Phobia

      Минхо резко открывает глаза, судорожно глотая воздух, цепляется тонкими пальцами одной руки за белую простынь, а второй крепко сжимает собственную футболку. Всё вокруг размыто и кажется вообще не от мира сего, всё слишком тусклое, почти чёрное. А в голове всё ещё крик. Душераздирающий, отвратительный, ужасный вопль. Страх проникает внутрь, в кровь, по венам движется по всему телу, заполняя без остатка. Кажется, в комнате есть ещё кто-то. Образы из сна преследуют его даже здесь, галлюцинации, так похожие на реальность. И самое главное — он ничего не может сделать. В голове эхом раздаётся всё тот же крик, такой реальный, что кажется, будто вопит кто-то здесь, прямо в комнате, только он не видит. Сердце стучит так, что вот-вот разорвётся, на лбу появляется испарина, а по телу табунами бегают мурашки. Он облизывает пересохшие губы, медленно встаёт с кровати и идёт прямиком на кухню, включая свет. Тело трясёт, лихорадит, бросает то в жар, то в холод, и он не знает, укутаться в тёплый плед или выйти на балкон в середине зимы. Дрожащими руками он достаёт пачку успокоительного, высыпает на ладонь пару таблеток и запивает всё водой. Он сидит несколько минут на кухне, ждёт, чтобы таблетки подействовали, галлюцинации растворились, а вопль окончательно покинул сознание и больше никогда не возвращался. Ужас на уровне паники, он так к этому привык, но с каждым разом становится всё хуже и хуже переносить это. Раньше он принимал по одной таблетке, сейчас их стало две. Хотя, правда, галлюцинаций стало меньше, уже хорошо.       Минхо выходит на балкон в одной тонкой футболке и шортах. Холодный воздух тут же врезается в лицо, мурашки снова покрывают всю кожу. Идёт снег, уже прилично нападало, и холодно до невозможного, но он стоит. Просто стоит и смотрит на тёмное, как бездна, небо, покрытое облаками, не видно ни звёзд, ни луны. Единственный источник света — лампа из комнаты. Свет в соседних квартирах не горит почти у всех, лишь у единиц всё ещё горят окна. Машин чрезвычайно мало — на часах чуть больше двух часов ночи. Минхо касается пальцами замерзших перил, в ту же секунду вздрагивая, как от разряда тока, и продолжает всматриваться в тёмное небо. Хлопья снега медленно опускаются на голову, плечи и руки, но он не чувствует. Всё это похоже на один из его кошмаров, где он падает. Он не видит, куда он падает и откуда, но не просыпается даже тогда, когда уже с грохотом упал на мертвенно-серый асфальт. Когда тело превратилось в кровавое месиво, он всё ещё чувствовал, как будто и не умирал вовсе после падения с такой высоты, учитывая, сколько он летел. Он чувствовал, как ударился головой, как что-то хрустнуло и сломалось, чувствовал, как из ран текла горячая кровь, разливаясь под ним. И всё это было так невыносимо больно, что казалось, будто голова вот-вот взорвётся от этой боли. Руки, ноги, шея, позвоночник — он чувствовал, как всё это сломалось. Он хотел закричать, но не мог. Слёзы ручьём потекли из глаз, ведь плакать — это единственное, что он мог делать. Он даже не мог всхлипнуть, слёзы просто текли и всё. Он чувствовал всё так отчётливо и хорошо, будто казалось, что всё это происходит на самом деле. Даже когда началось внутреннее кровоизлияние он не умер, захлебываясь собственной кровью. Просто не мог умереть. Он отчётливо чувствовал её металлический привкус, чувствовал, как она текла вниз по щекам, а глаза всё не закрывались. И только когда сверху упал огромный камень, попадая прямо в живот, он просыпался и задыхался, чувствовал привкус крови во рту, как будто и правда только что захлебывался ею. Он трогал затылок, руки, ноги — всё было хорошо. Но животный, дикий страх не покидал его даже после приёма успокоительных. Тогда он не мог спать несколько дней подряд, боясь снова увидеть собственную смерть, которую и смертью-то назвать нельзя, боялся снова почувствовать это. Он не обращал внимания на дрожь в теле, галлюцинации и настороженные взгляды людей, только мысль о том, что это может приснится снова отрезвляла его.       Когда он упал без сознания прямо в коридоре, на глазах у всей школы, Чан оказался рядом и отнёс его в медпункт. Оказалось просто переутомление и недосып, Минхо всё-таки уснул. Его всё время лихорадило, он дрожал и что-то бормотал, но Чан был рядом. Друг, который всегда поможет. Медсестра сказала, что нужен отдых, что они быстро организовали. Спустя почти сутки Минхо пришёл в себя, он не помнил ничего, что ему снилось и снилось ли вообще, но чувствовал себя определённо лучше благодаря отдыху, не выспавшимся, конечно, но много лучше, чем было. Чан дал ему какие-то таблетки и Минхо прохрипел тихое «спасибо», прежде чем снова провалиться в сон.       Он вздрогнул, и дело было вовсе не в холоде. От одного только воспоминания становилось плохо, а во рту появлялся неприятный солоноватый вкус крови. Он уже почти не чувствовал своих конечностей, губы посинели, а снег уже основательно засыпал голову, но он всё ещё стоял на месте. Холод уже не ощущался так остро, скорее всё было более привычно, чем раньше. Нервно усмехнувшись, он попытался развернуться, но тут же упал на колени, сразу касаясь ледяного пола. Всё было словно в замедленной съёмке. Он медленно встал, опираясь руками о перила, и, аккуратно перебирая ногами, вошёл обратно в комнату. От пребывания на морозе и такого резкого возвращения в тепло руки и всё тело неприятно покалывало и только сейчас он заметил, что сильно содрал кожу на внутренних сторонах обеих ладоней при падении, видимо, руки немного прилипли к железу. Это выглядело, грубо говоря, неприятно. И немного больно. Из полученных ран шла кровь, кожу вокруг болезненно щипало, что Минхо даже зашипел, коснувшись кожи ледяными пальцами. Придётся забинтовать.       Вернувшись обратно на кухню, он обнаружил, что простоял на морозе чуть больше двадцати минут. Взяв аптечку, он дрожащими от холода руками обработал ладони, а следом попытался кое-как их забинтовать. Вышло не очень, но сойдёт. Всё ещё болит, но терпимо. Придя в свою комнату, он больше не смог заснуть, просто молча смотрел на снег, падающий за окном и лишний раз старался не вспоминать о образах из сна. Он пролежал так до утра и понял, что уже наступило утро только тогда, когда будильник напомнил ему о том, что пора вставать в школу. Он не спеша встал, оделся и вышел на кухню. Его руки всё ещё немного дрожали. На вопрос матери о бинтах он ответил, что поранился ночью по-случайности, благо никто проверять не станет. Не завтракая, он взял сумку и вышел из дома, сел в машину и водитель уехал. Всё утро он был глубоко в своих мыслях и порою сам не помнил, о чём думал, просто отключался от внешнего мира на несколько минут, пока кто-то не возвращал его обратно. Первым уроком стоит английский, поэтому он, не задумываясь, идёт в кабинет, ставит сумку на пол и садится за парту, а Чан смотрит то на покрасневшие глаза, то на дрожащие перевязанные ладони. Лицо Минхо не выражает никаких эмоций, как будто все жизненные силы из него высосали. Чан склоняется к его уху и шепчет, а горячее дыхание обжигает ухо:       — Что с тобой?       Но в ответ тишина, как будто Минхо и не услышал вовсе. Даже не посмотрел. Чан провёл ладонью прямо у него перед лицом, но он продолжал смотреть куда-то прямо, а во взгляде была лишь пустота — холодная, безразличная пустота. Чан коснулся его руки — ледяная. Даже несмотря на то, что он всё время просидел под одеялом, она всё равно ледяная. И тут Чан начал нешуточно переживать.       — Эй, Ли Минхо! — он пощёлкал пальцами у него перед глазами и Ли, вздрогнув, посмотрел на него. Взгляд всё так же оставался холодным, но пустоты в нём больше не было.       — Что с тобой, Минхо? — Чан посмотрел на его лицо с беспокойством во взгляде. — Что с твоими руками? — он перевёл взгляд и кивнул на его забинтованные ладони. — Почему они такие холодные, как будто ты несколько часов подряд их изо льда не вытаскивал?       Минхо отвечать совсем не хочется, как и вспоминать всё, что было. Он молчит и надеется, что Чан сам обо всём догадается, потому что говорить об этом тяжело настолько, что сердце сжимается от одной только мысли. Он долго смотрит Чану в глаза, показывая всё, что чувствует в одном взгляде, и Бан невольно вздрагивает, когда понимает.       — Снова кошмары? — спрашивает он осторожно, боясь сделать хуже, потревожить только начавшие заживать раны, он бы вообще молчал, Минхо сам расскажет, когда посчитает нужным, просто беспокойство оказалось сильнее, чем он мог предполагать. Ли кивает, как никогда сейчас благодаря проницательность друга, и по-прежнему ничего не говорит. В его глазах тот самый лёд, но он, кажется, потихоньку начинает таять и теплеть, смягчаться. Чан отпрашивается у учителя в медпункт под предлогом плохого самочувствия Минхо и все верят, потому что и без того бледный Ли кажется сейчас белее полотна, а фиолетовые синяки под глазами только ещё сильнее предают ему болезненный вид. Они выходят и идут прямо по коридору, а потом останавливаются напротив нужного кабинета и тихо входят. Женщина в белом халате позволяет им самим обработать раны, чем Чан и занимается. Он аккуратно проводит ватой по тонкой корочке, задевая стенки, а Минхо только шипит и жмурится, когда Чан дует, чтобы немного смягчить боль. Затем он осторожно перевязывает ладонь поперёк новым бинтом, и выглядит это в разы аккуратнее, чем было у Ли до этого. Чан не настаивает на том, чтобы Минхо всё рассказал, просто молча обнимает его за плечи, прижимая ближе к себе, надеясь передать как можно больше своего тепла, потому что даже щёки у Ли ледяные, а его самого трясёт как при лихорадке. И почему-то именно в этот момент плотину прорывает, глаза щиплет, и все несказанные слова выходят вместе со слезами. Минхо тихо всхлипывает, кончиками пальцев хватается за пиджак Чана и весь как будто сворачивается в комочек, зажмуривает глаза и судорожно вздыхает, стараясь не рыдать в голос. Страх снова сковывает, но Чан успокаивающе гладит по спине, шепчет что-то на ухо, из-за горячего дыхания на шее кожа покрывается мурашками, и Минхо со временем успокаивается. Он шмыгает носом, отстраняется и салфетками вытирает его вместе с мокрыми щеками и глазами, они покраснели и опухли. Сам Минхо больше не дрожит, только время от времени икает, глаза его всё ещё блестят от недавних слёз, и он сам не понимает, почему заплакал. Может, всё настолько надоело держать в себе, что он просто уже не выдерживал, а когда почувствовал тёплые объятия лучшего друга и вовсе не сдержался, спусковой механизм щёлкнул, и процесс запустился.       Минхо в порыве чувств рассказывает и про сон с успокоительным, и про балкон, и про содранную кожу на ладонях при падении, и про бессонную ночь тоже. Чан говорит, что всё будет хорошо, что они обязательно справятся с этим, и Минхо верит каждому слову, правда верит, потому что причины не верить нет.       — Мы справимся, мы же сильные, да? — Чан улыбается уголками губ, а Минхо быстро кивает, и Чан заботливо ерошит ему волосы.       Этим утром они пропускают английский.