a hundred one, counting bellamy

«Она готова. Можете начинать чистку симуляцией». Перед глазами расплывались темные круги, все казалось мутным. Слышала она, словно бы, тоже мутно, также как и видела. Отдельные слова доходили до ее слуха, и она была почти уверена, что понимает их значение, но соединить их в единую фразу и придать ей смысл казалось непосильной задачей. Часто люди в белом говорили ничего не значащие для нее фразы, мысли вслух, как если бы ее здесь не было. Она сама чувствовала, что ее здесь не было. Она ничего не чувствовала. И ей сложно было их винить за то, что они в упор не замечают ее присутствия как человека. Объект для исследований – вот кто она. Реальность ускользала, как разваливающееся на нити полотно. Имела ли значение та фраза? Наверняка. Потому что позже ее перевели в другую комнату. Нет, камера осталась прежней. Осталась ведь? Она проводила рукой по гладкой, прохладной стене, и почему-то безошибочно знала, что это та же камера, в которой она провела… А бог знает сколько она здесь провела. Сеансы перенесли в другое место – вот о чем она подумала. Почти такая же белая комната – но другие кресла, другие формы ламп. Имело ли это значение? Она так часто задавала себе этот вопрос, что постепенно перестала понимать не просто логику в окружающем ее мире – она перестала понимать хоть что-то. Тем не менее, она знала, что должна делать. Не давать им добраться до ее воспоминаний. Не давать им повода вернуться на Санктум – подкидывать им крошки информации, чтобы держать их заинтересованными, сфокусированными на ней, но и в то же время ничего существенного. Еда, что была на рыночной площади в Полисе. Пузырек с духами, которыми она пользуется лет с шестнадцати… Пользовалась. Первый день на челноке. Те два парня, что погибли еще до того, как они добрались до Земли. Бороться. Пытаться выбраться. Отбиваться от охранников. Уже не с таким энтузиазмом, как в начале – просто для чистоты совести. Она пыталась. Она пыталась столько раз, что знает ответ на каждое свое неправильное движение, знала, где будет следующая вспышка боли, попробуй она вырваться. Но продолжала. Так надо. Пытаться есть местную еду. Она отвратительна по большей своей части но, по крайней мере, не дает ей умереть с голову. Последнее часто приходило ей в голову. Почему бы просто не перестать есть, перестать пить, перестать пытаться поддерживать в себе жизнь. В конце концов, она могла просто не подниматься с кровати и тогда охранники избили бы ее до полусмерти в качестве наказания. Часть с избиениями не внушала в нее большой энтузиазм, поэтому она решила перестать пить воду – от обезвоживания она умрет быстрее, чем от голода. План по самоубийству она запланировала на те пару дней, что ее маринуют в тишине собственной камеры между сеансами. Она смотрела на серебряный поднос с минимумом необходимого, который ставят ей на пол почти каждое утро. Миска с пресными овощами, иногда мутная, скользкая каша. Бутылка с водой. Если на днях ее особенно хорошо обработали – обезболивающие. После периодических избиений ей дают такие же обезболивающие, маленькие, продолговатые серые таблетки. Все на подносе рассчитано ровно настолько, чтобы дать ей дожить до следующей подачки. В тот день к подносу она не прикасалась. Она пыталась отвлечься, забыться в мыслях, но мыслей уже давным-давно нет – только спутанный клубок образов, звуков и ощущений, накатывающий с такой силой, что она просто обхватывает голову, закрывает глаза и начинает считать секунды, вдохи и выдохи. Три секунды вздох, три секунды выдох. Иначе голова разболится так, что все, на что она будет способна потом, это дрожать на холодном полу, не в силах встать или даже заползти на тот тонкий матрас, застеленный холодным покрывалом, что она зовет кроватью. Она полагала, что головные боли и спутанность сознания как-то связаны с ее сеансами, но здесь не было никого, кто мог бы это подтвердить, никого, с кем можно хотя бы просто поговорить. Периодически она намеревалась просто вылить эту воду прямо из бутылки куда-нибудь на пол, чтобы у нее даже не возникало соблазна к ней прикоснуться, но она не могла двинуться с места. Просто сидела там, в углу, и смотрела на пластиковую бутылку так, будто у той есть клыки. Если она способна выдержать так еще пару дней, то она наконец сможет спокойно умереть. Она откинула голову на стену, все еще сверля взглядом бутылку. Думать было сложно, но она точно знала, что прозрачная жидкость напоминала ей ручей в Малой долине, такую кристально чистую воду, что можно было разглядеть каждый камешек на дне, в солнечные дни поверхность ручья заливалась светом, как драгоценный камень или какое-то зеркало. Мэди всегда говорила, что чистота воды всегда значительно облегчает рыбалку. Кларк выпрямилась и судорожно втянула воздух, словно ее ударило током. Мэди. Она не забыла про нее, девочка всегда занимала место в ее сознании – даже если не сознательно, даже если это просто периодические необъяснимые вспышки тревоги. Даже если этот ее идиотский план, включающий в себя ее смерть от обезвоживания, сработает, то что это значило для Мэди? Кто о ней позаботится? «Мама сможет о ней позаботиться», - молниеносно пришло в голову с новой вспышкой боли, и она снова уставилась на бутылку с водой. Спустя несколько часов она вспомнила, что и ее матери нет в живых. Новая вспышка боли. В этот раз она, правда, больше походила на волну – прошлась от одного ее виска к другому, огибая затылок, и слегка затихла. Она замерла, словно боясь провоцировать еще больше вспышек. Что теперь? Вот этот вопрос она не задавала себе уже долгое время. Что теперь будет с Мэди? У нее есть Беллами – пришло ей в голову. Он точно сможет о ней позаботиться. Он должен. Ему, как никому другому из еще живых людей в этом мире, она могла доверить безопасность своего ребенка, даже после всего что произошло между ними. Мысли о нем приносили странное чувство спокойствия, такого, которого она не испытывала уже долгое время. И в конце концов, ее друзья не бросят Мэди. «Друзья» - слово сотней молоточков забилось в голове, пробивая себе путь в висках. Что-то вроде насмешки и сомнения в ее же словах одновременно. К этому времени они должны были, хотя бы, привязаться к ней и к Мэди, чтобы не бросить ее. Она молилась, что этого хватит – потому что после всего, что она сделала в своей жизни, станут ли они помогать ее ребенку? В этом мире ребенок это бремя, такое тяжелое, что может потопить вслед за собой. Время. Сколько она уже здесь пробыла? Дни, недели, месяцы, годы… Нет, не годы. По крайней мере не более одного. Кончики ее отросших волос уже достигали плеч. Красная ягодная краска смылась давным-давно. А жаль, сейчас она могла бы хотя бы скрасить обстановку, во всей этой серости и пресности камеры. Даже ее волосы словно посерели. Кожа так однозначно – она смотрела на собственные похудевшие, бледные, сухие руки, и ее тянуло сразу же отвести взгляд. Это было мерзко. Хорошо, что здесь нет зеркал. Значит, месяцы. Никто еще не пытался вытащить ее отсюда – никто, возможно, даже и не знает, что она здесь. Ну и ладно. Это хорошо. Пускай это будет ее чистилищем. Она даст им пытать себя, чтобы искупить свои грехи. И когда она умрет – а это всего лишь вопрос времени – то умрет она с облегчением. Но уйдет она на своих условиях. Она все еще не могла пошевелить ни одной мышцей, чтобы вылить эту злосчастную воду на пол. Не из-за силы ее самообладания – потому что она устала, она так чертовски устала. Все тело затекло от сидения в одной позе несколько часов подряд. Она просто хотела, чтобы все это наконец закончилось. Но они не позволили ей уйти так легко. Трюк со смертью от обезвоживания не сработал в первый раз – стоило ей задремать и на пару минут потерять сознание, как в следующую минуту она уже осушает бутылку наполовину, вцепившись грязными ногтями в пластик. Она учла свою ошибку. В следующий раз разливала всю бутылку по комнате в тот же момент, как она открывала глаза, и поднос – серебристый, идеально сложенный, как всегда без единого пятна – оказывался у нее возле кровати. Становилось чуть легче, когда она называла этот захудалый матрас на бетонном полу «кроватью». Через пару дней ее камера начала пахнуть, как болото, но в силу своего состояния она этого даже не заметила – и вряд ли уже когда-нибудь вспомнит. Холодный пот выступал на ее лбу, на висках, впитывался в одежду и простыни. Она пыталась накрываться этим скудным тонким одеялом, но, честно, особой разницы оно не делало. Она кончиками дрожащих пальцев потрогала свой язык, который словно бы разбух во рту. Сухой и шершавый, как наждачная бумага. Она свернулась в клубок, подминая под себя мокрые простыни, пряча голову в коленях, молясь о конце. «Она готова. Можете начинать чистку симуляцией». Но они ничего не начинали. Они даже не приходили. Кларк не была уверена в этом, но кажется, что вчера даже ей не оставляли поднос. Хотя откуда ей знать? Она провела весь день, свернувшись в углу на грани обморока. Каждый раз, когда она пыталась приподнять голову, виски пронизывала острая боль, голова кружилась. Свет ударял по ее зрению, словно бы она в упор смотрела прямо на эти яркие лампы. Хорошо. Она близка. Скоро все это кончится. Никогда она не была в таком восторге от слабости и дрожи в теле. Скоро она встретится с мамой и папой. С Уэллсем. С Финном и Лексой. С Джаспером и всеми детьми из сотни. И со всеми теми, кого она подвела и убила. Может, им сейчас доставляет удовольствие смотреть на ее страдания. Может, после этого они ее простят. Кларк никогда не была религиозной, даже не близко, но о чем не думаешь на пороге смерти? С чувством облегчения и упавшего груза с ее плеч (что, скорее всего, также было просто слабостью в теле) она плотно сомкнула глаза, ожидая упасть в черное ничто, в бездну – то место, которое она увидела в глазах землянина, которому она перерезала горло в попытке побега еще на Земле. Ее первое убийство. Не дарованная смерть из милосердия - убийство. То место, куда она попадет. Раньше оно вселяло в нее ужас, заставляя ее подскакивать с криками посреди ночи. Сейчас – только покой и ожидание, даже словно бы приветствие. И она почувствовала это, как конечности наливаются свинцом, как ее разум, спутанный, развороченный и неправильный, заволакивает темнотой. Она испустила легкий выдох. Она проснулась от едва различимого писка и гудения приборов. Гудение легко можно перепутать с насекомыми, но Кларк провела слишком много времени в окружении этих машин. На секунду ее сердце пропустило удар. Она дома? На Арке? Она опять задремала на этих ужасных уроках практики на ее курсах для медсестер? «Нет, - подумала она, - Это не Арка.» Еще до того, как она открыла глаза, она знала, что что-то было не так. Место было слишком холодным, одежда сидела непривычно, запахов словно и вовсе не было, жужжание приборов было слишком тихим – машины на Арке создавали намного больше шума. Весь мир вокруг казался эфемерным, вот сейчас проведет рукой, и контуры комнаты поплывут, как туман на рассвете. Терзаемая смутными сомнениями, она приоткрыла глаза – и сразу же зажмурилась, защищаясь от яркого света. Она умерла? Это чистилище? Кларк открыла рот, попробовав издать хоть звук, и закашлялась. Тогда все чувства вернулись, сухость во рту, слабость в конечностях, иглы, впивающиеся в сгибы ее локтей, боль в животе, скручивающая ее внутренности в тугой узел. И хуже всего головная боль, такая, что словно бы кто-то переехал ее машиной пару раз. Она попыталась связно подумать, где она и как здесь оказалась, но не получалось. Обрывки воспоминаний, однако, были четкими – то, как ее схватили на Санктуме еще месяцы назад, ее камера, добровольные пытки, попытка закончить свои страдания. И у нее почти получилось. Почти. Но они ее спасли. Они даже не позволили ей спокойно умереть. Что еще им от нее нужно? Последняя мысль была такой досадной, такой безнадежной, что слезы подступили к горлу, но она сглотнула, сделала пару вдохов и попыталась выдернуть эту иглу из левой руки. Но едва она добралась до второй руки, какая-то жидкость прокатилась вниз по капельнице к ее вене и, прежде чем Кларк успела среагировать, она снова потеряла сознание. И тогда, они действительно начали чистку. *** Она пробежалась пальцами по лакированной барной стойке. Время близилось к вечеру, когда они с Эхо, Габриэлем и Хоуп прибыли обратно на Санктум. Хоуп отвели к врачу, несмотря на упорность, с которой она отпиралась. Габриэль пошел сопровождать ее. Расспросить еще больше об Аномалии, как предварительно инструктировали Кларк на Бардо. Они предвидели это – и оказались правы. Эхо первым делом нашла Беллами, который итак весь день был словно на иголках, но когда увидел, что с ними нет Октавии, это словно бы стало последней каплей. - Нам нужно поговорить, - упавшим голосом сказала Эхо и покосилась на Кларк, которая даже этого не заметила, - Наедине. Они поднялись на комнату на втором этаже бара, Кларк же осталась стоять на месте, не зная, куда себя деть. Что делать дальше? Начинать действовать сейчас или ждать подходящего момента? Бар совершенно не изменился. Кларк присела на один из кожаных стульев. То, что было для нее месяцами, здесь было парой секунд. Раньше она бы сказала, что ощущает себя не в своей тарелке, но сейчас ей было сложно сказать, как она себя чувствует и вообще чувствует ли. Да и имело ли это значение? Она осторожно осмотрелась. Здесь пахло алкоголем, человеческими телами, озерной водой, выпечкой и кровью. Все месиво из запахов имело сладковатый привкус. Они только перед закатом закончили собирать мертвецов. Через пару часов местные и желающие отнесут их в Рощу. Кларк не была уверена, что хотела пойти. - Не хочешь увидеть Мэди? – кто-то тронул ее за плечо. Кларк вздрогнула и вскочила со стула, готовая отражать атаку, но это была просто сконфуженная Рейвен с синяками под глазами и руками, вскинутыми ладонями вверх в защитном жесте. - Не хотела напугать. - Я в порядке, - отмахнулась Кларк словно на каком-то инстинктивном уровне. - Как и говорят все женщины в семье Гриффин, - улыбнулась девушка одними уголками губ и снова спросила, - Почему ты еще не разыскиваешь Мэди? - Я… - слова застряли в горле. Мэди. Девочка с чумазым лицом и настороженными глазами, заманившая ее в медвежий капкан. Ржавые челюсти, впивающиеся в ее голень. Кровь. Много крови. Темнота, вытекающая из самого ее существа. Пару раз она потеряла сознание по пути обратно в деревню. Самостоятельно наложенные швы дрожащими руками. Руки Кларк начало бить мелкой дрожью. Она спрятала в их карманы неудобной куртки и попыталась выровнять дыхание. Девочка, любившая уроки английского и рисования, которая хотела научиться рисовать портреты также хорошо, как и Кларк. Научившая ее обращаться с копьем – не для очередной войны, просто чтобы лучше рыбачить. Которая всегда следила за ягодами на другом конце Долины и любившая красить светлые и податливые волосы Кларк. Образы приходили с периодической настойчивостью, пытаясь ее переубедить, напомнить, что девочка не представляет для нее угрозы, хотя последнее время было сложно поверить, что хоть что-то не является для Кларк угрозой. Мэди. Мэди Гриффин, ее приемная дочь. Кларк прокашлялась. - Да, я просто хочу, знаешь, привести себя в порядок перед тем, как идти, - выдала она на выдохе. Рейвен задумчиво кивнула. - Хорошо, - и неожиданно положила руку ей на плечо, - Если тебе будет нужно что-то, что угодно… просто дай мне знать. Мы можем разобраться с этим вместе. Кларк продолжала сверлить взглядом руку Рейвен на ее плече и тогда она убрала ее. Даже когда дверь в бар уже давно захлопнулась, Кларк продолжала смотреть в пустоту, не думая ни о чем, но и не в силах пошевелиться. Снова. - …это не имеет смысла, - донеслось откуда-то сверху. С комнаты на втором этаже, где заперлись Беллами и Эхо. Голос был напряженный, срывающийся от эмоций, голос Беллами. Этот тон она не могла перепутать ни с чем другим. «Это может быть полезным», - пронеслось в ее голове и, по какой-то причине, голосом Андерса. Она мысленно ухватилась за фразу. Приказы, в отличие от ее собственных спутанных мыслей-образов, были более понятными, устойчивыми. Она могла за них зацепиться. Поэтому она без малейших колебаний прошла по лестнице и остановилась на середине. Достаточно высоко, чтобы было слышно что-то из разговора, не слишком близко, чтобы не вызвать подозрения. Она просто поднималась вверх, чтобы срочно поговорить с Беллами. Зачем – потом придумает. Она вцепилась пальцами в перила лестницы и затаила дыхание. После громкой реплики Беллами последовали несколько более тихих и даже холодных – Эхо, само собой. Она пыталась держать себя в руках и быть рациональной, достучаться до него, но, кажется, это было бесполезно. Она не знала, что она должна сказать ему – не знала, что он хочет, чтобы ему сказали. Ее реплики Кларк не расслышала. - Знаешь, проблема даже не в этом, - Кларк буквально могла видеть, как он взмахивает руками, - Это о том, что я теперь даже не знаю, кто ты такая. - Беллами… - разобрала Кларк остерегающий голос Эхо. - Как тебя зовут? – спросил он, и в комнате повисло гробовое молчание. Эхо промолчала, и он повторил свой вопрос, требовательнее и даже в какой-то степени отчаяннее. - Что ты хочешь, чтобы я сказала? – в этот раз голос Эхо звучал просто измученно. - Я хочу не этого. - Это значит… - Кларк почти видела, как Эхо хмурит брови. - Это значит, что все кончено. Не получив ответа, он направился к двери, а Кларк слишком поздно сообразила, что ей стоит изобразить непринужденность. Но когда Беллами увидел ее на ступеньках, вцепившуюся в перила и сверлящую взглядом пол, он ни на секунду не подумал о том, что она намеренно здесь задержалась. - Кларк? – она подняла на него глаза и растерянно оглядела его, - Что-то случилось? Она улыбнулась, и ее улыбка напоминала трещину на стекле. Что-то было в ее голове, что-то темное, но до конца осознал он это слишком поздно. - Нам надо поговорить, - ответила она, незаметно проверяя, на месте ли пистолет, - Сейчас.