кто кому достанется

Тонька Шастун была ниже его на три сантиметра, моложе на восемь лет, а мудрее, кажется, на целую жизнь. Арсений, вообще-то, не был против женщин в юморе в целом, но категорически против женщин в их маленьком, выбитом кровью и потом шоу — и это, конечно, не делало его сексистом. Тоня могла выбрать стендап или продолжить пилить свои забавные миниатюры с Макаром многим полюбившимся дуэтом, но нет, ей приспичило лезть играть импровизацию, нарушая своим феминным присутствием их негласный мужской баланс. Арсения от нее поначалу воротило — он ругался с воронежским составом, защищавшим ее всей грудью, бросал съемочную площадку и срывал накопленное нервное напряжение на Алене, что совсем не шло на пользу его браку. Он много курил — хотя планировал и действительно пытался бросить — и сбегал куда угодно сразу же, стоило в поле его зрения появиться Шастун. — Да бля, чего ты от меня хочешь-то? — психует Тоня громко, взмахивая сигаретой в руке — искры вспыхивают на кончике и гаснут, а пепел летит на мокрый грязный асфальт. Арсений раздраженно отводит взгляд. — Ну куда я еще пойду с таким ебалом-то? Ты меня видел вообще? Нос он, ебать, воротит — глаза разуй нахуй! Для девушки рост в 187 сантиметров это еще не приговор, но звучит очень похоже. Можно было бы сыграть на длинных ногах или эффектной походке, но Шастун очевидно комплексует: часто сутулится, таскает спортивную мешковатую одежду, которая в теории должна спрятать торчащие острые углы ее тела, и игнорирует все попытки красиво ее накрасить. Нет, ей неплохо и так: с коротко стриженными, торчащими кое-как русыми волосами, обгрызенной сухой корочкой на губах и килограммом мата на языке. Арсений смотрит на нее, потому что она требует — у нее зеленые глаза в окружении не очень темных, но длинных ресниц, лицо комичное, с ярко выраженной мимикой, губы большие, красивые, уши чуть-чуть топорщатся, но ничего, что невозможно было бы спрятать за правильной прической и хорошим макияжем. Но Тоня не хочет прятать. Тоня хочет вот так — смешной и несуразной, в безразмерных свитшотах и огромных кроссовках, с горой каких-то побрякушек на длинных тонких пальцах. Она вся такая — длинная, тощая, острая. Арсений смотрит. — Ну и че не так? — спрашивает он безэмоционально. — Ну куда мне с таким ебалом, кроме юмора, а? — Нормальное лицо у тебя, — бормочет Арс, отворачиваясь. Его ситуация бесит, и Тоня тут ни при чем — ему вообще от ее личности и ее проблем ни тепло ни холодно. Тоня раздраженно-удивленно выгибает брови и снова пихает сигарету в рот. — Комплимент потрясающий, Арс, — говорит она спокойнее, но сквозь ее тон сочится желчь. Арсению перевалило за тридцать, Тоне нет двадцати трех, но она вообще не ощущает свой социальный статус где-то ниже; не стесняется и не боится. — Попробуй еще. Арсению было тошно признавать, что Тоня по-настоящему смешная — зал ее обожал. Но это было правдой; через какое-то время начало казаться, что им пришлось дотянуть до третьего пилота не из-за нее и не по вине воронежцев — возможно, третий пилот стал последним и протащил их на экран телевизора именно благодаря Тоне. Арс сам не знал, когда он смирился с этим и перестал валить на нее все проблемы, но было похоже, что именно тогда все перестало катиться по пизде. Коннект схватился, и все понеслось куда-то вперед. Тоня ржет. — Посмотри на нас — уже заканчиваем друг за другом… — Школу, — ляпает Арс ни к селу ни к городу. Тоня скептично выгибает бровь. — Вообще не прикольно ща было, — заявляет она и смеется. Зал почему-то радовался, когда Арс и Шастун играли пару — хотя, на взгляд самого Арсения, Тоня куда смешнее смотрелась с мелким и вечно недовольным Сережей. С Арсом они вдвоем выглядели в какой-то степени гармонично: оба высокие, стройные, он брюнет, она почти блондинка. Черт знает, что этим девочкам из зала было нужно. Вопреки опасениям Арса, с Тоней, пусть и женщиной, оказалось можно играть не только пару: она ловко вживалась в любую роль и выглядела в ней часто органичнее Арсения с его актерским образованием. Они играли подружек, и Тоня уморительно пародировала взгляд Арса на то, как нужно играть женщину, они играли друзей, и Арс даже не находил, к чему в ее игре можно было прицепиться, они как-то раз даже попробовали полностью махнуться ролями — было странно, неловко, но зал все равно ржал. — Вы знаете, — Стас трет лицо руками, — они думают, что вы встречаетесь. — Че? — реагирует Арсений очень интеллектуально. Тоня фыркает себе под нос, отводит длинную челку от лица, пропуская русые волосы сквозь окольцованные пальцы, и чешет светлую родинку на носу. — У меня жена есть, вообще-то. — Ну, они-то об этом не знают. — Стас разводит руками. — А если и знают, то… То их это не волнует. Зачем им? Типа… Ребят, ну, вы хорошо смотритесь вместе, красивая пара… — Красивая пара? — наверное, чуточку слишком резко реагирует Арс, не замечая, как Тоня отводит глаза. — При чем тут это вообще? — Я имею в виду, может, мы вас почаще вместе будем ставить? Ну, пофлиртуете на сцене лишний раз, ну, Арс, я не знаю, на руки ее подними… — Да как он такую жердь поднимет? — фыркает Шастун. Стас смотрит на нее укоризненно. — Тонь… — Да че «Тонь»-то, бля? — вскидывается девчонка, и Арсению кажется, что его обдает волной фантомного жара, плещущего от нее сквозь рукава зеленой толстовки оверсайз. — Меня спросить вообще не думаете? Думаешь, ты настолько красивый, — поворачивается она к Арсу, и тот попадает под атаку, — что я, блядь, ночами не сплю, думаю, как будет круто притворяться, что мы трахаемся? — Я вообще ничего такого не говорил! — Арсений возмущенно хватает ртом воздух. Стас поднимает руки, признавая свое поражение — ему явно совсем не хотелось лезть во все это изначально. — Все, все, хватит, обсудили-забыли. Как забыли, так и вспомнили: количество флирта на площадке с тех пор неуклонно росло. Алене Арс объяснял, что работа, что просто игра, а она снова вздыхала, когда он говорил, что к ней вернется только на следующей неделе — в доме опять не будет мужчины. Арсений искренне старался быть для Алены тем мужчиной, который был ей нужен. Получалось на троечку, но он всегда был упрямым, когда дело касалось поставленной цели. Зал снова обиженно скулит, когда Тоня играет не девушку Арса, а друга мужского пола. — Да че вы ноете? — орет на них Тоня. — Из меня мужик почище, чем из этого педика! У меня яйца — ух. — Она сжимает воображаемые яйца в кулаке. Паша откровенно ржет с нее, а Арсений картинно обижается. — Я же тебя не задела, Арсюх? — уточняет она в перерыве со слышимым беспокойством в голосе. Арс добродушно улыбается, но даже не пытается скрыть — ему льстит эта тревога, и он пока не разобрался почему. Тони в какой-то момент стало так много — она была всюду. Зрители ее любили больше, чем их троих с Димкой и Серегой вместе взятых, ее первой звали на другие шоу и всегда везде узнавали — вот такую, длинную, несуразную и смешную. Арсений искренне верил, что все возомнили, что они с Тоней пара, только из-за роста и ничего больше, но не мог не смотреть на нее, когда она играла. В конце концов, если она заворожила всех, то кто он такой, чтобы сопротивляться? Алена это, кажется, замечала тоже, сильнее мрачнела и чаще вздыхала. Арсений понимал, что у них, как у семьи, ничего не выходит — если бы не его крохотная принцесса-Кьяра, они бы уже подавали бумаги на развод. — Лоб у тебя пиздец смешной, Арс, ты в курсе? — чуть-чуть пьяно сообщает ему Тоня, пощипывая пальцами короткие топорщащиеся волосы там, где должна быть челка. От нее пахнет пивом и сигаретами — и это вот нихуя не сексуально. Арсений вообще всегда считал, что девушка должна быть миниатюрной, скромной и загадочной, пахнуть цветами и какать бабочками, а все остальные — совсем не в его вкусе, но Арсений много что когда-то считал. Например, что из-за Тони у них ничего не выйдет с «Импровизацией». — Да что со лбом-то не так? Он полулежит на диване, она полулежит на его плече, продолжая потягивать пиво из банки. Дима сидит в кресле, лениво тасуя колоду карт. Матвиенко ведет эфир где-то в углу. (Арсений ему, конечно, друг, но он его уебет, если что-то кроме длинного армянского носа окажется в кадре перед глазами его четырехсот зрителей.) — Да как лопата он у тебя, ты посмотри. — Она подтягивается повыше и вертит его голову как душе угодно. — Лопата? — Ага, — бубнит Тоня. — Ты же, блядь, модным себя считать пытаешься, ну че это за хуйня? — И как я буду контролировать похожесть моего лба на лопату? — насмешливо и самую каплю обиженно фыркает Арсений. Тоня пожимает плечами и почти садится на него; Арсений автоматически придерживает ее за талию. Дима резковато вздыхает и бормочет что-то подозрительно похожее на «Вы еще потрахайтесь тут». — Я не знаю, челку, что ли, отрастил бы какую, — говорит она задумчиво и сжимает его лицо в своих немного влажных ладонях. У нее кисти вытянутые и прямоугольные, сравнительно широкие у основания, а запястья такие тонкие, что Арс может переломить их одной рукой. (Или ему просто нравится представлять себя сильным.) Ее кольцо почти царапает кожу возле его правой брови. Арсений залипает на ее губах. Тоня ненавидела модные советы и гримеров — это знали все. Когда ее пытались накрасить чем-то сверх ровного слоя грима для съемок, она материлась, обзывала всех сексистами ебаными и снова и снова пыталась объяснить, почему она против такой сегрегации по половому признаку. — Да лучше, блядь, Арсу глаза накрасьте, ему куда больше пойдет! Че ко мне-то приебались? — Я что, педик, что ли? — отзывается Арсений недовольно, не отрывая глаз от телефона, но мозг уже красочно представляет, как его лицо бы выглядело с подведенными карандашом веками. Тоня оборачивается на него и, кажется, что-то улавливает в его интонации. — Ну нахер. — Я серьезно, — заявляет Шастун, хотя всем ясно, что десять секунд назад она вовсе не была серьезной. — Давайте накрасим Арса! И так и быть, я согласна прийти на этот ебаный Новый год вся при параде. — Ну, кстати, те девочки, которые пишут рассказы про ваших пятерых детей, будут в восторге, — ржет Матвиенко. — Ну вы охуели, что ли? — тянет Арс и все-таки отрывается от телефона; Тоня энергично соскакивает с кресла и картинно охает, придерживаясь за поясницу. — Кать, — зовет Тоня гримершу, — Кать, идея заебись! — Что, котик? — отзывается визажистка, отвлекаясь от раскладывания кисточек по столу. Катя вообще девчонка на миллион, но сейчас Арсений совершенно теряет доверие ко всему женскому роду. — Кать, слушай, давай Арсу глаза подведем? — лыбится Тоня. — Я его держать буду, Димка поможет. — Меня вообще не втягивайте в ваши брачные игры! — Он поможет, — повторяет Шастун авторитетно. — Слушай, а давай! Будет здорово, ты только со Стасом согласуй, — отзывается Катя с энтузиазмом и смеряет Арсения оценивающим взглядом. Арс напрягается и смотрит на них испуганно, но Тоня слишком хорошо чувствует грань между «отказом для приличия» и «не-подходи-уебу-отказом». — Да что нам Стас? — фыркает Тоня. — Мы свободные эльфы, у нас есть носки. Лучше о Попове думай. Ему что-то синее пойдет, — говорит она, снова лыбится и неожиданно оказывается у Арсения на коленях, стискивая острыми коленками его бедра и прижимая руками плечи Арса к спинке кресла. Он может ее скинуть. Он этого не делает. Сейчас от Шастун пахнет дезодорантом, одеколоном и лаком для волос, чтобы ее волосы торчали в эстетически красивом творческом беспорядке. Она сидит далеко от его паха и слишком коряво, чтобы это было интимным, но куда ближе, чем Арсений способен терпеть. Он пялится на ее полные губы, накрашенные матовой нюдовой помадой, которую на экране увидеть будет невозможно, и тяжело сглатывает. — Давайте только подводку, без ресниц, — просит он, жалобно поглядывая на Катю. — Что-нибудь придумаем, зай. На съемках Нового года Арсений появился с черной подводкой и едва заметной синей тушью, «подчеркивающей цвет его глаз»; у Тони на веках красовались тени в теплых тонах и тушь на ресницах — она была чуть более женственной, чем обычно, но ей шло: Арс не знал, почему она так возражала против макияжа. Шастун постоянно находилась где-то близко к его плечу, шумная, острая и взрывная, и Арсений никак не мог понять, почему от нее так вело. Не признавать же, как он был благодарен и за идею все-таки отпустить челку, и за ее способность толкнуть его на самый нелепый эксперимент; не признаваться же, что в странных, но модных шмотках, с подводкой на глазах и эффектной челкой набок он чувствовал себя так, как будто был рожден для этого образа. Алена точно выходила замуж не за этого педиковатого манерного индивида, но Арсений, кажется, все-таки провалил задачу быть настоящим мужчиной в представлении своей жены. Когда Арсений целует Тоню, ее губы и язык снова горчат пивом. Он в целом-то не против — он сам выпил столько коньяка из банки из-под энергетика, что его мир уже не слишком тверд и спокоен. Вокруг все плывет, а у Тоньки Шастун глаза зеленые, как трава под одуванчиками в мае. Она моложе его на восемь лет, а у Арсения все давно пошло по пизде. Арсений опаздывает на поезд до Питера, Тоня решает не ехать в Воронеж, а остаться в Москве, и они стоят и смеются над чем-то очень несмешным на морозной темной улице в свете желтых фонарей. У Тони румяные от холода щеки, и она часто проводит рукой под носом, натирая его до красноты. Ее худые бедра в тонких джинсах подрагивают от холода, поэтому Арсений тянет ее на себя; Тоня неловко заваливается на его грудь, но ее глаза все еще почти на одном уровне с его собственными. Если учитывать толстенную подошву ее новых уродливых кроссовок за семьдесят кусков — наверное, она сейчас по росту догнала Арсения. Это так непривычно — смотреть на девушку, не опуская подбородок вниз. Снежинки расплываются оранжевыми кругами на ресницах. В одну секунду они смеются над фразой Арса о том, что при имеющемся выборе между хостелом с клопами и квартирой трезвенника-Матвиенко он бы сейчас выбрал хостел с клопами, а в следующую Арс уже подается ей навстречу и сталкивается с ее ртом своим. На вкус как пиво и немного как мороженое; а еще ее губы очень мягкие и немного дрожат. — Давай просто поедем в отель, а? — просит Тоня негромко, и Арс согласно кивает. Наверное, на ресепшене их узнают; Арсений не успевает подумать. Они снимают один номер на двоих, и Арс покачивается, поэтому Тоня берет ситуацию в свои руки — ей немного смешно, но соображать она от выпитого ею пива не перестает. От их обуви остаются влажные грязноватые следы на паркетном полу. Куртки валятся где-то не то рядом с вешалками, не то мимо стульев. Мир такой мутный и такой красивый сквозь этот блаженный туман. Арсений автоматически снимает обручальное кольцо с пальца и оставляет его в кармане. Тоня ледяная насквозь — им бы обоим сначала сходить в душ, но Арсений малодушно боится протрезветь и передумать, поэтому они валятся на кровать. Он целует Тонины холодные пальцы теплыми губами и пытается стащить с них тяжелые кольца. Тоня выгибается всем телом и тащит его выше на себя. Они даже не удосужились снять со здоровой кровати золотистое покрывало. Тоня раздевается сама — стаскивает свитшот через голову быстрее, чем Арс успевает подумать — и требовательно тащит его футболку вверх. Арсений снимает футболку и берется за ремень, и в это время она уже расстегивает лифчик и, извиваясь ужом, пытается вылезти из мешковатых (на ней любая одежда становится мешковатой) джинсов. Она ржет. Арс целует ее смеющиеся губы — получается влажно и глупо. Это такое клише — трахаться в отеле, — думает он, неожиданно медленно проводя влажную дорожку по угловатым торчащим женским ключицам. Это моветон; это совсем не то, чего Тоня заслуживает. Арсений сжимает руками ее талию, пытаясь не думать о том, что она уже забросила свои невозможно длинные ноги на его поясницу, медленно дышит ей в шею и плечи, целуя мокро и невпопад, ведет пальцами по совершенно ледяной коже на бедре, все еще очень желая ее согреть. Тонька немного дерганная и чуть-чуть отчаянная. — Братан, — вздыхает она слегка осипшим от мороза и возбуждения голосом, — ты меня трахать будешь, нет? Все разбивается на какие-то фрагменты, как картинка калейдоскопа. Вот Тоня царапает короткими ногтями его плечи, подталкивает его острыми пятками, призывая двигаться быстрее, и часто дышит широко распахнутым ртом. Вот Тоня судорожно хватает ртом воздух и цепляется за сбитое покрывало левой рукой, пальцами правой зарываясь в короткие волосы на его затылке, сходя с ума от движений его языка. Вот Тоня плавно двигается сверху, и полная луна заливает все помещение серо-серебряным светом, к которому глаза привыкают очень быстро. Арсений думал — она тощая; Арсений думал — она острая; Арсений смотрит — ее тело, тонкое и вытянутое, как клинок рапиры, слегка блестит от пота, и он медленно ведет руками от бедер по плоскому животу с едва проступающей ямкой между мышцами пресса к грудной клетке с выступающими ребрами; он сжимает небольшую грудь в руке, и девушка стонет, упирается ладонями в его плечи, ускоряет движения, сбивая ритм; Арсений смотрит — она похожа на произведение искусства. Арсений не мог потом заставить себя надеть кольцо обратно. — Я не хочу уводить тебя из семьи, — говорит Тоня быстро, пряча взгляд. — В смысле, я не хочу сказать, что ты осел или конь, которого можно за узду утащить, увести — не ебу — типа, у тебя есть своя воля, но я просто… Ты явно был более бухой, чем я, поэтому прости. — Тонь, бля, ты серьезно извиняться будешь? Синяки под глазами Арсения напоминают о Марианской впадине. — Я вообще не хотела, но такая хуйня как… мм… «совесть» — заставила меня. — Тоня выразительно двигает бровями. Арсений с силой проводит рукой по волосам. — Я имею в виду — мы оба взрослые люди, да? — говорит он тупую хуйню, на что Шастун ожидаемо фыркает. — Я… — Не будем усложнять. Забудем. Будем друзьями, — она кивает. — Поняла. Арсений практически запорол съемки после этого и никак не мог поговорить с женой, объяснив ей по-человечески, что с ним такое происходит. Влюбиться в Тоньку было глупо, но она смеялась заразительнее всех вокруг и угорала даже с самых дурацких его каламбуров, реагировала на любую подводку быстро, ни на секунду не забывая играть немного «провинциальную дурочку», которая недостаточно хорошо училась в школе и недостаточно красиво выглядела потом; глупее она от этого образа не становилась. Тоня принимала его легко с его заебами и считала, что ему не стоит стесняться любви к модной одежде или сопротивляться желанию экспериментировать со внешностью — она стебала его, но настолько по-доброму, что под ребрами всегда ползло что-то удивительно теплое. Тоня Шастун же всегда такой была. Арсений ловит ее за руку и порывисто целует в перерыве между съемками в одном из коридоров. Она отшатывается, смотрит укоризненно, непонимающе. — Арс, мы обсуждали же. — Хочешь запороть съемки из-за этого? — ляпает Арсений первое, что приходит в голову. Уже потом ему кажется, что это было похоже на манипуляцию — Тоня не должна была потакать ему и его слабостям, как ребенку, только из-за риска проебать их шоу. Но Тоня потакала ему, Тоня смеялась над ним, Тоня успокаивала его эго и порывисто кричала: «Лучший!» (чтобы потом стебаться «лучший пидор») и, конечно, Тоня целовала его так, что у него голова кружилась — как будто ему снова пятнадцать. Ей было всего двадцать шесть; она все еще нервничала перед съемками и концертами, ненавидела быть ведущей на праздниках и корпоративах и боялась выходить на стекло в полу Останкинской башни — Арсений успокаивал ее, шутливо поддерживал и обнимал, пока ребята рядом саркастично скулили от умиления. Может быть, и они действительно были неплохой парой. Алена рассматривает документы на развод с отсутствующим лицом. — Ты с ней давно? — спрашивает она устало. Арс мотает головой и смотрит мимо. — Сколько раз? — Два, — говорит Арсений почти честно, но Алена ему не верит; у Арсения перед глазами снова проносятся картинки с Тонькой — ее громкий смех, ее тонкие пальцы, ее еле слышные стоны и шумное дыхание, когда она цепляется за его плечи, сидя на столе, и сжимает его торс худыми, но неожиданно сильными ногами (она вообще на удивление жилистая и крепкая, хоть и кажется просто тощей), а он толкается, толкается между ее разведенных бедер, пока по лбу катится пот, размазывая грим. — Сейчас-то зачем врешь? — просто интересуется Алена. — Правда два, — говорит он, — первый раз в декабре, в отеле, второй — в апреле на последних съемках. Больше не было. Алена качает головой. — Я была уверена, что ты спишь с ней уже года два. Этого Арсений не ожидает. — Почему? — Ну а что мне еще думать? — Алена поправляет волосы руками и тяжело вздыхает. — Я сначала пару лет выслушивала, как вам всем мешает баба в вашем шоу и как она не дает вам выйти на телеэкраны, а потом неожиданно стала смотреть, как ты пялишься на нее… очарованно. И все, она и достаточно смешная, и в твоем шоу совсем не лишняя. — Ну, она правда смешная, — бормочет Арсений, — я не… не хотел сначала замечать. — Арс, — вздыхает Алена, — я же помню, как ты смотрел на меня, и вижу, как на нее смотришь. — Дело не в ней. — Арс чуть пожимает плечами; у Алены во взгляде скользит скептицизм. — Не только в ней, — поправляется он. — Я надеюсь, у тебя все будет хорошо, — говорит она, — мне было неплохо и когда ты играл в театре. А теперь… я думаю, нам уже особенно не о чем говорить. Они разводились долго и муторно, жили уже отдельно — Арсений забирал Кьяру по выходным, если проводил выходные в Питере, и иногда брал ее на отдых — ему было очень сложно. Тоня то тусовалась где-то в Воронеже с друзьями, с бывшими, с семьей — то оказывалась очень близко, курила с ним на балконе, сложив на него длинные ноги в спортивных штанах и кроссовках, и пялилась на кучные серые питерские облака. — Ты будешь жить со мной? — спрашивает ее Арсений. — А ты хочешь? — отвечает Шастун вопросом на вопрос, выпуская струйку дыма изо рта. Арсений и хотел, и боялся — вся его творческая натура сводилась к тому, что в конце концов он уставал от любых людей. И если сейчас казалось, что в Тоню он влюблен уже года четыре, что ее невозможно разлюбить, — он знал, что разлюбить можно кого угодно, а моногамия, похоже, не была у Арсения в привычках. Особенно если учитывать то, что он пустил по пизде уже второй свой брак. — Тонь, я не могу обещать тебе… что это навсегда. Что это… — Долго и счастливо? — смотрит на него Тоня насмешливо. — Арс, мы же не в сказке. Если бы ты обещал, я бы нахуй свалила сразу, потому что это нездоровая хуйня и зависимость и от таких надо бежать. Они лежат на кровати, и Арс уже не понимает: если не с ней, то как иначе? Он всегда был поклонником вот таких драматичных высказываний. Вот он рассматривает в четырех зеркалах новый наряд на фотосессию, пока Аня не приехала, и смотрит на заметный макияж на глазах; ему кажется, что ни одной женщине такой мужчина не нужен, но Тоня Шастун сидит в неудобном кресле рядом, поджав колено к груди и залипая в телефон. Арсений не уверен. Тоня лениво жует жвачку, изредка надувая бледно-розовый пузырь между полных губ. Пузырь лопается и прилипает к ее нижней губе — она морщится и собирает жвачку зубами. — Как я выгляжу? — уточняет Арсений, продолжая крутиться. — Как будто… — она поднимает на него зеленые глаза. — Как будто павлин трахнул петуха и у них получился ты. Тоня ржет над его скандализованно-обиженным выражением глаз. — Ну красивый ты, Арс, че психуешь? — Спасибо, — отвечает Арсений все еще раздраженным тоном, между строчек скользит непроизнесенное «за одолжение». Тоня сидит в коротких джинсах, подтяжках и футболке из гардероба Арсения, и это выглядит неожиданно стильно, хотя она даже не пытается. Вот он открывает перед ней дверь подчеркнуто галантно: — Антонина Андреевна, — пропускает он девушку вперед. Она морщится и бьет его по плечу. — Фу, блядь, Антонина Андреевна, — недовольно повторяет Тоня, у нее все лицо в складках, как будто она съела что-то очень кислое, и Арс громко хохочет с нее, — как будто, ебать, учительница средних классов. — Что плохого в том, чтобы быть учительницей средних классов? — Дети, — говорит Тоня авторитетно. Вот они с опаской гуляют втроем с Кьярой, пряча лицо за темными зеркальными очками и кепками; Кьяра похожа на Арса слишком сильно — он даже переживает за нее. Говорят, что если девочка похожа на отца, то она будет счастливой, но Арсений в это не верит. Но Тоня устраивает целое представление со сладкой ватой, не матерится и радуется всему в парке аттракционов куда сильнее, чем дети вокруг, и недоверчивая к людям Кьяра от нее в восторге, а Арсений все еще по уши влюблен. Вот они валяются на кровати в питерской квартире Арса и смотрят в телефоны. От ее волос пахнет шампунем с каким-то яблочным ароматизатором, а кончики то там, то здесь выбелены осветлением — Тоне идет. — Теперь они думают, что я гей, — замечает Арсений, листая ленту твиттера, — кто меня только не ебет тут… Скруджи? Серьезно? Бля, погоди, а это кто… Белый, что ли?.. Он-то каким… а. Блядь… — А почему тебя это ебет? — лениво отзывается Тоня. — Ты думаешь, это потому, что я в том интервью ляпнула, что в наших отношениях я мужик? Прости, малыш. Это «малыш» от нее звучит как стеб, но Арсений привык — ему смешно. — Да нет, — отзывается он, растягивая слова, — не то чтобы это обидно… Просто я же действительно… Ну, я же правда люблю одежду, фоткаться там, а люди как-то обычно считают, что это… не по-мужски. — Если мужчина одет очень стильно, возможно, он просто одет очень стильно, — бормочет Тоня, зевая. — Ты сейчас успокаиваешь меня, цитируя Ваню Абрамова? — Ну, песня классная же, — Тоня пожимает плечами. — Может, Sex Education посмотрим? Арсений вздыхает — ему не сказать чтобы сильно нравился этот сериал, но Тоне заходит, и они смотрят. — А тебе нормально, что твоего парня геем считают? Тоня вздыхает и садится на кровати, трепля волосы рукой. — Арс, — начинает она серьезно, и Арсений знает, что сейчас она разложит все по полкам так, как он не умеет, — ты с мужиками когда-нибудь трахался? — Я пробовал, — отвечает Арс честно, потому что знает — с Тоней можно. — Несколько раз. В молодости. — Тебе понравилось? — продолжает она раскладывать все по пунктам совершенно без удивления. — Было… ну, неплохо? — Хочешь сделать это снова? — Не вижу причин. Тоня снова выдыхает, раздувая губы и щеки, и падает на него сверху; Арсений смеется и группируется, боясь получить удар острым локтем по ребрам или в живот. — Ну, ты хочешь мужиков сейчас? — спрашивает она рядом с его шеей, и Арсений запускает пальцы в ее волосы и вдыхает запах ее кожи, путаясь в ее длинных конечностях, переплетаясь ногами. Все становится удивительно просто. — Я тебя хочу. Тоня фыркает в его шею и чмокает кожу где-то под ухом. По затылку ползут мурашки. — Ну, вот и завали свое невероятно красивое лицо.