Фестиваль снежных скульптур

Некоторое время они сидели молча, и Цзян Чэн уже начинал чувствовать себя неловко, но вскоре шумный вздох Лань Сичэня разрезал тишину. Молодой глава ордена вздернул бровь, но прежде чем он сумел что-либо сказать, заклинатель напротив заговорил первым, а его голос был низким и более спокойным, чем ранее: — Следование правилам и стремление к совершенству всегда были приоритетами ордена Лань. Однако, насколько мне известно, дела обстояли куда менее строго до инцидента с нашим отцом и матерью. Дядя потерял почти все взамен на то, чтобы наш отец смог жениться на женщине, которую любил, но от которой в тоже время должен был отказаться. Это длинная история, к тому же довольно запутанная… Нас воспитывал дядя, и делал он это с максимальной строгостью. Все больше и больше правил было высечено в камне… в буквальном смысле… Он был младшим из братьев, но при этом ему пришлось подчиниться судьбе и смириться с необходимостью взять на себя роль, которая должна была достаться его старшему брату. У него не было выбора — можно и так сказать. После всего случившегося он стал негативно относиться к самому понятию любви, проживая свою жизнь в одиночестве. Боль от потери своего брата заставила его сердце похолодеть. В любом случае не думаю, что мне нужно объяснять, как чувствовал себя дядя, особенно вам, глава ордена Цзян. Хоть Цзян Чэн и не знал, что ему делать с этим постоянно меняющимся калейдоскопом событий, он чувствовал, что Лань Сичэнь говорил правду. Когда он, казалось, закончил свою историю, рука Цзян Чэна, держащая уже четвертый сосуд с вином, опустилась на стол. Только в тот момент, когда прозвучала последняя фраза, он ощутил острый укол в сердце. Теперь он, наконец, получил подтверждение того, что Лань Сичэнь на самом деле вел себя дерзко, с ноткой сарказма намекая на его собственные прегрешения. Младший заклинатель недовольно на него покосился, поднес ко рту сосуд с вином и сделал очередной большой глоток. Уголки губ Лань Сичэня почти незаметно дрогнули, но он подавил смешок, в свою очередь опустошая чарку вина. Однако после этого он все же горько усмехнулся, продолжив: — Судьба действительно жестока. Вы, например, последний из рода Цзян, должны обеспечить ордену наследника. Молодой господин Цзинь тоже уже смирился со своей ролью. Что касается меня, моя ситуация не многим отличается от вашей. В конце концов, моему дяде выпала одновременно и лучшая, и худшая доля. Он мог жить так, как захотел бы, ведь рано или поздно мы с братом унаследовали бы управление орденом. Цзян Чэн, стиснув зубы, слушал этот затянувшийся монолог, он прекрасно знал, что время не ждало. Он и представить не мог, сколько бы ему потребовалось удачи, чтобы найти жену, которая оказалась бы достаточно преданной, чтобы не только суметь сохранить его секрет, но и вытерпеть его самого. Цзян Чэн понимал, что характер у него не сахар, и вел себя он слишком похоже на свою мать, может, даже похоже на Лань Цижэня, но это не означало, что он знал, как с этим бороться. В очередной раз он промолчал. Возможно, их ситуации действительно были в чем-то схожи. — Самообладание, совершенство… Я понимаю, почему вы шокированы и так странно на меня смотрите. Я всегда прислушивался к окружающим, и знаю, что обо мне говорят. Но не имеет значения сколько раз ты перечитаешь правила ордена или уйдешь в уединение, невозможно отрешиться от всего. Долгое время я по-настоящему не чувствовал этого давления, однако… после всего, что произошло, я не уверен, что заслуживаю похвалы, которую получаю в свой адрес; не уверен, что заслуживаю того положительного мнения, которое складывается обо мне у людей, что в меня верят. Возможно, это просто последствия тех событий, но мне еще предстоит найти свои ответы. И как кто-то, близкий к одному человеку, который не очень хорошо выражает свои эмоции, я могу с уверенностью сказать, что я здесь не единственный, кто ищет ответы и не может их найти. Лань Сичэнь говорил таким спокойным тоном о мрачных временах, что Цзян Чэн, не желая этого больше слушать, прервал его: — Были вещи, о которых мы не могли знать. Все время думать об этом… Первый Нефрит определенно умел бить по больным местам. — Именно потому, что мы должны были знать, должны были заметить, разве не так? Потому что они были нашими названными братьями, — прервал на этот раз Лань Сичэнь Цзян Чэна, пытающегося развернуть разговор в другое русло. На губах старшего заклинателя играла понимающая улыбка, и было ясно, что своими словами он не пытался уязвить собеседника. Между ними вновь повисло молчание, а глава ордена Цзян к тому времени уже перестал пить. Его собутыльник, опустошив третью чарку за день, был так же смертельно пьян, как и тот, что выпил четыре полных сосуда. Лань Сичэнь сидел уже в более расслабленной позе, сосредоточив взгляд на Цзян Чэне. Когда он снова заговорил, в голосе его были как нотки поддразнивания, так и искреннего интереса: — Как у вас дела? Слухи о ваших попытках найти жену разлетелись повсюду. Я не хочу быть навязчивым, но наши ситуации довольно похожи. Не сказав поначалу и слова, Цзян Чэн издал звук, который явно выражал его сомнение в правдивости последней фразы. Ему стало чуть ли не дурно, но в этом бóльшую роль играл, скорее всего, выпитый алкоголь. — Что это за ситуация такая? Мы оба одиночки, которые оказались в одной комнате только из-за того, что те двое захотели потрахаться. И теперь, потому что мы, якобы, чем-то похожи, должны стать друзьями? Хочешь, чтобы я сразу стал твоим названным братом, неужели ты ничему не научился? — чуть ли ни переходя на крик, возмущался он, а затем рассмеялся недобрым смехом. Цзян Чэн не мог сбросить свой фасад, насколько бы хорошо он ни понимал намерений и эмоций другого человека. У него была роль в своей жизни, роль, которую он не мог нормально выполнить, даже после того как Вэй Усянь всем пожертвовал ради него, просто из-за своего скверного характера, но… Он боялся всего этого — боялся, что история повторится, если он подпустит кого-то слишком близко, боялся, что Цзинь Лин возненавидит его; боялся, потому что осознавал, что ко всему в этой жизни у него был только один подход. Ни один мускул на лице Лань Сичэня не дрогнул, несмотря на то, что слова заклинателя напомнили ему о собственных кровоточащих ранах, терзающих душу — что ж, что посеешь, то и пожнёшь. — Если бы вас это не задело и если бы я был неправ, вы бы не отреагировали так бурно. И все же, мы находимся в похожих ситуациях, так почему же не воспользоваться шансом побеседовать? В конце концов, нам обоим не с кем еще поговорить из-за наших собственных ошибок. Чем больше слова его ранили, тем больше Цзян Чэн ставил под вопрос намерения главы ордена Лань. Какой в этом был смысл? Дух его был сломлен уже пару часов, а теперь… теперь лицо его исказилось, будто от боли. Он то открывал, то закрывал рот, словно пытаясь обрушить на сидящего напротив заклинателя очередной водопад слов — но слов не было. Он чувствовал себя загнанным в угол. В попытке сохранить последние остатки достоинства, он резко встал — слишком резко, он едва устоял на ногах — и кое-как добрался до двери, но прозвучавшие ему вслед слова заставили его остановиться: — Я заметил нечто странное за те несколько раз, когда виделся с вами. Ранее я не был в этом уверен, но сейчас спрошу вас напрямую: вы целенаправленно избегаете любого физического контакта со всеми? Вы строите неприступные стены между собой и остальными, даже своим собственным племянником. Я ошибаюсь, или вы на самом деле сторонитесь этого? Несмотря на то, что Лань Сичэнь задавал вопросы, тон его был отнюдь не вопросительным, а взгляд его ни на секунду не оторвался от Цзян Чэна.