первый допрошенный с момента пропажи. Ли Феликс.
Минхо внимательно осматривает комнату Ли Ёнбока, который просит называть себя Феликсом, и довольно хмыкает. Плакаты с рок-группами, на письменном столе только ночник и больше ничего — и всё бы, в общем-то, и тоже ничего, но Минхо нутром чует, что это подросток только кажется читаемым на первый взгляд. Ли уверен, что стоит покопаться поглубже — много чего найдёшь. Пока что Минхо закроет глаза на того «друга», у которого Ли Феликс ночевал со среды на четверг и с четверга на пятницу; позже опросит. По мнению Ли, это пиздец полнейший, потому что уж его строгая мать могла не дать хорошего леща за разбитое окно или драку, но чтобы остаться у кого-то с ночёвкой, ходить к кому-то есть — беги. Он, будучи третьим сыном в семье, имел всё-таки больше свободы, чем братья и младшая сестра, но даже для него такая «свободная среда» для несовершеннолетних дикость. А тут пацану нет даже восемнадцати и он преспокойно спит в доме у двадцатидвухлетнего мужика. — Говоришь, что отменил ваш междусобойчик, потому что пошёл к своему другу? — Да, — для первой в жизни встречи с детективом, тем более при подобных обстоятельствах, он держится очень хорошо. — Мы хотели сделать домашнюю работу по физике вместе, но потом я всё отменил. Я сказал Чонину об этом ещё в школе. — В курсе, куда он пошёл сразу после окончания занятий? Отрицательно мотает головой; Минхо заметил, насколько задумчиво и заторможено Феликс сделал это. Либо врёт или хотя бы догадывается, либо последствие шока — он склоняется к первому, но с догадками решает повременить. — Знаете, — начинает отец Ли с возмущением, складывая руки на груди. — Мне кажется, что вы перегибаете палку. Я думаю, что у вас нет прав, чтобы так давить на моего сына. Ёнбок больше ничего вам не скажет. — А мне кажется, что нелегальное хранение оружия и отсутствие заднего номера на машине — самое оно. Как тебе аргумент, а? Машина во дворе, а пушку, быть может, мне самому поискать? Или попросить Чона? Эй, Чон, — Минхо нарочно обращается к уже успевшему где-то откопать конфеты Киму; тот перестаёт даже двигать челюстью. — Глянь-ка, в сарае или багажнике пикапа… — Ладно! Сын, просто расскажи им всё, что знаешь. Минхо издевательски мило улыбается. — Так-то лучше, — переводит взгляд на Феликса, вмиг становясь серьёзным. — А теперь выкладывай мне всю подноготную Ян Чонина: друзья, увлечения, отношения.***
Чонин останавливается посреди абсолютно пустого коридора. Чуть помедлив, разблокирует в телефоне запароленную папку и открывает особенную фотографию, просто потому что. Обычная, немного смазанная, но всё равно лучшая — Хёнджин тогда что-то печатал в ноутбуке, сидя на диване у себя дома, а потом посмотрел исподлобья и сказал прекращать. Наигранно грубо и с хмурым лицом, как часто это делает. У него не так много фотографий Хёнджина — всего одна, но улыбка на лице появляется сама по себе. Чонин влюблен — и это самое потрясающее чувство, какое только можно испытать. Уроки закончились (по крайней мере, у Чонина больше нет), но у Хёнджина ещё седьмой по расписанию, и отчего-то не хочется идти домой. Вот хоть убейте —знает ведь, что вместе всё равно выйти из школы не получится, но плестись где-нибудь очень-очень далеко позади — да. Так, наверное, делают только лет в десять-одиннадцать, когда подобные поступки являются абсолютной нормой. Но Чонин думает, что это не смертельно и не так уж и позорно. В конце концов, дома делать-то и нечего (такое себе утешение-оправдание всё-таки). — О-о-о, — драматично тянет голос сбоку. Ян вздрагивает, роняет телефон на пол прямо стороной дисплея, и мгновенно поднимает уже трясущимися руками. Судорожно прячет его в карман, даже не разглядев, не разбил ли, и оборачивается. — Интересненько, — хитро чмокает губами Феликс, но слишком весело, чтобы принять за издевку. Как он вообще сумел подойти так неслышно? Чонин готов поклясться, что на этаже не было ни души. — Я-то думаю, почему ты теперь в школе с самого утра торчишь. Так вы встречаетесь, типа? — также невозмутимо продолжает он и кладёт подбородок на плечо, смотря снизу вверх и ожидая ответа, будто в этом нет ничего такого. — Не понимаю, о чём ты. Не говори ерунды. Чонин дрожит не только снаружи, но и внутри. Это бешеный страх, возникший из ниоткуда; обухом по голове и то было бы лучше, потому что так облажаться — это надо быть полным идиотом и неудачником. — Ага, конечно. Ещё скажи, что это не Хёнджин — брехня же. Наш учитель в спортивках и футболке — вряд ли это какая-то фотка с сайта знакомств, потому что в соцсетях его точно нет. Или же ты настолько поднапрягся, что откопал это у его знакомых или друзей. Ну, так вы мутите, да? А он тут ничего такой… симпатичный. «Почему, мать твою, ты вообще искал его в социальных сетях, если он — это не твоё дело. А то, что он красивый, я знаю без тебя. Рассматривай кого угодно, но не Хёнджина.» — горит красной строкой в сознании. Чонин злится, грубо ведя плечом. Феликс отшатывается и издаёт звук похожий на удивление вперемешку с возмущением, но младшему плевать. Он уже не уверен, что выбешивает больше: то, что Ли не такой тупой и всё понял правильно, или то, что он, блять, считает Хёнджина симпатичным и говорит об этом так спокойно. — Ясно. Ты на него дрочишь, но пролетаешь мимо, судя по реакции, — небрежно бросает Феликс. Чонин никогда не хотел с кем-то подраться, просто потому что считал, что всё можно решить словами или же законом. Он даже в детстве как-то умудрялся избегать всяких стычек, но не сейчас. Ладони сжимаются в кулаки. — Не перегибай, хён. — Так я прав? Ладно, забей. Я никому не расскажу, что ты гей. Можешь продолжать коллекционировать редкие фотки Хвана и делать с ними что угодно, мне-то всё равно. Но на будущее: тебе следует быть осмотрительнее, потому что это мог увидеть кто-то, кто не я. Только представь, какой кипиш тогда поднимется. Чонин, конечно, младше Феликса, но на какие-то жалкие восемь месяцев. И эти фразы из разряда «я знаю лучше, потому что я старше тебя» начинают раздражать. Ян запоздало и, вероятно, далеко не к месту вспоминает всё то, что говорил Хёнджин. Теперь ещё и Ликс со своими нравоучениями. Чонин по жизни спокойный; Чонин знает, что проебался. Он просто не знает, что делать, и из-за этого злится. — Я не гей, — цедит сквозь зубы. — Так что закрой рот. По сути, Феликс не сделал ничего такого, чтобы можно было так реагировать — Хёнджин всё ещё не принадлежит (жутко, да, но всё-таки) ему; по-детски невнимательным был тоже не Феликс, а он. Неужели Хёнджин насквозь видит эту подростковую, пока что не ушедшую несерьёзность, хотя Чонин старается изо всех сил преодолеть чертовы почти десять лет? Это всегда будет между, словно стена из его неуклюжих попыток стараться и последующим от Хёнджина «я же тебе говорил»? Чонин не хочет и никогда не хотел подводить Хёнджина, но подвёл. Феликс отвечает: «Да мне всё равно, в принципе. Можешь так не кипятиться». Он разворачивается на пятках и уже собирается уходить, словно ничего и не было, но Чонин обхватывает за запястье раньше, чем даже успевает подумать, и почти что умоляет: — Никому не говори. И… прости меня. — Я и не собирался. Но прежде чем ты спросишь, почему я никому не расскажу: я тоже из этих. — «Тоже» что? — Не люблю девушек. Ты только, — он неопределённо мотает головой, как будто бы пытается донести правильно, без лишних объяснений. — Лучше не начинай с Хёнджином и даже не пытайся. Он же всё-таки наш учитель, да и сколько ему там… Лет тридцать или около того? Лучше не надо. Найди себе просто какого-нибудь парня через приложение. А если что, то можешь написать мне. Может, дам совет. Ли вскидывает ладонь на прощание и твёрдой походкой направляется к лестнице. Легко говорить, когда ты готов «найти себе просто кого-нибудь». Чонин не хочет, чтобы Хёнджин, заметив его после звонка, увидел это выражение лица, которое вряд ли можно стереть за полчаса. Он идёт домой и умоляет Бога, чтобы старший никогда не узнал, что их (почти) отношения уже не тайна на двоих.***
— Мы встречаемся или нет? Ты можешь мне ответить? Старший машинально смотрит в сторону открытой двери и выжидает несколько секунд, прислушиваясь, чтобы убедиться, что никого там нет. Такими темпами может развиться паранойя, но меры безопасности ещё не отменялись; это будет крах всего, если кто-нибудь узнает. Чонин заламывает между собой пальцы обеих рук, но выглядит решительно. Он смотрит в лицо и становится сразу же ясно — не уйдёт, пока не получит ответ. Хёнджину такое не нравится; Хёнджин не хочет обсуждать подобные вещи в школе, пусть и полупустой, и Чонин явно переходит границы. — Ты вообще думаешь, о чём сейчас говоришь? — Думаю. Ты постоянно задаёшь этот вопрос, а я постоянно не могу добиться от тебя нормального ответа, — чётко произносит младший. Хёнджин подозревает, что к этому разговору он если не готовился, то предполагал, что нечто похожее будет. У Хвана очень сильно болит голова, потому что старшеклассники оказались далеко не самыми умными людьми с хотя бы нормальной памятью, а на обед сегодня сходить не получилось. Ему не хватало только дополнительной «нагрузки» от младшего; Боже, сейчас бы таблетку какую-нибудь или поесть. Хёнджин ещё ни разу не матерился при Чонине, тем более в школе, будучи уже учителем, но не выдерживает: — Прежде чем закатывать мне истерики, ты должен, блять, понимать, где ты это делаешь. У тебя детство в жопе играет и тебе плевать, что о тебе подумают? Мне вот нет. Я не хочу, чтобы в месте, где я хоть и временно, но работаю, шептались за моей спиной и называли хер пойми кем. Ты даже не в выпускном классе, Чонин. — Ясно. Для тебя я — малолетка, который ничего не понимает, но достаёт очень сильно. Так, хён? — Да, — почти что рычит старший и вдавливает ручку в чужую тетрадь; после придётся объясняться перед учеником, если спросит. — Я встречаюсь с малолеткой, который в эту минуту ничего не понимает и достаёт меня очень сильно. Понял теперь? Если да, то иди, пожалуйста, домой. Я тебе сам напишу или позвоню. Сейчас я с тобой разговаривать об этом точно не буду. Лучше выйди и закрой за собой. Чонин пару раз кивает, сжимая челюсти. — Отлично, — глухо отзывается он и захлопывает дверь громче, чем следовало бы. Хёнджин устало откидывается на спинку стула и потирает виски. Конечно, Чонин жутко обиделся, потому что не понимает подобного отношения к себе; Хван помнит себя в его возрасте — и это было ужасно. Тот Хёнджин был менее сдержан и головой думал тоже меньше, чем следовало бы. Просто написать не получится, тут стоит только звонить.***
— У меня к тебе вопрос, — Минхо без зазрения совести откусывает буррито, приготовленное женой Сынхо, и жуёт в трубку. Вообще плевать. — Чисто теоретический. Вне протокола. — Я тебя слушаю. — Твоя жена могла кого-нибудь очень покалечить ножницами или, например, сделать какую-нибудь истеричку лысой из-за дерьмовой краски? Я к чему это говорю, — Минхо запивает еду чаем и жестом приказывает Чона молчать — Сынхо пока что просто не в курсе, что остался без перекуса. — Когда я проходил практику в Сыу — сам зелёным ещё был — то местный детектив расследовал одно дело. Ты не парься, там была расчленёнка, а не пропажа без вести… Убили ребёнка, а всё из-за папаши. Тот ни в какую не хотел продавать землю, которую сам же не использовал: ни склада, ни пашни. У мужика крыша поехала, вот он и разделал дочурку соседа на той самой земле. Чан молчит очень долго. Ли успевает допить чай и пожать плечами, когда пришедший на рабочее место Сынхо спрашивает, куда делся его буррито. — Иди к чёрту, Минхо. Занимайся своей работой и найди Чонина.