***
— Это всего лишь период, — обыденно говорит Хёнджин, но младшему хорошо видно, как быстро тот режет овощи. — У многих такое бывает. Тебе нужно чуть-чуть подрасти, чтобы понять, что тебе показалось. Поверь мне, так оно и будет. Мысли человека всё-таки меняются, изменишься и ты. А пока… просто живи и не думай слишком много. Хотя, нет. Лучше думай, но не так, чтобы загнаться или совершить что-то безрассудное. — Тогда я больше не хочу взрослеть никогда. Ты мне правда нравишься, хён. Это точно не подростковая фигня, пойми. — Глупости, не говори ерунды. Чонин хватает вторую табуретку и, обходя кухонный остров, ставит аккурат напротив Хёнджина. Ян не чувствует себя смелым, возможно, даже самым правым из них двоих, но одно знает точно: это гораздо больше, чем Хёнджину кажется. Старший любит говорить про его не совсем разумные решения, действия, но Чонин не может скрыть внутреннего ликования: он-то сейчас здесь. В квартире у Хёнджина, будет есть еду, приготовленную Хёнджином и, что вполне вероятно, снова поцелует Хёнджина — да-да-да. Если даже эти чувства самое глупое и неправильное, то Ян не переживает; больше нет. После двадцати все становятся занудами, которые твердят одно и то же? Что ж, Чонин готов слушать это и пропускать мимо ушей так же, как и физику вкупе с химией. Ему не сложно. — Я могу существовать без тебя и твоего внимания. В этом ты прав. Но вот по-настоящему жить — вряд ли, хён. Класть ладонь поверх кисти старшего опрометчиво. Надеяться, что поймёт, насколько серьёзно он говорит, тоже. Но Чонин не готов признавать поражение, пока уверен в том, что у них взаимно; пока Хёнджин такой. — Почти десяток. — Не так уж и много. — Я мужчина, ты тоже. — Какая разница? Это ничего не меняет, ведь мы не единственные такие на планете. Мне скоро восемнадцать. Хёнджин замирает, практически незаметно закусывая изнутри щёку; руку не убирает. Чонин замечает, что он раздумывает над чем-то — это даёт надежду, ещё одну. Младший вправе составить целую коллекцию, потому что видит только «да», а «нет» то ли не видит, то ли для него их не существует. — Ты вообще понимаешь, чего хочешь? Даёшь себе отчёт в том, что это никогда не будут обычные отношения, как у гетеро пары? — Конечно. Старший вздыхает, поднимая глаза и смотря исподлобья на Яна. Чонин неловко поджимает губы и чуть-чуть покачивается на месте. Это же совсем ничего. Все препятствия временны, а предрассудки будут существовать независимо от того — обычное явление. — День рождения когда? — Ровно через месяц. В феврале, восьмого числа. — Ты теперь со мной совсем не гуляешь, — тихо бубнит Джисон, и Чонин точно знает, что друг обижен. Пока все в коридоре, он сидит за партой с надутыми щеками. Хану совсем нельзя говорить, даже намекать на свою симпатию к кому-то нельзя. Дело не в отсутствии доверия (Джисон бы точно никому не рассказал — Ян в нём уверен), а в том, что Хёнджин до сих пор держит дистанцию. Они вроде бы не встречаются, по крайней мере, Чонин ещё ни разу не задавал этот вопрос вслух, но между ними точно что-то есть. Чонин ощущает незнакомую, совсем непривычную для себя уверенность — и это классно. Впервые, смотря на себя в зеркало, видеть исключительно плюсы: острые скулы, рост, телосложение, разрез глаз и сами глаза — красиво. Чонин никогда не видел своего отца и думать о нём, в общем-то, не желает, но благодарен хотя бы за внешность; мама говорит, что Чонин похож на него очень сильно. — Хочешь погулять? — спокойно спрашивает Ян, а сам тут же представляет, как после, если успеет по времени, зайдёт к Хёнджину. — Можем поесть у меня дома, а потом на каток. Что скажешь? Джисон отрицательно качает головой. — Я не о том. Просто… ты мне чего-то недоговариваешь, я думаю. Ты выглядишь радостнее, чем обычно. А со мной теперь в школу вообще не ходишь, только иногда обратно. Общаться со мной больше не хочешь, да? Чонин показушно хмурится, а после, махнув ладонью, отбивает: — Бред. Не выставляй меня мудачьем высшей степени. Ты мой друг — как был им, так и остаешься. Просто, типа… Не знаю как объяснить, но, кажется, я стал оптимистом. Мама с отчимом выглядят счастливыми, тетя недавно устроилась в магазин, в котором хотела работать, и тоже счастлива. У бабули всё хорошо. Думаю, что я счастливый человек. — Оу… Ну, это очень хорошо. Извини, что я такое сказанул. Тогда, конечно, пошли к тебе после школы. У тебя есть ветчина, сыр и хлеб для тостов? Я очень хочу горячий бутерброд и чай с сахаром. Моя мама сахар уже третий день не может купить, потому что всегда забывает, а отец насмотрелся всяких программ по телевидению и теперь говорит, что больше не будет есть даже булки с корицей. Это полный трэ-э-эш… — Трэ-э-эш, — вторит ему Чонин и искренне радуется тому, что больше объяснения не нужны.***
второй допрошенный с момента пропажи. Хан Джисон.
Минхо оттягивает языком щёку и отчаянно пытается достать между зубов кусочек свинины. Чон, чтоб на него свалился кирпич, любит жевать по дороге всякую мясную (и вкусно пахнущую) хренотень. Было вкусно, но сейчас не комфортно, блять. Даже жвачка не помогла. — Как поживаешь, Джисон? — почти что невозмутимо спрашивает Ли, рассматривая гостиную. В целом, ничего необычного — классическое убранство; даже у матери Минхо обои в доме чем-то похожи на эти. — Дела в норме? — Н-нормально. Хан дрожит, как осиновый лист. Он сводит колени между собой, сутулится и едва ли не плачет — это из-за неожиданной новости о пропаже друга или из-за того, что с утра пораньше к нему нагрянул детектив? Впрочем, Минхо никого утешать не собирается и говорить, что не стоит нервничать, тоже не будет. Потому что если тобой интересуются подобные службы, то это не есть хорошо. Минхо кивает Чону, чтобы тот вывел нервную мать Хана из комнаты и оставил их одних. Конечно, это фактически противозаконно, ведь Джисону ещё нет девятнадцати (но Ли Минхо слишком похуй — подобные кочки в законе он научился перепрыгивать с завидной наглостью). Женщина всё-таки уходит, предварительно пропищав какую-то чепуху, — Минхо рано утром раздражает всё, особенно если ночью не спать. Семь ноль две; торчишь в доме у малолетки — ахуенная работа. — Итак, Джисон-и, — он разворачивает стул, стоящий рядом со шкафом, и садится на него, смотря пареньку прямо в глаза. — Когда ты в последний раз видел Чонина? — Позавчера. Честно, я не знаю, где может быть Чонин. Но вы же найдёте его, да? Он же… — Хан лопочет так быстро, что многие слова Ли только додумывает. Запинается, судорожно вздыхая. — Он же не мог пропасть, ведь так? Это, наверное, какая-то ошибка. Он просто пошёл к бабушке или тёте в гости, а зарядку заб… — Нет, не ошибка. В твоих же интересах рассказать мне всё, что может быть полезно для следствия — то есть всё рассказать. С кем Ян Чонин дружил, общался или встречался. Назови имя его подружки или, быть может, имя местного факбоя, с которым возникли тёрки из-за той самой подружки. Короче, выкладывай. У Джисона глаза размером с монету и полнейшее отсутствие понимания хотя бы чего-то. Минхо не удерживается от того, чтобы закатить глаза и громко цокнуть. — Простите? — Привязанности, неравнодушие. Он вёл себя странно в последнее время? Не говорил, что хочет уехать куда-нибудь или, например, кардинально изменить свою жизнь? Вы, малышня, любите такое, пока детство играет в одном месте. — Чонин никогда бы не уехал. Ему нравился этот город. — А что насчёт привязанности? — Честно говоря, я не знаю. Но мне показалось… — Джисон будто бы спрашивает, можно ли сказать. Минхо кивает и складывает руки на груди. — Что у него был кто-то. Возможно, это случилось несколько месяцев назад, потому что Чонин изменился. — В каком смысле? — Начал следить за тем, во что одет. И он стал выглядеть счастливее. Я не знаю, кто этот человек, но найдите, пожалуйста, Чонина.