2. Из бронзы — лоб, из глины — ноги
— Тише, не плачь, Гарри. Сейчас мы просто пойдем гулять, хорошо? Ему тревожно, но он не может ей этого сказать, красивой, рыжей, зеленоглазой и родной. В кровати под ногами у него валяется любимая игрушка — пушистая лисица с кокетливым цветком лилии за ухом. Сейчас она забыта: он хватается за приопущенный бортик, плачет, наступает на огненный хвост с белым кончиком и не замечает ничего, кроме страха той, что мечется по комнате и собирает вещи. — Ну что там? — родная рыжая оглядывается на звук шагов. В дверном проеме возникает стройная фигура в темном. Гарри где-то видел ее совсем недавно — в другом месте и с иным чувством, а здесь этот человек знаком ему, любим им, он тоже из родных, и к тому же он защищает. — Сейчас уже будет тут, — отвечает вошедший, быстро окидывая их обоих придирчиво-внимательным взглядом умных карих глаз. — Вы сядете к нему в коляску. — Он будет на своем мотоцикле? — Да. — А ты? Ты как? — Тут должен кто-то остаться, иначе они будут сразу искать не в доме и догонят. По крайней мере, половина их, если не все, под Империусом… — Нет, нет, пожалуйста! — родная рыжая бросается к черноволосому, хватая его за отвороты куртки. — Не оставайся! Может быть, эльфы… — Ты же понимаешь, что это бессмысленно? — Ма! Ма! Ма! — напрягая все свои способности, лепечет Гарри ей вслед. Черноволосый смотрит на нее так, точно этим взглядом хочет забрать и унести отсюда как можно дальше. В глазах такая отчаянная тоска, что Гарри от ужаса заходится в рыданиях. Тогда оба они подбегают к кровати, шепчут ему что-то успокаивающее, гладят по голове, по рукам. Мужчина делает движение в сторону двери. — Постой! — вскрикивает родная рыжая, снова догоняя его. Он торопливо целует ее, просит поспешить и стремительно куда-то исчезает. Она оборачивается, вытирает слезы, хватает со спинки кресла приготовленный маленький комбинезон…. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Всё дребезжит и трясется. Что-то рычит так, что не слышно даже свиста встречного ветра. Закрытый кожухом, Гарри видит только её подбородок над собой и чей-то локоть сбоку. — Они сзади! — доносится мужской голос. — О, господи! Нет! Они его убили… — Не хнычь, таких легко не убьешь! — бодро отвечает ей обладатель локтя в кожаном рукаве. — Поверь, мы пытались! — Прекрати! — плача, отзывается она, но все-таки в голосе слышится слабая надежда. — Ага, сейчас! Не распускай нюни, детка! Ты имеешь дело с Мародером! Приготовь палочку! — Давно готова! — Бей по команде! А потом поднимается вой, ровное рычание мотора перебивается неравномерными хлопками выстрелов, ярким мерцанием над головой, а еще они несколько раз перекувыркиваются в воздухе, выправляют полет, снова кувыркаются… Темнота… …Гарри открыл глаза, когда почувствовал, что кто-то берет его на руки и несет. В жухлой осенней траве остался раскуроченный мотоцикл с отлетевшей коляской и вывернутыми колесами. Тело какого-то мужчины в кожаной одежде перевесилось через руль. Подняв голову, Гарри увидел над собой незнакомое лицо в круглых очках. — Нет! Стойте! Нет! — донесся им вслед умоляющий женский голос. Из-под кожуха коляски выбралась родная рыжая с перепачканными кровью волосами и разбитым лицом. И Гарри услышал собственный крик: «Ма-а-а-а!» — Туни?! — ошеломленно спросила рыжая. — Что же ты делаешь, Туни?! А ты… …С губ уже готово сорваться заклинание, палочка отчаянно целится в них — в того, кто уносит Гарри, и в того, кто идет рядом, но другой женский голос прерывает её: — Заткнись! Обливиэйт! Яркой вспышкой рыжую опрокидывает и отбрасывает в сторону водителя, неподвижно висящего на мотоциклетном руле. Она падает и больше не шевелится…. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Всё повторяется…. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Всё повторяется…. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…Всё пов…. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Гарри закрыл голову руками, а потом проснулся. Именно в таком порядке. Гарри был всегда готов к идиотским выходкам Дадли, который с недавних пор повадился лезть с тумаками к спящему кузену — по-другому доставать братца заплывший жиром болван уже опасался. Тело проделало это само, по привычке, ощутив прикосновение. Гарри подскочил, как пружина, готовый ударить нападающего — возможно, даже ногами. В живот или в грудь, как получится. — Наконец-то! Обрадованный голос был удивительно знаком, но лицо стоявшего рядом человека расплывалось, и только прищурившись и протерев глаза, Гарри смог разглядеть говорившего. — М-мистер Лавгуд? — удивленно отшатнулся мальчик, не ожидая увидеть рядом с собой этого чудака. Чудак же, задорно улыбнувшись, потер ладони, провел руками по своей диковинной одежде — уже не той, которую помнил Гарри, но не менее странной — и сел в кресло рядом с кроватью мальчика на таком расстоянии, что Гарри не мог различить выражение его лица. — О, прекрасно: ты помнишь меня! Сколько пальцев видишь? — мужчина протянул к лицу Гарри руку со знаменитым жестом «V», и мальчик по привычке отшатнулся: — Два. Где я? — В Оттери-Сент-Кэчпоул. Ты припоминаешь, как потерял сознание? С тех пор ты проспал очень долго… мы даже боялись, не летаргический ли сон… — А где мои очки, мистер Лавгуд? Гарри хотел в подробностях видеть мимику собеседника: разговаривать пусть и с видимым, но плохо различимым человеком было как-то неудобно. — Боюсь, при аппарации они поломались… — («Они и так уже держались на честном слове», — подумал мальчик, но перебивать собеседника не стал.)— Не знаю, Гарри, удалось ли их восстановить как нужно — но… вот. Протянув руку, мистер Лавгуд взял что-то со стола и подал Поттеру. Гарри поскорее нацепил свои очки-«велосипеды» на нос. Удивительно, но оба стекла оказались целыми и обеспечивали идеальную видимость. Если их успели починить — это сколько же он тогда «проспал»?! — Всё ли хорошо? — полюбопытствовал мужчина, не сводя с него грустных зеленых глаз. — Да, отлично, — между делом разглядывая комнату, ответил Гарри. Помещение, где он проснулся, было настолько необычным, что при всей своей фантазии Поттеру не хватило бы слов, чтобы достойно описать его. Оно напоминало лабораторию из старых фильмов о средневековье, забитую всевозможным хламом, расписанную до самого потолка, а местами и включительно, невероятными картинками, темную, с кривыми — нарочито кривыми! — окнами и дверями. И без единого угла, как цирковой манеж! На одном из окон этой странной комнаты восседала та самая сова, которую они с Дадли видели сегодня утром. Сонная птица попеременно моргала то одним глазом, то другим, но была неподвижна и в остальном походила на чучело в доме старухи Фигг, жившей по соседству с Дурслями. В маленьком клюве сова держала белый конверт. — С днем рождения, Гарри, — улыбнулся мистер Лавгуд, наблюдая за чередой сменяющихся эмоций на лице гостя. — Твой звездный час настал, — довольный, он щелкнул пальцами и указал на птицу с письмом. — Но… сэр! Мой день рождения летом! — возразил Гарри и только теперь с недоумением обратил внимание на то, что за окном светит жаркое полуденное солнце, совсем не похожее на слабое и неуверенное весеннее солнышко. Да и запах был другой: пахло уже совсем не так, как в мае… — Так и есть, — подтвердил его догадки Лавгуд. — 31 июля сегодня, и принесла тебе письмо сова… — Сова? Письмо? — это звучало как бред. — Какое письмо? — Разумеется, о том, что ты зачислен в Хогвартс. С губ Гарри уже готов был сорваться следующий вопрос, но тут мистер Лавгуд, отведя взгляд, прислушался к какому-то шуму внизу, а потом поднес ко рту указательный палец и проговорил: — Прошу меня простить, я оставлю тебя ненадолго. Конверт можешь смело забрать — он принадлежит тебе. Гарри растянул губы в вежливой улыбке, всё еще подозревая, что вот-вот проснется в своем чулане на Тисовой улице. Но, поскольку этого не происходило, а хозяин дома торопливо спустился по винтовой лестнице, Поттер выждал с полминуты и встал. Голова слегка закружилась от такой резкой смены позы. Гарри мысленно дал себе затрещину за то, что чуть не упал, на цыпочках подкрался к сове, надеясь, что пол не скрипнет и пугливая птица — а других Гарри и не видел — не упорхнет вместе с письмом. Обошлось: сова не только не улетела, но и повернула к нему клюв с посланием, словно прося мальчика побыстрее избавить ее от ноши. Что Гарри и сделал. Конверт был из очень плотной бумаги, запечатан сургучной печатью, поэтому открыть его оказалось не так-то просто. Гарри припомнил, что дядя для таких случаев держал специальный нож, которым никогда не пользовался — разрывал бумагу руками и зубами. Пока Гарри оглядывался в поисках чего-то острого, снизу послышались невнятные мужские голоса. Мальчик так же на цыпочках приблизился к кривому окну. Вид из окна открывался странный. На небе светила луна, несмотря на полдень, а где-то скрипел сверчок… А еще комната находилась высоко над землей — точно не на втором этаже… Дворик под окнами был погружен в садовую зелень, на непрореженных грядках между сорняков росли какие-то овощи и цветы — Гарри не смог узнать ничего из того, что ему удалось разглядеть. Двое мужчин, только что вышедших из дома, шагали по гравийной дороге. Пылая любопытством, Гарри пригляделся. Мистера Лавгуда он узнал сразу — совсем не старый мужчина с седыми длинными волосами и в чудаковатой одежде, тот был пониже своего собеседника. А вот высоченного бородатого старика в средневековой мантии и широкополой шляпе Гарри видел впервые. Заинтригованный видом обоих наряженных, будто на Хэллоуин, собеседников, мальчик поискал взглядом щеколду и аккуратно открыл окно. Голоса мужчин слышались всё слабее, но Гарри услышал: — …дементоров кто-то навел на нас… — донеслась до него часть реплики Лавгуда. — Едва сработал мой торментометр, я изготовился, но едва успел… Голос второго мужчины был не таким звучным и молодым, как у хозяина дома, но в нем слышалась властность и подавляющая волю энергия: — Ты уверен, что тебе следовало это делать? Тебе? — А кому как не мне, профессор?! Он единственный, кто имеет на это полное право… Старик хмыкнул и, продолжая неторопливо ступать по гравию, покачал своей шляпой. Гарри понял вдруг, что при виде этого деда ему вспоминается что-то невыносимо древнее, чего он в глаза не видел, но откуда-то ведает, а еще — кладбище вспоминается, много-много надгробных памятников. Вот их он видел в самом деле — на похоронах прабабушки в пять лет… И этот запах… знакомый до мелочей, витающий в воспоминаниях и не существующий сейчас, в реальности, но такой отчетливый... Приторный и терпкий, запах еще сильнее погружает в состояние, когда опускаются руки, а солнце начинает светить словно через закопченное стекло, умирающее солнце осени… А потом — яркая зеленая вспышка… — Ну что ж, коли уж так оно началось, пускай начинается, — тем временем выдал пожилой бородач. — Посвяти его во всё, Ксенофилиус. Оставляю на твое усмотрение, в какой дозировке ты можешь рассказать ему эту историю: твоя дочь, кажется, почти его ровесница, и тебе легче оценивать их уровень интеллекта. Тут Лавгуд машинально оглянулся и посмотрел на верхние окна, за одним из которых стоял Гарри, так что тому пришлось юркнуть в простенок. Сова взъерошила перья, встряхнулась и, нахохлившись, снова задремала. Что это за старик, откуда эти воспоминания и ощущения и почему все они так одеваются? Судя по архитектуре дальних построек, здесь живет немало и других чокнутых под стать этому Лавгуду и его гостю. Вернувшийся мужчина застал мальчика за чтением письма и несколько растерянно спросил: — Ты смеешься? Гарри как раз дочитывал фразу «Также полагается иметь: одну волшебную палочку, один котел оловянный, стандартный, размер номер два, один комплект стеклянных или хрустальных флаконов, один телескоп, одни медные весы» и уже тихо давился от хохота. — Вы ведь из шоу «Скрытая камера», сэр? Не зря Крис Фишер вспомнил о нем в той кафешке! — Поттер огляделся: в комнате находилось столько хлама, что замаскировать здесь можно было бы хоть десяток камер. — Я сдаюсь! Где она запрятана? Лавгуд нахмурился, покачал головой, сел и, сложив на коленях руки с изрядно обкусанными ногтями, сосредоточился. — Поверь мне, Гарри, это всё не розыгрыш. Написанное в сем письме — правда. Но от мира маглов мы сокрыты. Не только в Магической Британии существуют школы чародейства и волшебства, но повсюду они спрятаны от посторонних глаз. Лишь потому это письмо в твоих руках, что ты не магл, но волшебник! Гарри с трудом подавил невольное раздражение. Он не переваривал, когда его пытались выставить дураком. Если от Дурслей он зависел и вынужден был прикидываться покорным, то терпеть то же самое от каких-то посторонних чудаков с телевидения он не собирался. Мистер Лавгуд тяжело вздохнул, извлек из внутреннего нагрудного кармана всё ту же витую полированную палочку и, ленивой походкой подойдя к сове, трижды коснулся ее засветившимся наконечником: — Фера Верто! — вымолвил он. Сова спросонья вскинулась было взлететь, но тут же на глазах Поттера стала менять форму, подернулась легкой дымкой и в два счета сделалась небольшим телескопом. Точь-в-точь такой стоял на полке в самом дальнем секторе этой нелепой круглой комнаты, нацеленный на луну, что тускло просвечивала сквозь купол застекленного потолка. — Репарифарж! — позволив оторопевшему Гарри полюбоваться учиненным колдовством, Лавгуд вернул птицу в первоначальное состояние и, когда она обиженно улетела на улицу, снова уселся на свое место. — Ты готов ли выслушать меня? Хорошо, — он прикусил ноготь на указательном пальце, но вовремя опомнился и отдернул руку ото рта. — Ты волшебник, но родственники твои — и дядя, и тетя, и кузен — обычные маглы. — Маглы — это кто такие? — Это люди, у которых нет магии. Маглы, простецы, номэджи… их по-разному называют, но всюду смысл один: в жизни их отсутствует волшебство, доступное магам. В минувшие времена, когда мир не был разделен, они знали о нас и слагали свои сказки. Эти истории были правдивы ровно в той мере, в какой они были способны понять нашу природу. — А когда, кто и зачем разделил мир? — О Статуте секретности я поведаю тебе позже. Боюсь запутать тебя подробностями, Гарри. Сейчас сложилось так, что маглы не должны знать о магах. Родственники ничего не рассказывали тебе именно по этой самой причине. — А они что, знают?! — удивился Гарри, а про себя добавил: «Вот козлы!» — Тете запрещено было вмешиваться, ведь всё, что случилось с тобой, очень трагично… — Почему? Мистер Лавгуд нервничал и словно бы к чему-то прислушивался. — Не автокатастрофа была причиной гибели твоих родителей... — Я знал! — возбужденно подскочил мальчик. — Знал, что они мне врут! У них были такие рожи… — У них искажена память, Гарри, и они попросту недоговаривали. Ты же знаешь лучше меня, как боятся маглы казаться «не такими, как все». О причинах смерти твоих родителей Дурслям известно немногое: враждующие кланы колдунов вступили в схватку, когда ты был совсем еще крохою, и погибло много магов. И в их числе — Джеймс с Лили. — И что, это правда? — с замиранием сердца спросил Поттер, уже не воспринимая Лавгуда таким неадекватным, каким тот выглядел поначалу. А маг кивнул и продолжил: — Моей дочке Полумне нравятся истории о людях с других планет. Для нее я соорудил в пристройке, — он махнул рукой в неопределенном направлении, — целую обсерваторию. Где-то там, на одной из множества планет, теперь живет ее мама… — печальное лицо Ксенофилиуса с точеными и нервными чертами стало еще мрачнее, а на призрачную луну над домом набежали грозовые тучи, так что в комнате пришлось зажечь светильник. — Ей легче принимать правду такой, и я делаю всё, чтобы она не страдала. Старшие маги не хотели, чтобы страдал и ты, посему до поры до времени правду скрывали и от тебя… История гласит, что за многие сотни лет это было одно из самых страшных сражений между волшебниками. На землю часто приходят люди больших амбиций и нечистых помыслов. Кто-то сочиняет светлые сказки и делает мир лучше, а кто-то… — он тяжело вздохнул. — Сказка, выдуманная убийцей твоих мамы и папы, не была светлой. Она захватила его ум, и он стал одержим идеей заставить верить в нее всех вокруг. Власть, к которой он стремился, позволила бы ему уничтожить всех, кто не признавал его выдумку. Рассказ мистера Лавгуда походил на тяжелый сон, приснившийся в самом разгаре болезни, когда жар держит тебя на границе миров, но ты не можешь ни заснуть глубже, ни проснуться и отогнать жуткое наваждение. — Всегда боялись неведомого простецы. Боялись, но не постичь стремились, а уничтожить. И он сыграл на этом свойстве маглов, этот колдун... Об их звериной сущности твердил он, об отсутствии у них души… И многие пошли за ним, поддавшись убежденным речам. Слово упало в благодатную почву. Тот, о ком я говорю, был не философом, он шел с войной… — Как его зовут? — Волдеморт. С этим именем в голове у Гарри раздалось истошное шипение, а зигзагообразный шрам над бровью заполыхал так, будто кто-то ткнул ему в лоб докрасна раскаленным клеймом. Как через стенки стеклянной банки продолжал доноситься голос мистера Лавгуда: — Харизматиками и пассионариями называют таких, как он, в умных книгах. Гарри! Тебе плохо? Гарри? Поттер прижал ладонь ко лбу и простонал: — Жжется… Боль была такая, что свет померк и вовсе. Через какое-то время Гарри почувствовал что-то холодное на губах, а о зубы звякнул край стеклянного стакана. На вкус и запах это была не вода — какой-то отвар. И стало легче. Заметно легче. — Вспоминаешь ли ты что-нибудь? — встревоженно глядя на него, спрашивал Ксенофилиус. Он стоял рядом, придерживая Гарри за плечо и поднося стакан к его рту. — Да… Кричит. Женщина. А потом зеленая вспышка… и вот так же больно — здесь, — мальчик потер лоб, пытаясь разогнать боль, сосредоточившуюся в зигзаге, сдернул с носа очки и случайно увидел себя в затемненном зеркале неподалеку. Шрам разросся на всю правую половину лица, переходя со лба на щеку через глаз. Свечение менялось от огненного к ядовито-зеленому и обратно, постепенно угасая. Глаз под шрамом отливал красным, тогда как левый оставался своего обычного оттенка. — Женщина кричит… Он убил твоих мать и отца, он пытался затем убить и тебя... произошло странное… Боль отпустила, шипение стихло, мир снова подернулся туманной пленкой близорукости. Дрожащими руками Гарри вернул очки на место и прикрыл воспаленные глаза. — Странное произошло, когда он направил на тебя палочку…— продолжал мистер Лавгуд, подходя к окну и скрещивая подрагивающие руки на груди. — Его убивающее заклятье вернулось обратно. Отскочило от тебя и вернулось. Никто не знает, как. Непростительное проклятие — темное колдовство в крайнем проявлении. Оно выворачивает наизнанку несколько измерений, и каждое стремится увлечь за собой проклятого. Сущность разрывает на множество частей… Не открывая глаз, Гарри спросил, насколько. Он даже сам не понял, почему ему это интересно. Даже будто и не он спросил, а что-то изнутри заставило его задать этот вопрос. — Семь. Авада пробивает все жизненные центры человека. Так топор дровосека прорубает годовые кольца дерева. Личность развеивается во времени и пространстве. Так считается. Еще считается, что нельзя очиститься, если хоть раз применил это заклятье... — А что я сделал ему такого, чтобы убивать меня подобным образом? — Говорят о пророчестве. Обезопасить себя хотел Волдеморт, ты был назначен в том предсказании его врагом номер один — тем, кто придет, оборвет нить его жизни и отнимет бессмертие. Но есть и другие, кто сомневается, было ли пророчество или нет. То, которое известно, звучит очень расплывчато. Оно подошло бы любому твоему ровеснику, девочке или мальчику… — Так сдох в конце концов этот ваш… Волдеморт? — в ответ на произнесенное вслух имя шрам снова кольнуло болью, но по своей интенсивности она уже не имела ничего общего с прежней. От неожиданности Лавгуд моргнул, не смог сдержать кривой улыбки и нервно хмыкнул: — Даже высшие маги не рискнули бы отзываться о нем в подобных выражениях… — Он накинулся на младенца, сэр! Кто же он, если не трусливый подонок? У нас таких полшколы и две трети Литтл-Уингинга… — Он не развеялся по мирозданию, Гарри, нет, он просто исчез. И в любое время Волдеморт может вернуться обратно, он предусмотрел такой исход. — Вы же сказали, что это заклятие… Лавгуд помахал тонкой кистью руки перед своим лицом, словно отгоняя наваждение: — Он загодя позаботился о сохранении своей личности, задолго до твоего рождения. Заклинание было не прямым, оно срикошетило. Волдеморт пытается восстановиться, он где-то рядом, но вот где? — И эти твари… ну, с которыми вы это самое… у Фишера, — Гарри сделал жест, имитируя движения Лавгуда с волшебной — как он теперь понял — палочкой в руке, — они как-то связаны с Волдемортом? — Эти твари зовутся дементорами. Они охраняют узников волшебной тюрьмы, о которой тоже мало что известно. Дементоры — это сущности, которые вытягивают все доброе и светлое, что держит человека на этом свете. Непонятно, откуда они взялись сейчас и почему напали на тебя... — На меня? — Да. Их целью был ты. Они проторили дорожку в мир маглов и нашли тебя. Тут могла и не помочь кровная защита тетки, хотя Альбус Дамблдор в ней уверен. Я почувствовал, что должен забрать тебя сюда, вот мы и встретились у Фишера. У меня не было в планах задерживать тебя здесь столь долго, но ты находился в магическом обмороке. Что сказали бы твои родственники, привези мы тебя к ним спящего? — Плачут, небось, без меня? — ухмыльнулся Поттер, только сейчас вспомнив, что так и не успел сделать тест по английскому за дорогого кузена. — Не заметили подмены. — Какой подмены? — Твою роль сейчас исполняет ваш чудом прирученный боггарт. — Наш боггарт? А что это такое? — Он принимает вид того страха, которому больше всего человек открыт… Эльфы-домовики не живут в немагических семьях. Ты умудрился сделать своим союзником настоящего безликого. Ему даже не пришлось менять место обитания, он продолжает жить в твоей каморке под лестницей. — Продолжает? О ком вы? — Ты зовешь его Орменом, — не слишком весело засмеялся Лавгуд, глядя на оторопевшего Гарри. — Это что же… мой паук?! — Как все уважающие себя боггарты, он любит попугать домочадцев. — Я же не боюсь пауков! — Ты и не магл. Боггарты волшебников посерьезнее… — И он умеет говорить? — Едва ли. Разве что — «ах, ах», — Ксенофилиус усмехнулся уже непринужденнее. — Но твоим родственникам не до тебя сейчас. Кузен твой все-таки угодил в фургон. К счастью, машина стояла, а не ехала. На том опасном перекрестке Дадли сбил с ног миссис Фигг. Она твоя соглядатайша. Ах, да, та кошатница… Стоп, кто? Соглядатайша? Ловко это они… То-то у нее кошки такие болтливые! Или ему всё-таки тогда показалось? — У твоего кузена многочисленные переломы, он в клинике, а миссис Фигг наслаждается долгожданным покоем. Дурсли надеются, что к первому сентября Дадли уже сможет пойти в частную школу… как там ее? — «Вонингс». — Да, точно, «Вонингс». Миссис Фигг, однако, надеется, что это «стофунтовое чудовище» пролежит в гипсе хотя бы до Рождества. Значит, велосипед взамен «Нордвэю» они этому кабану купить успели, а Гарри рядом не оказалось. Что ж, ты хотел увидеть, что получится, если это произойдет в твое отсутствие — ну как, нравится? Нет, несмотря на жестокие выходки со стороны Дадли, случившееся с кузеном Гарри почему-то не радовало. Раньше, прокручивая что-то подобное в своих мстительных мечтах, он думал, что хотя бы позлорадствует над бедой своего мучителя… — Что ж, не пора ли подкрепиться, Гарри? Кажется, Луна и домовики там уже что-то приготовили на ужин… Гарри не без труда поднялся со своей софы и последовал за Лавгудом к винтовой лестнице, начинающейся под одним из перекошенных подоконников. — А мистер Фишер? — на ходу обратился он к спине Ксенофилиуса. — Ему вы успели стереть память? — О, нет, — Ксено лишь бегло взглянул на него через плечо, — с Крисом этого не требуется. Он сквиб. Чистокровный маг, лишенный малейших чародейских способностей. — Ого! — сказал Гарри и подумал: «Как у них всё непросто! То есть… у нас…». — Майки и его брат тоже сквибы? — Они полукровки. Майк без магии, вот он, можно сказать, сквиб, а у Криса-младшего есть слабые задатки… совсем незначительные. Тут краем глаза Гарри уловил какое-то движение у стены и на всякий случай отшатнулся к перилам. То, что он принял за окошко, было рамой фотографии, но вот само фото… Оно не походило даже на телезапись. Это был как кусочек из реальной жизни, ограниченный чередой нескольких движений. Счастливые лица, много солнца и зелени. Молодые парень и девушка в черных мантиях и забавных остроконечных шляпах смеются у фонтана и хитро переглядываются. У него длинные волосы цвета пшеницы, а у нее — светлые, как лён, с легким пепельным отливом, и еще глаза… те же неземные глаза, что у Полумны… Рядом в рамочке другая картинка — они же, но постарше, только всё равно по-прежнему веселые, а на руках у парня маленькая белокурая девочка в венке из васильков и колокольчиков. Заметив, что гость остановился, мистер Лавгуд повернул обратно. — Это… — вопросительно недоговорил Гарри, кивая на «фото». — Пандора. Мама Луны, — глаза Ксено, вспыхнувшие лучиками нежности, угасли, и он тоже осекся, протянув было руку к изображению. — Она умерла полтора года назад. — Извините, сэр… — Ничего. Они сделали еще несколько шагов вниз, уже почти спустившись на площадку перед кабинетом с раздвижными — на японский манер — дверями, как Гарри заметил еще одну «фотографию». На ней, обнявшись, болтали между собой две девушки: в одной он узнал Пандору Лавгуд, а во второй, с милыми зелеными глазами и волнами блестящих рыжих волос… Сердце бешено забилось. — Они учились с твоей мамой на разных факультетах, но дружили много лет. Как и Пандора, я тоже из Когтеврана, только старше них на один год. На свадьбе твоих родителей Пандора была подружкой невесты. Они были самыми талантливыми алхимиками их курса. Они и еще два парня — из Слизерина и Пуффендуя, — Ксено мечтательно улыбался воспоминаниям былых времен, где навсегда осталось так много хорошего. — Их называли «квартетом Кетцальбороса». Для своего квартета они изобрели шуточный герб: индейский пернатый змей Кетцалькоатль, который кусал себя за хвост, отчего получалась буква «О». Пандора вычитала где-то, что у древнеегипетских магов Змей Вечности звался Ороборо. Внутри своего герба они рисовали астрономические символы Урана, Луны, Сатурна и Юпитера. Мистер Лавгуд сунул руку под воротник и, вытащив оттуда давешний медальон, на ладони показал его Гарри. Но объяснить его значение не успел, как и Гарри не успел спросить насчет названия маминого факультета: снизу к ним торопливо поднималась Полумна. — А я уже подумала, что вас похитил Зелёновый Туво и скоро потребует выкуп, — сходу призналась она, переводя затуманенный взор с отца на Гарри и обратно. Втроем они миновали длинную галерею, опоясывавшую башню, которую, как уже понял Гарри, представлял собой дом Лавгудов. За матовыми стеклами таких же раздвижных дверей, как в кабинете Ксено, просматривались некие технические устройства. Пренебрежительно махнув рукой, мистер Лавгуд высказался о них как об «этих ветхих печатных станках». — Это папина типография, — невозмутимо объяснила Полумна и, не останавливаясь, прихватила с этажерки у перил тонкий журнал в цветастой обложке, все фотографии на которой двигались в точности так же, как настенные, но перемежались с карикатурами — самыми безыскусными, нарисованными от руки и неподвижными. — Он издатель. Гарри автоматически взял протянутый ему номер и успел прочесть название — «Придира». Но сейчас ему было не до СМИ. От всего, что он узнал, в мыслях царил лихорадочный хаос и голова ощутимо кружилась. А еще идти было чрезвычайно тяжело, и здесь ничего удивительного: два с лишним месяца, проведенные в роли «спящей красавицы», бесследно для мышц не проходят. Даже если его и поддерживали каким-нибудь колдовством, или что там у них заведено делать в таких случаях. — Завтра отправимся с тобой в лавку Олливандера в Косом переулке, — уже за столом сообщил мистер Лавгуд, принимаясь за ужин. — Там и подыщем тебе полагающуюся палочку. Гарри не без удивления разглядывал поданные на стол угощения. В доме Дурслей, равно как и в школьной столовой, он не видел ничего подобного. И оказалось, что он проголодался так, что смёл, едва замечая, всё, да еще и с добавкой. И только потом обнаружил, что добавка будто бы сама очутилась в его тарелке, а блюдо с мясом в апельсиновом сиропе плавно опустилось на стол в том же месте, откуда взлетело. — А… это — что было? — осторожно спросил Поттер, двигая указательным пальцем в сторону левитирующей посуды. — Юма, ну покажись уже, — разрешил хозяин дома. И тут же из воздуха выступило маленькое — фута в полтора, не выше — совершенно лысое существо в бордовом банном полотенце, прикрывавшем его тщедушную наготу на манер римской тоги и прихваченном на плече безопасной булавкой с украшением из золотистой стекляшки. От неожиданности Гарри чуть не подскочил со стула, но сдержался. Существо подвигало громадными ушами с тонкой на просвет кожицей и острыми кончиками. Глаза его были такими же печальными, как у Ксенофилиуса, и такими же инопланетными, как у Полумны. — Хозяин доволен Юмой? — спросило оно смешным, будто придавленным, и при этом явно женским голосом. — Более чем, но на всякий случай спроси о том же нашего дорогого гостя, — улыбнулся Лавгуд. Юма поклонилась и поворотила всю свою нелепую маленькую фигурку к Гарри. Тот поспешил поблагодарить ее и даже протянул руку к ее бледной лапке. Существо растерянно посмотрело на хозяина и, получив его одобрение, осторожно ответило на рукопожатие. — Юма — домашний эльф нашей семьи, — сказал мистер Лавгуд. — Есть еще Воби, возлюбленный нашей Юмы, — он подмигнул ушастой домовичке, которая стеснительно потупилась и поковыряла пальцами босой ножки половицу. — Бродит где-то поблизости… Ну что ж, Гарри… Знаешь, я даже немного завидую тебе. С удовольствием вернулся бы в свое самое первое 1 сентября и посмотрел бы на всё теми же глазами, что и тогда. Жаль, это невозможно. Да и преподаватели у тебя будут немного другие. Слышал, от некоторых нынешние студенты Хогвартса плачут в три ручья… — На Травологии? — странно засмеявшись, спросила Полумна. — Только если Помона… то есть профессор Стебль задаст вам расчленить луковицу бешеного едуна. А вот на алхимии вы точно зарыдаете. — Неужели кто-то сможет переплюнуть в занудстве нашего математика? — сострил Гарри, но Ксено лишь покачал головой: — Если ваш математик заставляет вас в свободное от его занятий время изучать также астрологию и составлять десятки натальных карт, то нет. — А алхимик Хогвартса заставляет изучать астрологию? — Нет, алхимик заставит вас изучать кое-что посущественнее астрологии, причем самостоятельно. То еще удовольствие… Когда я учился, такого не было. Но… резон в его подходе всё же есть… В воображении Гарри тут же нарисовался зловещий образ Великого Желтого Инквизитора с джокерским оскалом, раскаленными щипцами в одной руке, крюком вместо другой и адским огоньком в глазах. Ах да, и с висящим у пояса стальным японским веером в боевой готовности! — Круто, — сказал он. — Уже мечтаю это увидеть… Мистер Лавгуд порассказал еще о каких-то людях из школы магии, но их имена Поттеру ни о чем не говорили, и, заскучав, мальчик аккуратно намекнул, что ему нужно в уборную. «Да, конечно!» — откликнулся Ксено и объяснил, как туда пройти. Гарри выбрался из-за стола. Несмотря на доходчивые объяснения хозяина, в темноватом коридоре он все-таки заплутал и свернул не туда, но понял это не сразу, а лишь тогда, когда, толкнув одну из незапертых дверей, оказался в большой и мрачной комнате. Всё в ней было погружено в атмосферу уныния и запустения: покрытыми слоем пыли стояли стеклянные шкафы с какими-то склянками и прочей неведомой посудой, паутина оплетала замысловатые агрегаты со змеевиками и горелками, а в одном месте растрескавшийся потолок начал обваливаться, и куски штукатурки валялись на полу, где чернело жутковатое пятно, похожее на кляксу мазута. Гарри поежился. В голову снова пришли мысли о кладбищенских памятниках, а при виде пятна пробудился тот же приторно-терпкий запах, что и при виде высокого бородатого старика, провожаемого сегодня Лавгудом. И самое страшное, что пятно оставалось свежим: брызги его, разлетевшиеся по всей комнате, до сих пор медленно, тягуче скапывали с мебели и приборов. Он бы так и стоял, словно зачарованный, если бы позади не скрипнула дверь. — Мы не заходим сюда с тех пор, — послышался шепот Полумны. — И ничего здесь не прибираем… — Как это случилось? — не оборачиваясь, но тоже понижая голос, спросил Гарри. На удивление, девочка была спокойна: — Я видела это. Она несколько дней занималась приготовлением какого-то сложного зелья. Дело шло к концу. Я хотела подсмотреть, что будет. Но мама прочитала заклинание, и случилась беда. Отвар просто взорвался — прямо вот там, где ты стоишь. И пятно — это след взрыва. А от нее не осталось ничего, мы хоронили пустой гроб с ее любимым платьем и талисманом Луны, который она всегда носила. — Соболезную… Полумна. — Да, спасибо, — тихо протянула она, всё же решаясь наконец подойти и встать рядом с ним у самого края «мазутной» кляксы. — Сюда приезжали какие-то люди. Папа называл их чиновниками из следственного отдела… Решили, что ею была просто допущена ошибка в формуле. Папа возражал, но его не послушали. Профессор Снейп тоже осматривал комнату и сказал, что такой эффект мог быть в единственном случае… — В каком? — не дождавшись продолжения от смолкнувшей девочки, Гарри покосился на нее и увидел, что Полумна стоит, закусив губу и полностью уйдя в свои мысли. — Что? — очнулась она. — В каком случае мог быть такой, — он повел рукой вокруг себя, — эффект? — Он сказал: «Такой эффект мог быть в единственном случае — если бы Дора заменила один из компонентов». Он назвал, какой, но слишком тихо, и я не смогла разобрать. При этой подмене взрыв во время произнесения заклинания неизбежен. А еще профессор сказал, что моя мама обладала слишком высоким мастерством алхимика, чтобы допустить такую глупую оплошность.