Под парусами

С Фобосом Элион увиделась только на следующий день, за завтраком. Он выглядел немного более бодрым, чем до своего странного недуга, и ел с большим аппетитом, а не как леди из исторических фильмов. Элион была рада увидеть брата в хорошем расположении духа. Он даже улыбнулся ей по-настоящему, а не так, как делал это обычно. Принцесса не была дурой, и понимала, что брату не особо интересно проводить с ней много времени, и что иногда она доводила его вопросами. Изначально Элион просто прощупывала почву и боялась, что Фобос выкинет её из дворца, но после нескольких часов прозябания в библиотеке, она удостоверилась, что нет, никак не выкинет. И вообще, в стране — матриархат, и на троне Фобос сидел всё это время как вопиющий случай пренебрежения древними законами и традициями, а она, Элион, хоть сейчас могла (де-юре, конечно) выставить братца и всю его свиту из замка, и никто бы слова против не сказал. Но де-факто она была несовершеннолетней без опыта управления государством и абсолютно ничего не понимающая в политике. Поэтому Фобос продолжал восседать на троне, а Седрик — стоять в тени, за спиной у князя. «Как консорт» — то и дело думала Элион, когда лорд появлялся из ниоткуда и докладывал Фобосу разные новости или просто оказывал молчаливую поддержку. Конечно, принцесса знала, что военачальник и ближайший братов соратник на роль королевы-консорта не годился (мужчина — и консорт, где такое видывали?!), поэтому сама активно рыла носом разные родословные, подыскивая Фобосу подходящую (по её скромному мнению) партию, чтобы, когда она, законная наследница, займёт престол, князю было чем заняться. Брат в её планы посвящён не был, но Элион считала, что нелюдимому Фобосу в жизни не хватает женской ласки. А она, как сестра, не могла в полной мере восполнить эту потребность. Поэтому резонно захотела женить братца на какой-то богатенькой дочке крупной землевладелицы или южной царице, чтобы и вашим, и нашим, как говорится. Посвящение князя в планы Элион, как было указано выше, до поры до времени не входило, и сейчас Фобос, ни сном, ни духом о нависшей над ним угрозе, преспокойно поедал гранолу. Сама принцесса даже не прикоснулась к этой гадости: ей милее было бы просто закинуться хлопьями с молоком, не так отвратительно было бы. Но братец, будто бы издеваясь, бахнул в свой завтрак приличное количество кленового сиропа, и теперь выглядел весьма довольным. Сама же Элион, поковыряв ложкой хрустящую смесь, с недовольством заметила там изюм, и аппетит пропал сам собой: рис и мёд стерпеть было ещё можно, но изюм — это уже плевок в душу. Принцесса изначально думала, что на завтрак во дворце будут сплошь и рядом круассаны, вафли с черничным компоте и всякие разные смузи. Но каково же было её удивление, когда ей в первый же день на завтрак подали обыкновенную овсянку! Самую обыкновенную! Конечно, там были разные добавки на вкус и цвет, служки предлагали ей молоко, чай или сок, но суть-то осталась та же самая! Фобосу, кстати, который тоже завтракал в малой столовой, подали ту же овсянку и чашку ароматного кофе. Элион тогда потерпела первый разрыв шаблона, изрядно позабавив брата. Но сейчас им на завтрак подали гранолу, и принцесса поняла, почему Фобос пропускает ужин: на служек как-то некрасиво кричать, чтобы те принесли что-то другое, а есть уж совсем не хочется. Но у князя, конечно, была другая причина. Дело было в том, что за ужином служки обычно наливали Фобосу вина и тот, за непринужденным разговором с Седриком, успевал единолично вылакать бутылку-другую, прежде чем отправиться спать. Но с приездом Элион с такой вольностью пришлось попрощаться: выболтать сестрице свои планы на её магию хотелось меньше всего, особенно сейчас, когда девочка стала проникаться к нему более крепким доверием. Особенно грустно было бы, если бы сестра вдруг подрастеряла уважение к брату, узнав о его связи с Седриком. Конечно, во дворце в частности и на всём Меридиане в целом, гомосексуальные отношения не были чем-то запретным, или, упаси боже, мерзким и ненавидимым. Любовь между мужчинами и такая же между женщинами воспринималась как данность, ну, как камень на дороге или милые соседи одного пола — это не было чем-то отвратительным или хоть в какой-то степени зазорным. Это просто было, и никто не хотел с этим ничего делать. Пока не появилась Элион. Первым делом, когда Фобос приполз из своих покоев на завтрак, сестра спросила, что за недуг его сковал. А так как посвящать принцессу в личные дела князь был не намерен, пришлось соврать про переутомление и простуду. Неугомонная девочка тут же начала расспрашивать про симптомы, течение болезни и не заразит ли он кого из слуг, и не лучше ли братцу пойти поспать. Но Фобос не потерял лицо и убедил сестрицу в своём полном здравии. Пускай это и было не так уж и просто. Фобос вздохнул и предался сладкой мечте о том дне, когда Элион будет коротать дни в цветке чёрной розе, а он, единоличный правитель Меридиана, будет упиваться своей победой. Однако до этого чудного времени нужно было ещё жить и жить, а возиться с сестрой было выше княжих сил, но, благо, на арене вовремя появилась Миранда. Девушка должна будет занять Элион на время до коронации каким-то бесполезными занятиями (игрой на скрипке, например) и не подпускать принцессу к брату дольше, чем на несколько минут в день. И довольный до невозможности Фобос, положив в рот очередную ложку гранолы, и с удовольствием заметив кислую сестринскую мину, сказал ей: — Ты выглядишь расстроенной, — это не звучало как вопрос, скорее, констатация фактов. Элион весьма несчастно посмотрела то на него, то на гранолу в фарфоровой тарелке. — У тебя что-то случилось? — Да так, ерунда, — грустно вздохнула принцесса и снова закинула локти на стол, подперев щёки. Симпатичное личико девочки деформировалось и растянулось, а губы сложились в некоторое подобие бантика. — Я скучаю по Земле и по подругам немного, вот и всё. — Но, Элион, они же предали тебя, — резонно заметил Фобос. Как заметил и то, что в его тарелке с гранолой стало слишком мало сладкого сиропа. Это недоразумение следовало тут же исправить. — Но они были моими подругами очень долго! — возразила девочка так, будто предательство можно было простить. — И.. я иногда думаю, вдруг они просто запутались? Корнелия же моя лучшая подруга, мы сидели вместе с пятого класса... — Мне очень жаль, что так получилось, — вздохнул князь, поливая сиропом свой завтрак. — Но, думаю, что я могу развеять твою грусть. Элион вскинулась и отняла руки от лица. Колечки в её волосах весело звенькнули, а неаккуратные движения принцессы сбросили вилку на пол, она звонко ударилась о кафель и, зазвенев, покатилась по небольшим ступенькам. Её тут же подобрал знакомый невысокий черноволосый служка, который попался Элион возле картины танцовщицы. Его любовник, кажется, был то ли с кухни, то ли из сада. — Правда? — воскликнула девочка, абсолютно не обращая внимания на упавшую вилку. — Как? — У тебя ещё нет личного слуги, поэтому кое-кто будет ждать тебя после завтрака у тебя в покоях, — начал Фобос, — её зовут Миранда, она твоего возраста, дочка кухарки. Она довольно милая девочка, думаю, вы подружитесь. Фобос тут же подавил в себе смешок: вряд ли Элион оценит гигантского паука в роли ближайшей слуги, но несчастных жертв эксперементов перебили ещё лет шестнадцать-семнадцать назад, так что принцессе прийдётся довольствоваться настоящим оборотнем. Ведь Седрик принадлежит только Фобосу, и его придурочная природа, как следствие, тоже. Таких чокнутых химер больше не делают. — Седрик тоже был моим личным слугой, — прервал словесный понос сестры Фобос. Девочка принялась трещать о том, как это здорово, иметь друга на Меридиане, и как невероятно чудесно будет проводить время с новой подружкой. От всеобщей сладости этих мечт князя потянуло проблеваться. — И другом, и верным соратником. У таких меньше соблазна предать. — Ох, — вздохнула девочка. — Всё ты про свою политику. А как же искренняя дружба? Как же чувства? — Чувства хороши в постели, а друзей нужно выбирать по статусу, — ответил Фобос. Гранола в тарелке почти закончилась. — Фу! Это мерзко! — скривилась Элион. — Как ты можешь так говорить? Фобос фыркнул и принялся цедить кофе мелкими глотками. Тем временем, принцесса продолжила: — И это неправильно, выбирать друзей по выгоде! Друзья - это на всю жизнь! — воскликнула девочка и подняла руки вверх. Её широкие светлые рукава взмыли в воздух, сбили пустой бокал из-под сока, и он со звоном покатился по полу. Элион и на это внимание не обратила. — Ты же Седрика не по выгоде выбирал, определено же нет! И тут сестра попала в точку. Но Фобос бы сказал, что это не он выбирал, а его выбрали. И при весьма странных обстоятельствах, однако Элион он, как всегда, если не наврал, то не договорил. — Выбирал, — вздохнул он, — на тот момент дружба с ним была бы лучшим решением. — Пф, — фыркнула Элион. В моменты недовольства она становилась пугающе похожей на Фобоса, и того это слегка нервировало. — Неправда это. Седрик говорил мне, что вы познакомились в плавании. — Чем же это неправда? — спросил Фобос. При упоминании плавания его пробрало дрожью, а на языке стал крутиться вопрос, не рассказал ли слуга ещё чего лишнего. — Мы познакомились в плавании, но на тот момент дружба с Седриком была мне выгодна. — Но ты же не бросил его после того, как вернулся домой? — Нет, ты же знаешь, — фыркнул князь. — Не задавай глупых вопросов. — И вовсе не глупые, — возразила Элион, лениво ковыряя ложкой гранолу в фарфоровой тарелке. — Мне очень интересно, как вы с Седриком познакомились. Он не рассказал мне ничего, вот я у тебя спрашиваю.. — Нет там ничего интересного, — махнул рукой князь, чувствуя, как отлегло от сердца: как бы он не ценил опыт, полученный на «Морской деве», но некоторые подробности нужно было оставить при себе. — Обычная морская прогулка, ничего сверхъестественного. — Ну и скучные же вы с Седриком, — поджала губы девочка и, скрестив руки, уронила голову на грудь. — А я-то уже надумала себе невероятную историю с пиратами и морскими чудищами... Если бы Элион только знала, насколько она оказалась права. * История знакомства Седрика с Фобосом началась, как ни странно, не с самого плавания, а с репродуктивного здоровья королевы Вейры. Она, после одиннадцати лет безуспешных попыток зачать дочку, наконец признала, что сын, которым так часто пренебрегали, может на что-то сгодиться. В частности — стать возможным претендентом на трон (пускай и в разрез с многовековыми традициями) и заменить собой неудавшуюся дочку королевы. Фобос был не настолько плохим претендентом, чтобы сразу списывать его со счетов; по крайней мере, он был куда лучше и удобнее, чем двоюродная сестрица Патрисия или её дочки, которые в своё время очень неприятно понаставляли палок в королевские колёса. Сынок, в душе, пускай был немного ветрянной и вспыльчивой особой, но умел держать лицо и при должном уходе вполне мог стать приличным регентом своей гипотетической будущей дочке, а матери не перечить никак — он, следуя мыслям королевы, стал бы чудесным символом того, что любой может стать тем, кем хочет. Это подстегнуло бы население работать усердно, а так же (Вейра надеялась) смогло бы утихомирить южные страсти, приплывшие вместе с пряностями с Лисьих островов. Эта скандальная, мятежная и буйная колония на архипелаге Лисы стала первым боевым трофеем молодой королевы Вейры, а пряности и золото, ввозимые оттуда, помогали обеспечивать королевскую казну всё более тяжёлыми монетами. Если раньше золото было довольно трудно достать (к сожалению, королевство не располагало достаточным количеством этого жёлтого металла) то теперь его было как грязи: Лисьи острова в какой-то степени окупали свои бесконечные беспорядки, а яркое коренное население можно было и потерпеть.. до поры до времени. И если рыжие дикари с островов не прекратят свои бесчинства, вполне может статься эпидемия, сильный шторм или землетрясение, или на Лисьих островах вдруг начнутся боевые действия. Много что может резко случится, однако тогда и кормящая жила работорговли грустно увянет, а Вейре ой как не хотелось её терять: выходцы с островов были на диво хороши собой, как парни, так и девушки, так что торговля рабами тоже вносила свою лепту в королевскую казну. Однако под руку с прелестями богатого архипелага на Меридиан пришли пираты. Морские разбойники на быстроходных, лёгких шхунах и бригах налетали блеными призраками, убивали и скрывались на мелководье, выжимая умопомрачительное колличество узлов. Немногим выжившим, которых не успевали убивать или незачем было брать в плен, рассказывали о бесчинствах и жестокости пиратов, с содроганием вспоминая нелепые названия на бортах судёнышек: «Красавица», «Сплетница», «Пташка». Жуткие слухи о пиратах долетали и до дворца, приводя детей в восторг, а слуг — в ужас. И даже принц Фобос был очарован несколько нелепыми, романтизированными, приукрашенными историями о морских разбойниках и грезил путешествиями на кораблях. Дети прислуги шептались по углам, что принц свихнулся на своих разбойниках и авантюрных романчиках, а теперь донимает их, болезный, своими странными, и весьма жестокими играми. Фобос, пускай и не оправдывал в полной мере своё имя, но и безгрешным аки жертвенный агнец назваться не мог: в конце-концов, он был принцем, а принцы редко когда отличались истинной кротостью души. И вот теперь к Вейре обивать порог прибежали гувернантки Фобоса. Обе — женщины в годах, однако ещё не потерявшие прыти, присущей молодым девицам. Поэтому когда они в очередной раз неслись с просьбами утихомирить принцево помешательство, королева не могла от них отмахнуться: она уже и так слишком часто посылала их разбираться с сынком в компании мужа или дать ребенку перебеситься, мол, сама дурь пройдет. Однако время шло, а дурь не проходила, и уже в семнадцатый раз Вейра выслушивала слёзные мольбы вставить сынку мозги на место. А так как королева уже приняла решение о пожаловании принцу титула наследника, ей единолично прийдётся разбираться с последствиями прогалин в воспитании. Поэтому сейчас величественная королева Вейра, задрав подол и пылая праведным гневом, вышагивала по коридорам, кривым силуэтом отражаясь в окнах. Она направлялась во внутренний двор, к заросшему тиной озерцу, в самую заброшенную часть сада (её было довольно тяжело найти), где произрастали всякие дикие цветы, колючие кусты, сорная трава и принц Фобос. Он приноровился скрываться там сначала от нянек, потом — от гувернанток, в заросшем озере чаще всего тонули принцевы скрипки, а косматые деревья легко прятали маленькую фигурку ребёнка. В своих сорных владениях Фобос был неуловим и коварен, и, как иногда подозревала королева, учился колдовать на тамошних цветочках. Поэтому соваться в дальний угол сада редко кто хотел, а если и находился такой смельчак (а он обычно не находился), то принц делал всё возможное, чтобы слуга его не нашёл. Вообще, у Фобоса было довольно много свободного времени, а все его занятия сводились к необходимому минимуму, чтобы выглядеть неглупым и элегантным принцем — завидным женихом, которого вполне можно было выдать за какую-нибудь зажиточную царевну с севера, по достижению Фобосом нужного возраста. А от того и неважно было, чему принц посвящает свободное время, главное, что он во дворце и чем-то занят, а остальное — и неважно-то, если так поглядеть. Однако теперь незаинтересованность в жизни нелюбимого ребенка вышла Вейре боком: она понятия не имела, как следует вразумить сына и преподнести ему новость о его новом статусе. Пожалованному, по большей части, из акта отчаяния, чем из сильного желания перекроить устоявшиеся порядки. Конечно, королева не оставит своих попыток зачать дочку, но запасной вариант всегда должен быть. Если родится правильный ребенок, то и Фобос уже не будет нужен, и на том спасибо. Ну а если благосклонности богов не хватит на дочку, останется, пускай, и нелюбимый и странный, сынок-наследник со всеми нужными знаниями. Найти же ему симпатичную жёнушку труда не составит, а там пусть развлекается и производит королеве внучку, с полного же её, Вейры, благословения. Однако сейчас следовало отыскать Фобоса и поговорить с ним по душам. Но его сорное владение с поросшим тиной прудом и тонной утонувших скрипок было сложно найти и ещё сложнее было попасть туда, не повредив роскошных юбок. Принцу же было всё равно на внешний вид своей одежды: пускай ошмётки камзолов, расшитых золотом жилетов и литые пуговицы то и дело находили на колючих кустах или в высокой траве, но Фобос оставался хладнокровен и горд. Казалось, обряди его в лохмотья, а он всё останется принцем. Это было несколько парадоксально, ведь его отец выглядел как король только в золоте и такой давящей харизмы не имел. Хотя, казалось бы, Зейден был красивым, дружелюбным человеком. Но слуги падали ниц не перед его Величеством, а перед королевским высочеством. Даже просто бесцельно скитаясь по замку, Фобос выглядел одухотворенной, возвышенной особой, отринувшей мирскую суету, чем вызывал пиетет у всех мимо проходящих слуг. И даже у собственного отца, который если и шатался по замку, то выглядел, скорее, бледной тенью или несчастным призраком, которого хотелось утешить и пожалеть. Вейра иногда пугалась своего сына, стоило ей увидеть его рыбий взгляд и почувствовать, как он проплывает мимо, постукивая по полу маленькими каблучками. И пускай в душе принц гадостно хихикал над сборищем болванов и выдумывал очередную игру в пиратов, но умение сынка держать лицо было несравненно высоко. Королева не могла понять, в кого Фобос такой уродился. И главное, что всё в нём своё: и прелестный овал лица, и блеклые глаза, и прямой, чуть вздёрнутый, нос, и тонкая линия губ.. а характер — не пойми чей, и не понятно, что с ним таким интересным делать. То ли на костёр, то ли в герои. Вот так они и жили: Зейден в бесконечных разъездах, Вейра — в замковой твердыне, а Фобос в собственных сорных владениях. Семейную идиллию прервало пожалование принцу титула наследника и путешествие королевы в дальний угол сада. Этот угол был самым запущенным и неприятным из всех углов, когда его нашёл Фобос. Изначально заброшенность замкового озерца и приход туда принца никак не были связаны, но спустя некоторое время слуги окончательно перестали туда соваться. Однако это гиблое место породило слухи, хлещущие, как из рога изобилия: его королевское высочество и сорное владение в одночасье стали героями похабных анекдотов, детских страшилок и застольных шуточек. Королева пыталась не обращать на шепотки внимания, но из раза в раз натыкалась на совсем уж бредовые версии одуревших от вседозволенности слуг. Они слетались на обрывочные разговоры о сорном владении, как мухи на мед, и обливались слюной, стоило только принцу обронить какую-то неосторожную фразу. А фразы Фобос ронял непозволительно часто, создавая слугам пищу для размышлений, а королеве — новую головную боль. Вейра не любила своего сына ещё и за это словесное расточительство, а то, как он смотрел на неё иногда, стоило ей упрекнуть его в неподобающем поведении, тянуло на порку розгами. За размышлениями о сыне королева и не заметила, как пришла во внутренний двор. Теперь перед ней раскинулся сад — её гордость и радость, как дочь, которую она никак не могла родить. Вейре было тошно, что где-то в чертогах её сада отирался сынок и не подпускал слуг к пруду. Заперся там среди сорняков своих, гадкий мальчишка, — думала королева, продираясь сквозь кусты и почти не замечая лёгкой, слабенькой до невозможности иллюзии тупика. Конечно, перед глазами немного порябило, как это случалось, стоило взглянуть на собственное отражение в тазу для умывания или в пруду, и тут Вейра поняла, что на верном пути. И правда: стоило ей зайти за пределы иллюзии (войти в криво наколдованную стену), как за пышный подол юбки начали цепляться сорняки и колючие кусты. Королева безжалостно испепелила их, заставив все растения в округе испуганно задрожать. Видно, её сын всё же проводил в своих сорных владениях слишком много времени, что даже растения обрели какие-то зачатки разума и научились различать, кто заходит за иллюзию: свой или чужой. И чем ближе королева подбиралась к озерцу (в воздухе чувствовался пресный запах тины и прохлады), тем активнее сорняки и колючки рвали её юбки. Один наиболее наглый и бесстрашный — или недальновидный — цветок оплелся вокруг лодыжки Вейры, пытаясь удержать королеву-мать. Конечно, усилия растеньица были тщетны: что там какая-то сорная трава правительнице целого королевства? Но то, с каким рвением цветок защищал свою территорию, заставило Вейру проникнуться чем-то вроде уважения к сыну, вышколившему каждую травинку в заброшенной части королевского сада. Однако вскоре это чувство покинуло королеву и не то, чтобы она горела желанием его вернуть. Конечно, обычного слугу агрессивные кусты и цепляющиеся за ноги цветы могли напугать и прогнать с территории сорных владений, а гнетущая атмосфера запущенности и мистические шорохи, треск и стук заставили бы надолго забыть дорогу сюда. Но королева Вейра на то и королева, что её не пугают всякие детские глупости. В том, что это было глупостью женщина ни разу не сомневалась: серьёзная, взрослая защита бы отпугнула обывателей за пятнадцать-двадцать миль и пестрила бы всевозможными смертельными ловушками, уводила бы в зловонные болота, сводила бы с ума злоумышленников и была способна уничтожать армии. Однако её создание, увы, неподвластно мужчине. Поэтому, как бы Фобос не старался, все его усилия в магию были тщетны: только женщине были подвластны все магические таинства. Стоило королеве снова испепелить сорняки, изорвавшие ей нижнюю юбку в клочья, и пройти ещё несколько шагов, как картинка мира снова пошла рябью: видимо, сынок снова попытался создать иллюзию, которая бы (судя по немного другим ощущениям), увела бы названого гостя к более обжитой части сада. Вейра на это только усмехнулась и прибавила шаг. Однако недолго ей было суждено улыбаться: за иллюзией она, конечно, увидела и поросший тиной зелёный пруд, и старый дуб с широкими, лапатыми ветвями, и валяющуюся тут и там принцеву одежду. Но чтобы попасть к пруду, нужно было пролезть через кусты, которые стояли таким плотным рядом, что Вейра сначала даже немного растерялась. Всё же, пускай она была готова к хищным сорнякам, но сплошная стена из колючек стала неожиданностью и неприятно удивила. Кто ж знал, что недостаток магических сил Фобос компенсирует особенностями, гм, ландшафта? Переступить кусты было довольно легко, если бы королева отдавала предпочтение не пышным платьям в пол, а более комфортной и простой одежде, как это делал Фобос. Принцу, казалось, вообще было всё равно, во что он одет: мальчик мог абсолютно невозмутимо спуститься к обеду в пижаме и так же величественно разгуливать в ней по замку, как делал это в своих покоях или в чертогах сорных владений. Одежда вообще не представляла для него материальной ценности, а с его харизмой он мог выглядеть принцем в любом платье. Стоило королеве подумать о сыне, как его белобрысая макушка мелькнула в мясистых листьях дуба, а очередная скрипка весело полетела в воду. Вейру такое пренебрежение выбранным для сына инструментом оскорбило и заставило разозлиться: впрочем, она злилась на Фобоса довольно часто и причину на это искать было не обязательно. Стоило вспомнить, что мальчик родился не девочкой, и злость сама по себе появлялась. Но деньги, потраченные на музыкальный инструмент, было немного жаль, а несчастную мисс Гвиневру и того больше: бедовый сынок всей душой ненавидел скрипку, а свою учительницу едва ли не сильнее. Систематически бедняжка бегала к таким же печальным гувернанткам и служанкам Фобоса пить чай (или чего покрепче) и вместе с подругами плакаться на ужасное поведение принца. Сам же мальчик всячески старался откреститься и от занятий танцами, и от скрипки, и от живописи. Преподавали этих дисциплин ходили, как в воду опущенные, и вздыхали горше всех остальных; обретался же Фобос в своих сорных владениях, размахивая палкой на манер меча или просто бегая босиком по траве, оставшись только в нижней рубахе и простых шерстяных штанах. Ещё принца можно было найти за каким-то очередным авантюрным романчиком, который так тщательно выдавали за исторические хроники. Конечно, реальных фактов в такого рода литературе было с гулькин нос, но Фобос, кажется, был вполне доволен. Ещё он был доволен одиночеством, хотя несколько лет назад отдал бы всё за каплю материнского внимания. Но теперь он прячется в густой дубовой листве, пока королева Вейра думает, как пройти сквозь кусты. Они были весьма плотные сами по себе, а прорехи Фобос залатал сам примерно на два месяца. Правда, после этого приходилось ползти в свою комнату едва ли не на животе от усталости, а есть за четверых, но каков результат! Кусты были достаточно высокими, колючими и густыми, чтобы через них было тяжело пробраться взрослому человеку, но не ребёнку: Фобос знал, где в импровизированной баррикаде есть проплешины, и где кусты не настоящие, а иллюзия. Невооружённым глазом было невозможно заметить, где колючки вполне себе реальные, а где — подделка, поэтому наблюдать за королевой и её попытками пробраться к озеру было крайне забавно. Но самой Вейре это не казалось смешным: она скрежетала зубами, сжимала руки в кулаки и порывалась сжечь кусты к чёрту собачьему. Пускай это и не добавило бы сыновьей благосклонности. И правда: Фобос, ко всему прочему, затаил на мать обиду за свои чудесные сорняки; он был им фактически отцом, и испепеление своих творений воспринял крайне болезненно. Он потратил на их создание столько времени и сил! А королева уничтожила их, даже не взглянув, словно они были пылью на её пути. Фобос беспокойно завозился на ветке и вздохнул: конечно, она же королева, что ей до трудов принца? Но мальчик не брал в расчет всех тех бесчисленных репетиторов, учителей, которых отверг и обесценил их усилия, и бесконечный поток скрипок и смычков, которые он выбросил в озеро, вместе с расшитыми цветами камзолами и шубкой из какой-то диковинной твари. Но Фобос был принц, а принцы редко когда обращают внимание на собственное несовершенство. Вот и королева Вейра, в упор не замечающая сосновый лес в своём глазу, окончательно потеряла терпение. Миг — и вместо колючих кустов случились весело полыхающие веточки, через несколько минут осыпавшиеся пеплом. Королева, высоко подняв голову и чеканя шаг, прошлась по выжженной земле, где уже не трепыхались никакие живые существа. Фобоса пробрало дрожью и он лишь чудом не свалился с ветки головой вниз, прямиком в озерцо. Падать туда совсем не хотелось: пахнуть тиной и залечивать ушибы принцу не улыбалось ну никак, а предстать перед маменькой в таком, гм, непрезентабельном виде напрочь отбивало желание искупаться. Но и притвориться, что его тут сроду не было, не выйдет. Фобос очень опрометчиво оставил одежду валяться на траве подле дуба, абсолютно не ожидая маминого визита во владения сегодня, а от того бранил себя последними словами, которые успел подслушать у поломоек возле библиотеки. Поломойки распекали непутёвых мужей и вздорных девиц, а от того и принц их помянул, с них же не убудет. Тем временем, королева Вейра неумолимо и беспощадно приближалась к дереву, и выглядела она так, будто идёт рубить голову самому гнусному преступнику, а не снимать сына с дерева. Фобос глянул на матушку и подавил в себе желание позвать на помощь или, если бы жил на Земле, перекреститься. Вместо этого он прижался к дереву всем телом и обхватил ветку ногами так крепко, как мог, чтобы если отодрали — то только с дубом. «Как бы его, собственно, не дать» — рассудил принц и начал вспоминать, что он такого ужасного сделал в последнее время. Как на зло, на ум ничего не приходило, и из-за этого Фобос нервничал ещё сильнее. Королева-мать же вскоре оказалась под деревом, и, чудом не спалив и его тоже, обратилась к сыну: — Фобос, слезай, — начала она, похлопав по толстому стволу дуба: он рос тут ещё во времена молодости её бабки, но Вейра почти никогда сюда не приходила. — Я знаю, что ты там. Фобос молчал. Конечно, он понимал, что игнорирование королевы-матери добром для него не кончится, но абсолютно не представлял, что ей сказать. Незаинтересованность в жизнях друг друга у матери с сыном была одна на двоих. — Слезай, мне нужно серьезно поговорить с тобой. «Ну всё, мне конец» — подумал принц и, в противовес словам маменьки, ещё сильнее вжался в дуб, будто тот мог спрятать Фобоса в могучем стволе. Королева вздохнула, подняла глаза к небу и вкрадчиво продолжила, тщательно подбирая слова: — Сын, — тряхнула головой Вейра. — То, что я хочу тебе сказать, очень важно. И для тебя, и для меня. Принц насторожился и навострил уши, но от дерева отлип и даже свесил ногу вниз, открывая матери своё здесь присутствие. — Послушай, я не хочу говорить с тобой так, — королева постучала по дереву ладонью. — Спустись, и мы поговорим, как взрослые люди. — Взрослые люди не сжигают владения других взрослых людей и предупреждают, когда решают прийти с визитом, — недовольно ответил Фобос: он был обижен на мать за несправедливое сожжение своих любимых сорняков. — А скрипки в озера бросают и учителей до нервного срыва доводят тоже взрослые люди? — скрипнула зубами Вейра. Этот пацан смеет ей грубить! — Как по мне, это удел неразумных детей. — Тогда и говорить нам не о чем, — заключил Фобос нарочито-невозмутимо, хотя его душа, наверное, строит баррикады где-то в районе пяток. — Если вы, королева, конечно, не предложите мне сделку. Вейра едва сдержалась, чтобы не спалить к чертям дерево, помнящее ещё её бабку, и своего ополоумевшего сынка за компанию. Честное слово, ребенок совершенно не понимал, когда ему следует остановиться. Но королева на то и королева, что жечь собственных немногочисленных детей была не намерена. Пускай Фобос и нарывался почище своей тётки Патрисии. — Если ты не спустишься сам, полетишь с дерева с моей помощью, — процедила женщина, — прямо в озеро. — Матушка, вы, кажется, не расслышали, — проблеял Фобос, мысленно прощаясь со своими ребрами: скрипки в неглубоком озере уже успели стать весьма опасным дном, куда летать с дерева — себе дороже. — Сделка предусматривает выгоду обоим сторонам. Вейра сжала кулаки, вдохнула, выдохнула и сказала: — Чего ты хочешь? — Бессрочный отпуск для мисс Гвиневры, — начал Фобос, свесившись с ветки и беспечно болтая ногами в воздухе. — И разрешение бросить занятия музыкой. — Разрешаю, — сказала королева и отступила от дерева. — И отпуск дам, но ты слезаешь и говоришь со мной как человек, а не как обезьяна. Миг — и с дерева спрыгнул новоиспеченный наследный принц, сияющий похлеще твоей монеты. По правде сказать, Вейра уже отпустила мисс Гвиневру, как только приняла решение о пожаловании принцу титула наследника — ему бы банально не хватило времени на музыку на фоне всех тех дисциплин, которые положено знать будущему правителю. Живопись так же была отметена за ненадобностью и заменена более полезной экономикой. Он же не будет зерно рисовать в самом деле, ему следует знать, сколько и откуда оно приходит, куда нужно его направить и кому выгодно продать. Вейра осмотрела сына и тяжело вздохнула: работы над ним непочатый край. Но она же королева, ей богу, справится. Должна.