— Я знаю тебя, — смотрит в глаза и пододвигается ближе, едва приподнимая уголки губ. Хёнджин пропускает меж пальцев тёмные пряди волос, запах свежевыпавшего в хвойном лесу снега ударяет в ноздри. Старший на пару секунд зажмуривается — солнце из окна очень яркое, слепит прямо в глаза. — Хорошо.
***
— Меня пугало всё, что стало связано с ним. Это… — Хёнджин мотает головой, собираясь с мыслями. — Не животный страх, как в фильме ужасов. Я не знаю, как это объяснить. Не знаю, как это правильнее сказать. — Попытайся. Читая сообщения, Минхо ощущал себя так, словно подглядывает за чьей-то жизнью через малюсенькую щель в двери. Это как билет на одиночный просмотр фильма в 3D, как полуночный рассказ в духе «такое было однажды»; странное чувство, без какого-либо привкуса. Ничего. «Ты всегда так делаешь. Мне кажется, что если бы не разница в возрасте, то ты бы нашёл ещё что-то, чем можно меня ткнуть носом. Неужели так сложно просто понять? Ты. мне. нравишься. И это больше чем как просто человек или учитель.» «Хён, можешь встретить меня возле «Woody strike»? Не хочу ещё пару часов проводить наедине с родственниками Чана. Они, конечно, милые, но я больше не могу.» «Дела нормально. Собирался навестить тётю сегодня, сразу после школы поеду. Не думаю, что зарядки хватит на то, чтобы ответить тебе, если что. Просто хочу сразу предупредить, что можешь не волноваться. Как вернусь домой, то напишу. Всё равно люблю тебя больше. Тут ты меня не переиграешь, хён.» «А, ну ладно. Тогда позвонишь мне, когда придёшь с работы? Надеюсь, что ты в порядке. Сегодня обещали высокое давление, погода меняется. И на дорогах очень скользко, кстати. Будь внимательнее.» «Хён-хён-хён!!! Я посмотрел в интернете, в Сыу есть одно кафе. В общем, хочу отпраздновать там. Поедем только вдвоём? День рождения выпадает на вторник. Ты сможешь отпроситься с работы?» Сообщения Чонина пустые на отчаяние и уныние. В них не было ни намёка на то, что он хочет начать всё с чистого листа, сбежать от проблем — он сам продолжал заполнять листы. Такие люди видят если не хорошее, то хотя бы обыденно нормальное там, где этого не увидят пессимисты или чистые реалисты. Даже не слепой оптимизм — что-то на редкость гармоничное. Минхо пытался представить себе, каким на самом деле был Ян Чонин. Не со слов друзей, соседей, которые едва ли хорошо его знают, или членов семьи, а «голый». Какой он, когда впервые видишь его в живую? Какое впечатление он производит, ещё не произнося тебе ни слова? Какой на случайных фотографиях, сделанных кем-то, где он — это случайный прохожий? — Всё это, — неопределённо приподнимает ладони. — Всё было правильным: то, что он приходил ко мне; то, что он говорил мне; то, как он иногда обижался на меня и как любил меня. Словно так было всю мою жизнь. Но вспоминая прошлое, я будто бы приходил в себя. Знаете, — Хёнджин невесело улыбается. — Даже идеальный мир перестаёт быть таковым, потому что что-то внутри заставляет сомневаться: ты заслуживаешь это? Это точно оно? И я как будто жил той жизнью, в которой был Чонин; жизнью, которую я не заслуживал проживать. А он это знал — я уверен, что он знал. Минхо ловит себя на мысли: забавно, как быстро настоящее время сменяется прошедшим.***
— «Лисья шерсть кажется более привлекательной и яркой на фоне снежного полотна. Снег — это лучший друг лисы, но никак не человека. Люди являются всё ещё самыми губительными существами даже для самих себя, потому что они могут забыть, но простить — никогда. Отсюда и возникает всепоглощающая ярость, а за ней месть, которая не знает границ. Лисам лучше полагаться на свою хитрость и снег, в противном случае они рискуют быть прирученными. Это равносильно смерти». — Где ты это вычитал? Что за статья? — Разве важно, хён? Так… тамблеровские посты одной моей знакомой, она переехала пару лет назад. Без особого смысла и нагрузки на мозг, не бери в голову. Наверное, просто соскучилась по снегу и нашему городу. Чонин откладывает телефон в сторону, нарочно громко вздыхая. Старший протягивает ему чашку чая и снова возвращается за кухонную плиту, чтобы помешать карри. Горячая и сытная еда полезна, особенно если на улице почти двадцать градусов мороза. Этой ночью и рано утром было заметно холоднее, чем вчера. Выходные обещают быть практически безвылазными, но не для Чонина; Хёнджин иногда серьёзно задумывается над тем, сколько в младшем упорства и (правильного всё-таки) безрассудства, если в девять часов он уже здесь. Действительно ли Чонин идёт пешком практически две мили до его дома, потому что влюблен? Хёнджин надеется, что да. Все эти поступки должны идти откуда-то изнутри, как нечто сокровенное и искреннее, а не потому что так надо. Хван влюблялся быстро, так же быстро забывал. Чувства вспыхивали и угасали; люди сменялись людьми. И Хёнджин как никто другой понимает, что некоторые убеждения, поступки и мысли нуждаются во взрослении — это неизбежная ступень в жизни. В его точно. Ян спрашивает невпопад (а может и не так вовсе), грея ладони от дымящейся кружки. Он медленно улыбается: — Думаешь, хён, я похож на лису? Я думаю, что да. Ну, мне говорили пару раз, — Чонин смущенно опускает взгляд — и Хёнджин действительно удивляется этому. — Что у меня глаза красивые и похожие на лисьи. Глупо? — Да. Хёнджину не обязательно уточнять, к чему именно относится утвердительный ответ. В конце концов, Чонин быстро про это забывает, жуя ореховые печенья и что-то лопоча, — так даже лучше. — … А ты был когда-нибудь возле перевала, ближе к горам? Говорят, там ближе к ночи доходит до минус двадцати пяти-тридцати и ветер такой сильный, что сложно идти. Я знаю одного егеря, отстреливающего хищников, если они приходят в город и нападают на животных. Он сказал, что там — стоит уйти за перевал — очень красиво, когда только встаёт солнце. Но в одиночку туда нельзя, если опыта нет. — Нет, не был. — Эх... я тоже пока что не был. Хёнджин протягивает руку, привычным жестом убирая с глаз Чонина чёлку. Ему очень идёт эта стрижка, но старший всё равно не может удержаться, чтобы не сделать это. Ян красивый; Хёнджин, наверное, даже специально не говорит ему. Почему — сам не знает, но ведь главное, что признаёт. Хёнджин мягко толкает Чонина в грудь, при этом не позволяя упасть на диван, и обхватывает ладонями за бедра. На младшем только легкая хлопковая футболка и штаны — он уже успел принести немного своих вещей в дом Хвана, потому «так удобнее, ведь на улице холодно, а у тебя очень жарко». Хёнджин не против, скорее считает это важной необходимостью, но всё-таки что-то греет внутри. — Хён?.. — младший удивлённо округляет глаза и начинает дышать глубже. Чонин удивлён, но Хёнджин думает, что это пустое — ему точно не стоит бояться. Он помогает практически безвольному младшему сесть к себе на колени. Тяжесть чужого тела ощущается донельзя правильно, и Хёнджин приподнимает края футболки, запуская под неё чуть прохладные ладони, прижимает ближе. Чонин вздрагивает и неосознанно выгибается, подставляя шею под поцелуи Хёнджина. Возможно, ложь маме и отчиму о том, что он ушёл играть в приставку к другу — без уточнений и имени — это не так плохо, как может казаться. Чонин понимает, что рано или поздно придётся рассказать им, но не сейчас, когда возраст и социальное положение не в пользу; преимущественно хёнджиновскую. Весьма опрометчиво надеяться на понимание, но Чонин всё равно будет верить в лучшее, несмотря на реакцию. Ответ тот же: они не одни такие в мире, а значит всё нормально. Младший давит на плечи Хёнджина, испугавшись, — жар внизу живота отрезвляет. Ян обнаруживает себя полуголым, с красными щеками (это ощущается вместе со жгучим стыдом, ударяющим в голову) и по-настоящему пугается. Он вскакивает с колен и хватает футболку, в нелепом жесте держа её возле паха. — Извини, — сглатывает он. — Я кое-что забыл. Мне надо было… надо было позвонить маме. Я-я… сейчас позвоню ей. — Конечно. Хёнджин беззлобно усмехается, сам подаёт телефон, который всё время лежал на столе. Этого стоило ожидать, хотя, признаться, старший не думал, что Чонин так отреагирует. Почему-то в некоторых моментах он смелее самого Хёнджина; его смущение и неловкие попытки оправдаться — это всё-таки мило, пусть и непонятно для Хвана. По крайней мере, он не сказал твёрдое «нет».***
— Ладно, — Минхо быстро постукивает пальцами по столу. — Отойдем от темы. Расскажи мне о семье: мать, отец и другие. Хёнджин поднимает мутные глаза, равнодушно спрашивая: — Зачем это вам? Вы всё равно уже всё знаете, а если ещё нет, то не составит труда узнать. Минхо согласно кивает. Тут и спорить не надо; в одном Хван прав: первым делом Минхо поднял информацию именно о нём, как только увидел сообщения. Прошлое — всегда самая важная часть жизни человека. — Но я хочу услышать это из первых уст. Наиболее достоверная и в красках, скажем так. — Я родился в Кису. Мы переехали сюда, когда мне было пять с половиной, потому что отец серьёзно занялся охотой и рыбалкой. Раньше он работал в строительной фирме, — Хван усмехается. — Полностью поменял свою жизнь. А мама отсюда. Они познакомились, когда отец приезжал к другу на пару дней, чтобы поохотиться — раньше это было что-то вроде хобби, а потом… Мама вышла за него замуж уже через пару месяцев, затем и вовсе переехала к нему в город. История не нова. Многие девушки уезжают отсюда только вслед за мужем из другого города, который, как правило, приезжал ради активного отдыха, или же учиться. Кто успевает пойти под венец — не возвращается. Холод и вечный снег мало кому нравится, но всё-таки есть те, кто живет с «где родился, там и пригодился». Хёнджин громко кашляет; Чон его точно заморозил. — В восемнадцать родители развелись. Мама снова вышла замуж, но он уже из Сыу. Отец умер в том же году — тромб оторвался. Ни брата, ни сестры у меня нет… Это всё, детектив. Мы можем закрыть эту тему, пожалуйста? — Один момент… Ли выходит из допросной, сходу натыкаясь на возмущенно-выжидательные взгляды от Чона и Сынхо, которые уже практически уснули. Он ничего не говорит, только забирает папку из своего шкафа и идёт обратно к Хёнджину, потому что ещё не закончил. Минхо узнал достаточно, но не совсем то, что хотел услышать. Содержимое папки приземляется перед Хваном. Хёнджин промаргивается, а после трясущимися руками раскладывает фотографии перед собой. — Я хочу услышать о твоей семье.