Красное солнце сгорает дотла

      Пробуждение выпало на раннее утро. Протерев всё ещё слипающиеся глаза, Фред потянулся и сел — мышцы слегка ныли после сна на сырой земле. Но леснику было не впервой спать не на мягкой перине, потому организм бунтовал недолго. Вокруг было тихо — только утренние соловьи заливались еле слышно, да кукушка разглагольствовала вдалеке. От костра остались одни угли, и юный утренний ветер тихонько развевал серый пепел. Первым делом Фред вспомнил, что неподалёку от их временного ночлега был родник. Ему смертельно хотелось ополоснуть лицо и шею в ледяной ключевой воде — ночью ему снилось что-то такое ужасное, что грудь до сих пор стягивало морозным кольцом, а руки подрагивали. Он только не помнил что. А вот ощущения страха и неуютности (и, может, даже чужого присутствия) осталось при нём и после пробуждения.       Ведьма ещё спала, причём богатырским сном (возможно, это тоже была причина, по которой она так долго шла по лесу, когда была одна?), и не двигалась — лишь тонкие волоски на лице её мерно поднимались и опускались от дыхания. Ещё было довольно рано, среди деревьев пока царил полумрак, потому Фред решил дать ей поспать ещё немного — всё же лучше идти хоть сколько-то выспавшимися. Мало ли на что способна уставшая и недовольная колдунья? Он взял с собой нож и лук на всякий случай и ушёл в противоположную от их верного направления сторону.       По пути лесник осмотрел и округу, к счастью, всё же не заметив чужих следов — кое-где ночью пробегала лисица да пара-тройка кролей, но это было не так страшно. Его губы свело судорогой, вероятнее, а не улыбкой — такой потешной теперь предстала безумная мыслишка, навеянная кошмаром, о том, что что-то может их преследовать. Опасаться им, вообще-то, нужно было вполне возможных встреч с людьми.       Родник Фред нашёл быстро и, опустившись на колени, почерпнул воды несколько раз, ополоснув лицо, шею и грудь и не сдержавшись от блаженного вздоха. Но этого ему оказалось мало, потому через мгновение же лесник припал головой к ледяной воде — мышцы свело от внезапно низкой температуры, и сознание мигом взбодрилось. Осадок после сна сошёл окончательно, и Фред, вынырнув, тряхнул яркой головой. Холодная вода каплями разлетелась по округе, краем глаза он заприметил кустик с ранней ягодой. Вот и завтрак.       Вернувшись на поляну, лесник застал всё ещё спящую ведьму и заметил на бревне ворона, увлечённо чистящего перья. Птица сидела тихо, даже не каркала, видимо, не желая нарушать сон хозяйки. Фред вдруг испытал к пернатому товарищу какое-то благоговейное чувство, приблизился и, черпнув горсть ягод из шляпы, протянул навстречу.       — Да ты молодец, — улыбчиво и почти ласково сказал он. — Быстро до Джорджи слетал. Похвально.       В ответ ворон согласно пощёлкал клювом и принял предложенное угощение. Фред разглядывал его прытко вертящуюся головушку с интересом.       — А балакать-то ты умеешь? — спросил он почти шёпотом, склонившись ближе, будто кто-то мог их услышать. — Мне рассказывали, что вы, птицы ночи, вполне себе умеете по-человечьи.       Птица, однако, молчала, увлечённо поклёвывая сочные, не особо сладкие ягоды. Лесник хмыкнул.       — Ну же… «Опасность», а? «О-пас-ность», — попросил он, но ворон не откликался. Лесник, впрочем, не особо расстроился — только поглядел снисходительно. Ещё бы с птицами начать говорить, ага. Хотя он бы не был против даже такого собеседника — всё же лучше, чем задумчивая и затравленная ведьма. — А как нам растрясти твою хозяйку, а? Пора бы дальше идти, а то, глядишь, опять придётся нестись галопом из-за того, что не уложимся…       Его тяжёлый вздох и раздосадованный взгляд (а ещё подаренное угощение), наверное, тронули и убедили пернатого, потому как тот, блеснув глазом-угольком, сделал несколько взмахов крыльями и оказался рядом с ведьмой. Фред заинтересованно глядел на них. Ворон вдруг начал дёргать хозяйку за кудри и несильно, даже как-то нежно, по-человечески, хлопал крыльями по лицу (которое, впрочем, было довольно сложно разглядеть в этой копне волос). Колдунья начала лениво шевелиться и что-то бубнить сквозь сон. Среди этих слов лесник услышал и «сварю», и «привяжу за лапы к кусту», что его немало повеселило. Не поднимаясь, он спросил с места довольно громко:       — У него есть имя?       — Арагорн,* — пробурчала сквозь сон Гермиона и, когда ворон особенно настойчиво и больно дёрнул за локон, резко села, проснувшись окончательно.       Когда на поляне уже стало достаточно светло (ведь когда проснулся лесник, рассвет ещё только-только занимался) они уже были готовы идти дальше. Но Фред, протянув ведьме свою шапку и предложив позавтракать ягодами, задержался. Он вернулся к центру полянки и отбросил в кусты брёвна, на которых они сидели, а после припорошил угли от костра землёй и травой. На очередной вопросительный взгляд он объяснил:       — Если в лесу правда кто-то есть, то будет лучше, коли они не будут знать о нас как можно дольше. И если среди них нет здоровского следопыта, авось смогу обеспечить нам безопасность и добротный такой отрыв.       Гермиона ничего не сказала, но спину лесника опалила почти восхищённым взглядом. А потом вновь склонилась к трещащему на её левой руке ворону, что-то тайно нашёптывая. Лесник потратил немного их времени, и с опушки они ушли так, будто их там никогда и не было.       — Что тебе вчера сказали знаки? — спросил Фред, когда они прошли уже несколько ярдов от последней остановки. Гермионе не послышалось, что в голосе его раздались насмешливые нотки.       — Нам нужно озеро, — всё же ответила она пространно, а глаза её вдруг помутнели.       Фред поглядел на неё задумчиво, но слова, благо, на смех не поднял.       — Есть одно. Как раз в том направлении, куда мы идём, — он поправил котомку и вдруг присел, словно что-то нашёл в траве (судя по увлечённости — золотую монету). — Только там уже будем идти медленнее, к сожалению. Земля влажная, есть болота…       — И что же дальше?.. — спросила ведьма, безучастно глядя на пытливые руки лесника. Фред молчал, колупаясь холодными пальцами в молодой невысокой траве. В ней виднелись следы неясного происхождения размером с огромный кулак — не человеческие, но и не звериные, хотя неопытному могло бы показаться обратное. Лесник же знал, что таких копыт нет ни у одного четвероногого жителя леса. Это настораживало. Какое-то время он молчал, глядя на эту вмятину и думая, а потом встрепенулся, неосознанно оторвал от какого-то куста рядом небольшой пятилистный жёлтый цветочек.       — А это мы узнаем потом, — и, подумав, протянул бутончик ведьме. Она, не думая, взяла, нервно глядя на лесника и ожидая вердикта. — Но я нас проведу. Будь уверена, никто не знает тех мест лучше меня… А с этой дороги, думаю, лучше сойти. Пойдём по непротоптанной тропе, но слишком сильно не отстанем.       Фреду не нравилось то, что следы были ему незнакомы. Перестраховаться в их случае было лучшим решением. А леснику теперь ещё и нужно будет как можно чаще осматривать округу. И вообще не терять бдительности — мало ли какая животина могла появиться в лесу, раз даже ведьмы, существовавшие для Фреда ранее только в сказках, заявились и в этом лесу.       Он думал, что Гермиона сейчас вскричит на него возмущённо (у неё же чуть ли не график стоял) или забухтит, по крайней мере, как недовольная ворона. Но она согласно кивнула с полностью серьёзным лицом. Фреда это удивило. Приятно. Он отчего-то ожидал другого.       — Тогда в путь, — произнёс лесник, поднявшись, и проводил взглядом движение ведьминских пальцев, огладивших цветок, прежде чем отправиться дальше.       Он вновь шёл впереди, и Гермиона, взглянув на него, неловко заправила цветочек за ухо. Красивый, что тут скажешь.       Фред решил свернуть с намеченного пути, не желая наткнуться на владельца тех устрашающих следов. Их новая дорога слишком круто отличалась от прежней: словно из сказочного леса перескочить в чащобы Бабы Яги — и разделяло две этих территории простое перепутье. Деревья стояли плотнее, отчего темнота сгущалась так, как если бы уже начинало вечереть. Слабые лучи света, насилу пробившиеся сквозь крепко сцепленные ветки и листву, наводили эту мрачную атмосферу лишь ещё больше, а не разбавляли её. Дорога под ногами была сухая и неживая: мёртвые опилки, подгнивающие грибы, кое-где даже виднелись трупы мелких животных. Кустарники здесь были невысокие и иссохшие — не было ни единой ягодки или цветка. А вот трава, наоборот, росла почти по пояс — но резалась при неловком движении. И так как живого здесь ничего не было, страх мёртвых появлялся сам собой. А воздух здесь был какой-то заупокойный — дышать было тяжело и морозно. И не веял он, а выл или стенал, донося из глубины чащи и сдавленный скрип, и еле слышимое рокотание, и, кажется, чьи-то шаги. А может, это было лишь эхо. Но, благо, хотя бы птицы что-то несмело щебетали — как знается, если птица молчит, то опасность рядом. Правда, только одного из двух путников это утешало.       Гермиона осторожно плелась следом за широко и уверенно шагавшим Фредом, который, очевидно, не был напуган этим местом нисколько, в отличие от неё. Ведьма то и дело озиралась по сторонам и, боясь неизвестного, крепко сжимала пальцами кусок лесникового плаща, словно тот мог испариться в любой момент, и она бы осталась здесь одна.       — Чего же ты так страшишься? — со смешком спросил Фред наконец, ощутив, как чужие пальцы нервно потянули его назад, заставив замедлиться — Гермиона не поспевала. — Не леса бояться надо, а…       — Того, что в нём есть. Я знаю, — перебила ведьма севшим голосом, но не дрогнувшим. — Я, чтобы ты знал, раньше не гуляла по таким местам. Почти вся моя жизнь прошла в пределах деревни и леса рядом. Это моё первое долгое и... настолько далёкое путешествие.       Он помолчал несколько мгновений, переваривая. Ветки и иголки хрустели под его начищенными ботинками, скрипел лук за спиной. Такие мелкие действия было слышно вдруг так чётко из-за атмосферы вокруг. Лесник слегка поджал губы:       — И всё это ради отца?       Ведьма подняла взгляд на его рыжую макушку, а потом опустила на свою руку, крепко вцепившуюся в плащ. Казалось, она уже была готова ответить и что-то другое, но всё же сдалась:       — Конечно.       Фред улыбнулся собственным мыслям с горечью, но лица старался не терять, хотя Гермиона, по-честному, его и не видела.       — Если тебе станет легче, то я скажу, что это моё первое путешествие тоже.       У Гермионы чуть челюсть не отвалилась, и внутри всё похолодело:       — Да, мне однозначно полегчало… — сдавленно пробормотала она, словно ей стало вдруг тошно, но Фреда это позабавило.       — Нет, погоди, — поспешно исправился он. — Я впервые иду с кем-то и с какой-то целью — это ведь называется путешествием, так? Но здесь я уже, говорил ведь, был. За все годы жизни я перерыскал лес и с братом, и один, и… и с Дедом.       Отчего-то упоминание их с Джорджем родителя больно кольнуло именно сейчас, когда зашёл разговор о захворавшем отце ведьмы. Какая-то обида подступила внутри, горечью закислив на губах, и Фред снова нахмурился. А из-за спины последовал неуверенный вопрос:       — Расскажешь о нём?.. — Гермиона, вероятно, желала отвлечься разговором от сумрака и страха вокруг. Голос её был пропитан надеждой.       У Фреда не было желания говорить о родителе. Чаще Дед лишь мелькал в его рассказах, как тёплый луч из воспоминаний растраченного детства. Ещё никогда Фред не говорил о нём с кем-то, кроме брата. Потому ответ его был прост:       — Вообще мне как-то не… — и он осёкся. Ещё больше Фред не любил оставлять людей в беде. Особенно, когда мог помочь. Даже если это просто пустые разговоры. — Ладно.       Он сдался, а Гермиона позади, кажется, тут же приободрилась — это лесник понял по весело дёрнувшейся руке. Фред взял недолгую паузу (его утешало лишь то, что ведьма наконец разговорилась сама), чтобы собраться с мыслями, и заговорил:       — Он вырастил меня и Джорджа. Научил всему, что я знаю: охоте, кое-какой грамоте и счёту… жизни, на самом деле. Дед же рассказывал нам о вас, ведьмах и колдунах, о жизни за лесом и в самом лесу. С его слов мы знали о том, почему нас, как и многих других людей, не принимали в других местах… Я вот даже теперь помню, с каким увлечением он повествовал о поселениях, о великих волшебниках и их подвигах, — Фред тепло улыбнулся воспоминаниям. — Я и брат с открытыми ртами слушали всё-всё. По этим рассказам выдумывали игры. И Дед сам иногда принимал участие, лишь бы повеселить нас… — улыбка вдруг померкла, оттенённая одним простым итогом: — Но он умер, когда мы были подростками… Джордж думает, что от старости.       — Но тебе так не кажется? — проницательно заметила Гермиона, и Фред вдруг подивился, почему вообще всё это ей разболтал. Уж не ведьма ли нагнала на него это желание? Они и не такое могут. Хотя… наверное, потому рассказал, что потом они разойдутся своими путями. И не чувствовалось никакой опасности от этой ведьмы — Фред ведь даже подставил ей свою спину в дороге.       — Нет, — он качнул головой и поджал губы. — Дед тяжело болел. К сожалению, лекарства ни от старости, ни от этой хвори мы не нашли. Его и, как известно, не существует.       И лесник замолчал окончательно, понурив рыжую голову. Холодная рука тоски по умершему сдавила рёбра, и какая-то толика вины неприятно засаднила в глазах. Стоило ли говорить, как он, Фред, всё ещё сожалел и порой бранил себя за нерасторопность и глупость, коие проявил в то время? Умерших жалостью не вернёшь. Но Фред чаще вспоминал о том, сколько пакостей натворил благодаря своему вольному, живому, немирному характеру, сколько проблем доставил Деду при жизни — больше, чем совершил хороших поступков… И как всё это аукнулось потом. Джордж тоже скорбел по родителю. Но не чувствовал того, что его близнец.       Фред запоздало ощутил, как вторая рука девушки мягко легка ему на лопатки. И ему вдруг не хотелось стряхнуть её.       — Я сожалею… — прозвучал тихо, с неожиданным пониманием девичий кроткий голос. — Он был хорошим?       — Замечательным, — выдохнул Фред, вновь натягивая улыбку, будто ведьма позади могла увидеть её сквозь череп. — Он спас нас. И, в конце концов, дал ту самую необходимую заботу и ласку.       — …Был отцом? — предложила Гермиона.       — Отцом, — согласился Фред.       Ту тоску, что навеяла эта беседа, почувствовала и ведьма, хотя даже никогда не была знакома с упомянутым стариком. Но ей была знакома смерть в её мёртвом обличии, потому сопереживание родилось в ней само по себе. Она, тоска эта, кажется, перекрыла и заупокойный холод, и ужас от дремучей чащи, и вой стращающего ветра. Путники грузно думали о чём-то своём. Но леснику понадобилось гораздо меньше времени, чтобы сбросить с себя эту тонкую пелену размышлений.       — Что насчёт твоих…?       — Ну… — медленно и нерешительно протянула Гермиона, будто сомневаясь, стоит ли продолжать эту тему. И всё же справедливости ради она не замолчала, поднявшись тем самым в глазах лесника: — Моя матушка была опрятной и умной чаровницей. А ещё очень нежной. Я без труда могу вспомнить колыбельные, которые она мне пела, когда я была ребёнком. Ласку её рук, вплетавших цветы в мои косы. Её чудеснейшие пироги и невероятное терпение, когда я вновь вляпывалась в неприятности, — Фред улыбнулся. — Она знала так много! И всему научила меня… Ну, тому, чему успела. Она погибла несколько лет назад. Мы с батюшкой с трудом оправились после этого.       — Сожалею, — мгновенно отозвался лесник, и Гермиона кивнула.       — И мой батюшка невероятный человек, — тут голос её блеснул чем-то неземным и ясным, вдохновенным. — Из любой глупости может сделать что-то забавное и интересное! И никогда не сдаётся… Не будь он таким, то меня… Он единственный, кто у меня остался. И если я не найду этот цветок, то это будет конец…       — Твои родители хорошие люди, — произнёс Фред с уважением, словно и не услышал появившейся грусти в чужом голосе, чему Гермиона была благодарна. — Я их не знаю лично, но, по твоим словам, так и есть… Мои вот бросили меня и брата во младенчестве посреди леса! — вдруг весело заметил он. — Так что…       Однако голос его пропал так быстро, что свистящая тишина чащи обрушилась на них слишком громко. И в безмолвии этом раздалась грузная, неровная поступь. Лесник остановился в тот же миг, как и его спутница позади.       Долгие, долгие мгновения среди шепчущего леса не раздавалось ни единого звука. Даже птицы вдруг замолчали. Напряжение в глазах, смотрящих по сторонам, было настолько высоким, что болела голова. Кажется, самое громкое, что оба путника сейчас слышали — это кровь, бьющая в ушах. И наконец боковым зрением Фред заметил движение. Из кустов на них уставились два огромных жёлтых глаза величиной по яблоку. Свесившаяся следом морда с хрипом дышала, выпуская холодные облачка пара — когда успел наступить мороз? — и смотрела на путников с выжиданием.       Им навстречу вышел медведь. Одна только голова его была размером с огромный пень, выдающееся чёрное тело было больше в несколько раз ведьмы и лесника вместе взятых. По загривку Фреда побежали мурашки — он видел в глазах этого зверя нечто, пока не поддающееся его пониманию. Медведь встал на задние лапы, и зубастая пасть его широко разомкнулась. Эта секундная заминка была чревата.       Гермиона, наконец стряхнув оцепенение и подорвавшись всем телом, дернулась быстрее, чем лесник, и в руках у неё мгновенно появилась ветка — Фред интуитивно понял, что волшебная палочка. И на каком-то внутреннем уровне почувствовал опасность, исходящую от ведьмы, в глазах которой вспыхнул багровый страх. Такую осязаемую и всепоглощающую — впервые.       — Ты что собираешься?! — вскричал он, загораживая телом вставшего на дыбы зверя. — Не видишь, что он напуган? Ещё и больше нашего!       Гермиона в ничтожном ужасе уставилась на него — шок от поведения лесника так её дезориентировал, что на мгновение она опустила палочку и отступила на шаг. Что-то в юноше напугало её больше, чем косматый огромный медведь у него за спиной. Фред рывком развернулся к животине. И, когда глаза их встретились, медведь замер, как замирали перед смертью зайцы в руках этого лесника — покорно, смиренно, неподвижно. Во взгляде зверюги читался ясный страх — такой запутанный, будто он не знал, от кого конкретно спасаться, потому и на двоих путников воззрился со сбитой паникой.       — Ну-ну, — мягко произнёс Фред, безоружно расставив руки и не приближаясь. — Иди отсюда, косолапый, мы не тронем. И другим про тебя не скажем.       Медведь глядел теперь вдруг с пониманием, словно осознал каждое сказанное слово. Последней фразы, казалось, ему и хватило, потому, когда лесник махнул рукой, мол, ступай давай, он резво опустился на все лапы и заковылял своей дорогой. Фред проводил его шерстяную спину долгим взглядом. Ему не понравилось ни то, как вёл себя зверь, ни то, как тот спешил и оглядывался, уходя.       Когда медведь благополучно скрылся среди деревьев (лес вновь зашумел, тишина словно отступила вместе с опасностью), юноша повернулся к ведьме с самым презрительным и злым видом. Гермиону, безвольно стоящую за ним всё это время и точно так же провожавшую взглядом косматого, этот его новый взгляд покоробил.       — Никогда… никогда не нападай на животное, если оно не желает тебе зла, — произнёс лесник с усилием, опалив ведьму ещё и волной клокочущего негодования. Она ощетинилась:       — У волшебниц есть шестое чувство. Я ещё на входе в эту чащу почувствовала опасность!       Фред осёк её сквозь зубы:       — Значит, это был не косолапый.       Ему весь этот разговор претил — чтобы избежать новой вспышки недовольства и злости, так и бьющих молотком в затылок, лесник решил поскорее продолжить путь и закрыть тему. Однако брошенная в спину следом фраза заставила его остановиться, когда он уже сделал шаг.       — Он — зверь, — не согласилась Гермиона.       Фред замер на несколько мгновений, сжимая и разжимая кулаки, унимая собственное недовольство. В следующее мгновение он развернулся и сделал несколько наступательных движений, из-за которых ведьма, наоборот, отступала.       — И много ты вот так второпях убила с таким убеждением? — спросил лесник на шаг, возвысив над головой колдуньи вытянутый палец и размахивая им. — Зверь. Не. Нападает. Без. Надобности. Он не человек, который убивает развлечения ради. Зверь опасен, когда голоден или видит в ком-то угрозу. Но ты могла спровоцировать его! Никогда не атакуй первой, если есть опасность. А ещё лучше — оставь это тем, кто разбирается, — Фред вновь сжал кулак и бессильно опустил вниз вместе с пылающим взглядом, вздохнув. — Казалось, ты-то уж должна знать о подобной несправедливости, в отличие от других…       На каждую фразу он делал по шагу, и в итоге Гермиона, словно забывшая, что в руках у неё могущественная палочка, трепетала от страха, вжавшись спиной в ствол дерева. Ещё ни разу она не слышала, чтобы о людях говорили с такой чистой неприязнью.       — Но…       — Побольше доверия, ведьма, — взгляд Гермионы сверкнул. Она крепко сжала палочку, будто сдерживая себя от взмаха, и не отвечала. И зубы сцепила так, будто ещё чуть-чуть — расцепит и укусит. — Иначе с тобой так далеко не уйдём — перепугаем всех животных в округе и расстроим порядок фауны. Кто я такой, по-твоему? Не тот ли, кто вызвался быть твоим проводником? Больше уверенности в моих способностях, будь добра, — бросил Фред напоследок, очевидно не желая слушать ответ. Ведьма захлопнула рот и, глотая злобу, больше не проронила ни слова.       Дальше они и не говорили, пересекая дремучую чащу. Доверие, появившееся между ними волшебным образом ранее, спало с них, как пепел, разогнанный ветром. Атмосфера леса после столкновения с медведем стала ещё более угнетающей. Но Фред шагал размашисто и отважно — его настолько поглотили мрачные мысли, что теперь он мало обращал внимание на окружающую местность. Гермиона за ним еле поспевала, но за плащ больше не хваталась. Прошлый разговор ей тоже нисколько не понравился, однако она продолжала держать ушки на макушке — тревожное интуитивное чувство всё же не улеглось после встречи с косолапым.       А Фред был зол на неё. За то, что чуть не навлекла беду (завалить взрослого медведя, столкнувшись лбами, нереально), за то, каким поганым ходом мыслей на самом деле обладала. Лесник считал, что уж кто-кто, а ведьма должна была понимать, какого это — быть отверженным, непонятым, быть тем, о ком думают, что от него лучше избавиться, убив, чем ждать проблем. А она вон как оказалось на самом деле… Фреду было обидно и за самого себя, что он о ней думал иначе. Опрометчиво.       И Гермиона злилась на него. За то, что и слова вставить не дал, что злился почём зря и собак на неё спустил. Она ведь отступила! Она ведь не напала, когда он помешал! Однако ведьма не придавала столько же значения эмоциям, сколько её проводник. Потому что понимала, что в их ситуации чувства лучше отключать. Потому что ощущала, что что-то по-прежнему было не так: птицы-то пели, да вот омертвевший лес нашёптывал ей что-то в уши. И всё никак не решался поддаться на уговоры и рассказать больше. Гермиона прилагала много усилий, чтобы, будучи незамеченной лесником (она остерегалась лишний раз показывать перед ним магию), узнать об опасности от природы, вслепую следуя за Фредом и простирая испачканные и изрезанные ладони к иссохшим кустам, прося совета. Но они, словно запуганные, молчали.       И вдруг над их головами раздалось граянье. Оба путника задрали головы — верный пернатый друг спускался к ним, тревожно крича. Гермиона остановились, взволнованная, и ворон сел на её плечо. Несколько мгновений он что-то тихо стрекотал ей на ухо, путаясь клювом в волосах хозяйки. А потом ведьма сделала резкое движение и бросилась к ушедшему вперёд Фреду, Арагорн вновь взмыл в небо. Столкновение было не больным, но ощутимым — лесник развернулся с недовольным видом и даже воскликнуть не успел, когда Гермиона вдруг утянула его в кусты и, накрыв его рот узкой ладошкой, заставила замолчать.       Фред ворочался недолго в попытке стряхнуть с себя волшебницу — её страшный взгляд пригвоздил его к земле (он вдруг даже вспомнил, что на прогулку вышел не с простой девишной, а с вполне себе колдуньей), а в последующее мгновение с тропки, по которой они шли ранее, раздались чужие шаги. Шестое чувство ведьму всё же не подвело. В глазах от паники на мгновение потемнело, но лесник мигом взял себя в руки, обратившись, подобно Гермионе, в слух.       — Угораздило же именно здесь пойти… — раздался недовольный голос одновременно с звучным скрежетанием, вероятно, зубов.       — Никак чёрт понёс, не иначе! — пробубнил второй задумчиво.       — А нас, получается, тоже чёрт понёс?.. — просипел третий.       — Нас понёс сам-знаешь-кто! — осёк грозно первый, и все замолчали.       Сухие ветки кололи спину, режущая трава царапала кожу. Гермиона и Фред лежали в кустах, едва дыша, да смотрели друг на друга широко распахнутыми глазами. Ветки иссушенного от отсутствия влаги куста не позволяли им увидеть говорящих — хотелось думать, что те тоже не смогут их углядеть. Судя по звукам, неизвестные были от них в паре ярдов и стремительно приближались. Кажется, они знали, куда и зачем идут.       — Послушай, Бродяга, я что-то чую… — голос угрожающе раздался совсем уж над кустом. Не сговариваясь, лесник и ведьма тут же задержали дыхание. Над ними свесилась голова.