Калькулятор для шиноби

А надо мною пели соловьи, И звёзды с неба сыпались сире-енью, И раздавалось ангельское пенье О вечной и божественной еде… (1)       Я лежал на спине и смотрел в небо, от нечего делать переиначивая знакомые песни. Вверху постепенно светлело, и розоватый оттенок, пришедший на смену вчерашней смуре, раскрашивал редкие пятнышки облаков.       Сон как-то не задался. Поначалу снились кошмары. Уже почти в полной темноте разобравшись, в чём дело, я отключил-таки обезболивание и вернул коже и мышцам возможность чувствовать. Сны стали спокойнее, но всё ещё оставались какими-то… странными. Так бывает, когда учишь базы: множество знаний, единовременно влитых в голову, требует обработки, и мозг, занятый их увязыванием, начинает генерировать «шум».       В итоге проснулся я очень рано, не выспавшись, но и не чувствуя желания засыпать снова. Место ночлега несло следы беспокойства: корешки, сложенные горкой чуть в стороне, теперь были разбросаны, а пучок травы, использованный вместо подушки, съехал куда-то в район груди.       «Фьи-фуу-фьи-фуу-фьи-фуу», — раздавалось пение каких-то птиц. Снова и снова, на разные тона.       Прохладный утренний воздух прочищал мысли. Неясная муть, навеянная сном, пропадала. — «Это и называют утренней свежестью?».       Вскоре пичуги смолкли, а эстафету перехватили другие, начав выводить уже свои трели. Было почему-то приятно просто лежать, подложив руки под голову, и смотреть в небо.       Наконец, вздохнув, я взялся рукой за низкую ветку дерева и, подтянувшись, встал. Взгляд мельком зацепил давешние (3) корешки. Я поморщился. — «Не хочу», — помотал головой. — «Не», — слабо пнул валяющийся в траве корешок, — «лучше голодным похожу».       К предполагаемому полудню ничего не изменилось: тот же берег, та же река, та же растительность. Хорошо хоть, небо было безоблачным — сверяя положение солнца, удалось примерно настроить часы. Как оказалось, в местных сутках 23 часа 47 минут. Примерно, конечно, но тут без инерционных сенсоров точнее не скажешь.       Недовольный отсутствием девятичасового завтрака, желудок время от времени обиженно квакал. Я уже приноровился к лёгкому чувству голода, главное было — чем-то себя занять. Вот я и занялся: вывел-таки на правый глаз головоломку, и теперь, шагая, решал её. Можно было попрактиковаться в программировании, ставшее привычным создание плагинов (4) для рабочих программ даже успокаивало. Но отвлечься означало упасть в грязь. Я проверял. Да и не видно, кому теперь могут пригодиться плагины.       К четырём часам дня тянущее чувство в животе стало невыносимым. «Нельзя не думать о белой обезьяне» — так и тут, чем усерднее стараешься выкинуть что-то из головы, тем надёжнее оно закрепляется. Пришлось снова начать собирать корешки.       Выбор был сделан в пользу ветвящегося кучей тонких отростков растения. Как и в прошлый раз, понюхал, выпустил резерв нанитов, откусил, прожевал…       «Хм. Сладенько».       Нейросеть сообщила об обнаружении веществ, относящихся ко второму классу опасности — то есть условно-безопасных в малых дозах. Упомянув вдобавок, что, согласно такому-то пункту пользовательского соглашения, производитель наноботов не несёт ответственности за вред здоровью, вызванный превышением предельно допустимой концентрации.       «Ну нахер», — я перехватил корешок поудобнее и зашвырнул в реку. Для верности ещё прополоскал рот. — «Я пока жить хочу… Хотя можно ли умереть в Раю?.. А, неважно, — встряхнул головой. — Что у нас дальше?»       Растение с круглым утолщением на коротеньком корешке оказалось съедобным…       «Какое, сука, горькое!»       Неосторожно откусив сразу половину «луковицы», я ощутил этот резкий горько-кислый мерзкий вкус. Казалось, сок просто растворяет зубную эмаль, оставляя лишь оголённые нервные окончания, растекается по языку волной чистой боли. Лицо перекосило. Выдав единственное «бхр-е-е», я опустил голову прямо в воду, пытаясь согнать нахлынувшее ощущение. Наконец приподнялся, отплёвываясь: «Ну, тьфу, нет. Такое я жрать не буду!»       Остальные два вида корешков оказались несъедобными. Где-то, может, и было ещё что-то нормальное — но не у меня здесь. Как я подсчитал, в прибрежном иле росло всего пять разных растений, отдалённо напоминающих корнеплоды. И то ради последнего — несъедобного, кстати — пришлось лезть в огромную лужу, по колено увязая в грязи.       Я с сомнением взирал на вчерашний корешок. Выбора не было: уже пять часов дня, а я ещё ни разу не ел. Благо пить пока могу без проблем. Хотя я бы уже не удивился, выходи тут к поверхности жила какой-нибудь ядовитой руды.       «Ну, делать нечего». — Пришлось есть.       «Запись в лог», — произнёс, активировав соответствующую функцию. Изображение с глаз теперь поступало в память нейросети. Внимание на правый верхний угол — семь часов девятнадцать минут. — «Так, как бы это?.. Ну, э-э-э… Судя по всему, я набрёл на следы чьей-то стоянки…» — указал рукой на очевидное кострище, а затем обошёл его кругом для лучшего обзора. — «Хм… овал, сложенный из камней. Внутри что-то чернеет — наверное, уголь. Вот…» — подумал и прервал запись. Но затем включил снова: — «Здесь есть люди!» — показал «большой палец» на камеру. — «Вот теперь вроде всё…»       Вырубив функцию лога, я прошёлся вокруг кострища ещё раз, на этот раз ища в песке другие свидетельства присутствия человека. «А человека ли?» — задумался на мгновение. — «Если уж загробная жизнь есть, то кто сказал, что она только для людей?.. Вон, те же старшие виды…»       Где-то на рубеже 26-го и 27-го веков (5) произошёл Первый Контакт с внеземным разумом. Потом, правда, выяснилось, что он только для нас первый, Старшие уже давно знали про наше существование. Но тогда это была сенсация. «Мы не одни во вселенной!» — пестрели заголовки новостей. «Брат по разуму, и он не один!» — ликовало всё человечество, забыв про межпланетные и локальные разногласия. Пять разумных видов, ранее нам неизвестных, выскочили как чёрт из табакерки, приковав всеобщее внимание. А потом… потом… как-то поутихло это всё. Представители — с большой буквы — поделились с научным сообществом какими-то данными, сформировали договоры с лидерами стран, обозначили взаимное невмешательство Старших и Младших видов — тех тоже, как оказалось, было несколько — и похвалили за успешное освоение технологий ИИ в далёком 21-м веке и принятые тогда меры по преодолению безработицы (6). То есть поступили в полном соответствии со сценарием «добрых пришельцев». А затем просто удалились. Как-то так, почти буднично, и оказалось, что человечество не одиноко во Вселенной.       С тех пор минуло уже три столетия. Представители время от времени появлялись, чтобы поделиться технологиями или попросить не колонизировать ту или иную звёздную систему. На некоторых планетах, с виду необитаемых, имелись подповерхностные сооружения — в основном вроде бы исследовательские базы.       Лично я о Старших видах (и уж тем более о Младших, которых люди до сих пор вообще не встретили) знал только из школьной программы. Подавляющее большинство, свыше 99% процентов человечества никогда в жизни не контактировало с чужими.       «Так, ладно», — отвлёкся я от этих мыслей. — «Ищем следы присутствия… присутствия… разумных».       «Фуф. Даже не знаю… и что я надеялся найти?» — вопросил я небо, разгибая уставшую спину. — «Остатки керамики? Серьёзно?.. Ну нашёл бы я их — и как понять, что они именно человеком сделаны? Это ведь было бы крошево! Ладно хер глиняный, хе-хе, горшок целый или ещё что. А так…» — махнул рукой.       Взглянул на часы — 19:52. Надо было торопиться. — «Как-то боязно выходить к людям ночью. Не думаю, что они оценят», — подумал, представив сирену, звучащую в голове у каждого и оповещающую о появлении чужака. — «А если у них вообще систем обнаружения нет?!» — внезапная мысль заставила напрячься. — «Вышел ночью поссать — а за дверью непонятный хер в комбезе. Пристрелят ещё, и… Хотя нет, не пристрелят», — облегчённо выдохнул. «Если в каждого так стрелять — могут, наверно, и из Рая попереть (7)… уж какой бы примитивный он ни был».       «Ёбаные ветки, и чё вы тут выросли?!», — ругался я про себя, продираясь через прибрежный кустарник. Вообще, заросли проще было обойти, забравшись глубже в лес. Но сейчас, когда перед носом маячила встреча с людьми, я почему-то боялся что-то пропустить. Пропустить — и снова уйти в незаселённую глушь. — «Связи нет, поговорить не с кем. Возись в грязи, копай корешки и жуй эту кислятину… Чистота и гигиена! Их есть у меня!» — произнёс вслух преувеличенно бодро, отодвигая лезущую в лицо ветку. — «Река есть, можно помыть рожу! Там же, где моешь жопу — дополнительное удобство!»       Я продолжал идти. Вот вроде и недолго, но руки уже устали бороться с ветками. Вдруг взгляд уловил что-то неправильное. В вечерних сумерках на реке проступил какой-то силуэт. Вытянутый вширь «пьедестал» со сгорбленной фигуркой, из которой торчит… длинная палка? На голове — да, теперь я был уверен, что это гуманоид — странный головной убор: шляпа в виде очень короткого и широкого конуса.       Я придвинулся ближе к краю кустов — плохо видно. Прошёл ещё дальше, уже по щиколотку в воде (8) — наконец-то обзор стал приличным. Пригляделся. Какая-то тёмного цвета одежда с рукавами, ног не видно. Светлая шляпа странной формы. Руки держат… ветку? Да, тонкую ветку длиной чуть меньше самой лодчонки. Тут на моих глазах человек насторожился, подобрался. Руки, сжимающие палку, стали отчего-то чуть водить её концом из стороны в сторону — а затем вдруг подняли его ввысь. Вслед за веткой из воды взметнулось что-то маленькое, а человек, ничуть не смутившись, поднял своё орудие вертикально вверх — и предмет, отчего-то трепыхаясь, окончил свой полёт уже внутри лодки.       «Рыбачит!» — озарило меня. Непонимание отхлынуло, и я подавил желание немедленно привлечь внимание рыбака к себе. — «Нет, так нельзя. Вдруг перепугается…» — попытался я себя уверить. — «Но блин. Разве лучше будет, если я перепугаю сразу толпу народа?.. Очевидно нет».       Рыбак тем временем снова поднял удилище и, сделав небольшой замах, воздел над водой.       «Ну же, надо решаться!» — кипел мозг. — «Когда ещё такой шанс будет?! Он один, и рядом никого, кто мог бы помешать». — Я внутренне решился и, неловко помявшись, прочистил горло и крикнул: «Э-э-й!».       Рыбак встрепенулся. Не вставая, стал вертеть головой из стороны в сторону в поиске источника звука.       «Хэй!» — повторил я. Приподнятая сторона шляпы повернулась точно ко мне.       В молчании прошли несколько секунд. Незнакомец резко и быстро проговорил что-то непонятное, под конец тирады отчего-то попытавшись огрубить голос.       «Пытается быть солидным?» — подметил я. — «Ладно, надо не напугать его».       «Хе-ей?» — уже менее уверенным, заискивающим тоном позвал я. И медленно, отчётливо выговаривая, произнёс: — «Я тут один… Помогите?»       Парень — теперь я был уверен, что это молодой парень, как-то собравшись, более спокойно и серьёзно что-то спросил. Я, как и в прошлый раз, не понял. Подумав, даже покрутил головой и, пожав плечами, поднял руки, мол, не понимаю.       «Коко де нани га хитсйо… дес-ка?! (9)» — уже недовольно произнёс юноша.       Я продолжил пантомиму «не понимаю». Затем, видя отсутствие реакции, достал из маски один корешок и, вздохнув, откусил. Прожевал. Проглотил. Схватил остальные корешки, сколько смог, в руку и протянул незнакомцу. Затем, отложив их в сторону, показал, будто что-то от него принимаю, а потом ем. Приложил руку к животу и поводил по нему кругами, выдавливая из себя самую яркую улыбку, на какую был способен.       Парень молчал. Затем уже как-то неуверенно спросил: «Аната ва табетайдес-ка?»       Я снова пожал плечами, приподняв руки, в жесте непонимания.       «Аната ва табетайдес-ка?!» — громче повторил вопрос незнакомец — будто бы так я лучше пойму. Затем, видно чертыхнувшись, поднял со дна лодки что-то и, издав неуверенное «э-э-э», впился в это зубами. Пожевал, промычал что-то — и, видно не выдержав, выплюнул в ту же реку. Снова поднял взгляд на меня и, протянув рыбу, спросил: «Коно?»       Я радостно закивал.       Не думал, что это окажется вот так просто: «Я — Мак, а ты?». Протокол первого контакта был мне неизвестен — он имелся где-то в памяти корабельного ИИ, и всех это устраивало. Зато, когда понадобился, оказался недоступен. Выяснилось, впрочем, что и без него можно как-то общаться, просто на интуитивном уровне.       «Хотя чему тут удивляться? Да и какой, к чёрту, первый контакт? Мы же с ним одного вида — люди!».       Вот так я и узнал, как зовут рыбака: просто спросил. «Мак Томбард», — повторил я, указав на себя рукой. А затем показал на парня, состроив вопросительное выражение лица. Рыбак сначала явно не понял, потом нахмурился, но в конце концов ответил: «Ватащи ва Иванаидаро». «Ватащи», как я уже понял, — это «я».       Мы сидели у костра. Дым немилосердно жёг глаза и нос, но я терпел и не надевал маску. Нельзя. Рыбак и так держится наособицу: сидит по другую сторону костра, косится на комбинезон и время от времени оглядывает округу.       «Видно, ждёт, что из кустов ещё кто-то вылезет».       Его нейросеть тоже не отвечает на запросы. Вот вроде и понятно: какой-то чужак, вышел из леса, просит пожрать… но всё равно немного обидно. В обычной ситуации это было бы невежливым, и как-то непривычно, что тебя игнорирует не представитель власти, а простой человек.       К этому добавлялось серьёзное, непроницаемое выражение лица, прямая спина и ладонь на рукояти выступающего из-за пояса ножа.       «Так ведь и заколет…» — лишь усевшись и понаблюдав за разжигающим огонь парнем, я наконец осознал серьёзность ситуации: — «Не будет человек вот так невольно за нож хвататься. Это рефлекс, нож его успокаивает. А парень, видно, готов драться… при случае».       Это заставило меня по-новому взглянуть на ситуацию. Когда день за днём видишь противодесантных ботов — махины выше двух метров ростом, шире меня в полтора раза, да ещё и со встроенными плазмоимпульсными пушками — как-то отвыкаешь от угрозы, которую может представлять человек. С другой стороны — случай с Роуз. По рассказам, однажды она умудрилась настолько достать Тьягу, что тот, зарычав, обернулся к ней, схватил за плечи — и пообещал в следующий раз воткнуть в шею многоразовую металлическую вилку. Та сбледнула, потрясённая, и весь день провела в своей каюте, сославшись на нездоровье. Тьягу, стыдясь своей выходки, тоже не показывал носу из реакторной. Обоих легко могли уволить. Спасло то, что назавтра же они пошли друг перед другом извиняться, как-то помирились и, перед лицом начальства, согласились пройти курс повышения конформности.       «Вот так вот сидишь и переосмысляешь жизнь», — подумал я. Здесь не было коллег, не было начальства, но угроза ровно та же. Металлический нож до термокинетического оружия, честно говоря, не дотягивает. Вот только и встретится он не со штурмовиком в бронированном экзоскелете, укрытом вдобавок силовыми щитами, а с моим телом. — «Комбез, допустим, царапины держит, но как поведёт себя против клинка?.. Я бы предпочёл не проверять».       Так что я смирно сидел по свою сторону огня и пытался наладить с рыбаком контакт. Возможно, правильнее будет сказать, что пытался разобраться в его языке, но успехов пока видно не было. Парень явно не понимал, чего я от него хочу, указывая на тот или иной предмет с вопросительным выражением лица.       — Огонь, — указал я пальцем на пламя. Посмотрел на рыбака.       — Нани? — ответили мне уже слегка усталым голосом. Держу пари, это было «Ну что опять?».       — Огонь, — повторил я с неясной надеждой.       — А, — парень махнул рукой, — аната ва унзаридес-с. — И, взглянув мне прямо в глаза, повторил уже не раз произнесённое: — Ри-ка-и де-ки-ма-сен! — Моя лучшая идея — это «Отвали» или «Пошёл в жопу».       «Эх», — я не смог сдержать вздох разочарования. Парень становился всё более раздражительным. — «Ну, хотя бы менее замкнутый, да?», — не стал я произносить вслух попытку найти в этом что-то хорошее. — «Видимо, из неизвестного кренделя я потихоньку превращаюсь в надоеду… теперь он хотя бы знает, как себя со мной вести».       Время шло. Парень, слегка расслабившись, потыкивал палкой в жарящуюся рыбу, но продолжал в ожидании оглядывать берег.       «Эх, рыба… запах, конечно, не тот, что у еды из синтезатора. Видно, за прошедшие века производители научились добавлять нужное и отсекать лишнее. А ведь первые поколения устройств вообще пасту выдавали…»       Пучок кореньев так и лежал нетронутым. Когда я предложил их рыбаку — приготовить вместе с рыбой, на меня посмотрели так… Не могу сказать, чего во взгляде было больше: непонимания или недоверия, но в целом его можно описать фразой «Как это можно есть?» Так что я счёл за лучшее просто убрать корешки из виду. — «Либо они вообще такое не едят, либо у них есть окультуренные сорта».       Рыбак неуловимо встрепенулся. Я бросил на него взгляд — тот снова всматривался куда-то в сторону берега, но теперь… будто бы в одну точку? Я обернулся и взглянул туда же.       «Ещё одна лодка?» — мгновение недоумевал я. — «Ещё одна лодка!» — обрадовался. — «Точно! Он же тут наверняка не один живёт».       У костра послышалось шевеление. Я оглянулся — то рыбак поднялся во весь рост, а затем что-то крикнул новенькому. Тот, видно узнав собеседника, что-то ответил.       «Звучало как «Привет», — подумалось мне.       Далее последовал обмен вопросами и ответами, а под конец мальчишка развернул свою лодку и спешно поплыл обратно. Иванаидаро вздохнул, глядя на него. Посмотрел на меня. Чуть задумался. Перевёл взгляд на рыбу — и, определившись, довольно указал на неё, будто предлагая отведать: «Табемашо-о!»       «А неплохо», — думал я, облизывая пальцы перчаток. — «Простенько, конечно, специй не хватает — но вкус рыбы чувствуется».       Иванаидаро с лёгкой улыбкой смотрел на меня. Я понял: будто ждёт похвалы.       — Было вкусно, спасибо, — поблагодарил я его. Затем, спохватившись, чуть склонил голову. Рыбак, довольный, заулыбался.       — Хай, риори декимас, — произнёс, явно принимая похвалу. Почесал спину, праздно оглядывая округу. Брови на его лице вытянулись — явно что-то увидел. Как раз там же, откуда давешний парнишка приплывал.       Я оглянулся — и правда, уже целая делегация. Три лодки, и в каждой сидит по двое-трое мужиков. Сине-коричневые одежды, на лбу повязаны верёвки, у некоторых из-за спин виднеются знакомые конические шляпы.       — Не-е! — крикнул им парень.       — Яхо-о! — ответили ему.       — Назе… сон-нани таксан иру но? — спросил парень чуть недоумённо.       — Ханасу но-о ямете! — отозвался с лодок скрипучий голос.       Тем временем гребцы добрались до нашего берега — и, пристав, стали спешно выскакивать прямо в воду, доставая… кинжалы и луки? На меня, однако, не направляли — одному попытавшемуся прицелиться что-то хмуро выговорил выглядящий старшим мужчина. Ещё что-то произнеся, он указал куда-то по сторонам, и мужики, обойдя меня, видимо, заняли позиции и стали всматриваться в прибрежную растительность. Иванаидаро тем временем подошёл к старшему и начал что-то быстро-быстро рассказывать.       Из последней лодки степенно выступила на песок пожилая женщина. Синий длинный, до ног, балахон цветом был ярче одежды гребцов. Рука сжимает резную клюку, в причёску вплетены какие-то ленточки, а мочки ушей оттягивают массивные серьги.       «Представитель власти?»       — Каре ва даре? — обратилась к рыбаку женщина, мельком взглянув на меня. Тот, прервав разговор со старшим, обернулся к ней, слегка поклонился и тоже начал что-то пояснять. Выражение лица старушки было непроницаемым, она лишь переводила взгляд с губ Иванаидаро на меня. Затем, когда парень окончил свою речь, что-то спросила. Тот не сразу нашёлся с ответом, но отозвался. Старушка довольно, одобряюще улыбнулась: — Со-одес, Тадао.       Старший, видимо чего-то дождавшись, громко спросил в воздух: «Даре га иру-ка?» Со сторон, куда отошли подчинённые, послышались нестройные ответы. «Модору», — произнёс главный, и мужики стали возвращаться и собираться возле него. Он кивнул старушке.       — Каре ва аната о рикай щите имасен-ка? — снова обратилась она к рыбаку, глядя на меня.       — Хай, ненчо-ша, — ответил тот. Старушка повернула голову ко мне.       — Этто, намаэ ва нандесу-ка? — спросила она с хитрым видом.       — Эээ, чо? — я нахмурился и покрутил головой, пожав плечами, в жесте непонимания. — Я не знаю ваш язык. Не по-ни-ма-ю.       Старушка будто на мгновение ушла в себя. Затем помотала головой, и взгляд снова сфокусировался на мне.       — Рикай щите инай? — снова спросила она, мотая при этом головой. Я осторожно покрутил головой в ответ. Женщина взглядом пристально изучала меня какое-то время, но потом всё же отвернулась и, ни к кому конкретно не обращаясь, произнесла: — Джозу… Каре ва хиджо ни ёку фури о суру-ка, ватащи га каре ни итте иру кото о хонтони рикай щите имасен.       — Джа нани о суреба и но? — обратился к ней старший охотник. Старушка снова обернулась ко мне. Затем нашла взглядом Иванаидаро.       — Каре ва нанто татзунэмащита-ка? — произнесла она. Рыбак на мгновение замялся, но ответил:       — Каре ва табетакатта, ненчо-ша.       Женщина поджала губы, подняв брови — гримаса «у меня нет другого выбора». И после значительной паузы, наконец, произнесла:       — Сорекара ватащитачи ва каре о мура тсурете икимасу.       Подчинённые охотники на мгновение задумались над её словами, но старший, видно, уже всё понял — и подошёл ко мне. Молча, подняв бровь, взглянул на маску, которую я держал в руке, хмуро посмотрел в лицо — и, махнув в сторону реки, развернулся. Оглянулся на меня и снова махнул рукой. «А! Это он зовёт так», — отмер я. И, под слегка недовольным взглядом старшего, зашагал следом.