Amor deliria nervosa

Гермиона проснулась, и это было плохим знаком. Какие вещи могут пересилить снотворные мадам Помфри? Только исключительно ужасные. Она хрипела, согнувшись пополам. Это чувствовалось, как видео в быстрой перемотке, которое показывает развитие плюща прямо во внутренней стороне её кожи. Малфоя не было уже три дня. И это хорошо. Гермиона повторяла себе, что это к лучшему, но с каждым часом эта уверенность блекла, как выцветшее полотно под новыми и новыми приступами боли. Если бы у неё спросили, что хуже: резкие болезненные спазмы по телу или бессилие потом, вряд ли она смогла бы выбрать. Грудь жгло, и девушка закричала, когда кровавая лужа окрасила её пижаму с правой стороны рёбер. Она подняла майку и увидела россыпь цветов немного ниже груди. — Мисс Грейнджер? — Мариэлла влетела в комнату, а это значило, что сегодня её очередь дежурить, заменяя свою наставницу. — Мерлин, прошу, лежите, я сейчас... Девушка понеслась в подсобку за леденящим зельем, которое перестало помогать ещё вчера во второй половине дня и уж точно было бесполезно сегодня ночью. Оно не могло помочь Гермионе. А тот, кто мог... У него не было ни одной причины находиться здесь. — Я не понимаю, почему она так прогрессирует, если... — руки Мариэллы тряслись, когда она наливала зелье в стакан и передавала его гриффиндорке, чтобы та послушно выпила, хотя и понимала, что оно бесполезно. Гермиона молчала о том, что Драко не появлялся. Это к лучшему. К лучшему. Возможно, она вводит в смятение Помфри своими симптомами, ведь, судя по всему, нахождение Малфоя должно было их приостанавливать, но лучше так, чем видеть слизеринца настолько близко и знать, что его заставили здесь быть. Она всегда желала ему счастья, несмотря на то, кем он был. И последнее, чего бы ей хотелось, — стать причиной того, почему он несчастен. — Вам лучше? — надежда в голосе у медсестры была такой ощутимой, что, вероятно, ей хотелось утешить саму себя, а не сделать легче Гермионе. Глаза Мариэллы покосились в сторону спальни Помфри. Девушка явно раздумывала, должна ли она обратиться к целительнице и подходит ли эта ситуация под срочную, о которых ей говорила наставница. — Д-да, уже лучше, спасибо, — процедила гриффиндорка, молясь, чтобы медсестра не звала Помфри. Ей придётся объясниться, потому что опытной Поппи хватит полвзгляда, чтобы понять, в чём дело. Майка на теле Грейнджер стала полностью мокрой от лихорадочного пота. Гермиона стащила её с себя, чувствуя, что запах крови стал ощутимее. Она спустила ноги на пол, направляясь в сторону ванной и ощущая, как зелье пытается охладить раны, но у него ни черта не получается. Гермиона посмотрела на себя в зеркало: тёмные круги под глазами и впалые щёки. Она покачала головой и умылась. Ей главное это просто перетерпеть. В следующий раз Гермиона открыла глаза, потому что её спина затекла от сидения на холодном кафеле. Кашель душил девушку всю ночь, и она сидела в ванной, наложив Оглохни на двери, но, уснув, гриффиндорка, видимо, дала чарам развеяться. На протяжении ночи Гермиона отключалась минут на пятнадцать, когда организм уже полностью выбивался из сил, но потом её будила боль, и всё начиналось сначала. Сейчас Грейнджер услышала рывок входной двери и обхватила руками ноги, думая, могут ли это быть Гарри с Роном, ведь сегодня суббота, а она дала разрешение на их посещения. Совершенно недопустимо, чтобы они увидели её в таком состоянии. — Грейнджер? — услышала она тот самый голос, который слышала во снах много лет. Но в последнее время всё чаще. Округлив глаза в ужасе, Гермиона засучила ногами, отодвигаясь к стене, надеясь, что Малфой не проверит ванную или ему хватит такта этого не делать. Возможно, ей удастся притвориться, что её здесь нет. Спазм кашля поднялся вверх по гортани, и Гермиона зажала рукой рот, но через секунду нехватка воздуха взяла своё, и она начала кашлять, видя, как пол покрывается цветочными лепестками и кровавыми каплями. Господи, сколько ей осталось? Гермиона делала крайне неточные расчёты по тем книгам, которые ей попадались, и по ним у неё было полтора месяца. Но если она не будет его видеть... что ж. — Грейнджер? — когда девушка вставала, Малфой толкнул дверь, разрушая все её надежды на его джентльменство. — Не входи! — попыталась сказать она, но комки цветов всё ещё находились у неё в трахее, не давая нормально говорить. Малфой протянул руку как раз вовремя. Гермиона уже успела во всех красках представить себе удар о кафель. Хотя вряд ли что-то могло сделать ей ещё больнее. — Тихо, — произнёс Малфой, поддерживая её и обводя глазами пятна на полу и россыпь лепестков. — Грейнджер? — Драко наклонил голову в вопросительной интонации, когда она схватилась за его руку, чувствуя грудь слизеринца возле своей щеки. Какой раз Гермиона говорила себе, что всё к лучшему? Всё к черту. Потому что сейчас она физически не могла отпустить его. Пара касаний, и её сердце начинало стучать медленнее, спокойнее. Кашель больше не душил, хотя только что гриффиндорка была уверена, что выплюнет своё лёгкое. Впрочем, судя по всему, совсем скоро они станут ни на что не способны. — Ты... у тебя кровь, — когда Малфой отогнул часть рубашки девушки, она сказала себе спасибо, что додумалась надеть под неё топ. Его пальцы коснулись её ребер ниже цветения, и Гермиона вздохнула от облегчения. Это было похоже на то, если бы в кровь девушки прямо в место поражения впрыснули обезболивающее: прохладную смесь, что окутывала цветы и усмиряла их. Он будто сказал всей боли: «смирно», и она замерла, полностью подчиняясь. — Это просто... — Гермиона постаралась отстраниться, но пальцы будто начали жить своей собственной жизнью, не отрываясь от его футболки. — Как это работает? — бесцеремонно прервал её Малфой, не замечая, что Грейнджер всё ещё прижимается к нему, так как был сосредоточен на ране девушки. — Она перестала кровоточить. Только что. — Потому что ты близко, — пожала плечом Гермиона, изо всех сил пытаясь звучать небрежно. Малфой прищурился, смотря на неё, и усмехнулся, упираясь рукой о стенку в ванной и смещая их немного в сторону. — И насколько же близко я должен быть, чтоб тебе стало легче? — его голос начал походить на медовый, а глаза сверкнули. Это была слишком внезапная перемена, так что Гермиона приоткрыла рот, смотря ему в лицо. Её тело не давало отступить, так что она стояла и ждала, пока понимание затапливало девушку наравне со смущением. — Очень остроумно, Малфой, — только и выдала Гермиона, надеясь, что на этом он закончит своё представление. Драко хмыкнул и посмотрел вниз, остановив свои глаза на её грудной клетке, оценивая дыхание. По крайней мере Гермиона думала, что это было так. Малфой поднял руку и, отодвинув ткань, коснулся ключицы девушки — того соцветия, которое он увидел несколько дней назад. Гермиона закрыла глаза, надеясь, что ей хватит сил не вздохнуть, потому что эффект становился всё ощутимее. Малфой был прав: её тело действительно воевало против неё. — Остроумно, говоришь? — Гермиона услышала его ещё один слабый хмык и всё-таки открыла глаза. — Перестань, Грейнджер, я не поверю, что ты никогда не представляла это, будучи в меня влюблённой, — улыбка Драко стала шире, как и зрачки девушки, пока она пыталась осмыслить сказанное. — Малфой, это уже чересчур, — сжала губы Гермиона, всё же делая над собой усилие и приказывая себе его оттолкнуть, хотя само движение было настолько слабым, что даже не претендовало на правдоподобность. Её дыхание выровнялось и теперь, когда боль не сдавливала грудную клетку, сосредоточиться на близости Драко оказалось куда легче. И это было негативной стороной ситуации. Он точно знал: ей это нравится, что делало всё ещё хуже. — Ты девственница? — спросил Драко уже не таким вкрадчивым тоном. — Нет, — она ответила внезапно даже для самой себя, но в голосе были нотки вызова, Гермиона могла поспорить, что он этого не ожидал. Гриффиндорка ждала от Малфоя какой угодно реакции, пусть даже удивления, но не того, что парень рассмеётся. — Что, попробовала с Вислым и не получилось излечиться? Наглость слизеринца не знала границ, так что Гермиона сделала себе заметку перестать удивляться этому его качеству. — Это не твоё дело, — прищурила она глаза, пытаясь выстроить границы. — И тебя это не должно заботить. — Как же, здесь девица умирает от любви ко мне, — насмешливо протянул Драко, всё ещё держа руку у её головы. — Просто признай, что тебе бы хотелось. Она чувствовала, как краснеет шея, покрываясь пятнами. Ей хотелось, чтобы он перестал издеваться и просто отошёл, несмотря на то, что это совершенно не понравилось бы цветам в её груди. — Придурок, — пробормотала Гермиона и, воспользовавшись уверенностью Малфоя в своей ловушке, легко оттолкнула его, пролезая под рукой слизеринца. Она села на кровать, с удовольствием заметив, что ей сменили постель, потому что прошлая была в потёках пота и крови после этой ночи. Внезапный прилив сил её осчастливил и озадачил одновременно. Впервые за многое время она могла позаниматься, поэтому Гермиона задумалась над домашними заданиями, которые за все эти дни скопились у девушки. — Тебе стало хуже, потому что я не приходил, — уверенно произнёс Малфой, выходя из ванной и садясь на своё идиотское кресло, — и ты не пожаловалась, — видимо, он ждал от неё ответов, но Гермиона была сосредоточена на поиске книги в сумке. — Скажи, Грейнджер, кто тебе так искусно отвинтил инстинкт самосохранения? Или тебе приспичило умереть как можно раньше? Вот так оставишь Поттера сироткой ещё раз? — Я уже говорила, что не собиралась просить тебя быть моей нянькой, — прервала она его поток желчи, который почему-то очень походил на возмущение. Скорее всего, оно было связано с тем, что если бы жизнь самого Драко зависела от нахождения кого-то с ним в одной комнате, тот бы приковал человека цепями к своей лодыжке. — Не я просила об этом Макгонагалл, так что не стану упрашивать тебя быть здесь. — Даже ценой собственной жизни? Гермиона молчала, перекладывая бумаги излишне агрессивно, и не поднимала на него глаз. Когда стало ясно, что она не станет отвечать, он цокнул: — Ах, ну да, Гриффиндор и львиная гордость, — саркастично протянул парень. — Очень смахивает на овечью тупость, но... Гермиона вздохнула, но сдержала себя, промолчав. Возможно, он этого и добивался? Чтобы она умоляла его прийти? Или же просто не относился серьёзно к происходящему? Плевать. Гермиона водрузила себе на ноги книгу, начиная делать записи. Завтра доклад должен лежать на столе у Бинса, а у неё ещё нет ни строчки. Наверное, прошло не больше получаса этой вежливой тишины. Гермиона приказала своим глазам слушаться и не отлипать от текста, хотя она и знала, что этого послушания надолго не хватит. Чем быстрее прогрессировала болезнь, тем больше ей хотелось с ним сблизиться. Однажды она думала о тех фильмах про неправдоподобных оборотней, которых заковывали в цепи перед полнолунием, чтобы они никому не навредили. Будто настоящего оборотня сдержали бы цепи. Гермиона полагала, что когда-то сойдёт с ума настолько, что не сможет дать себе оплеуху и действительно побежит к нему. Сейчас она упрямо сверлила глазами свой доклад, выводя на пергаменте буквы, и лишь изредка посматривала на Драко, который читал, закинув ногу на колено. Это его любимая поза. Он не был напряжён и совсем не выглядел скорбящим. Девушка задумалась о Нарциссе и о том, стала ли потеря мужа для неё ударом, потому что сын Люциуса перенёс это на удивление спокойно. — Когда это началось, Грейнджер? — шорох очередной страницы в его руках и этот вопрос прервали тишину. Она замерла с пером в руке, смотря на слово «нелицеприятный», которое описывало гоблинские судебные процессы в позапрошлом столетии. Почему-то Гермиона сразу поняла, о чём он спрашивал. Чтение мыслей или внутренняя связь не являлись признаком ханахаки, а вопрос можно было интерпретировать по-разному, но она знала, как точно его нужно трактовать. Гермиона сглотнула, закусив внутреннюю часть щеки, — у неё там уже появилась ранка от часто повторяющегося жеста. — На третьем курсе, — едва слышно ответила она и продолжила писать, не концентрируясь на его взгляде, который чувствовала каждой порой, а дьявол за её плечом так и шептал: «подойди к нему». Пошёл ты. — Я знал, что та пощечина была какой-то исковерканной версией дёрганья за косички, — фыркнул Малфой и оказался сильно близок к правде. — На самом деле нет, — Гермиона наконец подняла голову. — Точнее, не совсем так. Это произошло сразу после. Вернее, тот случай... он поменял моё отношение к тебе. Его брови, которые были на добрых несколько тонов темнее, чем волосы, подскочили вверх. Драко явно не ожидал этого. И она тогда тоже этого не ожидала. Он смотрел на неё в упор, явно дожидаясь продолжения. Это было неловко, но пытаться спрыгнуть с темы показалось бы ещё более смущающим, потому что Малфой и так всё знал. — Ты не ударил меня тогда в ответ, хотя был очень зол. Я видела это в твоих глазах, — сказала Гермиона, пытаясь как можно сильнее сжать эту историю. — Тогда я подумала, что, возможно, ты лучше, чем кажешься. Она опустила глаза обратно к своему докладу, хотя все мысли перепутались, подбрасывая ей воспоминания в голову и затуманивая мысли. На четвёртом курсе она надеялась, что ей показалось, и это пройдёт. И год за годом понимание влюблённости становилось всё чётче. Она ненавидела видеть его разбитым, ненавидела видеть его в объятиях Паркинсон, с которой Малфой встречался, ненавидела чувствовать собственную боль от его заурядного «грязнокровка». Это было так нечестно. Она не хотела в него влюбляться. По всем законам жанра её сердце должно было выбрать Рона. Или Гарри. Или кого угодно, но не Малфоя, чья тётка пытала Гермиону, не скрывая удовольствия от процесса, а отец мечтал стереть с лица земли. Да, Драко прав: у судьбы весьма недурное чувство юмора. — Знаешь, почему к проявлению мужской и женской агрессии относятся так по-разному? — спустя несколько минут спросил Малфой, закрыв свою книгу, а Гермиона подавила в себе желание взглянуть на обложку. — Мальчики и девочки примерно одинаково сильны, пока дети, и примерно одинаковы в росте, если мы говорим об одних и тех же годах. Но разница наступает в подростковом возрасте, когда у парней начинает выделяться тестостерон. Мы становимся физически сильнее, особенно, что касается верхней части тела, — Драко говорил спокойно и сосредоточенно, и это навело её на мысль, что впервые он говорит ей что-то абсолютно бесстрастно. — Ты тогда была в ярости. Из-за того, что я что-то там говорил об этом вашем Хагриде и его крылатом уродце, поэтому ударила меня по лицу с довольно внушительной для девчонки силой. Я помню, у меня до вечера не сходила твоя пятерня со щеки. Гермиона почувствовала, что вновь краснеет, но теперь эта краснота была больше связана с гордостью. Что-то вроде детского: «выкуси». Малфой немного склонился, упершись предплечьями в колени. — Если бы я вложил в ответный удар столько же силы, сколько ты вложила в свой, с расчётом на мои физические данные уже тогда я бы мог тебя убить, особенно, если бы ты неудачно упала. В моём поступке не было благородства, а лишь холодный расчёт и забота о себе, — завершил Драко речь, и Гермиона видела, что он всматривается в её лицо, будто ожидая эмоций. — Как и сейчас? — спросила она тише, думая, что парень поймёт. Он находился здесь не потому, что ему было искренне жаль, а потому, что Макгонагалл пригрозила Драко испорченной характеристикой. Никакого благородства, только забота о себе. — Может, теперь поймёшь, что любить меня — крайне хреновая затея, — Малфой откинулся на кресле. Гермионе захотелось рассмеяться. Потому что она всегда это знала. Каждый из его гнусных поступков напоминал ей об этом будильником и, несмотря на это, она всё ещё была слишком слаба, чтобы оборвать свои чувства. За это и расплачивается. В итоге ведь судьба у каждого берёт своё, даже если приходится брать силой. — Спасибо, потому что шипы, пронзающие меня до мяса, были недостаточно доходчивы, — пробормотала Гермиона и вдруг дёрнула шеей, вновь на него посмотрев. — Почему розы? Малфой выгнул бровь в немом вопросе. — Ну, я читала, что цветы... они должны быть как-то связаны с объектом... — любви, — связи. Часто это любимые цветы этого человека. И я уж никогда бы не подумала, что эти... — Гермиона повела плечом, будто напоминая, где находилось соцветие. Драко поднялся со стула и бросил на сидение книгу. Гриффиндорке вновь не удалось рассмотреть, что он читал. Парень подошёл к ней и уже знакомо отодвинул одежду, смотря прямо на распустившийся цветок у неё на плече. Это была необычного вида роза. Она более круглая, а серединка состояла из мелких, будто рваных лепестков, создававших объём. Это были действительно красивые бутоны, и на клумбе они завораживали бы взгляд куда больше, чем торчащие из человеческого тела. — Этот вид роз называется миранда, — наконец заговорил Малфой. — Так звали прабабушку моей матери. Она страшно любила пионы, но этот вид цветов не считался достаточно аристократическим, поэтому мой прадед — Поллукс Блэк — нанял лучших флористов. Они вывели сорт пионовидной розы, а прадед назвал их в честь той, которую очень любил, — Гермиона вздохнула, когда Драко провёл пальцем по её коже вокруг цветка. — Миранда была очень близка с моей матерью, и после её смерти эти цветы стали любимыми у Нарциссы. Она забрала их в Мэнор и засадила ими огромную площадь сада. Только за этим сортом мать ухаживала самостоятельно, не подпуская гномов, и мы часто проводили время вместе, копаясь в земле, пока я был ребенком, хоть отец и не одобрял этого, мягко говоря. Теперь это мои любимые цветы. — Я должна была догадаться, что это связано с твоей мамой, — сказала Гермиона полушёпотом, надеясь, что её голос не звучит так, будто она готова растаять кусочком льда, пока он касался плеча девушки. — Боль действительно прекращается, когда я приближаюсь? — Малфой склонил голову и, кажется, испытывал искренний интерес. — Да, — кивнула Гермиона, понимая, что нет смысла врать. В глазах Драко заиграло что-то удивительное. Если бы ей велели бы потом описать увиденное, она бы сказала, что так смотрит сумасшедший учёный на возможность очередного безумного эксперимента. — Это распространяется только на касания? — спросил Драко, садясь на край кровати девушки. — Н-наверное, — она нервно поправила рубашку, запахивая её крест-накрест. Гермиона знала, что это распространяется на абсолютно любую его близость, но тон парня настораживал гриффиндорку. Вдруг он поднёс руку к своему лицу и, не отрывая от неё взгляда, медленно облизал кончик большого пальца правой руки. Гермиона смотрела на это, как заворожённая, пытаясь заставить свой мозг думать, просчитывать на несколько шагов вперёд, но всё, что говорило сейчас её сознание, ничего общего не имело с рациональностью. Тело девушки хотело избавиться от боли и было готово на любые меры для этого. Малфой протянул руку к ней и, взяв лицо Гермионы за подбородок, мазнул влажным пальцем по её нижней губе. Наверное, если бы она была в себе, то тут же хлопнулась бы в обморок от шока, но всё, на что гриффиндорку хватало сейчас — это потрясённый взгляд. — Оближи, — велел Драко так, будто Гермиона являлась полоумным человеком, не понимающим очевидного. И это было легко. Слишком легко для той, которая обещала себе не показывать перед ним этой слабости. Пусть Помфри и Макгонагалл убеждали её, что они были обязаны ему доложить о всём положении вещей, она не хотела стелиться перед ним дорожкой, и у неё это получалось до недавнего времени. Но когда он немного сильнее надавил, проталкивая палец в её рот, Гермиона провела по его кончику языком, чувствуя, как мышцы расслабляются, а стебли замирают. Через секунду губы Малфоя растянулись в усмешке, и он убрал руку. — Ты же чёртово поле для экспериментов, Грейнджер, — сказал он, подтвердив её догадки и схватив книгу, вышел за дверь, не прощаясь и всё ещё самодовольно усмехаясь себе под нос.

***

Три врача из Мунго, два специалиста из Италии, пять французов. Они толпились над Гермионой после того, как Макгонагалл убедила её, что все подписали договор о неразглашении. Создавалось такое чувство, что заболеть ханахаки можно лишь каким-то постыдным путём, вроде постоянных беспорядочных половых связей или чего-то подобного, что осуждалось обществом. Но Гермиона всего-то влюбилась в неправильного человека. Несмотря на то, что директор школы потратила время, чтобы убедить её в этих процедурах, Грейнджер никогда бы не противилась. Возможно, это поможет не только ей, но и медицине в общем. Драко исчез на два дня, и она не знала, приходил ли он вчера, потому что весь день над ней колдовали специалисты, общаясь с переводчиками. Первый час Гермиона ещё пыталась что-то улавливать и разбирать, надеясь понять прогнозы, но к концу четвёртого часа гул только давил на её мозг и грудную клетку, заставляя девушку всё чаще выплёвывать целые соцветия. Тот факт, что над ней тряслась половина самых сведущих магических целителей Европы, и ни один из них не мог хотя бы на четверть повторить тот эффект, который оказывал на её болезнь некий высокомерный жеманный придурок, был весьма смехотворным. Ей всё не становилось лучше, поэтому уже к вечеру, когда Гермиона осталась одна, Помфри подключила её к аппарату, очень похожему на маггловский, только он работал на определённых заклинаниях. Трубки были воткнуты в гортань девушки, чтобы вентилировать лёгкие, хотя, как призналась целительница, колдомедики не были уверены, что это поможет, но попробовать стоило. — Мадам Помфри? — Мариэлла просунула свою светлую голову в комнату, смотря на наставницу, которая каждые полчаса приходила, чтобы проверить показания; пока что от них не было много толку, особенно учитывая, что боль в грудной клетке Гермионы не становилась ни на капельку меньше. — Он здесь. — О, слава Мерлину! — выдохнула женщина и пару раз взмахнула палочкой, когда поток воздуха оповестил их о полностью открытой двери. — Садитесь, мистер Малфой, — произнесла Поппи натянутым голосом. Гермиона не видела его, так как не могла приподняться из-за трубок, которые в данный момент убирала Помфри, но могла чувствовать этот покалывающий приятный эффект в теле, который был похож на расслабление натруженных мышц. Трубка выскользнула из её рта, и девушка вздохнула, попросив воды. Малфой молча сидел на кресле, наблюдая за этим, и почему-то ей казалось, что он зол, хотя, вполне возможно, это была вина вечернего света, который бросал тени на резкие скулы парня. — Пока что вам это не понадобится, а позже... Дадите мне знать, в общем, — сказала Помфри, и Гермиона кивнула. Им совершенно не обязательно было оставаться наедине, но она замечала, что, несмотря на разницу в возрасте и авторитетность, мало людей горели желанием оставаться в одном пространстве с Драко. Он был крайне неприятным человеком, когда не хотел обратного, и это чувствовалось абсолютно во всём. Неважно, кто ты такой, тебе не захочется находиться долго под оценивающим взглядом Малфоя-младшего. — Какого хрена она прогрессирует, если они держат тебя на зельях? — разозлённо спросил он, когда они остались вдвоём. Гермиона немного поперхнулась водой от неожиданности и отставила стакан на тумбу. Ей хотелось встать и пройтись, но, несмотря на присутствие Драко, она сегодня слишком устала. Возможно, к концу этого часа... — Я просто сегодня вымоталась. Все эти врачи... — Гермиона чувствовала, что должна защитить честь людей, которые пытались ей помочь. Конечно, она им была больше интересна в качестве экземпляра редчайшей болезни, но всё же это не отменяло их усилий. — Бесполезны. Мать твою, Грейнджер, ты похожа на живой труп, какой во всём этом толк? — видно, перебивать — его дурная привычка. В миллионе других. — Это не так работает, Драко, — прервала парня Гермиона. Она редко называла его по имени, и теперь раз за разом позволяла себе эту вольность, решив, что вряд ли подобная мелочь не затеряется в пучине всего остального. — Зелья не помогают так сильно, и врачи, они... — она вздохнула, понимая, что у неё нет сил препираться, и отодвинулась на кровати дальше, подпирая спиной изголовье. — Они делают всё, что могут. Грейнджер понимала, что его злило то, что он должен оставаться здесь, пока она болеет. Какая-то часть девушки считала, что после такой новости Драко прочитает об этой болезни больше и узнает, что она неизлечима. Формально от неё можно было избавиться, точнее, от её симптомов, если предмет воздыхания признается ей в искренней любви, но с таким же успехом Гермиона могла узнать о раке в терминальной стадии. Но, видимо, это было ему неинтересно. Сегодня Малфой пришёл без книг. Возможно, он надеялся покончить с этим быстрее. Ей хотелось иметь возможность встать и уйти в ванну. Ей хотелось иметь возможность выплакаться, но даже это для неё было под запретом — слёзы забирали слишком много энергии, а для девушки этот ресурс смертельно важен. На самом деле, она врала. Больше всего ей хотелось прикоснуться к нему. Её мозг постоянно нашёптывал ужасные планы. Упасть, как несколько дней назад, чтобы Малфой инстинктивно подал руку, попросить что-то сделать. Ей хотелось рычать на себя, поэтому она прикусила нижнюю губу, почти почувствовав вкус крови. Да, только не хватало ран, сделанных по собственной воле. Малфой наблюдал за ней, и её борьба становилась ещё тяжелее, но дыхание выравнивалось, и пока этого вполне хватало, чтобы быть благодарной. Вдруг он поднялся, лениво передвигаясь, и Гермионе пришлось поднять глаза. Она никогда не видела его лицо так близко в это время суток. Обычно они могли пересечься взглядами в Большом зале за ужином или на факультативах, но этот зрительный контакт быстро обрывался после презрительного взгляда слизеринца. Сейчас он смотрел сам. — Если это так не работает, то что-то же должно, верно? — склонил голову Малфой и сел к ней на кровать. Поразительно, как легко он всё это делал, словно в происходящем не было ничего странного. Девушке стало интересно, как Драко объяснял своё отсутствие друзьям, если подписал договор о неразглашении или же ему удавалось незаметно выскальзывать на час? — Малфой, ты... — предупредительный тон удался, но Гермиона всё ещё смотрела на его движения опасливо. Храбростью и не пахло. У него всегда было что-то своё на уме, и у неё болела голова от этих загадок. — Я хочу кое-что попробовать, — произнёс Малфой. — Поэкспериментировать. — Я тебе не проект по Травологии, — гордо огрызнулась Гермиона, но он резко потянул гриффиндорку за лодыжку, и она спустилась ниже по кровати, оказываясь ближе. — Травологии? Как удачно подобрана метафора, — хмыкнул Драко, смотря на переплетения соцветий, видневшихся под одеждой. Гермиона сжала губы, понимая, что ляпнула. — Зачем тебе это? — спросила она, всё ещё не двигаясь, пока её тело ощущало каждую линию отпечатков пальцев парня на коже ноги. — Девчонки делали рядом со мной разное, — кичливо ухмыльнулся парень, — но ещё никто не реагировал вот так. Это тешит моё самолюбие, Грейнджер. Ну, конечно. Она должна была догадаться. Впрочем, Гермиона догадывалась, но не думала, что он просто возьмёт и произнесёт это. — Я бы мог использовать такое в будущем, это довольно необычная информация, — пожал плечами Драко, как будто рассуждал о том, чего бы съесть на завтрак за столом в Большом зале. — Думаю, ответить на пару вопросов — это мизерная плата, как считаешь? Он давил на самое больное — на её чувство долга. На неловкость Гермионы из-за того, что ему приходится делать ей одолжение, находясь рядом. Малфой был чёртовым стратегом, безжалостным и лишённым морали. Ей подумалось, что если бы война продлилась дольше, наверняка он стал бы генералом в войске Волдеморта. Его мозг был слишком наполнен хитростью и слишком избавлен от социальных норм, чтобы не преуспеть. — Наверное, — согласилась Гермиона, заставляя свой голос звучать ровно. — Тогда... тебе становится хуже, если ты долго меня не видишь? — склонил голову Драко, всё ещё не убирая с губ улыбку. — Обязательно произносить это вслух в таком контексте? — начала раздражаться гриффиндорка, как всегда, когда нервничала. — Исключительно научный интерес, Грейнджер, — неправдоподобно невинно произнёс Драко. — Не просто когда не видишь. Контакт должен быть достаточно близким. Таким образом, если посмотреть на фотографию, заболевшему не станет легче, — отчеканила она так, будто просто отвечала профессору сноску параграфа и надеялась, что это избавит её хотя бы от десятой части смущения. — Хорошо, — протянул Малфой и, подняв руку, прошёлся пальцами по ключице девушки, задевая края лепестков. — И эффект меняется в зависимости от расстояния? — Да, — сглотнула Гермиона. Она почувствовала, будто кто-то влил ей в кровь минералку, а каждая газированная частица была обезболивающим. Пузырьки лопались под кожей, создавая приятный тремор. — Что ты чувствуешь? — Драко понизил голос. Гермиона закрыла глаза, пытаясь как-то выдавить из себя просьбу не делать этого. Не затуманивать мозг такими вещами. Но после болезненной ночи это было не так просто. — Похоже на... — она открыла глаза, решая, что это поможет, — на приятные покалывания вдоль позвоночника. И эта штука, — Гермиона прочистила горло, пытаясь понять, как неприятные ощущения в гортани, которые она чувствовала весь день, просто исчезли, — не позволяет цветам расти, делая больно. Нормализует дыхание. — Интересно, — его пальцы очертили мочку уха, и Гермиона правой рукой сжала край подушки. — И меняется ли эффект от, скажем... — Малфой нарочито долго тянул «м», подбирая слова, — интимности? Гермиона видела, как блестят его глаза, и была уверена, что, несмотря на мимику, которая едва ли что-то выдавала, он играл в игру. Словно ребёнок, получивший странную, доселе невиданную куклу на Рождество. — Малфой, перестань, — Гермиона попыталась его остановить. — Но ты же не хочешь, чтоб я переставал, — хмыкнул парень, совершенно не веря. — Ты могла бы апеллировать к физиологии, если бы не тот неудобный момент, что эта физиология вызвана влюблённостью. Гермиона понимала, что он говорил чистые факты и, наверное, ей не следовало бы злиться, но знание того, что Малфой получает удовольствие от её беспомощности, поджигало шнурок Бикфорда в сознании девушки. Когда она смотрела в его глаза, ей было интересно, становился ли он добрее хоть с кем-то? Сколько раз она представляла, как Малфой снимает маску, бросает на пол броню и становится тёплым, чутким, мягким. Пусть не с ней, но ей хотелось думать, что он на это способен. Она не желала умирать с мыслью, что полжизни была влюблена в солдата, вылитого из олова. — Так тебе лучше? — спросил Драко, и разум Гермионы дорисовал в голосе нотки заботы. Она непроизвольно склонилась к нему, когда он чиркнул пальцем по её подбородку. Девушке нужно было не поддаваться на глупые уловки тела, но когда Малфой медленно наклонялся, не переставая смотреть ей в глаза, Гермиона позволила этому произойти. На секунду, наверное, буквально на мгновение перед тем, как его губы опустились на её, она увидела во взгляде слизеринца проблеск серьёзности. Словно он действительно взвешивал. Потом создалось ощущение, что в её легкие кто-то вдохнул баллон с кислородом, и она полностью растворилась в этом ощущении. Он легко проник языком к ней в рот, абсолютно не сомневаясь. Этот поцелуй длился меньше секунды, но уже совершенно отличался от того, к чему Гермиона привыкла. Возможно, потому что Малфой знал, что она не оттолкнёт его. Гермиона просто не в состоянии оттолкнуть. Она наклонила голову, прижимаясь к нему сильнее, и, когда рука Малфоя потянулась к её талии, всё остальное перестало иметь значение. Это было похоже на то, как люди отходят от пыток. После Круциатуса первые секунды кажутся раем, потому что та невыносимая боль наконец-то ушла. Гермиона понимала, что ей вот-вот снесёт крышу от нахлынувшего облегчения, но впервые почувствовала себя наркоманом, дорвавшимся до самого изысканного сорта мета. Такого же хрустально-прозрачного. Который крошишь, подогреваешь и вдалбливаешь прямо в сознание, отключаясь от внешнего мира. Гермиона простонала ему в губы и одним движением перекинула ногу через Драко и села к нему на колени, притягивая к себе за шею. Тревога вдали сознания подавала сигналы, блестела красным, но искры перекрывали все цвета, давали маячить лишь слабому чувству ужаса. Малфой ловко опустил руки, приподнял Грейнджер за задницу и подвинул к себе, не переставая целовать. Раньше Гермиона много думала о поцелуях с Драко. Какие они? Его поцелуи представлялись ей холодными, почти бесчувственными, так, если бы парень просто брал, ничего не отдавая взамен. Так, если бы он насмехался, даже целуя. Они представлялись ей такими, будто прикасаешься языком ко льду, а в реальности оказалось, словно облизываешь оголённые провода. Ещё мгновение, и Драко сжал руки на её талии. Он лёг на спину, увлекая Гермиону за собой. Прохладное прикосновение его руки к спине девушки заставило её легко вздрогнуть. Одно ловкое движение пальцев, и Гермиона почувствовала, как расстегнулся лиф под футболкой. Он опустил ладонь ниже, сжимая её бедро и то место, которое пульсировало ещё несколько часов назад, вызывая у Помфри взгляды сожаления — те, которые она обычно бросала на участок кожи, перед тем как окровавленные цветы пробирались через кожный покров. Оно перестало приносить какие-либо неприятные ощущения. Будто ей всё приснилось. Будто ничего и не было. Будто это действительно просто кошмар, который прозвали красивым цветочным названием. Её дыхание сбилось, когда он резким движением перевернул их, выбив воздух у неё из груди. Гермионе пришлось вдохнуть через нос, когда в следующую секунду он вновь её поцеловал. Малфой притронулся ко внутренней поверхности бедра гриффиндорки, располагаясь удобнее. Одна его рука по-прежнему лежала у неё на щеке, немного сдавливая, и каждое подобное касание будто нашёптывало её телу, что всё будет хорошо, и поэтому она практически не трогала Драко, только прижимала к себе за шею. Потому что казалось, что одно неправильное движение, и иллюзия рухнет. Вдруг он надавил на её щеку большим пальцем сильнее и толкнулся, потершись об неё. Его возбуждение было таким очевидным, что на секунду её здравомыслию удалось прорваться поверх этого... что это было? Естественная похоть? Настоящее желание прикоснуться? Или глупая уловка тела, которое изо всех сил не хотело умирать? Она замерла, и Малфой, почувствовав это, прервал поцелуй с характерным мокрым звуком, немного отклоняясь. — И на сколько я должен быть ближе? — повторил он свою фразу, слегка усмехнувшись, и ещё раз дёрнул бедрами ей навстречу, будто яснее давая понять, о чём он говорит. Это подействовало как ушат воды. Господи. Гермиона оттолкнула его и отползла назад, пока не коснулась спиной изголовья кровати. Она подтянула колени к груди, чувствуя, как кровь стучит в ушах, по слогам объясняя ей, что произошло. Между ними появилось хоть какое-то расстояние, что дало девушке возможность ясно мыслить. Бельё под футболкой всё ещё было расстёгнуто, и Гермиона понимала, что застегнуть его будет непросто, пока он здесь. Малфой отклонился, рассмеявшись, но голос парня по-прежнему оставался низким, а губы заметно увеличились. Он не то чтобы был джентльменом в вопросе поцелуев. — Серьёзно, Грейнджер? — всё ещё смеялся парень. — Я ожидал как минимум пощечину. — Какого чёрта, Малфой? — в её голове этот вопрос звучал с вызовом, а на деле вышло истерично, да и сама она не выглядела как здоровый пример девушки после поцелуя: в ужасе забившаяся на другой конец кровати и обхватившая руками ноги, словно желала защититься. Или не броситься к нему снова. — Не говори, что тебе не понравилось, — сказал Малфой, поднимаясь и поправляя свою футболку у шеи, которую она успела смять руками. — У тебя даже румянец появился на щеках, а это большой шаг вперёд от цвета кожи как у мертвеца на второй день вскрытия. Гермиона сжала губы, наблюдая за его движениями. Это было странно. — Ты же ненавидишь меня, зачем ты... — О, Грейнджер, ну, я не мешаю рациональность с удовольствием, — вальяжно сказал Драко, показательно осматривая её тело. — Ты вполне могла бы стать интересна в плане второго. Слава Салазару, твоё тело не взяло черты твоего характера. Гермиона чувствовала нахлынувшую лавину из противоречий, которая ощущалась как тяжесть на плечах, и ей едва удавалось её выносить. С одной стороны, она никогда не думала, что ощутит это. Ещё тогда, на третьем курсе, садясь на Хогвартс-экспресс до Лондона, девушка понимала, что ей нужно избавиться от этого странного желания, потому что ему не суждено сбыться, а Драко год за годом подтверждал этот факт. Но минуту назад парень держал её так, будто ещё несколько мгновений, и он бы действительно пошёл дальше. Какая-то часть, бесспорно, та, что похоронена под ядовитыми шипами ханахаки, была в искристом и совершенно идиотском восторге от этого. Но с другой стороны, Малфой делал это, потому что Гермиона оказалась достаточно уникальным вариантом для его эксперимента, и её внешность соответствовала каким-то стандартам члена парня. Сейчас ей хотелось, чтобы цветы вернулись, начали заново душить, и тогда она смогла бы сосредоточиться на физической боли, но, как назло, все бутоны будто опустили свои головы, собрав лепестки, и совершенно не причиняли неудобств. Гермиона могла их почувствовать только если вдыхала очень глубоко, расширяя грудную клетку. Видно, в слюне у слизеринца правда была анестезия, которую её организм жадно поглощал, рисуя на щеках заветный румянец, которого она не видела уже многие месяцы подряд. — Я больше не нуждаюсь в твоих услугах, Малфой, — отчеканила Грейнджер. Гермиона знала, что потом пожалеет об этом, но сейчас, когда жизнь насыщала каждую клетку тела, а все молекулы мозга заполнял стыд и злость, это было крайне легко. Малфой лишь закатил глаза и покачал головой. — Сделаю вид, что это не ты залезла на меня, а я даже не заставлял тебя умолять, — он склонился, сверкнув глазами, — потому что, знаешь, Грейнджер, я бы мог. Малфой взял с кресла куртку, которую она заметила только сейчас. Как только слизеринец вышел из комнаты, как всегда, не прощаясь, созданный им предмет мебели исчез. Она сразу же ощутила, будто кто-то вынул пробку, и её здоровье начало постепенно просачиваться сквозь пробоину, словно устремлялось прямо за ним в попытках догнать.

***

Скрип двери, точно такой же, как и в предыдущие пять дней, раздался за стеной. Гермиона взяла палочку, прошептав «Коллопортус» на всякий случай. Она могла поклясться, что с каждым днем этот скрип раздражал её всё больше. Вполне возможно, что это было связано с нервозностью, которая становилась всё сильнее с возвращением боли. Сегодня был пятый день, когда они не виделись, и Гермиона чувствовала себя... приемлемо. То, что сделал с её организмом всего-то чёртов язык слизеринца, казалось немыслимым. Гермиона слишком ярко помнила ощущения, когда он просто отсутствовал несколько дней. Только вчера ночью ей пришлось выпить зелье Помфри, чтобы усмирить кашель. Лишь на пятую ночь. Это был рекорд. Она знала, что его близость лечит, но не думала, что эффект такой продолжительный, пусть он и сходил на нет. В первые два дня Гермиона была готова умолять Макгонагалл дать ей показаться на уроках или же хотя бы сдать свои тесты собственноручно, но директор оказалась непоколебима. Её аргументы были довольно убедительны, потому что вся школа думала, что Грейнджер болеет драконьей оспой. Покажись гриффиндорка в коридорах относительно целой и невредимой, это вызвало бы град вопросов, особенно у тех, кто поддерживает близкий контакт со Скитер. Но Гермиона всё равно чувствовала такой прилив сил, что даже не расстроилась, когда Малфой не показался на следующий день. Но когда он пришёл потом, лениво развалившись на своём кресле и посмотрев на неё так, будто бы ожидал, что Грейнджер начнёт заикаться или упадёт в обморок от волнения, она просто закрылась в ванной. К чёрту его. Гермиона не собиралась давать себе ещё один шанс сорваться. Иногда ей казалось, что Малфой специально изводил её, чтобы она пожаловалась Макгонагалл, и та освободила его от этих «удручающих обязанностей». Если бы это сработало на директоре, Гермиона давно бы прибегла к этой просьбе. Все остальные дни, когда она слышала скрип двери и каким-то сумасшедшим образом могла различить только по скрипу, что входил именно он, Грейнджер сидела в ванне. Она понятия не имела, в каком радиусе Малфой должен быть, чтобы это действовало на цветы в её лёгких в положительном ключе, но не собиралась больше проверять. Ему было плевать. Несколько раз Драко отвесил несколько плоских шуток по этому поводу, несколько раз попытался ввести её в смущение, но ни разу не попытался открыть дверь. Не то чтобы она этого ждала. Но сегодня утром стало существенно хуже, как будто её силы удерживали болезнь на каком-то уровне, а когда эта грань оказалась пройдена, каждая клетка сдалась. Гермиона закричала, отбросив одеяло примерно в пять утра. Бутоны роз украшали её бедро, как вычурная и слишком реалистичная татуировка. Татуировка, которую невозможно свести. Сейчас она сидела на полу в ванне и слышала, как Малфой раздражённо цокнул языком. Ей казалось, что он должен быть рад её отсутствию в комнате. Гермиона открутила тюбик и задрала платье, сцепив зубы, когда прохладная вязкая субстанция коснулась ран на бедре. Лепесткам было нипочем, но кожа рвалась, делая каждое движение невыносимым. Крем помогал заживлять раны, и Гермиона уже в который раз подумала о том, что с удовольствием нанесла бы его на всю поверхность лёгких. Девушка прислушалась и по звукам ботинок поняла, что Малфой ещё в комнате. Она нахмурилась. Почему он не уходит? Это было невыносимо, потому что она скучала по нему. Абсолютно каждая эмоция в ней теперь разделялась на рациональную и «анатомическую», как она её окрестила. И «анатомическая» всегда одерживала верх. Гермиона спрятала лицо в ладонях, надеясь, что Малфой перестанет её испытывать и уйдёт. Так он и поступил. Она сделала вид, что скрип двери, который в этот раз был просто оглушительным, словно дверную ручку могли вырвать с мясом, не принес ей ни капельки боли.

***

— Он ошивался прямо у больничного крыла, серьёзно говорю! — возмущался Рон, повернувшись к Гарри. — Хорёк что-то задумал. Ваза дрогнула в руках у Гермионы, пока она пыталась водрузить её на тумбу. Парни принесли подруге букет белых лилий, и ей захотелось рассмеяться от глупости ситуации. Цветы вряд ли можно считать отличным подарком сейчас. Хотя приятно почувствовать ещё хоть какой-то аромат вокруг, кроме роз, однако лилии пахнут не слишком сладко. — Хорёк? — переспросила Гермиона на автомате, радуясь тому, что Рон слишком эмоционален, чтобы заметить дрогнувший голос. — Ага, Малфой, — на всякий случай уточнил Уизли. — Вдруг он хочет разнюхать и сделать пару колдо тебя больной, чтоб потом... — Рон, я думаю, ты преувеличиваешь, — Гермиона скептически поморщилась, наблюдая за тем, как Гарри следит за разговором, всё ещё не имея шанса вставить и слова. — Он мог тут случайно оказаться. — Нет, Гермиона, в прошлый раз мы тоже видели его, когда шли к тебе. Что-то тут не так, — покачал головой Гарри. Девушка облизала обезвоженные губы, садясь на кровать. В ней плескалось три дозы зелья Помфри, которые она должна была растянуть на полтора дня. Но хватило всего на час. Гермиона не могла позволить себе быть в кошмарном состоянии при мальчиках, но они опоздали, и она чувствовала, как действие зелья, и до того будучи не сильно заметным, переставало давать хоть какие-то плоды. — Не накручивайте себя, — притворно отмахнулась Гермиона, подтягивая колени к груди и чувствуя, как её щеки наливаются красным, а рана на бедре предательски пульсирует, будто на каком-то своём языке отбивая «лгунь-я, лгунь-я...» — Меня вообще раздражает, что они всё никак не могут понять, что с тобой, — нахмурился Рон, теребя простыню. — Сколько уже прошло? Что за секретность? Они могли уже двести раз тебя... — Им нужно время, — Грейнджер в очередной раз почувствовала потребность защитить честь врачей, которые уж точно делали всё, что могли, в её ситуации. — Некоторые волшебные болезни не так просто обнаружить и уж тем более... — ком встал в горле так резко, что Гермиона дёрнулась, поднимаясь. Кашель сковал глотку, и она зажмурилась, отвернувшись. — Гермиона? — поднялся Гарри, не понимая, в чём дело. — Ты... Что-то не так? Она молча покачала головой, панически переставляя флаконы на столе, стоя спиной к мальчикам. Должно же было ещё что-то остаться. Хотя бы глоток зелья. Друзья должны продолжать думать, что врачи не могут определить её болезнь, потому и врут про драконью оспу. Они не должны пугаться. Но в какой-то момент воздуха в лёгких не осталось, и она согнулась пополам от кашля, прикрывая рот. Тёплая рука Рона легла ей на поясницу. Он спрашивал что-то о воде, но как только Гермиона отняла ладонь ото рта, безуспешно пытаясь спрятать несколько лепестков, его вопросы прервались. Парень замер, уставившись на то место, где только что были видны соцветия, и медленно перевёл взгляд на лицо подруги. Уизли выглядел совершенно шокированным. — Рон... — Гермиона надеялась, что её светлая голова найдёт достойное объяснение, но бледность, которая с каждой секундой всё больше и больше воровала тёплый цвет лица Уизли, говорила ей о том, что объяснений не понадобится. — Ты... Это... — он ткнул пальцем на её ладонь, кожей которой она всё ещё чувствовала шёлк бледно-розовых лепестков. — Ханахаки, — наконец выдал Рон таким голосом, будто выносил приговор. На секунду она даже опешила, приоткрыв рот. Гермиона ничего не знала об этой болезни, пока не заболела сама, и тот факт, что Рон назвал её без каких-либо сомнений, мягко говоря, ошарашил. — Что?.. — Гарри подошёл к ним, переводя обеспокоенный взгляд от одного друга к другому. — Гермиона, воды? — Почему ты не сказала? Фразы парней прозвучали в один голос, так что ей понадобилась секунда, чтобы разобраться. Гермионе до сих пор не верилось, что Рон знает, что всё это значит. — Не сказала о чём? — Поттер начинал раздражаться, как всегда, когда речь шла о том, во что он не был посвящён. — Гермиона? — Уизли спросил более настойчиво, и она провела ладонями по лицу, умоляя себя найти подходящие слова. Девушка села обратно на кровать, взяв из руки Гарри стакан с водой и выкроив себе ещё несколько секунд. — Хана... что? — повернулся Поттер, смотря на Рона, который не отрывался от лица подруги. — Ханахаки. Это волшебная болезнь, — объяснил он. — Ей могут заболеть те, кто безответно в кого-то влюблён. Это цветы, которые начинают расти по телу. В лёгких, в сосудах, в мышцах, прорываются на кожу. Было необычно слушать Рона в качестве справочника, но Гермиона должна была догадаться раньше. Он вырос в окружении волшебства и на этом поле знал гораздо больше неё или Гарри, даже если лично не сталкивался со многими вещами, о которых им рассказывал. — Чего?.. — поморщился Поттер, начав смотреть на Гермиону так, будто пытался просканировать её кожу и понять, действительно ли внутри неё растут цветы. — Рон прав, — наконец сказала она, тихо отставив стакан. Вода немного смочила горло, но было ясно, что этот эффект ненадолго. — Я... — Почему ты нам не сказала? — спокойное состояние Уизли в мгновение ока сменилось паникой на грани с истерикой, когда он начал ходить туда-сюда, как всегда делал, когда не видел выхода. — Потому что в этом нет смысла, — сдержанно проговорила Гермиона и подняла голову, чтобы посмотреть на Гарри, который всё ещё не до конца понимал происходящее. — Погоди, то есть, ты знаешь, чем больна? — спросил он. — Тогда в чём дело? Тебя могут вылечить, просто скажи им, что... — Эта болезнь не лечится, Гарри! — крикнул Рон так, будто Поттер не имел права на невежество. — В каком смысле? Со стороны этот диалог был похож на нелепую зарисовку для скетч-шоу. — Смысл в том, что... — Гермиона закусила губу, пытаясь найти как можно более мягкие слова, — что от неё можно вылечиться, Рон слишком драматизирует, — выдавила она из себя подобие улыбки, услышав фырк рыжего. — Да уж, стать бесчувственным овощем, конечно! — взмахнул руками он. — Это в последнюю очередь похоже на излечение! — В общем-то да, — она решила игнорировать приступ злости Рона и продолжить объяснять Гарри. — На этом сейчас сосредоточены целители. На том, чтобы найти достаточно квалифицированного врача, который смог бы провести операцию, но минус в том, что мне будут недоступны чувства. Это как будто... — Гермиона прошлась взглядом по комнате в поисках подходящих метафор, — истребить очаг или что-то вроде. Поттер поднял брови и молча уставился на неё, пытаясь переварить полученную информацию. — Ты... не будешь ничего чувствовать? — спросил он по слогам. — Есть и другой способ, — прервал его Рон. — Кто это, Гермиона? Это была та часть, которой она боялась больше всего. — Неважно, Рон, — строго прервала его девушка, понимая последствия. — Неважно?! Неважно?! — он закипал с каждым мигом всё больше. — Ты умираешь! Что, если они не найдут специалиста в срок? Как ты могла от нас это утаить? — Но человек в этом не виноват, Рональд! — повысила голос Гермиона, но тут же прервалась, увидев, что Гарри всё ещё стоит в ступоре, кажется, даже не слыша перепалки друзей. — Она не умирает, — сказал он и повернулся к Рону. — Она не может умирать, это же... это же... абсурд. — Мама рассказывала, что была знакома с девушкой, которая заболела ханахаки. Она умерла через три месяца. Эти растения.... — Уизли скривился в отвращении, — просто поглотили её организм. Гермиона прекрасно знала специфику болезни, но слышать это от другого человека всё ещё было испытанием. Гарри медленно опустился на кресло, смотря в одну точку. — Какой есть способ? Что ещё? — повернулся он к ней. — Гермиона, ты же знаешь, что мы сделаем всё, что нужно, мы... — Вы не можете помочь, мальчики, — вымученно улыбнулась она, слыша, как голос дрожит от слёз. Вот именно поэтому Гермиона не хотела, чтобы друзья знали. Для неё это было ещё хуже. Ещё тяжелее. — Он может помочь! Кто это? Гермиона, это же... — внезапно Рон замер, будто кто-то наколдовал Протего прямо перед его носом. — Это же не... я? На секунду ей показалось, что кто-то отключил весь звук в комнате, и даже Гремучая Ива, которая была видна из окна этой комнаты в больничном крыле, притихла. — Что? Мерлин, Рон, нет, конечно! — от внимания девушки не укрылось, как он облегчённо вздохнул. Гермиона невольно представила, что было бы, если бы это действительно оказался Рон. Она бы никогда ему не сказала. Обречь своего лучшего друга на вечные муки из-за того, что он не может ответить взаимностью... это было по меньшей мере жестоко. Драко же... он не будет от этого мучиться. И данный факт придавал ей сил. — Тогда кто? Он знает? — Знает, — произнесла Грейнджер, намеренно проигнорировав первый вопрос уже в который раз. — Гермиона, Рон прав! Ты не имеешь права скрывать от... Скрип злосчастной двери проехался по её взбудораженным нервам, когда в комнату влетела мадам Помфри. — На выход, молодые люди, я уже достаточно слышала криков! Вам разве не ясно было сказано о постельном режиме пациентки? Просто немыслимо, с каким неуважением в последнее время можно относиться к предписаниям целителя! — бухтела она, подталкивая Гарри и Рона в плечи, в то время как оба парня наперебой пытались вставить свои пять кнатов. Наверное, сейчас было самое время заступиться за них, но в глубине души гриффиндорка понимала, что ей нужно время, чтобы перевести дух. Она проводила друзей извиняющимся взглядом и ещё несколько минут слушала бормотание Помфри за дверью. Скорее всего, Гарри начнёт донимать Рона вопросами, как только они выйдут из больничного крыла. Возможно, мальчики даже побегут к Макгонагалл со скандалом. Гермиона выдохнула, изо всех сил надеясь, что они так не поступят. Что Рон пощадит Гарри, который только-только начал приходить в себя, и не расскажет ему всего. Но Уизли никогда не отличался особым рвением к защите морального здоровья кого-либо, поэтому вряд ли сейчас Поттер не чувствует всего того, от чего Гермиона так старательно пыталась его уберечь.

***

Гермиона оттолкнулась от матраса, дотягиваясь до волшебной палочки. Древко несколько секунд балансировало на углу столика, норовя упасть, прежде чем наконец оказалось зажатым между пальцев девушки. Велением магии она вытащила из своего горла прибор, который якобы должен был поддерживать её дыхание без вечных приступов кашля. Однако эта штука ни черта не помогала. Шум за дверью становился всё громче, и Гермиона нахмурилась, привставая после того, как неприятное ощущение в горле усилилось. Ругань, которую пытались приглушить, нотации Помфри... В какой-то момент она была уверена, что слышала голос Гарри, и он был на грани. Гермиона посмотрела на часы и поняла, что до прихода Малфоя по графику осталось пять минут, и нахождение её лучшего друга в коридоре могло только добавить проблем. Она обернула пальцы вокруг ручки и потянула дверь на себя, но она только дрогнула под физическим воздействием и ни на каплю не поддалась. Гермиона сжала губы и приложила большее усилие. Какого?.. Девушку никогда здесь не закрывали, словно пленницу. Естественно, было сказано, что она не может просто брать и выходить, когда ей вздумается, учитывая святую убежденность всей школы в том, что лучшая ученица подхватила драконью оспу, но вот так запереть её — это слишком. Призвав палочку, Гермиона приготовилась оторвать голову тому, кто претворил эту блестящую идею в жизнь, но как раз перед носом девушки открылась дверь, и в проём втиснулась медсестра, поспешно её за собой закрыв. — Мисс Грейнджер, вы же знаете, что вам нельзя... — Почему закрыта дверь? Что там происходит? — Гермиона решила обойтись без приветствий. — Вам следует вернуться в кровать, вы совсем... — заметно занервничала девушка, поправляя халат. — Мариэлла, я слышала Гарри. Малфой должен прийти через пару минут, что делает эту ситуацию... — выражение лица стоящей напротив заставило Гермиону осечься и всмотреться в глаза. — В чём дело? — Боюсь, что сегодня мистер Малфой не сможет прийти к вам, — осторожно произнесла медсестра. — Почему? — Гермиона ненавидела эту игру в «угадай-ка», но была готова давить на девушку сколько угодно, потому что у Грейнджер создавалось чёткое ощущение того, что от неё что-то скрывают. Медсестра пригладила волнистые светлые волосы, силясь найти слова, и Гермиона прищурилась ещё больше. — Мариэлла. — Произошла драка, и они втроём вряд ли сейчас способны на диалог, что физически, что морально. С ними ведёт беседу госпожа директор, а мадам Помфри занимается ушибами, — выпалила Мариэлла, косясь на дверь, будто девушка больше всего на свете мечтала убраться отсюда. — Они... втроём? — у Гермионы отвисла челюсть. Спустя секунду она сделала шаг вправо, чтобы обойти медсестру, но воздуха привычно не хватило. Через мгновение ей пришлось вытереть пару кровавых капель с нижней губы. — Я прошу вас, отправляйтесь в постель. Поппи с меня три шкуры сдерёт, если с вами что-то случится, — Мариэлла подхватила Гермиону под локоть и отвела к кровати, подключив к её руке прозрачную трубку. Ей хотелось разобраться в ситуации. Ненависть к болезни бурлила в венах гриффиндорки, провоцируя злость на саму себя, потому что цветы в лёгких отобрали самую важную часть девушки — её саму. Физическая слабость разбирала Гермиону, словно пазл, проникая в сердце морального здоровья и разрушая изнутри. Она всё ещё думала об этом, когда светло-фиолетовая жидкость начала поступать в кровь, делая её веки тяжёлыми и неподъёмными.

***

Гермиона резко дёрнула головой, прислушиваясь и выключая воду. Раздался тот самый характерный звук двери: резкий и нетерпеливый. Она вытерла руки о полотенце, чтобы с них не капала вода, и, преодолев несколько шагов, открыла дверь и вышла из ванной. — Да ладно, не выдержала заточения? — ядовито спросил Малфой, создавая своё кресло. — Что произошло с Гарри и Роном? — тут же выпалила Гермиона, не тратя время на анализ его желчи. Драко был одет в форму, разве что галстук лениво висел на воротнике, лучше всего характеризуя своего хозяина. У него виднелось несколько тонких царапин на скуле, которые часто остаются после заживляющих заклинаний, если потом не слишком ответственно обрабатывать раны зельями, но в целом он выглядел хорошо. — Два твоих конченных дружка сорвались с цепи. Вот скажи, Грейнджер, неужели Поттер и Уизли рассчитывали, что ты выздоровеешь в разы быстрее, если они убьют единственного, кто способен сдерживать твою болезнь? — злобно прищурился Малфой. — Эти кретины даже тупее, чем Лонгботтом. — Я им ничего не говорила. Они... — Гермиона посмотрела на свои руки и сделала шаг к кровати, чувствуя, что ей тяжело стоять. — Они сами догадались. Видели тебя. — Меня это мало интересует, — оборвал её Драко. — Уверен, что они ещё долго не смогут тебя посещать. Особенно Вислый. Всё чувство вины вмиг испарилось из неё, и Гермиона насторожилась. — Что ты с ним сделал? — строго спросила она, как будто действительно могла требовать от Малфоя ответа. — Объяснил, что лучше не нападать на волшебника, если у самого не хватает мозгов, — равнодушно ответил он. Гермиона прекрасно знала, что равнодушие было фальшивым. Слизеринцу хотелось, чтобы она думала о худшем. — Малфой, это... — девушка не могла подобрать слов. — Они решили, что вдвоём смогут со мной справиться, и я ответил, Грейнджер. Если такое повторится, всё будет хуже, и мне похер на твоё мнение в этом вопросе. Ясно? — Драко говорил размеренно и холодно. Так, если бы ему нужно было впаять эту информацию в голову Гермионы. Она покачала головой, всеми силами показывая своё разочарование. Они просто три идиота! Факт того, что Гарри с Роном опустились до мордобоя, был возмутителен, но оказалось легко винить во всём Драко. Гермиона видела, что если он и пострадал, то явно не сильно, так как у него хватило сил прийти сюда и начать её изводить. В комнате пахло антисептическими зельями. Она обрабатывала новые разрывы кожи, в которых виднелся живой сад. Малфой следил за ней, и Гермиона старалась двигаться как можно более уверенно, зная, что он чувствует этот запах и наблюдает за ней. Спорить с ним дальше не было никакого смысла. Мариэлла немного позже сказала, когда помогала обработать бедро, что парни пострадали примерно одинаково. Несмотря на войну, они все оставались просто мальчишками, которые считали, что вот так проявлять агрессию — допустимо. В чём-то Малфой был прав: как Гарри и Рон могли подумать, что, навредив ему, они помогут ей? Это чистый эгоизм, способ выплеснуть злость. На секунду Гермиона представила, что было бы, если бы Драко вдруг не стало. У неё похолодели пальцы. Это будто вернуло её в военное время, когда каждый чёртов день был поводом придумать предлог для Гарри, чтобы посмотреть на небольшую отметку на карте Мародёров с именем Драко. Гермиона сглотнула и, откинув одеяло, забралась в постель. — Раз уж ты пришёл, думаю, не будешь против, если я просто посплю. Было такое чувство, будто Гермиона хотела сказать это саркастически, но сомневалась, поэтому её голос звучал как что-то среднее. Плевать. Её сарказм всё равно никогда на него не действовал. — Ты даже не ходишь на занятия, чтоб не успевать к ночи вызубрить все предметы и не высыпаться, — произнёс Драко, привычно забрасывая ногу на колено. — Просто ночью обычно хуже всего, — ответила Гермиона тише и повернулась на бок, укрывшись так, чтобы не было видно лица. Прохладные капельки его присутствия будто охлаждали заражённые лейкоциты в крови, даря облегчение. Её мозг стал предателем: подкидывал ей воспоминания о том эффекте, которые произвела лишь пара прикосновений к губам Драко. Гермиона зажмурилась, провоцируя звездочки под веками, чтобы сознание перестало быть такой тварью. Она смотрела на стену сбоку, которую частично загораживал букет, что принесли в прошлый раз мальчики. Если бы Гермиона повернулась, то увидела бы, как пара прозрачно-серебряных глаз пристально изучает её. Но боль медленно утихала, а девушка не повернулась, продолжив лежать с закрытыми глазами, надеясь, что сможет поймать хотя бы кусочек блаженной неги за хвост и приберечь на потом.