***
— Потому что врач прописал таблетки, которые не помогали! — рычит Хёнджин. — Ты хоть знаешь, каково это, когда ты делаешь всё, а твой ребёнок мучается? Ты знаешь, каково это, когда в больнице раз за разом тебя просят подождать, пока он медленно умирает? Минхо думает: «И знать не хочу». Он не против лет через десять-пятнадцать и уже до конца своей жизни сойтись с какой-нибудь женщиной, у которой будут дети от предыдущих отношений или, быть может, она вообще будет бездетной. Минхо не думал о том, чтобы стать отцом по крови; первое дело Минхо — это убийство ребёнка. Дело Хван Сонджина так и не было заведено. После вскрытия и парочки стандартных проверок, которые ни к чему не привели, по-другому нельзя было поступить. Это не те слова, которые хотел бы услышать родитель, но справедливости ради можно сказать, что в тот год и именно в то время в больнице было слишком много пациентов; сезонная эпидемия гриппа — это обыденность, тем более в местах, где так холодно. — Что случилось потом? — дежурно спрашивает Ли, хотя и так прекрасно знает. Догадаться не трудно. Хёнджин опускает голову — плечи трясутся. Минхо удивлённо наклоняется, совсем чуть-чуть, но только спустя секунд десять до него доходит: Хван смеётся. — Действительно, что же могло случиться перед тем, как я похоронил своего сына, когда ему не было и года?***
— Почему твоя мама так спокойно отпускает тебя? — А? — Чонин замирает со сменными вещами в руке и закидывает полотенце на плечо. — Ты про то, почему она ничего не заподозрила? Хёнджин кивает. Младший в его доме выглядит так, словно был здесь всегда: ставил обувь пятками к стене, вещи были в шкафу с правой стороны, а из-за него в холодильнике всегда стояли консервированные ананасы. Хёнджин начинает понемногу забывать, как так вышло и с чего всё началось, да это и не важно — он-то сейчас рядом. — Потому что она мне доверяет, хён. Я уже взрослый, и говорю сейчас не о цифрах. Клянусь тебе, я не проблемный. Я только с тобой себя, наверное… ну, веду себя так. А мама точно знает, что у моих ночёвок у друзей нет нежелательных последствий. Она может позвонить мне, а я сразу возьму трубку. Я даже не пил ни разу, чтобы до умопомрачения. Только с мамой и Чаном в праздники. Это не круто, да? — тепло улыбается он, забавно щуря глаза. И впрямь становится похож на лицу — красивый, даже какой-то нереальный. — Хорошо. — А ты? Был проблемным? Хёнджин приподнимает уголки губ и подходит вплотную, закидывая руки на плечи младшего. Чонин не намного ниже, но так всё равно удобно; он целует Яна в скулу, а после в шею, щекоча кончиками мокрых волос кожу. — Иди в душ, уже поздно. — Ты опять так делаешь? — одними губами «что?». — Увиливаешь от ответа. Я же всё равно тебя достану, придется рассказать в любом случае. — Я не против. А пока — душ. Чонин в последний раз смотрит очень хитро, а затем скрывается за дверью в ванную. Вода включается практически мгновенно, и Хёнджин зажмуривается, морской звездой плюхаясь на кровать. Немного странно, что ищущий отмазки Чонин вдруг сам попросил остаться. Хёнджин понимает, что на некоторые поступки и порой даже слова Яна следует просто закрыть глаза — он только-только начинает понимать, что значит на самом деле быть взрослым — но было всё равно горько. Когда тот, в кого ты влюблён, начинает держать дистанцию строже, чем прежде, вряд ли можно остаться равнодушным. Хёнджин от нечего делать считает порывы ветра за окном, из-за которых кажется, словно кто-то глухо ударяется в окно. Хван выключает свет и чувствует, как глаза начинают закрываться; Чонин в ванной уже больше получаса, и ожидание давит на веки. Ян ловко шмыгает под одеяло, как только старший уже почти проваливается в сон. После душа кожа влажная и разгорячённая — Хёнджин чувствует всем телом из-за обвивающих его чужих конечностей. Чонин в последнее время либо очень тактильный, либо абсолютная противоположность. — Извини меня, пожалуйста. — За что? Хёнджин почему-то интуитивно догадывается о чём речь, но не даёт этого понять. Наверное, для младшего проще говорить откровенно в темноте, когда находишься будто бы в коконе; чувствуешь себя защищеннее. Хвану даже не нужно открывать глаза, но сон как рукой снимает. — Я хотел тебя тогда, но испугался, — признаётся Чонин. — Я-я… сделал кое-что отвратительное, поэтому уже жалею. Но я правда хочу заняться с тобой этим. Старший еле слышно хохочет — слово «секс» у Чонина рассеивается под другими, какими-то по-ребячески обходными, но даже в этом есть что-то особенное. Возможно, дело в самом Чонине и в том, что он особенный; возможно, в чём-то совершенно другом. И при любом раскладе Хёнджину это всё ещё нравится. — «Отвратительное» — что это? Мне нужно знать? — Нет, не нужно, — Чонин кладёт ладонь на щеку, заставляя повернуться к нему лицом и поднять веки. — Можно мне коснуться тебя? — Ты и так. Младший укоризненно выдыхает. — Я не об этом. И ты это знаешь. — Знаю. Конечно, можно. Хёнджин быстро целует Чонина в кончик носа. Слишком непривычно для Хёнджина-сейчас, но так бы точно поступил тот Хёнджин, который в свои семнадцать вполне мог сделать так. Этот день ничем не отличался от других выходных дней, но в этом и была его прелесть, потому что старший уже перерос «хотение» неожиданностей, — Чонин с самого утра рядом; это хорошо. — Хён, а у тебя был до меня кто-то? — Странный вопрос, учитывая те факты, которые ты обо мне знаешь. — Опять начинаешь? Это не смешно, — младший несильно пихает в бок. — Я имею в виду, был ли у тебя парень до меня. — Ага, был однажды. Так, ничего серьёзного — летняя интрижка. Чонин отвечает «ясно», которое, слишком высокое и фальшиво равнодушное. Смешно обижаться или, быть может, ревновать, потому что Хёнджин толком даже и лица-то не помнит; поездка на каникулы во времена средней школы в родной Кису закончилась сексом без обиняков. Этот парень был из компании, с которой Хёнджин зависал всю ту неделю, что был там, и забылся очень быстро. Хёнджин оказывается сверху, расставляя согнутые ноги по бокам от тела младшего и упираясь одной рукой в матрас. Чонин удивлённо распахивает глаза (Хван сам удивляется, что в практически полной темноте видит их) и полушепотом говорит: — А у меня… ни с кем не было, чтобы серьёзно. — Это было понятно, — пожимает плечами Хёнджин. Подушечки пальцев скользят по голой груди Чонина, он кои-то веке не надел футболку. — Ты мог бы просто сказать, Чонин. Потому что если мы встречаемся, то-о-о?.. — Я должен просто тебе говорить? — В точку. Ты сказал, что хочешь знать, о чём я думаю, мечтаю и буду мечтать даже через годы. Так что тебе нужно запомнить кое-что важное, Чонин: я тоже хочу. Не знаю, что у вас, малышни, сейчас «модно», — нарочно поддевает Хван, но не со зла. — Но я тебя старше, а потому забей на всякую ерунду — в твоей голове, как и всегда, слишком много мыслей. — Ладно. Хёнджин всё-таки садится на его бёдра — ноги затекли в неудобной позе. И Чонин, видимо волнуясь, немного ёрзает, но всё-таки решается положить ладони на чужую талию. Воспоминания о произошедшем смываются вместе со стыдом; наверное, стоило действительно просто поговорить. Но уже поздно. Чонин краснеет — не почувствовать свои горящие щеки нельзя — но не пытается прикрыться или совсем чуточку сползти вниз. Хотя старший точно ощущает, как у него болезненно стоит, а дыхание сбивается к чертям. Чонин уверен, что Хёнджин может сделать лишь пару пару движений навстречу, не снимая оставшейся одежды, и этого будет достаточно. Старший почти что невесомыми поцелуями опускается к резинке боксеров, пробегаясь пальцами по выпирающим рёбрам. Чонин сжимает до побелевших костяшек края подушки и неосознанно прогибается в спине. — Просто расслабься. Можешь тянуть меня за волосы, если хочешь, но не слишком сильно. Главное — не бойся, Чонин. Слова Хёнджина отрезвляют за мгновение — не этого он хотел. Не так, когда впервые с ним. Потому что всё неправильное, кривое и искажённое уже произошло с Феликсом и Чанбином; никакого повторения, не в идеальный момент, когда кажется, что большего взаимопонимания не бывает. — Нет, — младший чуть отталкивает, мягко давя на плечо. — Давай, мы сделаем это утром. Т-ты, — он запинается. Но Хёнджин слушает внимательно, даже когда снова потрясён и ничего не понимает. — Ты не ищи тут логику и не считай меня идиотом, просто я хочу в первый раз видеть твоё лицо и всего тебя, а не… — Я понял, наверное. Точнее, составил цепочку из того, что ты опять надумал. Но сейчас ты будешь чувствовать, смотреть — завтра. А пока что представь, что электричество вырубили. Потому что извини, конечно, но идти до выключателя мне совсем не хочется. — Ты серьёзно? Хёнджин, возможно, иногда понимает Чонина лучше, чем он самого себя. Фразы, которые можно интерпретировать по-разному, его вроде бы обычные, но особенные жесты, голос. Хван позволяет себе разрядить атмосферу, когда Чонин не может выразить словами. Ян просто ещё многого не ощущал на себе; всё со временем проходит, оно лишь и нужно — время. — Абсолютно. В сексе у взрослых только так и бывает: в темноте и без особой красоты вокруг.***
«Если я скажу, что та тёлка из выпускного класса специально надела туфли перед твоим уроком, и я это не придумал, а видел своими глазами. А ещё я слышал часть разговора с её подружками, которые тоже считают тебя красивым, то ты мне поверишь?» «Возможно.» «Если я скажу, что это не приступ ревности и всё в порядке, но попрошу тебя просто держать с ней дистанцию, то ты сможешь сделать это?» «50/50. С каких пор в твоей речи появилось слово «тёлка»? Грубо, Чонин. Ты ревнуешь — это почти мило, но бесполезно, потому что я не даю тебе повода. Потерпи, скоро всё закончится.» «Это-то и страшно.»