a hundred one, counting bellamy

Кларк была в белой комнате. Понадобилась секунда, чтобы ее глаза приспособились, но она знала, где она, в ту же секунду, как очнулась. Очнулась? Дело было в давлении холодного воздуха на ее кожу, в обжигающем свете белых ламп, в пустом привкусе на ее языке. Та комната, в которую ее впервые привели на Бардо для пыток. И над ней склонялось лицо, то же самое лицо, что и в первый день. Темные волосы. Темные глаза. Она понятия не имела, как его звали. Она понятия не имела, как ее звали. — Ты в бескрайней пустыне с простирающимся фиолетовым небом. Рука тянется к твоей. Чья она? Она снова беспомощная, снова одна, снова без воспоминаний. Без малейшего понятия, кто она и как она здесь оказалась. Для ее истерзанного утомленного разума это больше не имело значение. Но в этот раз здесь что-то было. Что-то под поверхностью. У белизны комнаты нет краев. Кларк не уверена, были ли здесь стены. Белое размытое пространство что-то нашептывало. Мужчина над ней удовлетворенно кивнул, так, будто получил от нее тот ответ, который ожидал, и спросил последовательно, так, будто это было самой естественной вещью: — Кто такой Беллами Блейк? Ответ застрял в ее горле, так, будто ей в горло засыпали раскаленный песок. Она давилась. Мужчина кивнул так, будто снова получил от нее желаемый ответ. Кларк задалась вопросом, имеет ли для него значение хоть какое-то ее действие. — Как много преступников было в челноке, Кларк? В первый раз, когда ей задали этот вопрос, она прошипела: — Сто. Сейчас же она была в белом пространстве. Это были не лампы, что задавали белый мертвый свет. Что-то совершенно иное. Края несуществующего помещения продолжали размываться, в то время как лицо мужчины над ней начинало приобретать четкость и какой-то оттенок ожидания на его лице, медленно перетекающего в нетерпение. Она что-то упускает. Она что-то упускает. Ее ребра сдавило тем чувством, как когда понимаешь, что опаздываешь на поезд, что сказал не те слова не тому человеку, что забыл выключить газ и твоя квартира в огне. Что-то, высасывающее воздух из легких и размывающее контуры окружающего тревожной дрожью, и яркие цвета бьют по зрению, и пальцы подрагивают в нетерпении и панике. — Как много преступников было в челноке, Кларк? Она сглатывает песок, и ее горло царапает и раздирает и слезы застилают глаза и она не знает. Но она говорит что-то, что не могла долгое время, что всегда было на самом кончике языка, немое, но вопиющее. Она сглатывает песок, и у него привкус грязной озерной воды. — Сто один, — она выдохнула, — считая Беллами. Хлопок — и все почернело. Только чтобы опять ударить ее ярким светом по зрению. — Кларк? — ее плечи кто-то тряс в железной хватке. — Кларк! Над ней склонялся тот же мужчина. И за его плечом маячило обеспокоенное лицо Октавии. И пара других. Кларк задалась вопросом, было ли это очередной галлюцинацией или ее треклятым сном, или она наконец — наконец — проснулась. Но в любом случае, ей не дали время над этим размышлять. *** В глухом лесу не должно быть таких звуков. В лесу не может быть настолько темно. Беллами сделал порывистый вдох — так, будто вынырнул из холодной воды. Он оперся рукой о ближайшее дерево. Он задался вопросом, было ли хоть что-то за этой поверхностной линией деревьев перед его глазами. Он бы не увидел этого все равно — ему едва удавалось различить кончики собственных пальцев на вытянутой руке. Ему казалось, оно окрашено бордовым. После последнего воспоминания о Кларк, бордовый не выходил у него из головы. Насыщенный бордовый с оттенком ржавчины, по краям мешающийся с бледно-серым материалом футболки, в которой была Кларк. Футболка была с эмблемой какой-то спортивной команды, он точно не мог знать в любом случае. Выглядела она совершенно нелепо в сочетании с полосатыми пижамными штанами по какой-то причине. Когда Кларк выстрелила, у него не было достаточно времени, чтобы осознать происходящее — и вот он стоит в одиночестве посреди холодного, темного леса, и он знать не хотел, что скрывалось за деревьями. Или было ли там вообще хоть что-то. Он оглянулся. По какой-то причине, темная поляна, окруженная деревьями и тенями казалась знакомой. Он обернулся, и его предчувствие оправдало себя. Он бы узнал эти ряды деревьев даже во сне. Позади него, в копоти и мраке и неясных контурах, словно бы сгорбившись и зарытый в землю, стоял челнок. — Все такой же побитый, да? Беллами дернул головой в направление звука, и ему понадобилась секунда, чтобы узнать лицо в темноте, фигуру, опирающуюся о металлический обугленный корпус чего-то, что он раньше считал домом. Он резко втянул воздух. — Джаспер. И Джаспер шутливо развел руками с легким поклоном. Нелепые длинные волосы разметались во все стороны, и он снова был несуразным долговязым подростком, только вчера сошедшим с челнока. И почему-то именно из-за этого что-то болезненное и сожалеющее скрутилось внутри Беллами. — Я сплю, да? — задал он вопрос, едва ли заботясь о том, что он звучит почти как утверждение, неоспоримое. Собственный голос звучал хрипло и неестественно глухо, и растворялся в воздухе почти сразу, как только срывался с его губ, как облако пара зимой. Он не был уверен, было ли здесь действительно холодно, или это тревога прокатывалась отрезвляющими волнами по его позвоночнику. — Твое право судить, босс, — подмигнул Джаспер, отлипая от челнока. — Так это было да или нет? — Это было «я воздерживаюсь от ответа». Беллами фыркнул, хотя было в этом что-то больше горькое, чем в любой степени забавное. И он знал, что должен задать сотню вопросов, разной степени важности и срочности, но все, что вышло, было лишь: — Не думал, что увижу тебя снова. И прежде, чем Джаспер успел выкинуть шуточку про то, как прекрасно он выглядит — Беллами знал, что Джаспер это скажет — Беллами опередил его с вопросом: — Что ты здесь делаешь? — и потом. — Что мы здесь делаем? — Ты мне скажи. Джаспер сделал мелкий шаг вперед по направлению к Беллами, и тот едва подавил порыв инстинктивно не отступить на пару шагов назад. Потому что также инстинктивно он знал, что даже если развернется и побежит в какую угодно сторону, то не найдет там ничего, за этой темной линией деревьев. Те молча наблюдали за ним свысока. Беллами перевел взгляд на Джаспера, как раз в момент, чтобы перехватить его взгляд. И Джаспер склонил голову набок, изучающе рассматривая Беллами с головы до ног, и у Беллами создалось чувство, что на него смотрел не только Джаспер, но еще сотня глаз, тысяча, там, где сам Беллами видеть не мог. Его взгляд был приклеен к Джасперу, потому что он боялся перевести глаза куда-то за линию деревьев и перехватить чей-то взгляд там. — Что последнее ты помнишь? — каким-то образом голос Джаспера звучал гораздо ближе, и Беллами вздрогнул. — Не понимаю, почему это должно быть важно, — фыркнул Беллами, пытаясь отыграться легким путем. — Ты знаешь, что это важно. Чем дольше он смотрел на Джаспера, тем больше видел, как даже в течение их разговора его кожа начинает бледнеть и шелушиться, как волосы то ли сереют, то ли покрываются пеплом. Джаспер был прав. — Кларк, — вырвалось у него, и раз уж у него все равно не получается держать язык за зубами, то смысл пытаться? — После того, как меня подключили к этой машине, после того, как я попал в эту… — Последнее, Беллами. Он снова вздрогнул. — Она выстрелила. — Выстрелила в кого, Беллами? Беллами нахмурился. — Почему это имеет значение? Джаспер не ответил. Беллами знал, что ответ здесь и не предполагался. Он облизнул губы и кинул взгляд на челнок. — Она выстрелила себе в грудную клетку. Джаспер удовлетворенно кивнул. — Почему? — Что значит «почему»? — выплюнул Беллами, чувствуя, как гнев и еще что-то острое, жгучее начинают пробираться по его легким к горлу. — Откуда мне это знать? — Я знаю тебя, Беллами. У тебя должны быть какие-то догадки. Мысли. Они запихнули тебя ей в голову, в конце концов. — Я… — он запнулся и прикрыл глаза, делая несколько вдохов, но тугое обжигающее чувство никуда не исчезло. — Если тебя, конечно, изначально не смущает часть про то, что тебя впустили ей в подсознание бардоанцы, — Джаспер выплюнул последнее слово, делая еще шаг вперед, и в этот раз Беллами отступил. — Люди, похитившие ее и пытавшие, и теперь контролирующие весь процесс. Ты сам загнал себя в угол, и ради чего? — Они не могли бы контролировать. Они сказали, что были бы способны только наблюдать, как только… — Не строй из себя идиота, Беллами. Несказанное «С каких пор они не врут и держат свое слово?» ударило Беллами с эффективностью кувалды. И Джаспер сделал порывистый шаг вперед, почти заставляя Беллами отшатнуться, если бы тот уже не схватил его за плечи. — Почему они тебе помогли, Беллами? — потребовал Джаспер, его голос — едва слышный шорох. — Почему Кларк выстрелила в себя? — У меня нет всех ответов! — он попытался стряхнуть руки Джаспера со своих плеч, но попытка была впустую, его руки казались ватными и совершенно бесполезными, а лес смыкался вокруг них. — То, что ты закрываешь на них глаза, совершенно тебя не оправдывает. — Я не оправдываюсь. — Ты прячешься за чужой юбкой. Цепляешься в нее, как паразит. Чужие пальцы впивались в его плечи. У него было странное чувство, что он куда-то опаздывает, что ему срочно нужно что-то сделать, но это пространство вокруг него поглощало любое понятие о времени. Как он может куда-то опаздывать, если само понятие времени исчезло? Он снова попытался вяло стряхнуть с себя руки Джаспера, снова провалился. От старого друга разило сыростью подвала. — Чушь собачья. — Значит, ты хочешь сказать, что не впиваешься ногтями в каждую фигуру в своей жизни, имеющую чуть больше власти, чем ты? — Джаспер поднял брови с драматично-жалостливым взглядом. — Что ты не приедаешься к ним, требуя к себе внимание и заботы и любви, которых тебе, увы, не досталось? Беллами оттолкнул его. — Чего ты хочешь? — он ненавидел, как отчаянно и как жалко звучал его собственный голос. — Ответов. Беллами покачал головой. Он знал, что — несмотря на явную долю правды — Джаспер не говорил о неких «всех». Он говорил о Кларк. — Ради кого ты ее спасаешь? Зачем проделал весь этот путь? — Тебе так претит понятие верности? — Это трусость, — протянул Джаспер, руки свешены по бокам, глаза сужены, и Беллами едва может различить, есть ли в них цвет. — Ты не знаешь, как жить без нее. Еще один раз ты не выдержишь. И вот так, только услышав собственные мысли изо рта давно мертвого друга, Беллами понял, что застрял в закоулках собственной головы. На ум пришла иллюзия, в которой жила Кларк, чтобы избежать болезненности реального мира. Квартирка в Вашингтоне, мягкие вещи, деревянные панели и открытые окна. Фантазия об идеальной жизни с идеальной семьей. Но не до тех пор, пока человек в твоей кровати не просыпается и начинает сыпать убеждениями о том, что все вокруг нереально и тебе нужно проснуться, превращая хрупкую идиллию в ловушку. В кошмар. Взгляд Беллами метнулся обратно на Джаспера. — Она бежала от кошмара, — выпалил он. — Она не хотела покончить со всем, она хотела проснуться. Он бы начал ходить кругами, схватившись за голову, если бы уже не чувствовал, что примерз к месту. Темнота сжималась теснее вокруг него. — Если она в порядке… Если Андерс соврал насчет эффектов симуляции, возможного летального исхода… или не соврал, но ошибся, или еще есть шанс… — Беллами. — Мне нужно проснуться, — в этот раз он был тем, кто схватил Джаспера за плечи, и это было все равно, что хвататься за безжизненную гниющую доску. — Мне нужно проснуться! Она там. — Ну, один вопрос из кучи мы решили. — Мне нужно проснуться, — повторил Беллами так, будто эта фраза, эта мантра было единственным, что выведет его из преисподней. Что-то должно было пойти не так, когда Кларк выстрелила. Андерс говорил, что пойди она добровольно — и они оба бы снова проснулись в той комнате, целые. В случае промаха это могло стоить им обоим серьезных повреждений, и непредсказуемые эффекты… Это было непредсказуемым эффектом. Когда Кларк его отвергла, попыталась проснуться, он попал в собственное подсознание. Но он не выстраивал иллюзию, в которой можно прятаться месяцами, не возводил безопасное место в чертогах разума. Это место было самым сырым представлением его подсознания, и, откровенно говоря, он даже не был удивлен. И он должен был выбраться отсюда, найти Кларк, убедиться, что она действительно проснулась. И с остальным, и с последствиями… он разберется. У него просто нет другого выбора. Но перед этим, ему нужно знать. Он уронил руки с плечи Джаспера и сделал глубокий вдох. — Джаспер, — спросил он мягко, — кто стоит за деревьями? Джаспер улыбнулся — что-то, по-настоящему похожее на прежнего Джаспера, до горы Везер, до трагедий, и ответил только: — Ты знаешь. Беллами закашлялся и вцепился ногтями в края неудобного кресла. Свет ударил по зрению, и он прищурился, на секунду потерявшись в пространстве и любом понятии, где он находится. — Беллами! Шевелись, у нас мало времени! Этот голос он бы не спутал ни с чьим другим. — Октавия? — Да! Слава богу! Помогите его поднять. Его зрение прояснилось, и его взгляду предстала Октавия в форме бардоанских охранников, подозрительные темные пятна на ее рукавах и груди. — Где Кларк? — прохрипел он, опуская ноги на пол и медленно осматривая комнату, полную людей — его людей. — В следующей палате, но это не будет иметь значения если ты не начнешь шевелиться. Беллами выпрямился и встал на ватных ногах, чувствуя чьи-то руки на своей спине. — И куда мы пойдем? — спросил он, все еще с кружащейся головой и чувствуя себя слегка по-идиотски. Улыбка Октавии могла затмить каждое созвездие. — Домой. Что бы это ни значило, он последовал за ней.