Paradoxxx

Нацу сидел, сгорбившись, напряженно, как в ожидании чего-то неприятного, нахмурившись и заметно нервничая. Подбородок его упирался в основание ладони, а пальцы закрывали всю левую сторону лица, правую же практически полностью скрывали волосы. Кофейня, заполненная самыми разнообразными звуками, внутри была больше, чем представлялось с улицы, и, по-видимому, все еще пользовалась популярностью, так как свободных мест почти не было. Казки подошел через несколько минут, сразу заприметив его, и уверенно подходя к столику. На нем, вполне в его стиле, была объемная, безразмерная одежда светлых тонов, взлетающая от каждого движения. - С ума сойти, эта жара меня доконает, - сказал он, садясь напротив. Казки совсем не изменился: те же выбеленные короткие волосы, та же усмешка на пухлых губах и совершенное отсутствие манер. – Ну невозможно же, - добавил он, облокотившись на мягкую ручку кресла, скрещивая кисти рук, чуть запрокидывая голову. - Здравствуй, Казки, - поздоровался Нацу, осторожно произнося его имя, будто знакомясь с его звучанием заново. - Здравствуй, здравствуй, - чуть насмешливо ответил он. – Как жизнь? - Неплохо, - кивнул Нацу, чувствуя давление в висках. Он попросил у официантки черный кофе без сахара, Казки взял глиссе. - Ты всегда любил американо, - отреагировал Казки. «Никогда его не любил», - мысленно возразил Нацу, но вслух говорить ничего не стал, продолжая беззастенчиво рассматривать человека, которого он отчаянно хотел любить последние годы своей жизни. - Как у тебя дела? – поинтересовался Нацу. - Идут, бегут, стремятся, - задорно ответил Казки. – Ты наверняка слышал о моем сольном проекте, - начал он, и пустился в объяснения о том, какого звучания он хотел бы добиться и с какими музыкантами уже успел поработать. Нацу пропускал половину слов мимо ушей, наблюдая больше за мимикой и жестами, и не понимая, почему он был так зациклен на нем столь долгое время. Тело Нацу еще помнило касания рук другого человека, с которым он сегодня провел ночь, наполненную самыми восхитительными, непередаваемыми ощущениями, и Нацу думал о том, каким же глупым было его поведение до появления в жизни Сойка. Казалось, Казки ничуть не смущало то, что его собеседник только рассеянно кивает на его монолог, он увлекся собственным рассказом, пока Нацу осознавал, что, оказывается, совсем ничего не знает о предмете недавних страстей. Он не знал ни любимого его цвета, ни предпочтений в еде, ни того, как Казки проводит досуг, какие фильмы и время года он любит. Все движения его были какими-то чужими, нераспознанными, Нацу не мог предугадать его реакции и не чувствовал его. Он знал Казки только таким, каким тот был на работе, но за пределами гитарных партий и студийного помещения не мог сказать о нем ровным счетом ничего. - Какой у тебя любимый цвет? – перебивая, спросил Нацу. Мысленно он поставил на белый – чаще всего на концертах он был именно в нем. - Зеленый, - удивленно ответил Казки. – Причем тут цвет вообще? – недоуменно спросил он. - Никогда не видел тебя в зеленом. - Он не особо мне идет, - ответил Казки. Нацу заметил, что оправа его очков была зеленого цвета, как и чехол на телефоне. - Я и не знал. - Нацу, какое отношение к работе имеет цвет? – хмуро спросил Казки. – В общем, ты, наверное, и сам догадался, зачем я тебя позвал. - Догадался, - кивнул Нацу. - Пригласить в свою группу. Сессионником, записать альбом. Я долго думал, кого бы попросить, - Казки многозначительно замолчал, видимо, делая ставку на то, что он выделил его из большинства. – И решил, что ты лучшая кандидатура. - Нет, спасибо, - ответил Нацу, и слова эти дались ему удивительно легко. - Нет ничего, чего бы ты не играл раньше, ну, может рудименты, - продолжал Казки, а после будто опомнился. – Что?.. - Нет, спасибо, - повторил Нацу. – Мне приятно, что твой выбор пал на меня, но я не смогу играть в двух группах одновременно. - А кто говорит про две группы? – парировал Казки. – Nocubura уже отжила свое, я думал, ты это понимаешь, - беззаботно добавил он. - Видимо, у нас разные мнения об этом. - Ну же, Нацу, не говори ерунды, - отмахнулся Казки. Принесли заказ, он отхлебнул из чашки, и Нацу поймал себя на мысли, что банально не знает даже о его любимом напитке. Сойк любил черный кофе без сахара, вспомнилось ему. И темное нефильтрованное пиво. – Что вы сделаете без гитариста? - То же, что и последние полтора года. - С вами никто не хочет играть, в курсе? Боги, Нацу, даже смешно, что я об этом говорю. - Кто-нибудь, кого не интересуют сплетни и склоки, а работа в сплоченном, хорошем коллективе, захочет, - ответил на это Нацу. Глаза Казки опасно сузились, он смотрел на него с яростью и явным недоумением, очевидным было то, что на такую беседу он не рассчитывал. - Ты просто дурак, если считаешь так. У этой группы нет будущего, - выплюнул Казки. - Об этом рано говорить, - спокойно возразил Нацу. - Что ж, в таком случае, мне тебя даже жаль, - отрывисто произнес он, поднимаясь из-за стола. – Боюсь, сотрудничать мы не сможем теперь никогда, - закончил он, развернулся и зашагал прочь. Нацу смотрел ему в спину, и улыбался, ощущая только удовлетворение как от добротно выполненного дела. Казалось, вместе с Казки от столика отдалялись все его напускные переживания, вымученные страдания и тревожные мысли – будто бы свобода, наконец-то, снизошла до него, она окрыляла, и не было места сожалению о том, что Казки исчез из его жизни навсегда. Он пригубил горьковатый напиток, разблокировав телефон, и открыл пришедшую фотографию: с нее довольно, даже немного по-детски, улыбался Джури во всю ширину своего рта и был виден кусочек Сойка с чуть насмешливым выражением лица. «Пишем сингл», - гласила подпись к фото. «Хорошей записи!», - напечатал Нацу и, откидываясь в креслице, безмятежно закурил.