Путь к самому себе

– Что будешь делать? – спросил Мурата, когда экипаж соправителя и белоснежная лошадь Бильфельда скрылись из вида. – Ждать! – твердо ответил Юури. – Но кого? – Обоих, – вздохнул король. – Или хотя бы того, кто вернется, – грустно добавил он низким, чуть хрипловатым голосом мао. Раскосые обсидиановые очи прищурились, пытаясь разглядеть кого-то за горизонтом. Древний монстр изнывал от гнева и боли. Они оба его покинули – возлюбленный муж и чужой любовник – два самых дорогих ему существа. Кто знает, захотят ли они вернуться? Он мог бы удержать их, стоило щелкнуть пальцами и спустить водяных драконов. Но мао не хотел использовать силу, он хотел чтобы выбор того, кто останется рядом, был добровольным. – Ах, Шин-О, – печально прошептал Великий мудрец. – Снова твоим любим детям предстоят испытания. Помоги им вынести этот путь. *** Дни потянулись за днями. Прошли недели, месяцы, годы... Вольфрам честно исполнял добровольно взятые на себя обязательства перед бывшим врагом. Он старался подражать Бериасу, хранить спокойствие и невозмутимость в любой, самой абсурдной ситуации, и все же терпение огненного мадзоку было на исходе. То, что творил человеческий король, вернувшись домой, противоречило не только здравому смыслу, но и любым представлениям о чести и чувстве собственного достоинства. Даже побитые жизнью парни Адальберта не захотели бы пасть так низко. Сара топил свою боль в вине и борделях. Вольфрам понял бы, если бы король искал утешения в объятиях какой-нибудь доброй и честной женщины, но лицемерные, нагловатые, сомнительного вида девицы, заполонившие королевскую спальню, вызывали у него тошноту. И дело было вовсе не в бесстыдных полуголых телах (по сравнению с их нарядами откровенные платья Шери казались скромным одеянием жриц, посвятивших себя служению Истинному). Ни одна из них не была бескорыстной. Они хотели не только денег и роскоши, каждая из девиц стремилась к власти, и ни одну из них не волновало, почему страдает король. Первое время они пытались перетянуть хорошенького мадзоку на свою сторону, но осознав, бессмысленность своих стараний, возненавидели иностранца. – Ты недоволен, что король не уделяет тебе внимания, хочешь сам оказаться на нашем месте, – шипели они. Вольфрам игнорировал ехидные замечания. Ни одна из девиц не задерживалась надолго, как не задерживались кувшины вина, изрядно поглощаемые правителем Малого Шимарона. Королевские министры радостно потирали руки: пока король пьянствовал, они могли делать, что заблагорассудится. Сарареги намеренно не замечал ни ехидных улыбок, ни довольных и алчных мин. Министры обнаглели настолько, что задумали развести своего правителя с королем демонов и женить его на какой-то человеческой принцессе, которая могла бы запросто крутить королем, как им вздумается. Их целью была война – лучший способ нажиться, изобретенный древним недругом человека. Они даже не пытались скрываться, самонадеянно веря в успех. Случайно подслушав их планы, Вольфрам не выдержал. Он направился прямиком в королевскую спальню. – Король занят, – заявил ему юноша по имени Фердинанд, исполнявший при дворе Сарареги роль дворецкого, его самого вполне устраивало поведение короля. – Попробуй меня останови, – грозно заявил Бильфельд. – Как знаешь, – хмыкнул в ответ дворецкий, зная, что ничего хорошего для мадзоку не выйдет, если он потревожит короля, предававшегося любовным утехам. – Какого дьявола тебе нужно?! – изумленно спросил Сарареги, когда внезапное появление Вольфрама прервало его занятия. Обескураженные девицы недовольно поднялись с ложа, даже не попытавшись прикрыть обнаженные, наполненные негой тела. – Пошли вон! – рявкнул на них мадзоку. – Поднимешь меч на женщину? – спросила одна из них. – Нет, но я в состоянии вынести вас отсюда, если вы не уйдете сами. – Хочешь занять наше место? – съехидничала вторая. Вольфрам пропустил колкость мимо ушей. – Вы же слышали, что вам сказано, пошли отсюда, – вмешался Сара, пристально глядя в глаза фон Бильфельда. Обиженные барышни, нехотя, удалились. – Ты за это ответишь, – прошипели они, грациозно проплывая мимо телохранителя. – Ну и что это было? – спросил король, когда его гостьи скрылись в дверях. – Ты совсем потерял разум. Ты стал посмешищем, твои собственные слуги тебя не уважают. – Какое тебе до этого дело? – Бериасу не понравилось бы, что его племянник превратился в пьяницу и развратника, – Вольфрам не хотел этого говорить, но, кажется, это был последний аргумент, который мог бы убедить Сарареги. В фиалковых глазах загорелся гнев. – Еще раз посмеешь комментировать мое поведение, прикажу своим людям выпороть тебя на заднем дворе. Вольфрам фыркнул. – Им придется хорошо постараться, если ты хочешь добиться от меня чего-то подобными методами. – Замолчи! – приказал король. – И не подумаю! Кто-то должен привести тебя в чувство. Ты позоришь своего мужа и дядю. Такое поведение недостойно правителя. – Вот значит как, – Сара очень нехорошо улыбнулся. – Фердинард, – позвал он слугу, – отведи его к Эдварду, скажи, что я велел проучить. – Как прикажете, Ваше величество! – ехидно отозвался дворецкий. Изумрудный взгляд обжег полубога презрением. – Мне не нужно сопровождение. Сам дойду, – гордо сказал мадзоку. Слуги Сарареги недолюбливали своего короля, но излишне прямолинейного телохранителя они ненавидели еще больше, поэтому королевский приказ был выполнен с огромной охотой. Даже привыкший к насилию Вольфрам с трудом вынес избыточную человеческую жестокость. Как бы ни злился на него Адальберт, Гранцу хватило совести ни разу не взяться за кнут, в противном случае Бильфельд вряд ли дожил бы до этого дня. Несколько раз взбешенный несгибаемым упрямством мужа Адальберт выдрал его металлической частью ремня, но убивать парня, в отличие от мстительных слуг человеческого короля, все же не собирался. Главный палач Малого Шимарона – дай ему волю – с огромным удовольствием избавил бы свой народ от необходимости жить с чудовищем. Наслушавшиеся сплетен, доходивших из Великого Шимарона, подданные короля Сарареги боялись мадзоку, и даже 17 лет благоденствия под покровительством мао Юури не могли этого исправить. На счастье Вольфрама, сил у королевского палача, несмотря на многолетний опыт, было не в пример меньше, чем у его покойного мужа. Бильфельд не проронил ни звука, выбесив Эдварда, считавшего себя профессионалом, и когда палач, наконец, сдался, хрипло дыша от предпринятых им усилий, и отпустил веревки, которыми был привязан мадзоку, тот презрительно хмыкнул, с равнодушным видом надел рубашку и вышел вон. Он сам добрался до своей комнаты и, не раздеваясь, упал на кровать, мгновенно провалившись в печальный красивый сон, в котором золотой дракон пел ему свою грустную песню.