Путь к самому себе

Король Сарареги не привык задумываться о чувствах слуг. Бериас был единственным, кто его по-настоящему интересовал, но дядю он знал почти что с рожденья. Кому-то другому молчаливый, сосредоточенный шиндзоку мог показаться загадочным, но для племянника он был весь как на ладони. Хотя историю их родства и истинный облик бога Сара узнал далеко не сразу, в сердце светловолосого божества не было темных тайн. От разрыва с сестрой и до встречи с Вольфрамом вся его бесхитростная прямая жизнь был посвящена служению королю: его капризам, мечтам, желаниям. С Бильфельдом было не так. С тех пор, как король впервые вгляделся в глаза мадзоку, сложная, запутанная история бывшего соперника все больше не давала ему покоя, как не давал покоя свирепый иссиня-черный монстр с раскосым обсидиановым взором, которого он увидел в сознании Вольфрама. Сара привык получать, что хотел, даже если для этого нужно было использовать не самые благородные средства. *** Вольфрам проснулся глубокой ночью, почувствовав плавное движение со стороны соседа. – Что ты делаешь? – возмутился он, когда легкий, как перышко, человеческий король уселся ему на бедра. Сара сделал предупредительный жест молчать. Королевский взор засветился синим. Привычно продираясь сквозь воспоминания Вольфрама, Сара уверенно направлялся к тому самому дню, подсмотреть который ему не позволили в прошлый раз. Расслабленный после сна, мадзоку не успел оказать сопротивления. Человеческий король вздрогнул, кожей ощутив, тяжелые руки Адальберта на тонких юношеских запястьях. Он видит, как сильное тело распаленного спором мужчины наваливается на яростно сопротивляющегося мальчика, зажимая словно в тисках, так, что выбраться нет ни единого шанса. Слышит звук разрываемой ткани. Чувствует гнев и боль не знавшего любви молодого тела, в котором хозяйничает чужая ненавистная плоть. Бильфельды не просят пощады. Ему, гордому огненному лорду, любимцу семьи, наследнику великих героев, до одури влюбленному в простодушного мао, пришлось вынести ту страшную ночь и тысячи других, таких же черных ночей. Сара съеживается от боли, всем телом ощущая глухую тоску и стыд, затопившие светлое сердце мадзоку. Вернувшись домой, он не смог пользоваться мареку и навсегда убрал в сумку голубой фамильный мундир, который не имел больше права носить. Полубог отстраняется, тяжело дыша. В фиалковых глазах стоят слезы. – Прости, я не знал. Мадзоку трясет. – Отстань, – глухо говорит он, отворачиваясь к стене и забиваясь в самый дальний угол кровати. – Ты не виноват. Нужно было сказать. Семья тебя любит. Тебя никто бы не осудил. Особенно Юури. Вольфрам фыркнул. – Простишь меня? – искренне раскаиваясь, говорит король. – Обещаю, я никогда больше не буду рыться в твоем сознании. Мадзоку не умеет сердиться долго. Остаток ночи Сара молча гладит его по волосам, бережно перебирая тонкими пальцами вьющиеся кольцами красивые золотые пряди.