закончил Нацу. Сойк внимательно посмотрел на него. - И? - И довольно логичный конец, - развел руками Нацу. – С хорошей моралью, что даже если герой и конченый ублюдок, шанс есть всегда. - А ты не думал, что мораль еще и в том, что, если хочешь изменений, никто, кроме тебя самого тебе не мешает? - А остальное – отговорки, - подхватил Нацу. Сойк по-прежнему внимательно смотрел на него, взгляды встретились, пересеклись и на некоторое время замерли. Раздался звук бьющегося стекла: не то официант, не то кто-то из посетителей разбил бокал, но никто из них не обратил на инцидент внимания. Неясная пауза, во время которой созревало молчаливое понимание, не требовавшее дальнейших слов, оборвалась улыбкой Сойка, потянувшегося к сигаретам. - Но теперь, наверное, времени на фильмы будет мало, - произнес Нацу. – У моих коллег, как всегда, множество идей, воплотить которые надо было еще вчера, - отвлеченно проговорил он. – А у тебя что? Какие планы? - Да такие же, - отозвался Сойк. – Работать. Вторая попытка также провалилась – разговаривать о личном Сойк категорически не желал, и далее за вечер такого рода вопросов Нацу не задавал. Он рассказал Сойку о Лео, показал сделанные фотографии и поинтересовался его питомцем. О своем Вачче Сойк рассказывал довольно долго, и единственным, помимо этого, что он узнал о нем, было то, что Сойку нравилась американская группа Tool, и когда-то он бывал на их концерте. Они перекусили, разговаривая в основном о музыкальных направлениях, о группах, которые слушали и которые оказали влияние на их собственное творчество. Когда Сойк отвлекся, извинившись, и ответил на чье-то сообщение, не замечая ничего вокруг, в том числе и жадно вглядывающегося в него собеседника, Нацу, наконец-то, понял, в предвкушении чего сжималась его душа все это время, и чего хотело неуемное сердце. Ему не хватало чувств, его мучала жажда эмоций и всего, что наполнит его обыденное, в некотором смысле, несуразное существование, замкнутое ограниченностью собственной памяти. Он скучал не столько по работе, а, скорее, по событиям, которые заполнят пустоту, по свершениям и желаниям, отличных от привычных, надоевших, однотипных, уже не вызывавших ничего, кроме бесконечной усталости. Он скучал по тем ощущениям, которые возникали лишь в присутствии человека, который привлекал и нравился, к которому тянуло и не хотелось отпускать. Но Нацу не понимал действительность до конца, противоречивость чувств разыгралась в нем: он был бесконечно счастлив от того, что Сойк согласился на встречу, поддерживал разговор и был рядом с ним, но и не покидал его некий страх, что мотивы его подпитаны одной только вежливостью и состраданием. Замкнутость Сойка уже начала напрягать, постоянные переводы тем стали казаться недоверием с его стороны. Он усердно пытался сосредоточиться на хорошем: Сойк приехал, помог, привез лангетку, которую Нацу сегодня, по забывчивости, не захватил с собой чтобы вернуть, но сомнения точили его изнутри. А следом пришла мысль, принять которую оказалось удивительно легко: ему банально нравился Сойк, не как друг или коллега, а гораздо больше, и все противоречия его и внутренние конфликты объяснял именно этот простой факт. Сойк снова извинился, продолжая, по-видимому, безотлагательную, переписку, а Нацу все смотрел на него, не пытаясь усмирить неожиданную, закружившую его нежность. - Тебя подвезти? – спросил Сойк, когда они, поболтав еще немного, вышли на улицу. – Так сказать, услуга за услугу, - вспоминая случай на парковке. - Давай, - согласился Нацу, радуясь возможности отсрочить прощание. У Сойка был минивен, сразу же прозванный Нацу «стариканским», за что он схлопотал шутливый тычок в ребра и нравоучение, что в таком автомобиле удобнее всего перевозить установку. В салоне было чисто, пахло лимонным ароматизатором, а сам Сойк оказался даже чересчур аккуратным водителем. Музыку он либо не слушал, либо решил не включать, и продолжал болтать, пока Нацу, не слишком вслушиваясь в слова, просто наслаждался поездкой и его речью. - Ну вот, - сказал Сойк. - Приехали. - Вижу. Спасибо, - он помолчал. - Сойк… - Слушай, Нацу, - одновременно начали они и рассмеялись, услышав обращение друг к другу. - Говори, - отвесил Нацу шутливый поклон. - Ты спрашивал насчет Deluhi, - задумчиво произнес Сойк. – Я хотел сказать, что их невозможно возродить, а не не надо, потому что Леда никогда больше не согласится ни с кем из нас играть. - Аа, - туповато отозвался Нацу. С чего вдруг Сойк вспомнил это он не понимал, но и задаваться этим вопросом не хотелось. – Ну и пусть не хочет, гитаристов много. Авторитетно говорю, как человек, чья группа сменила уже троих, - весело добавил он. - Ну, да, - согласился Сойк. – Хорошей тебе работы завтра. - А тебе удачи в новом проекте, - подмигнул ему Нацу, вылезая из машины. Ему стало тепло и радостно, и даже то, что Лео не сумел или не пожелал добраться до лотка, не испортило хорошего настроения.