А вы думали, в сказку попали?!

[Иллюстрация 3]       Иноран уже деловито раздевался. Он был похож на мотылька, который летит на огонёк, не чувствуя опасности — и остальные шли за ним, доверившись его чутью… не догадываясь, что им сейчас руководят совсем другие силы. Он намотал на голову футболку и спрятал под ней жёлуди, чтоб не намокли раньше времени, привязал к поясу лопатку и первым вошёл в воду, показывая пример остальным.       — Ух, какая водичка! — урчал Рюичи, окунаясь сразу, у берега. — Тёпленькая!       Джей привязал к своей шее плотный пакет со свистульками, а остальные плыли налегке, оставив еду и шмотки на пустом берегу. До острова оттуда было метров сорок-пятьдесят, и все доплыли благополучно, отряхнулись на каменистом берегу островка и прошли к его середине, к тому месту, которое ритмеру указали неведомые таинственные ками. Он уже сидел там на своих пятках, расстелив рядом футболку, на которой лежали блестящие круглые жёлуди — им нельзя было раньше времени соприкасаться с землёй.       Пятеро сели рядом, образовав круг, и терпеливо ждали, покуда Шинобу выроет ямку, набьёт её травой, польёт водой, которую заботливо принёс басист в пакете, зароет под маленький холмик три последних жёлудя и, отряхнув руки, возьмётся за свою свистульку. Несмотря на их похожесть, никто не перепутал свой инструмент с чужим, и мелодию сыграли правильно с первого раза. Потом ритуально благословили холмик, накрыв его ладонями… а дальше произошло что-то необычное.       В центре круга вдруг появился призрак — полупрозрачная фигура старца, одетого в кимоно старинного покроя — такие нынче только по большим праздникам надевают или шьют для исторического кино. Каждому из мужчин он казался стоящим к нему лицом, но говорил он на странном диалекте, так что понять смысл никто не смог, и только одно знакомое слово мелькнуло в его короткой речи: «свобода». Потом он исчез, а на глазах у изумлённых согруппников из ямки начали очень быстро расти три дубовых стебелька, вскоре уже сросшихся стволами и занявших всё пространство между сидящими.       Первым встал Кумото, которому голос погибшего отца сказал: «Ты свободен». Мужчина шагнул к быстро растущему дереву, раскинув руки, обнял его — и пропал.       «Ты свободен», — услышал каждый из остальных.       Сугихара вскочил, мгновенно обратившись чайкой — и взмыл в голубую высь неба.       Иноуэ подошёл к обрывистому берегу островка и прыгнул в воду, на лету обернувшись дельфином.       Оносэ вспыхнул костром и исчез, не поднимаясь с земли, а Ямада успел только недоумённо оглянуться — и исчез, и издалека донёсся звон медного колокола.       Кавамура стал соловьём — вспорхнул на ближайшую ветку и принялся петь, радуясь свободе, солнцу, небу, воде и земле… * * * [Иллюстрация 4]       «Свободен! Свободен!» — пело сердце Шинобу-дельфина, когда он мчался сквозь прозрачные синие волны озера, вдруг ставшего бескрайним морем. «Как же здорово!» Он слышал песни сородичей вдали и плыл туда, чтобы влиться в стаю, чтобы быть вместе, весело выпрыгивая в воздух и резвясь на просторе…       Он не знал, сколько прошло времени, покуда он не вспомнил, что родился человеком — в дельфиньей стае его приняли за своего, хотя он и был оборотнем, помогли выжить, делясь едой, учили охотиться дружной командой и весело петь игривые дельфиньи песни… А потом так же легко отпустили, когда он сказал, что должен вернуться к людям, чтобы найти своего человека, родную душу. Память о прошлом возвращалась с болью, вторгаясь в сознание вспышками, Дельфин-оборотень порой начинал паниковать так, будто бы он человек, упавший на глубину, и его лёгкие судорожно пытаются вдохнуть воздух…       И в какой-то момент он обнаружил себя лежащим на галечном берегу в одних плавках. Во рту было сухо, очень хотелось пить, и Иноран, не вполне осознавая, что делает, поднёс к лицу сложенные чашечкой ладони… в которых внезапно появилась вода — чистая и довольно холодная, которую он выхлебал, не почувствовав привычного вкуса. Но следующий глоток он сделал уже осознанно, призвав силу водной Стихии.       «Надо же… я умею колдовать», — несколько отстранённо подумал ритмер, призывая воду в ладонях ещё раз. Поднявшись на ноги, он почувствовал себя очень неуютно без привычной одежды, но интуиция подсказала ему, что раз он маг, то может что-нибудь придумать. Несколько попыток прошли неудачно, но с каждым разом молодой колдун отчётливее ощущал свою внутреннюю Силу, которая струилась внутри тела и даже вне его, образуя некий кокон, что-то вроде ауры, о которой он читал в эзотерической литературе.       «Ого, слова-то какие», — сам себе удивился Ино, создав себе некую иллюзию одежды — юкату и хакама. Потом подумал… и сменил эту одежду на оранжевую монашескую кашью — решил, что так будет больше шансов, что местное население не прогонит незнакомца дубинками. А в том, что он попал в какую-то иную реальность, Шинобу уже не сомневался, потому что, прищурившись, он сквозь ресницы видел совершенно другой мир… и свою собственную ауру.       Пыльная дорога широкой лентой уходила через рисовые поля, немного петляя и скрываясь среди дальних холмов. Босые ноги привычно отмеряли путь — так что путнику даже показалось, что он уснул на миг и снова увидел себя дельфином, резвящимся на морском просторе.       «То ли мы монахи, которым снится, что они дельфины… то ли мы дельфины, которым снится, что они монахи, — мимолётно думал Иноуэ. — Эх, до тех холмов я не успею к ночи, надо искать ночлег… или он сам меня найдёт? Странный мир… но хорошо уже то, что язык понятный, хотя и много новых словечек. И люди не злобивые — никто не обзывал меня психом, когда я спросил, где тут ближайшая станция метро, и откуда можно бесплатно позвонить. Пфф… случись всё наоборот, у нас бы местного крестьянина мигом засадили бы в дурку».       Обычно ему везло — в маленьких деревеньках странного монаха спокойно пускали на ночлег, а в первой, что попалась на пути, подарили потрёпанную холщовую сумку, деревянную миску и пучок грубо оструганных палочек, сказав, что денег дать не могут — неурожайный год. Но едой, как ни странно, поделились — Иноран не мог вспомнить, ел ли он когда-нибудь раньше необрушенный рис, который здесь оказался на диво вкусным. По его наблюдениям, жизнь здесь напоминала средневековую Империю эпохи первых сёгунатов, только феодальных войн не было. Впрочем, в школе на уроках истории бытовых мелочей никто не упоминал, так что ритмер судил по фильмам, картинки из которых периодически всплывали в его памяти.       Доверившись местным ками, Шинобу поправил заметно пропылившуюся кашью на плече, перевесил полупустую котомку на другое плечо и не сбавляя шага продолжил свой путь. Он не всё помнил о своей прошлой жизни. Он не всех вспомнил из своих близких. Одно он знал точно: ему нужно перейти эту гряду холмов раньше, чем это сделает Джун. * * *       Оносэ открыл глаза и увидел над собой высокий полог шатра. Попытался повернуться — и голову прострелило болью так, что он невольно застонал, сжав зубы.       — Доброе утро… Выпейте эту настойку, мой господин, — прозвучал рядом нежный голосок новой наложницы. — Она вам обязательно поможет.       — Отравить хочешь? — приоткрыв снова один глаз, недоверчиво спросил Джун. — Глотни сама сперва, дурочка.       — Как прикажете, господин, — девица послушно сделала глоток из миниатюрной чашечки и снова села на своё место. — Зелье безвредно, меня никто не подсылал, чтобы отравить вас.       — А по-моему, это ты наливала мне вино вчера, — проворчал молодой мужчина, делая над собой усилие и садясь среди подушек. — Дневальный!       — Да, сёгун-сама! — отозвался дежуривший у порога солдат из числа приближённых.       — Скажи, чтоб приготовили омовение… да и завтрак тоже. Я сейчас выйду.       — Хай!       Поднявшись на ноги, не обращая внимания на наготу, Оносэ оглядел свой походный шатёр, разгороженный плотными занавесями на комнатки, посмотрел на ковры и шёлковые подушки под ногами, на наложницу из бывших фрейлин сбежавшего наследного принца… В памяти истаивали последние крохи странного сна про старый дуб и его жёлуди, рассыпавшиеся из ладоней… Но полководец, честолюбиво стремящийся к полновластию, не привык доверять снам. И женщинам тоже. Только своему чутью он мог доверять. И чутьё говорило, что наложница не лжёт.       — Давай сюда своё зелье, — велел он, властно протягивая ладонь, а сам продолжал следить за выражением её смазливого личика — не мелькнёт ли там тень радости?.. Но ничего такого не произошло. То ли девица была хорошей актрисой, то ли в самом деле не замышляла ничего, кроме как помочь новому господину справиться с похмельем. Приятного вкуса кисловатый настой освежил глотку и в самом деле прояснил голову, поэтому, натянув простые хакама, сёгун соизволил подарить наложнице мимолётную ласку и сказал: — Сиди тут и не высовывайся. Если ослушаешься — отдам солдатам.       Та, конечно же, молча покивала и коснулась губами его руки, выражая покорность.       Армия сёгуна Оносэ была большой и неторопливо двигалась к Столице. Честолюбивый военачальник и сам был знатного рода, поэтому считал, что его несправедливо лишили трона, отдав власть в руки слабому и неуверенному в себе наследному принцу — тому самому, что сбежал из летней резиденции под защиту столичных стен, бросив гарем и едва ли не половину казны. Джун сумел привлечь на свою сторону многих сановников, потому что был харизматичным лидером, умел увлечь словом и подать пример делом. И лишь кучка приспешников, которые поддерживали новоиспечённого монарха (и, прямо скажем, вертели им в своих целях), были недовольны тем, что в их планы вмешивается этот прямолинейный и властный сёгун.       Выпитый утром настой странно повлиял на Оносэ: настроение было добродушным, он даже не велел казнить пойманного лазутчика, лишь приказал привязать к обозной телеге и сторожить, чтоб не сбежал.       — Я лично прослежу, чтобы твои донесения были доставлены нашему трусливому императору, — со смешком сказал сёгун, и приближённые поддержали его шутку дружным смехом. Приняв сообщения от собственных разведчиков, Джун собрался пообедать в обществе новой наложницы, но тут его снова отвлекли.       — Сёгун-сама, простите, что отрываю вас от дел, — заговорил подошедший дневальный из другой смены, — но на дороге перед самыми холмами стоит какой-то странный бродяга, вроде бы, горный монах… и не уходит, требуя встречи с вами.       — Скажи ему, что я по пятницам не подаю, — хмыкнул Оносэ. — А если будет настаивать — просто аккуратно возьмите его и поставьте там, где он не будет мешать продвижению войска.       — Слушаюсь, сёгун-сама!       Сидя на пригорке, полководец обедал и внимательно следил за передвижением своих многочисленных отрядов. Во всём был образцовый порядок, каждое подразделение знало свой черёд, никто никому не мешал на дороге, солдаты шли спокойно, не опасаясь внезапного нападения со стороны мирного населения. Отряд за отрядом снимался с места, чтобы пройти половину дневного перехода и раскинуть новый лагерь аккурат за холмами, где начиналась обширная долина вокруг Столицы, а сёгун со свитой и конными отрядами должны будут приехать за ними вслед.       Зоркий глаз Джуна вдруг привлекло облачко пыли над дорогой — кто-то спешил верхом с донесением.       — Можешь поесть, — мимоходом бросил он наложнице, которая смиренно ухаживала за ним во время обеда, поднялся и прошёл чуть вперёд, чтобы встретить гонца. Им оказался давешний охранник, который нарочно съездил к головному отряду, чтобы убедиться лично — и лишь тогда доложить начальнику эти небывалые новости.       — Не вели казнить, сёгун-сама! — прямо с седла упал к ногам воеводы дневальный. — Этот бродяга оказался колдуном! Он расшвырял солдат невидимой силой и перегородил дорогу рекой! Я сам видел: это настоящая река, не какой-нибудь хилый ручей. Колдун требует, чтобы ты пришёл говорить с ним.       — Колдун? — задумчиво переспросил Оносэ. — Забавно… Отряды встали?       — Да, мой сёгун, — не поднимая головы, ответил вестник. — Стоят, согласно ранжиру, никто не разбегается.       — Не боятся колдуна, что ли? — с лёгкой усмешкой хмыкнул Джун.       — Они верят в тебя, сёгун-сама, — тут охранник поднял глаза на начальника, выражая истовую преданность. Среди солдат ходили слухи о том, что их вождь станет новым императором, потому что ему дана власть над Огнём, но лишь несколько самых доверенных знали точно, что это в самом деле так.       — Вели седлать моего коня. Так и быть, потолкую с этим бесом.       Для встречи с колдуном Оносэ приоделся, чтобы войско видело его регалии, видело его бесстрашие и доблесть. Ему привели вороного коня, покрытого алой попоной, с изукрашенным седлом и уздечкой, и сёгун неспешно отправился вперёд, к первому отряду, чуть отступившему от колдовской речки. Солдаты с уважением провожали своего вождя взглядами, не сходя с места.       Благодаря зоркому зрению он увидел оранжевую кашью странного монаха ещё издали — тот сидел на другом берегу водного препятствия и как будто молился.       — Кто ты таков, что встал на моём пути? — зычно произнёс полководец, остановившись у кромки воды.       — Я — твоя судьба, Оносэ Джун, — вроде бы, негромко отозвался бродяга в запылённой одежде шафранного цвета, но сёгун хорошо услышал его голос… такой знакомый… вроде бы. — Ты не должен идти дальше. Ты должен пойти со мной, чтобы не потеряться среди Миров.       Несмотря на хорошее зрение, военачальник не видел лицо нежданного собеседника, но он, конечно же, не мог позволить себе отступить на виду у собственной армии.       — Ты много возомнил о себе, колдун, но твои чары не помогут тебе остановить меня. Я стану императором, потому что я хочу этого, — поняв, что его слышат и так, Оносэ уже не напрягал голос.       Спешившись, чтобы ощутить твёрдую землю под ногами, он жестом отослал послушное животное обратно и сосредоточился на своей скрытой силе.       — Я не хочу причинить тебе вред, — немного грустно произнёс монах. И в следующий миг его хрупкую фигурку окутало яростное пламя. Оно полыхало несколько секунд — и вдруг угасло, а молодой мужчина с не по-монашески длинными волосами так и сидел, не шелохнувшись. — Если не боишься меня — подойди, поговорим.       — Ещё чего, бояться тебя! — фыркнул раздосадованный сёгун, растирая кисти рук для нового заклятья. — Сам подойди, я не люблю купаться в одежде… и не собираюсь раздеваться перед всем войском.       — Если я подойду, ты не станешь меня бить? — странный колдун поднялся на ноги. — Обещай.       — Ксо. Что за мальчишечьи разговоры? Станешь, не станешь, — Оносэ стало неловко оттого, что бродяга будто бы подслушал его мысли. — Ладно, обещаю. Ты хотел поговорить — ну так и говори, я тебя и так слышу нормально.       — Я уже сказал, — терпеливо повторил колдун, жестом останавливая воду в речке и проходя по ней, будто по льду. — Я не собираюсь тебя заколдовывать. Наоборот. Хочу тебя расколдовать. Поверь мне: нет никакой армии, нет никакой Столицы за холмами, ты просто спишь, Джун. Всё это — иллюзия… но она может стать реальностью — и тогда мы потеряем друг друга навсегда. Дай мне руку… вспомни меня… вспомни меня сам.       Чем ближе подходил этот человек, тем лучше сёгун видел его лицо… и глубоко в памяти шевельнулось узнавание… эти глаза… эти родинки, рассыпанные на левой половине лица… На секунду голову будто бы сжало обручем боли, но потом это прошло также быстро.       — Ты, — прошептал Оносэ, чувствуя, как бешено колотится сердце. — Ино… мой Ино… — Обняв милого очень крепко, он зажмурился, сдерживая невольные слёзы. — Никогда больше не отпущу тебя… сажать жёлуди… * * *       Ощущение дерева под щекой никуда не делось, но поверхность стала гладкой, шелковистой. Приятно пахло травами, и Кумото глубоко вдохнул этот запах, наслаждаясь.       — Дядюшка! Дядюшка… — позвал его женский голос. Стукнуло раскрытое настежь окно.       — М-м-м-м-м… — Разлепить глаза и оторвать голову от столешницы получилось только с третьей попытки. На круглом личике Казуко, наполовину закрытом респиратором, был написан ласковый укор.       — Дядюшка, ну я же говорила, сырьё очень свежее… Нужно было надеть маску! — помощница Мастера необыкновенного чая быстро и плотно закрывала крышками открытые банки с нарезанными травами. Томоэ потёр ладонями лицо; в самом деле, не стоило начинать делать экспериментальный снотворный настой, не надев защитную маску и не обеспечив хорошую вентиляцию — вот и уснул сам.       — Спасибо, Казуко-тян… Который час?       — Третий час уже! Дядюшка, вы лучше пойдите в зал, а я сейчас всё уберу и тоже приду.       Кумото послушно поднялся, потирая отсиженную ногу, одёрнул одежду и вышел в торговый зал. Лавка необыкновенного чая, при которой была ещё и маленькая чайная комната на шесть столиков, пользовалась у горожан успехом. Конечно, в ней был и обычный чай — самые разные сорта со всех Благословенных островов. Особенным спросом пользовались чаи из Южных земель, где жили настоящие оборотни и колдуны. Но и другие смеси трав всегда находили своего покупателя. Мастер чаёв мог смешать травяной состав для избавления от гнева, усталости или глубокой печали, от бессонницы и ещё дюжины разных напастей. Томоэ мог приготовить даже особый чай Сказочного везения. Но вот действовал такой состав, только если человек уже сам приложил все усилия для достижения цели — и попытки оказались бесплодными. Другие «особые» чаи и настои работали по тому же принципу: человек должен был сделать всё, что в его силах, и если это не получалось — начиналось волшебство. Не колдовство, которое в Просвещённых землях считалось запретным и плохим, а именно доброе чудо, которое происходило как бы само собой.       Встав за прилавок, Кумото слегка завис, глядя на улицу через стекло огромных — от пола до потолка — окон зала. Мужчина был ещё сонным, но это постепенно проходило. За окнами небо, затянутое плотными тучами, роняло редкие капли дождя, что тоже не способствовало бодрости. Прохожие, кто под зонтом, кто без, неспешно шли по своим делам.       Звякнул дверной колокольчик, и в лавку вошла Чино-сан, Мастер амулетов с соседней улицы, улыбнулась, раскланявшись с хозяином. [Иллюстрация 5]       — Чем могу помочь, госпожа Мастер? — спросил Томоэ, уже прикидывая, какой из успокоительных чаёв попросит соседка, женщина импульсивная и вспыльчивая — и потому чаще всего заходившая к нему за чем-то подобным. Иногда она заскакивала к нему, даже не сняв кожаного рабочего фартука, обляпанного красками, запачканного клеем, прожжённого и залатанного в нескольких местах.       — Мастер Кумото, есть ли у вас состав… — она запнулась, — от пустой зависти?       — Да, такой чай у меня есть, — осторожно подтвердил Мастер.       Из глубины дома появилась Казуко и тенью замерла за спиной «дядюшки». Она не была его племянницей по крови, всего лишь дочерью соседки из дома напротив, его ученицей и помощницей, но постепенно стала одинокому мужчине родной, и относился он к ней почти как к дочери.       — О! Тогда я бы выпила чашечку прямо здесь! — обрадовалась посетительница.       — Не сочти неуместным любопытством, но как велика твоя зависть, Чино-сан? Мне нужно определить крепость, — уточнил Томоэ.       — Велика, Кумото-сан, весьма велика, — невесело усмехнулась Мастер амулетов и переместилась за столик — ждать.       Хозяин лавки кивнул, без лишних слов достал нужную банку, отмерил две чайные ложки состава и залил кипятком в маленьком чайничке. Когда травы заварились, Казуко водрузила на поднос чайник и чашку и отнесла клиентке.       — Вот, сначала он будет очень-очень горьким, но к последнему глотку станет просто терпким, — предупредила помощница. Женщина понимающе кивнула. — Скажите, госпожа Мастер, вы ведь и сами не бессильны, почему же… — девушка замолкла, пытаясь сформулировать покорректнее.       — Потому что, Казуко-тян, — Чино поняла, о чем её хотят спросить, — я не могу ничего зачаровать для себя. Совсем. Все мои амулеты в моих руках — просто красивые безделушки.       Она глотнула и сморщилась, но добросовестно допила всю чашку маленькими глоточками, как положено, катая на языке жуткую горечь, постепенно сменявшуюся чуть дымным терпким вкусом.       — Спасибо, Мастер Кумото, — поднявшись из-за столика, она подошла к прилавку и расплатилась. — Вы очень помогли мне сегодня.       Ещё раз поклонилась и вышла.       День спустя Томоэ возвращался с рынка с корзиной, нагруженной свёртками с сушёными травами и пучками свежих: очередная инвентаризация показала, что многие из нужных компонентов подходят к концу, и неплохо бы пополнить запасы. Мастер чая мог бы послать за покупками Казуко, но любил сам побродить между прилавками, выбирая самое лучшее, заходить в лавочки знакомых поставщиков и узнавать новости от них. Он свернул за угол и оказался перед лавкой с амулетами.       — А охранный амулет на двери неплохо бы обновить… да и в кладовке тоже, — пробормотал он, открывая дверь и заходя внутрь. Почти все волшебные вещи имели свойство выдыхаться тем быстрее, чем интенсивнее использовались. Недоброжелателей у Кумото не было, но его «охранная система» не только отпугивала злонамеренно настроенных людей, она также отваживала грызунов и насекомых-вредителей и даже смягчала разрушительное воздействие влажного климата на сам дом. И никакого колдовства, заметьте! Амулеты заряжались жизненной энергией Мастера, и чем он сильнее, тем лучше и дольше работал сделанный им амулет.       За прилавком дежурила компаньонка хозяйки, при виде соседа встрепенувшаяся:       — Ой, Мастер Кумото, добро пожаловать! А Чино в мастерской, вы ведь к ней? Я её предупрежу! — она упорхнула в подсобные помещения и через полминуты появилась снова. — Проходите, пожалуйста, прямо в мастерскую, Чино говорит, что у неё к вам дело. Сюда, пожалуйста! — девушка откинула перед Томоэ занавеску, отделявшую подсобки от самой лавки.       Миновав короткий коридор, мужчина оказался в святая святых — в мастерской. Комната была больше торгового зала, но заставлена шкафами с материалами и готовыми товарами, рабочим столом и верстаком, печью для обжига, стойкой для инструментов и прочим оборудованием — поэтому казалась теснее.       Хозяйка, сидя за шлифовальным станком с педальным приводом, полировала что-то мелкое и блестящее.       — Здравствуйте, Мастер Кумото! Простите, что не отрываюсь от работы, вы присядьте, пожалуйста! — поприветствовала она его. — Ещё минуточку, да. Я хотела зайти к вам сегодня попозже, но вас сама судьба привела! — Мастер амулетов остановила станок, протёрла — как оказалось — широкое серебряное кольцо мягкой тканью и протянула гостю. — Ну вот, примерьте его. Должно быть впору.       — Что это за кольцо? Почему мне? — удивился Томоэ.       — Подарок в благодарность. Вы очень помогаете мне, Кумото-сан, я хотела бы отблагодарить вас.       — Ну что ты, Чино-сан… Я только продаю чай, — принялся отнекиваться Томоэ. — Это очень дорогой подарок…       — Вы не только продаёте чай, но и дарите душевное равновесие, а это бесценно, — возразила женщина. — Возьмите кольцо. Оно предназначено для защиты от колдовских атак, рассчитано на семь сильных ударов. Ну, или гораздо больше — если удары будут слабыми. Я буду рада, если оно вам не пригодится, но что-то говорит мне, что оно может вам понадобиться.       Кумото нерешительно взял кусочек тёплого металла. Отполированное серебро блестело, словно зеркало. В колдовство он не очень верил и не подозревал никого во всём городке, кто мог бы что-то такое сделать против него. Но почему бы хотя бы не примерить?..       — На какой палец? — уточнил он.       — На любой.       Мужчина осторожно продел безымянный палец в кольцо… и в ту же секунду схватился за виски. Голова закружилась так, что Томоэ едва со стула не упал. Он сдавленно застонал, в ушах словно заиграл целый оркестр. Перед глазами замелькали смутные образы, среди которых чаще всего возникал стройный юноша с длинными чёрными волосами, со звонким голосом…       Твёрдая рука ухватила Мастера чая за плечи, губ коснулось прохладное стекло, и Кумото одним духом выпил предложенную воду. Постепенно зрение прояснилось, а стул перестал пытаться вывернуться из-под задницы.       — Ох и ударило же вас! — встревоженно проговорила Чино. — Чуяло, чуяло моё сердце, что-то не так! Но я даже не могла предположить, что вас и в самом деле кто-то заколдовал. Считайте, теперь у вас в запасе только шесть ударов… Такого сильного колдовства я никогда не встречала. Кумото-сан, а кто такой этот Рюичи?..       Весь остаток дня Кумото пролежал в постели, вставая только по нужде. Его шатало от слабости даже лёжа, он не помнил, как добрёл до дома от лавки с амулетами. Кажется, его провожали, держа под руки. Казуко бегала туда-сюда, принося своему учителю укрепляющий отвар или еду, к которой он почти не прикоснулся, и убирая посуду. Неясные отрывочные картины наплывали друг на друга: чья-то рыжая шевелюра, чьи-то внимательные, проницательные карие глаза, красная гитара в чьих-то сильных руках, выходящий из-за нагромождения барабанов солнечно улыбающийся крепыш в странной одежде — и черноволосый юноша, залитый разноцветными потоками света. Томоэ был уверен, что именно его зовут Рюичи — это имя назвала Чино.       К вечеру Мастер чая уже мог нормально вставать и ходить, не цепляясь за стены; он старательно лечился, и силы возвращались. На следующий день все дела в лавке легли на плечи помощницы — всплески воспоминаний мешали хозяину сосредоточиться на чём-либо. А ещё через день Кумото принял решение. Он не мог больше оставаться на одном месте.       — Казуко-тян, возьми это, — Томоэ протянул помощнице плотный пакет с сургучной печатью.       — Что это, дядюшка? — девушка робко взяла его в руки, встревоженно глядя на учителя.       — Ключи и бумаги. Завтра утром мне нужно будет уйти. Надолго. На это время я поручаю управление лавкой тебе, — объяснил мужчина. Казуко широко распахнула глаза в изумлении. — Я знаю, что ты справишься, — отмёл Кумото возражения, готовые сорваться с языка «племянницы». — А если я не вернусь, скажем, через полгода, то лавка перейдёт тебе и твоей матушке. Я оставил распоряжение у нотариуса.       — Но, дядюшка… — голос девушки прервался, по нежным щекам покатились слёзы.       — Не плачь, девочка, — Томоэ позволил себе погладить её по голове. — Тут ни я, ни ты не сможем ничего поделать. Знаешь такую поговорку: «Судьба покорного ведёт, а непокорного тащит»?       — И вы должны идти, чтобы она вас не потащила? — сдавленно спросила Казуко.       — Да. Не провожай меня утром, — попросил Томоэ. — Мне будет тяжелее уйти, и тебе лишние слёзы. Иди сейчас к матушке, а я буду собираться.       Закрыв за расстроенной помощницей дверь, он прошёл в спальню, достал старый заплечный короб и принялся отбирать вещи, которые могли понадобиться в долгом пути.       Город ещё спал, когда Кумото вышел из дома и направился к одним из городских ворот. Миновав их, быстрым шагом пошёл прочь по главной дороге, ведущей куда-то на запад. Он не знал, куда пойдёт, и был намерен полагаться на зов сердца. Но не прошёл он и десяти минут, как перед ним снова оказались ворота города, только на этот раз противоположные тем, из которых он вышел!       — Что за напасть?..       Томоэ точно знал, что этого не может быть! Не могла дорога загибаться таким вот кольцом! Или…       — Кажется, меня не хотят отпускать… — пробормотал он. Подумав чуть, положил ладонь на деревянную городскую стену и тихо, но настойчиво заговорил: — Отпусти меня, пожалуйста. Я благодарен тебе за те дни, которые прожил здесь, мне тут было очень хорошо, но… Судьба зовет меня в дорогу, и если я не послушаюсь — это будет… неправильно. Мой Мир — не здесь. Я должен идти. Помоги тем, кому я дорог здесь, кто не хочет расставаться со мной, смягчи их грусть от разлуки. Мой путь неясен мне, но он ведёт прочь отсюда…       Ничего кругом не изменилось — не прошумел по листве ветер, не вскрикнула птица, не мелькнула загадочная тень… Но Кумото почувствовал, что его больше не пытаются остановить.       — Спасибо ещё раз за всё, — он погладил ладонью шершавую стену. — Прощай, добрый город, мирных долгих дней тебе. * * *       Соловушка заливался песней, как никогда в жизни, не боясь сорвать горло и перетрудить мышцы, забыв обо всём на свете. Поэтому когда ветка под ним с хрустом подломилась, это стало неприятным сюрпризом. Кавамура едва успел сгруппироваться в полёте и приземлился более-менее мягко, а не шлёпнулся со всей дури на зад. Рядом упала сломанная ветка.       — Ой, а ты откуда взялся? — спросил звонкий детский голос. Мальчишка лет семи с бесстрашным любопытством смотрел на пришельца.       — С дерева упал, — не задумываясь, ответил Рюичи. — Слишком высоко залез, а ветка тонкая попалась, вот и обломилась.       — А что ты там делал? — не успокаивался любопытный мальчик.       «А что я там делал?..»       — Хотел с высоты посмотреть, куда мне дальше идти, — сымпровизировал певец, — дорогу потерял.       И понял, что говорит чистую правду. Он вообще не понимал, где он сейчас находится и как сюда попал.       — А где птичка? — малец с подозрением смотрел на взрослого парня.       — Какая птичка? — не понял тот, задрав бровки домиком. [Иллюстрация 6]       — Которая тут сейчас пела!       — Хм. Пел-то я… но я не птичка, — озадачился Кавамура и перехватил инициативу в разговоре, спросив: — Кстати, а как тебя зовут?       — Ханатаро! — мальчик вежливо поклонился, ничуть не робея.       — А я — Рюичи, приятно познакомиться! — вокалист поклонился новому знакомому в ответ так же, как взрослому, чувствуя, что поступает правильно, и не удивляясь тому, как свободно и даже фамильярно ведёт себя этот странный ребёнок. — Не знаешь ли ты, Ханатаро-кун, где тут ближайшая деревня?       — Не-а! Давай я отведу тебя к дедушке, он вокруг всё-всё знает! — мальчуган чуть не приплясывал от нетерпения. В этот момент желудок Кавамуры громко забурчал. — И он накормит тебя!       — Ну, пойдём. Только… — он обхлопал себя — и запоздало сообразил, что стоит тут в одних синих плавках, — денег у меня, кажется, совсем нет.       — Да уж вижу! — отозвался сорванец этаким снисходительным тоном. — Ничего, поможешь дедушке по дому — он тебя и так накормит! — мальчишка только что за руку не тащил нового взрослого друга.       Певец сдался и пошёл следом за ним, по пути размышляя, где и при каких обстоятельствах мог потерять одежду. Память молчала, вызывая понятное раздражение, смешанное со страхом. По счастью, сильно испугаться соловушка не успел — уже через пять минут Ханатаро привёл его к одиноко стоящему на полянке деревенскому дому, на вид — среднего достатка. Сидящий на энгаве совсем седой, но отнюдь не дряхлый старик при виде гостя поднялся:       — Кого это ты привёл, проказник? — густые брови удивлённо приподнялись.       — Дедушка Ямамото, это Рюичи-сан, он заблудился, у него нет денег, и он голодный! Наверное, на него разбойники напали, раз он без одежды, — Ханатаро подвёл Кавамуру к хозяину дома. Певец низко поклонился и поздоровался, смущённый тем, как мальчишка разом выложил все его проблемы.       — Голодный — накормим. И ты — марш за стол! — прицыкнул Ямамото на внука.       Гостя действительно накормили до отвала, позволили ополоснуться с дороги и выдали пусть и старенькую, но чистую юкату. А после этого старик завязал разговор, расспрашивая незнакомца.       — Что же, ты совсем ничего не помнишь? Откуда ты, чем занимаешься? — озадаченно качал головой Ямамото, исподволь внимательно разглядывая парня с головы до ног.       — Ано… я петь люблю, песен много помню… некоторые странные, с чужими словами. А как в лес попал да где родился — не помню, — сокрушённо вздыхал соловушка, рассматривая свои руки. На них даже мозолей не было — значит, точно не плотник и не углежог. Не рыбак, не кузнец, не садовник… В общем, точно не работяга, а бродяга.       — А-а, так ты, Рюичи-кун, поди, Соловьиное озеро искал? — догадавшись, вдруг прищурился дед.       — Какое-такое соловьиное озеро? — широко раскрыл глаза гость. Ханатаро, успевший было ускакать в соседнюю комнату, вернулся и устроился в углу, зная, что сейчас будет интересно.       — Неужели и этого не знаешь?! — озадачился хозяин дома и сделал свой вывод. — Да, видать, крепко тебя разбойники по голове стукнули, если ты совсем всё забыл. Соловьиное озеро находится в лесистых холмах, отсюда день пути на зимний закат. Тот, кто в озере том искупается и выпьет из него, будет петь слаще соловья!       — А трудно туда добраться? — загорелся Кавамура.       Старик довольно усмехнулся в бороду, видя такой живой интерес.       — Да дойти-то нетрудно, дорога есть, даже указать могу. Да только озеро-то всегда ледяное! Искупаешься и попьёшь — сразу и заболеешь, и голоса лишишься! Лишь на рассвете на полчаса в сутки становится оно тёплым, караулить надо. А кто днём придет да ночь караулит — тот ночью непременно заснёт… Проснётся — а всё, вода снова холодная. Можно, конечно, вечером выйти и ночь идти, но дорога туда нынче кишит ёкаями, говорят. Так напугают, что заикаться человек будет всю оставшуюся жизнь, и голос соловьиный не понадобится. А то и онемеет совсем от страха! Многие ходили, да ни с чем вернулись, хотя раньше от желающих отбою не было. Злые аякаши совсем распоясались.       — Ямамото-доно, покажите дорогу! — Рюичи едва не бухнулся лбом в пол. В нечисть он не верил, а дальнейший путь обретал хоть какую-то внятную цель.       Уже через полчаса Кавамура бодро шагал по вечерней полузаросшей дороге, которую указал ему старик.       — Ночь будет лунная и ясная, дорога туда всего одна, вот эта, так что никуда не сворачивай с неё — и не заблудишься опять, — напутствовал он гостя, протягивая ему небольшой узелок с едой и пузатую фляжку-тыкву с водой. Старец Ямамото был настолько добр, что даже не заставил молодого певца отрабатывать ужин и дал поношенное, но крепкое и тёплое хаори в придачу к косодэ и удобным выцветшим хакама.       Ханатаро долго махал ему вслед, пока его новый друг не скрылся из виду.       — Дедушка, как ты думаешь, он дойдёт? — тихонько спросил мальчик.       — Этот — дойдёт, — уверенно ответил дед. — Что этому тэнгу лохматому сделается…       Ночная прохлада прогоняла сонливость и заставляла шагать быстрее. Дорогу действительно было видно отлично, она петляла в высоких травах, постепенно уходя в гору. Рюичи негромко напевал себе под нос что-то очень привязчивое из народного. Он не боялся, но ему было одиноко, поэтому, когда из-за поворота показался человек, он обрадовался, даже не предполагая, что у незнакомца могут быть дурные намерения. Мужчина приблизился чуть хромающей походкой, и Кавамура изумлённо замер: у «прохожего» не было глаз! Безглазый резко развернулся, сдёрнул с себя штаны и нагнулся.       — Боги Ямато! — вырвалось у певца: на него из оголённой задницы пялился глаз. Сиримэ!       «Так, только не бояться! Они страхом кормятся», — разом припомнил соловушка старые сказки. Набравшись наглости, осторожными маленькими шагами стал подходить ближе, надеясь обогнуть ёкая.       — Э, приятель, какой ты, однако, милашка! — заговорил он этаким игривым тоном. — Не повезло тебе в жизни, да… Ни на мир посмотреть как следует — глаз штанами завешен, ни нужду нормально справить — задница глазом заткнута. — Кавамура нёс первое, что приходило в голову. — Да и для чего другого она из-за глаза не годится… кхм-кхм! — откашлялся он, сокрушённо качая головой.       Сиримэ недоумённо моргнул ягодицами, как веками: человек его не только не боялся, но даже посмел заговорить с ним! Такого странного он ещё не встречал — обычно люди, завидев глаз, убегали с воплями. Певец же, видя, что нечистик не нападает, да и вообще, кажется, навредить ему не может, осмелел окончательно.       — А задница у тебя хороша! — прицокнул он языком. — Сиримэ-кун, а Сиримэ-кун, а может, не так уж твой глаз помешает, а? — вокалюга изобразил самый развязный тон, на который был способен, и поиграл бровями. Ёкай попятился, видя, как путник затеребил пояс штанов, — и вдруг припустил прочь, не разбирая дороги и поддерживая свои портки. Вслед ему нёсся обидный хохот. — Эй, куда же ты, красавчик?! — во всё горло завопил Рюичи. — Беги-беги, да своим скажи, чтоб на дороге мне не попадались! Я сам страшный лохматый тэнгу и всех их без васаби съем!!! — проорал он.       Ему пришлось сесть на землю, чтобы проржаться. Утерев выступившие слёзы, соловушка поднялся, отряхнулся и зашагал дальше, всё ещё посмеиваясь. Он останавливался пару раз, чтобы немного отдохнуть и перекусить, а потом снова шёл и шёл, распевая непристойные песенки уже громко вслух. Настроение было бы почти отличным, если бы не маленький колкий горячий осколок, засевший в душе, когда он назвал себя лохматым тэнгу. Ему показалось, что его уже называл так кто-то очень близкий, но кто — вспомнить он не мог. Больше никакая нечисть ему не попалась: видно, Сиримэ и правда передал остальным стражам дороги, что с этим маньяком лучше не связываться.       В гору идти пришлось не очень высоко, путник даже дыхание не сбил. И вот глаза Кавамуры различили впереди блеск воды под луной. Озеро приближалось, и вскоре он ступил на каменистый берег.       — Красота какая… — выдохнул Рюичи, любуясь видом. Небо над ним уже становилось серым, близился рассвет. Певец осторожно сунул в воду один только палец — и отдёрнул его, словно окунул в жидкий лёд. — Да уж… в такой водичке точно не искупаешься, — проворчал он и устроился на берегу — ждать первых лучей солнца.       Время в ожидании рассвета тянулось, как кисельная пенка. Соловушка уже начинал зевать и, боясь уснуть, то и дело подходил и пробовал пальцем воду — бодрило. Наконец, солнце робко показало краешек из-за горизонта, и Кавамура рванул к воде — проверить её температуру.       — Ух ты, в самом деле тёплая! — он радостно потёр руки, быстро скинул одежду, забежал в озеро по плечи, поднимая тучи брызг, и — раз, два, три! — трижды окунулся с головой, зажав нос и рот. Вынырнув в третий раз, вокалист сделал несколько глотков. Он помнил, что у него только полчаса, а сейчас уже ещё меньше. Кроме того, старик не сказал, становится ли вода снова холодной постепенно или леденеет сразу, как истечёт время, поэтому, как ни велик был соблазн ещё поплескаться «для закрепления результата», Рюичи предпочёл вылезти на берег. Только тут он сообразил, что вытираться ему нечем, и придется или обсыхать так, или жертвовать чем-то из одежды. Певец всё больше склонялся ко второму варианту, поскольку утренний ветерок тепла не добавлял. Полотенцем пришлось послужить косодэ, после чего парень надел штаны, закутался в хаори, а косодэ повесил сушиться на удобной ветке ближайшего дерева.       — Эх, — дошло до него вдруг, — я же не спросил, как скоро действует волшебство озера! — он поднялся на ноги и запел протяжную старинную балладу, пробуя голос. Звук легко разнёсся над подёрнувшимся дымкой озером… но Кавамура как-то не заметил в себе никаких изменений. — Наверное, надо было всё-таки подольше в воде побыть, — вздохнул он. — Или выпить побольше. Или оно действует не сразу… Или обманул меня Ямамото-сан. Яре-яре… — уголки красивых губ расстроено опустились.       — Я не обманывал тебя, дитя моё, — раздался рядом старческий голос, прозвучавший ниже и глубже, чем накануне вечером. Соловушка оглянулся и покраснел: старик стоял прямо позади него. — Ну-ну, Рюичи-кун, я не обиделся. Вчера ты не задал мне главного вопроса.       — Какого?       — Нужно ли тебе это.       — А что, не? — вокалист запнулся и замолчал, внезапно очень ясно вспомнив, как пел соловьём на ветке, с которой потом благополучно сверзился, вернувшись вдруг в человеческое тело.       — Вот видишь, — Ямамото спокойно улыбался, поглаживая бороду. — Ты уже поёшь так, как обычный человек, выпивший чудесной воды. К тому же ты настоящий соловей. Оборотень редкой породы, да.       — Но почему вы не сказали сразу?..       — И лишить тебя приключения? — вскинул брови старец. — Запомни, парень: лишить человека хорошего приключения — это очень, очень скверно!       — Ямамото-доно, а кто вы? — Кавамура впился глазами в лицо старика. — И как тут оказались?       — А я — хранитель Соловьиного озера. Кстати, как ты ёкаев прошёл? Их нынче в самом деле многовато стало.       Огорошенный ответом Ямамото, молодой певец выложил без купюр, как встретился с Сиримэ и как прогнал его. Хранитель озера захохотал так, что только эхо загуляло вокруг.       — Ох!.. Повеселил ты меня, гость дорогой! — дед вытер выступившие от смеха слёзы, и посерьёзнел вновь. — За это скажу я тебе кое-что важное. Сильные чары на тебе, Рюичи-кун, очень сильные. Будь они слабее, ты бы смыл их в озере. Из-за них ты не можешь вспомнить своё прошлое. Но не бойся, я вижу, что всё у тебя будет хорошо потом, если не будешь бояться. Смотри туда, видишь во-он там Двуглавую гору? — он указал на юго-запад, где и в самом деле над горизонтом возвышалась гора с двумя вершинами. — Путь туда долгий. Ступай к ней, и в дороге обретёшь избавление. Дай-ка мне флягу. Кавамура молча протянул сосуд, и хранитель Соловьиного озера спокойно набрал в него уже ставшей ледяной воды. Закрыл, поболтал немного фляжку в воздухе и отдал певцу. Тот осторожно принял её из рук Ямамото и удивился в очередной раз — стенки пузатой тыквы были всего лишь чуть прохладными.       — Благодарю, Ямамото-доно! — с искренним чувством Рюичи опустился на колени и коснулся земли лбом, а когда поднял голову — рядом уже никого не было. Тогда он надел уже высохшее (не иначе, снова магия) косодэ и зашагал в обход озера к далёкой Двуглавой горе.       — Лети, лети, певчий птах! — прошелестело ему вслед. * * *       Было непередаваемо хорошо просто парить в потоках воздуха, не сдерживая рвущийся из самого сердца крик: свобода! Всё существо было наполнено этим упоением, без лишних мыслей, без размышлений — и от этого было легко-легко, словно душу вынули, вытряхнули, прополоскали, просушили тёплым воздухом и вернули на место, пока не остыла. Время исчезло, сомнения растворились в ветре…       …Веки были тяжёлыми и открылись с трудом, голова всё ещё приятно кружилась, как от хмеля, но тело ощущалось уже привычным, человеческим, тяжёлым. Шевелиться было настолько влом, что Сугихара позволил себе ещё поваляться, глядя в небо.       «Когда я успел обратно превратиться? — была первая мысль. — Наверное, я устал… Или это был сон?.. Не помню… Неважно». Откуда-то он знал, что торопиться некуда. Почувствовав, наконец, что может шевелиться, сначала осторожно сел, скрестив ноги и заново привыкая к себе. Прямо перед ним был берег небольшого озера, окружённого со всех сторон густым лесом. Впрочем, по некоторым признакам, заметным даже постороннему, озеро раньше было гораздо шире и плескалось на том месте, где обнаружил себя Юнэ.       — Озеро?.. — вслух удивился он. — А море где?.. А впрочем, где хочу, там и летаю, я птица вольная! — он показал язык воображаемому собеседнику. «Только долбанутая», — добавил в голове чей-то голос, показавшийся знакомым.       Проведя ревизию, Суги обнаружил на себе одни только чёрные плавки. Нет, ему, конечно, не было стыдно, но комары ж сожрут, в лесу-то. Совершенно не думая о том, что и как он делает, закрыл глаза, провёл руками вдоль тела — и удивленно икнул, натолкнувшись пальцами на мягкую материю: хакама и косодэ появились из ниоткуда.       — Круто. И почему я раньше так не делал? — рыжий завертелся, стараясь рассмотреть себя. Откуда-то он знал, что не делал так раньше, но больше пока ничего не мог понять. Впрочем, быстро отвлёкся от размышлений: из леса донеслась слабая музыка, что-то очень знакомое, вроде бы народное. — О, вовремя я оделся! Хорош бы я был в одних трусах!       Любопытство и звуки повели его как по ниточке. Это было странно, но идти пришлось дальше, чем Юнэ думал. А выйдя к источнику звука, он замер в изумлении: по утоптанной лесной дороге навстречу ему двигалась свадебная процессия. Завидя странного незнакомца, вынырнувшего из придорожных кустов, свадьба остановилась в смятении. Словно специально дождавшись этого момента, с неба закапал реденький тёплый дождь.       «Когда с ясного неба падает дождь, лисы празднуют свадьбу… Мамочки… — совсем по-детски подумал Ясухиро. — Вот уж попал я так попал… Лисьи свадьбы людям видеть нельзя».       — Человек! — У идущего впереди высокого широкоплечего мужчины, одетого в посеребрённые старинные доспехи, глаза сузились от ярости.       «Человек… человек…» — прокатился шёпот среди — Суги уже не сомневался — кицунэ.       — Как ты проник на нашу землю, смертный? Да как посмел подглядывать за нами?!       — Я не знаю, как… Просто очнулся на берегу озера. И не подглядывал я, даже не собирался, — захлопал глазами Юнэ. — Я на звук пошёл, думал, к людям выйду, а тут вы… Да и не совсем я человек, наверное, — прибавил он, вспомнив, как парил в небе чайкой. Звучало всё это жалко и неубедительно, но хотя бы было правдой, а лгать в такой ситуации — он чувствовал — было бы смертельно опасно.       — Что?! Ты был у священного озера?! — слова чужака только ещё больше разозлили оборотня. — Да я тебя сейчас! — Кицунэ угрожающе качнулся в его сторону — и в его руке ярко вспыхнул на солнце меч, непонятно когда выхваченный из-за пояса.       — Остановись! — между воином и гостем как из-под земли вырос изящный парень, на вид — ровесник Ясухиро. Такой же худой, с длинными каштановыми кудрями, забранными в хвост на макушке, и длинным носом — ещё большим, чем у Сугихары. — Ты что, Хироки-кун, не видишь — он же свой! — защитник раскинул руки, заслоняя пришельца.       — Прочь с дороги, Юки, болван! — рявкнул высокий воин.       — Что здесь происходит? — прозвучал глубокий женский голос. Стало очень тихо, и нарядные оборотни расступились, уступая дорогу женщине с длинными, почти до пят, распущенными серебристыми волосами, величественно сошедшей с парадного паланкина. Печать возраста на лице нисколько не умаляла её красоты, а светящиеся мудростью глаза даже красоту делали незначительной каким-то непостижимым образом. — Успокойся, Хироки-кун, опасности нет. Юкихиро-кун, кто у тебя там?       — Он свой, Мать! Погляди сама! — Юки вытолкнул чужака навстречу женщине. — Не бойся, — шепнул он Суги. Но тот и так не боялся, просто оробел малость. Он не мог оторвать взгляда от той, кого назвали Матерью.       — Так-так… Подойди ко мне, — просьбе-приказу невозможно было не подчиниться, и ноги сами понесли парня вперёд. — Посмотри мне в глаза… Хироки-кун, ты с ума сошёл! — коротко усмехнулась старшая из кицунэ, отведя магнетический взгляд. — Он же почти детёныш ещё! Да к тому же всё забыл. Он даже не помнит, как надо перекидываться! А ты рычишь на него. Не бойся, малыш, сейчас ты всё вспомнишь, и всё будет хорошо! — Мать положила руки на плечи Сугихары. — Как тебя зовут?       — Юнэ… — пробормотал тот, совсем растерявшись.       Женщина-лисица ласково погладила его по голове, — и в памяти словно бы что-то щёлкнуло. В тот же миг жутко зазудел копчик, так что захотелось разодрать там кожу ногтями, а в следующую секунду Суги в шоке рассматривал пышный тёмно-рыжий лисий хвост, высунувшийся в прорезь его ненастоящих хакама. Машинально почесав в затылке и взъерошив рыжие волосы, он вдруг наткнулся пальцами на крупные лисьи уши, от испуга прижавшиеся к голове.       — Вот, видишь, ты наш, Юнэ-кун, здесь ты в безопасности, ничего не бойся, — мягко и убедительно сказала Старшая. — А перекидываться тебя научат. У нас хорошие учителя. Юкихиро-кун, проследи, пожалуйста, чтобы Юнэ-куна разместили на школьной территории.       — Хай!       После этой небольшой заминки свадебная процессия продолжила своё шествие к Священному озеру, и кицунэ успокоились, сочтя появление новичка в Клане хорошим знаком. [Иллюстрация 7]       Память о прошлом не спешила возвращаться, но рыжий смутно помнил, что когда-то уже ходил в школу. Тем удивительнее было снова вернуться в статус ученика. Учиться у кицунэ ему приходилось многому, что-то давалось легче, что-то сложнее. Его поселили в большом доме, где жили также и другие ученики его возраста, а по соседству стоял дом семьи Фуджимура, так что Юкихиро-кун частенько заглядывал к новенькому и следил, чтоб его не обижали и не задирали. Впрочем, среди подростков не нашлось таких, кто захотел бы насмехаться над странным чужаком, они как раз понимали, что этот парень неспроста появился из ниоткуда на берегу Священного озера.       На следующий день после заселения, когда Сугихара немного освоился, одна из пожилых Лисиц привела его в «младший класс», и взрослый двадцатиоднолетний парень не знал, куда деваться от смущения. Ещё бы, такой лоб среди десятка маленьких лисят. Но учительница быстро пресекла хиханьки по поводу новичка среди своих подопечных.       — Дети, это Юнэ-кун, он будет учиться вместе с вами превращаться. Он, видимо, очень долго жил среди людей, поэтому забыл всё. Многие из вас давно научились перекидываться в человека и наоборот, а ему нужно сперва найти свой удобный способ, ему придётся труднее. Прошу вас отнестись с пониманием и не смеяться над ним, — строго предупредила сэнсэй, и парень, скрестив ноги, уселся на поляне среди притихших лисят.       — Ой, а ты правда жил среди обычных людей? А какие они? — тут же пристал к нему один из малышей.       — Правда, — пожал плечами Юнэ, мельком удивившись тому, что понимает лисье тявканье. — Люди — они разные. Есть добрые, есть злые… и большинство боится всего непонятного до смерти. Я и сам боялся раньше… кажется.       — А ты совсем-совсем ничего не помнишь? — с жалостью в голосе спросила другая лисичка. Юнэ покачал головой:       — Что-то вроде и помню, но даже не помню, что я помню.       — Тогда можно я тебе буду помогать? — маленькая кицунэ подпрыгнула, перекувырнулась в прыжке и превратилась в девочку лет восьми в опрятном кимоно. — Смотри, видишь, как надо?       — Спасибо, — улыбнулся Суги. — Я буду очень благодарен тебе за помощь.       После этого остальные ученики с позволения учительницы принялись показывать, кто как делает кувырок, и, в итоге, все в классе остались в человеческом виде, чтобы не смущать новенького, у которого были только лисьи уши и хвост, потому что он даже не умел их прятать.       Для начала учительница объясняла понятными словами, как происходит процесс трансформации, а заодно проверяла знания самих лисят, прося их рассказывать, что знают. Так, Юнэ узнал, что бывают два вида оборотней: рождённые людьми и рождённые зверями. А значит, ребёнку нужно учиться быть зверем, а зверёнышу — быть человеком. Маленькие ученики лет восьми-десяти охотно рассказывали, кто из них кто, и выходило, что людей и зверей в классе, примерно, одинаковое количество. Малышку, вызвавшуюся помогать новичку, звали Нонко, и она изначально была человеком, но унаследовала от своих родителей магическую кровь кицунэ.       Одним из способов превращения был прыжок — в самых разных его проявлениях, — который был толчком, сигналом для тела оборотня, что нужно менять облик. Сильные эмоции и полнолуние также влияли на пробуждение способности к трансформации у молодых оборотней, помогая менять внешний вид. Иногда эти обстоятельства служили причиной первичной активации.       — Завтра у нас будет практическое занятие, а теперь отдыхайте, — сказала сэнсэй. — Юнэ-кун, тебе нужно ещё посетить другие занятия, я провожу тебя.       — Хай!       Немного легче давалась магия, которую лисий найдёныш изучал с группой постарше. Эти кицунэ, превращаясь, выглядели подростками лет тринадцати-пятнадцати и вели себя куда более сдержанно. Выдохнув в первый раз огонь, Суги перепугался, что подпалит свою роскошную шевелюру, которая чудесным образом отросла ещё больше за короткое время, но магическое пламя не нанесло причёске ущерба. После этого он с удовольствием стал развлекаться этим фокусом, стараясь, правда, ничего не поджечь. Из болтовни Юкихиро, который захаживал по вечерам к своему подопечному, Сугихара узнал, что в долине Курамори давно не было дождей, и потому опасность пожара была высока. Старшая кицунэ, глава Клана, даже вывесила приказ о том, чтобы выдыхающие огонь делали это только для разжигания очага в доме, соблюдая все предосторожности.       Другой дисциплиной, доставлявшей немалое удовольствие новенькому лису-оборотню, было искусство наведения иллюзий. Маги Курамори издавна были сильны в этом, но на дружеских состязаниях между Кланами не всегда могли победить своих давних соперников — лис из клана Оророн. Врождённое чувство прекрасного требовало выхода, и Юнэ подходил к искусству иллюзии с полной самоотдачей. Оказалось, что у него настоящий талант к этому виду магии — недаром он в первый же день сумел сам сотворить на себе подобие одежд.       Чему он выучился почти полностью сам — так это ходить по чужим снам. Может быть потому, что он не собирался никому вредить во сне, и чужие «охранные системы», чуя отсутствие недобрых намерений, легко пропускали чужака в сон. Зато сам Сугихара пару раз выкидывал из своих сновидений малолетних шутников, надумавших было пугануть новичка. Выкидывал безжалостно, напоследок дав умеренного ментального пенделя, отбивавшего охоту лезть к нему снова.       Было так здорово забираться в чужие сны — многие кицунэ обставляли свои сны с роскошью и изяществом, кто-то просто тренировался наводить иллюзии во сне, кто-то путешествовал по местам, где бывал раньше, и Юнэ с удовольствием скользил рядом незаметной тенью. Сильные маги из Курамори иногда замечали его, расспрашивали, показывали что-то новое, помогая обучаться. Почти все были наслышаны о явлении новенького во время свадьбы одной из Принцесс — дальних родственниц Матери, — поэтому не гнали его из своих снов.       Учителя ничуть не удивились, когда пришелец выказал желание учиться также изящным искусствам вместе с молодыми лисичками, обращавшимися в прекрасных девушек. Большинство лисиц-оборотней испытывали тягу к прекрасному — будь то музыка, танцы, иллюзии или живопись. Кто-то выбирал архитектуру или поэзию, но почти все были одарёнными в какой-либо области.       Пятихвостая лисица госпожа Доу-Э, учившая молодёжь танцам и музыке, была очень довольна необычным учеником, почти таким же грациозным и понятливым, как остальные её ученицы. Ему было сложнее танцевать медленный маи с веером, и движения на первых порах у него выходили более угловатыми, чем у остальных, зато более быстрые танцы получались лучше.       Один раз Юнэ настолько увлёкся сольным танцем, который придумал сам, что у него случился спонтанный выплеск силы, оставивший его без одежды… Зато опять появились лисьи уши и хвост, которым парень тут же прикрыл бедра. Вообще-то, ему нравилась такая частичная трансформация. Но оказаться в таком виде, да ещё голым, среди хихикающих девушек-лисичек, тут же начавших стрелять в него глазками, было очень неловко. Первые несколько секунд, прежде чем он наскоро создал на себе иллюзию одежды. Потом Суги, видя интерес и кокетство на личиках невольных зрительниц, осмелел, поправил пёструю юкату, приосанился и мгновенно сменил её на нечто струящееся и полупрозрачное, только подчеркнувшее все достоинства его изящной фигуры.       Сэнсэй, глядя на это шоу, лишь неслышно посмеялась в веер и велела ему привести себя в подобающий ученику вид. Пришлось идти домой, точнее, в свою комнатку и одеваться нормально, в настоящую одежду, благо ему выдали три комплекта.       Также госпожа Доу-Э учила группу молодёжи игре на струнных инструментах и флейтах. От неё не укрылось то, как поморщился новенький, беря в руки цугару-дзямисэн — сямисэн с самым толстым грифом. А у Сугихары было совершенно непонятное ощущение, что струн не хватает. Да и то, что традиционный инструмент обтягивался кошачьей или собачьей кожей, тоже как-то не вызывало у рыжего положительных эмоций.       — Чем ты недоволен, Юнэ-кун? — с прохладцей в голосе поинтересовалась учительница.       — Не знаю, сэнсэй, — опустил голову Суги. — Такое ощущение, что струн слишком мало, — решился он поделиться сомнениями. Брови кицунэ приподнялись, выдавая удивление. Но старая Лисица не стала отмахиваться — рыжий чужак явно таил в себе немало любопытных сюрпризов.       — Может, тебе лучше попробовать биву? У неё струн больше. На одну, — с легкой насмешкой добавила она.       Бива легла в руки удобнее, хотя и была более громоздкой. А вот большой плектр Юнэ отложил в сторону и взял другой — от сямисэна, меньший по размеру. Всё это было очень знакомо, хотя и не совсем правильно… Пальцы сами перехватили плектр так, что «рабочим» остался только небольшой уголок. Сугихара расплылся в блаженной улыбке — так-то лучше! — и ударил по струнам.       За свою весьма долгую жизнь в пятьсот с лишним лет почтенная госпожа Доу-Э, Мастер изящных искусств, слышала самую разную игру на струнных — хорошую и плохую, почти божественную и откровенно чудовищную. Но такое она слышала только от одного своего бывшего ученика. С видом вдовствующей императрицы, которой пьяный портовый грузчик предложил руку и сердце, она оглядела молодняк, столпившийся вокруг закончившего играть рыжего парня.       — Юкими-тян, — позвала она, — твой старший брат уже вернулся из своих странствий?       — Да, госпожа, он нынче дома, — одна из девушек почтительно поклонилась. — Мне позвать его?       — И как можно скорее.       Юная кицунэ приложила пальчики к голове, сосредотачиваясь, кинула брату мысленный зов, потом кивнула учительнице.       — Я передала ему вашу просьбу, сэнсэй.       А минут через пять в классе появился Юки-кун. Он выглядел растрепанным и одетым кое-как, будто бы его подняли с постели.       — Я здесь, Доу-Э-сэнсэй! Прошу простить мой неподобающий вид, — он низко поклонился, но старая Лисица жестом прервала его извинения.       — Юкихиро-кун, отвечай честно, ты уже учил Юнэ-куна музыке? — строго спросила она.       — Нет, сэнсэй, — тот распахнул глаза и замотал головой — только каштановые кудри мотнулись туда-сюда. — Я же совсем недавно вернулся, пять дней назад, аккурат к свадьбе Принцессы.       — Я передаю его тебе в ученики, — неожиданно произнесла Доу-Э, махнув сложенным веером. — А теперь идите оба с глаз моих. Юкими-тян, проводи меня в мои покои и завари мой любимый чай.       — Хай! — дружно отозвались парни и, переглянувшись, выскочили из класса, причём Суги не забыл прихватить с собой биву.       Устроившись у Фуджимуры в комнате, двое сперва некоторое время пристально рассматривали друг друга, будто бы знакомились заново. За эти пять дней рыжий гость успел вполне освоиться в Клане кицунэ, живущих в замкнутой горами долине, многое узнал и уже не выглядел таким робким и испуганным, как в тот первый день.       Юнэ не выдержал первым и задал, наконец, вопрос:       — Юкихиро-сэмпай, за что Доу-Э-сэнсэй на меня рассердилась? Я всего лишь играл на биве… — Сугихара изобразил маленький кусочек того, что недавно лабал, и старший кицунэ отрывисто фыркнул-засмеялся.       — Госпожа Доу-Э — большой ценитель классики и жутко консервативна. А ты ей такой модерн выдал! Нет, юный друг мой, сямисен и бива — прекрасные инструменты, и чтобы играть на них, нужно отточенное годами практики мастерство. Ты что-то умеешь, явно, но твои руки, похоже, привыкли к другому инструменту. Ну-ка… что ты скажешь об этом? [Иллюстрация 8]       Фуджимура поднялся, отодвинул дверь стенного шкафа и достал акустическую гитару на двенадцать струн. Она была похожа, скорее, на средневековую лютню своим полусферическим деревянным корпусом, но всё же это была гитара.       — О… откуда такая… такое чудо? — выдохнул Суги, благоговейно принимая инструмент из рук старшего.       — Из далёкого мира людей Закатных земель. Долго объяснять. Попробуй, Юнэ-кун, — Юки одобрительно кивнул своему новоиспечённому ученику.       Гитара легла в руки, как родная, из-под пальцев полилась тихая мелодия, самовольно всплывшая в памяти. Рыжий играл с закрытыми глазами, а перед мысленным взором вспыхивал свет во тьме… и другие звуки — протяжные, плачущие, нежные — наполняли её. В этой тьме был ещё кто-то, но его — их? — было не разглядеть. Юнэ не мог остановиться, ему казалось, что вот-вот — и он поймёт что-то важное о себе, о своём прошлом… Что-то неуловимое просачивалось в его память, как туман сквозь щёлку в фусума…       Прервал игру, только почувствовав, что у него зверски чешется щека, и, почесав её, с удивлением обнаружил, что она мокрая от слёз. Юкихиро смотрел на него хмуро, сурово поджав губы.       — Ничего себе, — проворчал он. — Мать не говорила нам, что на тебе тёмная Печать!.. — и, видя, что глаза его ученика испуганно округлились, пояснил: — Я только теперь смог это увидеть. Память тебе запечатал кто-то, да так хорошо, что снять не сможет даже Мать, иначе она сделала бы это. Наверное. Только или автор заклятья, или ты сам. Или… хм…       — Или кто? — Сугихара весь аж подобрался и впился взглядом в сэмпая. От волнения он снова не удержал всплеск силы и обзавёлся ушами и хвостом, моментально высунувшимся из-под юкаты. Уже после первого превращения новоявленный кицунэ удобства ради стал ходить в юкате и игнорировал и свои плавки, и фундоси. Тактика себя оправдала, и непроизвольная частичная трансформация проблем не доставляла.       — Ох, Юнэ-тян, ты такой забавный! — невольно рассмеялся Фуджимура и попытался почесать кохая за ушком. Тот сердито им дрыгнул. — Ладно-ладно, не злись. Просто… у нас в таком виде одни малыши гуляют, из тех, что не умеют ещё контролировать своё тело. Хех. В общем, Печать эту может снять сильный маг или любимый человек, если его чувства достаточно сильны. В общем, самый близкий для тебя человек, который разделяет твои чувства, да. Так говорят… но людей или оборотней с тёмной Печатью у нас давно не водилось, так что не уверен, — закончил он мысль. Лицо Суги разочарованно вытянулось. — В общем, я бы на твоем месте надеялся только на себя. Поживёшь у нас, научишься управлять своей силой, глядишь, что и получится.       — Юкихиро-сэмпай, когда я играл, мне показалось, что я начал что-то вспоминать, — робко поделился Юнэ ощущениями. — Может, если я ещё сыграю, то… — он снова перехватил гитару поудобнее, коснулся струн пальцами.       — Нет, — отрезал новый наставник. — Не всё сразу, — чуть мягче добавил он, вынув инструмент из рук подопечного, убрал в шкаф. — Сам — только понемногу и под присмотром, иначе можешь навсегда всё забыть, если перенапряжёшься. У тебя есть время, — Юки тепло накрыл ладонью подрагивающие от волнения длинные пальцы младшего, чувствуя к нему некоторую симпатию и уважение. — Сейчас тебе после таких художеств нужно немного поспать, ты и так потратил много сил. А чтобы ты не натворил глупостей и не побежал ловить тень от своего хвоста, ляжешь прямо у меня.       Старший оборотень незаметно околдовывал менее опытного гостя, мягко нагоняя сон. Двое расторопных лисят-подростков, прислуживавших в покоях семьи Фуджимуры, притащили дополнительный футон и быстро застелили две постели, для молодого хозяина и его гостя. К этому моменту Сугихара уже так хотел спать, что думать забыл про всякие печати и мечтал только выспаться во всех позах. Он прямо в юкате заполз под одеяло и свернулся клубочком, обняв собственный пушистый хвост, от которого так и не избавился.