Лисьи следы

— Как думаешь, что если, скажем, нам обоим было бы по семнадцать или же по двадцать шесть лет? Может, учились бы в одном классе и даже сидели бы вместе на каком-нибудь предмете… Я бы понравился тебе, если бы ты снова вернулся в то время, а? — Вряд ли. Чонин хмурит брови, смотря куда-то ему под ноги. Хёнджин понимает, что эти слова обижают младшего, в какой-то степени даже бьют наотмашь, но это чистая правда. Не стоит Чонину думать, будто бы он всегда был таким серьёзным и в некоторых аспектах слишком строгим и категоричным. Хёнджин-подросток был очень ленив в плане учёбы, мог уснуть на последней парте без зазрения совести, зато среди одноклассников травил пошлые шутки вперемешку с сарказмом и чёрным юмором. Как личное, но уже сомнительное достижение, — умение двумя пальцами расстегнуть бюстгальтер одноклассницы даже сквозь одежду; было забавно слушать возмущения девчонок, хотя нельзя не сказать, что им подобное нравилось. Девушки в таких ситуациях вели себя странно. — Я бы тебе не понравился, — спустя мучительные секунды добавляет Хёнджин, и лицо Чонина уже больше не такое смурное — теперь он готов возражать чуть ли не с пеной у рта; это забавно. — Не правда. Если бы сейчас ты был моим ровесником, то я бы… Я бы первым предложил тебе встречаться, если бы мы даже не общались достаточно хорошо, — будто бы в подтверждение того, что говорит на полном серьёзе, Чонин садится рядом, одну ногу закидывая ему на бедро. — Я, знаешь, гораздо целеустремлённее, чем кажусь. И я бы точно не испугался, потому что между нами не было бы ничего… такого, как есть сейчас. Пригласил бы тебя в кино или в кафе на день рождения, а потом бы сделал то, что сделал тогда в школе, но уже не в школе. Хван чуть приподнимает уголки губ, сжимая пальцами коленку Чонина. Ему нечего ответить, потому что бывают моменты, что решительность младшего правда поражает — не беспочвенная, вполне осознанная; и всё-таки не получилось бы между ними ничего хорошего. Чонин легко целует в шею, скользит ладонями под домашнюю футболку Хёнджина, и безмолвно просит лечь. Неудобно — диван недостаточно широкий, но это практически не важно. В доме прохладно, а Чонину кажется, что находится в адском пекле, потому что майка противно липнет к телу. — Тебе не обязательно мучиться, — глубоко дыша, говорит Ян, спешно раздеваясь. — Пойдем в кровать. — Никуда я с тобой не пойду. Просто иди сюда и перестань, наконец, думать. Тебе правда нужно отключать голову, иначе мигрень и бессонница обеспечены. Чонин оставляет без комментария — иногда хочется начать счёт того, сколько раз в неделю старший говорит одно и то же. Раздражает — без сомнения; Чонин успокаивается себя, когда особенно злится, лишь тем, что это одно из последствий разницы в возрасте. Когда-нибудь разрыв станет еле ощутим и всё остальное будет казаться огромной глупостью, на которую не стоило даже тратить время. Чонин помнит, как губы и язык старшего могут доводить до исступления; как его прикосновения, впервые настолько откровенные, будто бы оставляют ожоги на коже, и дыхание сбивается. Ян не боится, как прежде, но всё-таки чувствует волнение в груди, мысленно себя успокаивая. Хёнджин знает, что у него не было никого — и от этого паршиво, потому что едва ли правда; Хёнджин всё понимает — от этого становится тепло в груди. — Ты мне больше не нравишься, — шепчет Ян, утыкаясь ему губами куда-то в район шеи; услышал ли — пока что всё равно. Чонин обхватывает член старшего ладонью, проводя большим пальцем по головке. Хёнджин стонет тихо — он гораздо сдержаннее и опытнее, и Чонин вновь чувствует неуместную досаду и обиду на себя же. Не стоило не заниматься сексом, ожидая непонятно чего; не стоило отказываться от предложений Сынмина погулять в компании, где есть девушки. Чонину не понравился бы никакой другой парень (только Хёнджин — почему-то уверенность в этом даже больше, чем в том, что Земля вращается вокруг Солнца), но всё равно. В одном Хёнджина он слушается: в принципе, не думает, когда обхватывает головку губами и расслабляет горло. Плоть приятной тяжестью ощущается на языке, и Ян в который раз убеждается в том, что это правильно. Субботнее солнце ложится на кожу, делая Хёнджина каким-то нереальным, а видеть его так чётко, а главное таким — дорогого стоит; даже если у самого уже болезненно стоит, а в уголках глаз скапливаются слёзы. Чонин не думает о себе, когда не отстраняется, стоит Хёнджину сильно потянуть за волосы и прохрипеть «не надо». Это похоже на взращивание собственного эго до колоссальных размеров, как и смелости, — такое было уже однажды. Потому что, типа: «Это я, а не какая-нибудь выпускница, строящая ему глазки каждый урок и надевающая сексуальную одежду ради него, несмотря на почти двадцатиградусный мороз». Потому что привести Хёджина к разрядке сумел именно Ян Чонин, а не кто-то другой; вряд ли это из-за «особенности» младшего, но вот думается в этот момент совсем иначе. Чонин вытирает тыльной стороной ладони губы, не сразу поднимаясь с болящих коленей. Спину простреливает секундной болью из-за неудобной позы, и Чонин просто фактически заваливается на Хёнджина сверху, не слишком заботясь о том, что ему будет тяжело. На шортах расплывающееся мокрое пятно, и вряд ли бы какая-то шутка смогла обидеть или ранить, потому что — да, Чонин может кончить только от того, как выглядит в этот самый момент Хёнджин. — Не нравлюсь больше, да? — в голосе старшего сквозь усталость можно уловить весёлые нотки; Чонин улыбается и прикрывает глаза. — Да, мне больше не нравишься. Совсем-совсем не нравишься. Так сильно, что я готов говорить тебе это чаще, чем ты просишь меня отключить голову и не надумывать себе всякого. Я серьёзно, — добавляет он, когда Хёнджин усмехается. — Ты же просто обыкновенный мужик, которому уже идёт третий десяток — ничего необычного. — Это грубо. — Но это правда.

***

Третий допрошенный с момента пропажи. Ким Сынмин.

— Забавно, — заключает Минхо и ставит деревянную фигурку медведя на место. Сразу видно, что сделана своими руками — ему такое по душе. Ли неспешно обходит гостиную, иногда чуть задерживаясь, чтобы рассмотреть очередную фигурку. Минхо круто сомневается, что их делает мать-швея Сынмина, а не он сам. Но думает, что будет чертовски обидно, если это останется на уровне хобби, потому что всё-таки сродни таланту — красиво выглядит. Ким Сынмин на фотографиях гораздо младше, чем есть на самом деле. Минхо даже сказал бы, что Ким в какой-то степени симпатичнее; про таких говорят «интересный». Впрочем, это сравнение идёт лишь потому, что Минхо уже пересмотрел столько фотографий людей, связанных так или иначе с Чонином, что голова немного болит. Кажется, нужно отправить Чона в ближайший магазин за перекусом. Ему всё равно особо-то делать нечего — опрашивать у него желания нет никакого, поэтому пусть займётся хоть чем-то полезным. — Что-нибудь стало известно? — он волнуется, но, по крайней мере, держит себя в руках, в отличие от Хан Джисона. — Я хотел бы спросить про Ян Чонина у тебя, чтобы что-нибудь стало известно, — ровно отвечает Минхо. Ли присаживается за стол, складывая пальцы рук в замок, и выжидающе смотрит на Сынмина; друг пропавшего тяжело выдыхает, но всё же садится тоже. — Итак, вопрос прост: куда он мог пойти? К кому уходил чаще всего, если, например, ссорился с матерью и отчимом или же хотел побыть один? Сынмин молча достаёт мобильный телефон из кармана и начинает что-то искать. Минхо откидывается на спинку стула и блаженно вытягивает ноги вперёд — пока нет никаких рамок-формальностей — можно. Мать Сынмина сама дала добро на то, чтобы с её сыном можно было поговорить без свидетелей; удивительное везение для Ли и его нервной системы, ведь с этим обычно слишком много головной боли. Возможно, стоит купить в будущем парочку таких фигурок у Кима. Даже если упрётся, то всегда же можно надавить; тем более, что у одного из братьев через пару месяцев день рождения. Не то чтобы Минхо приверженец подарков, но теперь есть над чем поразмыслить, хотя бы в качестве одного из вариантов. — Вот, взгляните, — Сынмин протягивает телефон. — Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что это должно вам немного помочь. Читайте только сообщения от него — они самые важные. А дальше листайте вниз. «Нет, извини. Не хочется никуда идти. Может, как-нибудь после школы прогуляемся? Возьмём с собой Джисона, зайдём ко мне домой, а он приготовит нам лучшие бутеры.» «Прости, в эти выходные я у тёти. Думаю, что только в воскресенье ближе к вечеру смогу к тебе прийти.» «Я сейчас не хочу думать о девушках и всяком таком. Сейчас самое важно для меня — учёба. Но порубиться в комп я не против) Зайду в игру через полчаса, хён.» — И что не так? — Чонин раньше никогда не отказывался, разве что с девушками стеснялся знакомиться. А ещё… однажды, когда мы были у меня и играли в компьютер, то у него на шее было пятно. Минхо хитро выгибает бровь, на секунду забывая о том, кто он и что вообще происходит: — Засос, что ли? — Да. Думаю, что у него были отношения. С кем — сказать не могу, потому что не знаю. Но вы, пожалуйста, только… — Да, — перебивает Ли, поднимаясь на ноги. Он узнал достаточно от Сынмина. — Я найду Ян Чонина.

***

Чонину невдомёк, почему ещё вчера Хёнджин был в хорошем настроении, у него можно было узнать интересующее по чуть-чуть (хотя он и остаётся донельзя скрытным, как кажется младшему), а сегодня всё изменилось. Хочется винить понедельник, каких-то учеников, совершенно не умеющих хотя бы делать вид, что они что-то знают, но, кажется, это совсем не то. Ян покачивается на месте, оглядывая старшего и всё, что лежит на его столе: ни тетрадей, ни журнала — ни намёка на вину детей по поводу его настроения. — Зачем ты присылаешь мне такие фотографии? Чонин, когда чувствует неладное, практически всегда смотрит исподлобья. Хёнджину хочется искоренить эту привычку, потому что младший ещё и сутулится, и возникает такое ощущение, что боится. Ян как-то неуклюже сжимает лямку рюкзака и, быстро оглянувшись на закрытую дверь, отвечает: — Потому что мне кажется, что это правильно. — Не надо, — шумно выдыхает Хёнджин. — Я не прошу тебя это делать. При других обстоятельствах, вполне вероятно, Хёнджин бы был не против. Но проблема в том, что Чонин прислал сообщение поздно ночью, а он увидел только утром, поэтому не успел разъяснить кое-что: нельзя забывать кто они и сколько между ними времени. Хёнджин сам точно не знает почему, но откладывает карандаш, который всё время держал в руке, грубее, чем следовало бы. В следующий понедельник его уже не будет в школе — Сунхэ окончательно поправилась и готова работать, а с Чонином надо что-то делать. Точнее, с чониновским мышлением. Яну не стоит думать, будто бы эти фотографии являются вытекающими из причины, почему и зачем он Хёнджину. Хван прекрасно осознаёт, что подросток думает иначе — у него другая уверенность в правильном и отличное от него мнение, но всё же не до такой степени. Чонин нужен просто. Чонин стоит на месте, не двигаясь вообще, и пару минут молчит. Напряжение слабое, однако Хёнджин чувствует, что младшему есть что сказать. — Я некрасивый? То есть… тебе не нравится, как я выгляжу на фотографиях? — внезапно тихо спрашивает он. — Я знаю, что вопрос дурацкий, но… — Это не так. — Тогда я хотел бы продолжать отправлять их тебе. Чтобы ты видел меня настоящим. — Настоящим? Хёнджин усмехается. Это что же такое получается, если после всего Чонин говорит этот откровенный бред? Либо Хёнджин действительно ничего не понимает, либо виной тому он сам и его поведение — нельзя же обвинять несовершеннолетнего, это не по-взрослому. — Да. Настоящие чувства всегда голые, поэтому и я. Помнишь, — делает шаг вперёд, практически упираясь в учительский стол, — я сказал, что ты мне не нравишься? И я не соврал. Я теперь тебя люблю.