Калькулятор для шиноби

      «Терпенье и труд в порошок сотрут… Труд из обезьяны сделал человека, а из человека — коммуниста… кто такие коммунисты?» — листал я скачанный когда-то документ с афоризмами.       Утренний туман медленно рассеивался. Солнце уже взошло где-то с краю рассветного неба и окрасило облака в розовый.       Тёплые лучи приятно грели лицо. Ветерок коснулся кожи под расстёгнутым комбезом, и я улыбнулся, поёжившись. — «Ух! Ну, отдохнул…» — поднявшись со штабеля брёвен, на котором лежал, я глянул в сторону дороги. А на ней… никого. Единственная крупная дорога сейчас была безлюдна. Ни Кенты — лесоруба — на повозке с брёвнами, ни его помощника Рюсэя, ни даже пары лошадок. — «Значит, будут к десяти… успею», — оценил я оставшийся объём работы и улёгся обратно.       Причина, по которой меня назначили пилить и тягать брёвна, оказалась банальной: я физически крупный. Раньше, в Содружестве, это как-то не бросалось в глаза. Да и вообще, если подумать, биотехнологии делали достижимыми любые пропорции и размеры тела — кроме совсем уж гигантских. Я о своих вспоминал только при вычете из зарплаты: расходы на топливо, питательную пасту, воздух. Да и то мелочь совсем выходила. «Здесь же…» — я проводил взглядом Мискэ, парня двадцати лет, который был мне по плечо. — «Тут такого разброса нет». Я не то чтобы совсем уж выделялся, но всё-таки был заметно выше среднего роста, приближаясь к максимуму.       И всё же размер — это одно, а сила и выносливость — совсем другое. Работать руками мне, выходцу из, честно говоря, мира будущего, было непривычно. Хотя поначалу даже интересно: игры-симуляторы не очень хорошо передавали процесс.       Теперь, по истечении трёх недель, ситуация сменилась на противоположную. Я, наконец, приноровился к труду, но таскать брёвна и колоть их на дрова уже слегка надоело. Даже не надоело, а… Просто гложет всё время мысль, что для этого намного лучше сгодились бы боты. «Технологии Соляр» выпускали прекрасные машинки: у них не болят руки, не бывает мозолей, они не просят еды и имеют целую кучу модификаций. Я даже мог купить одного такого — вместе с базами знаний вплоть до «продвинутого» уровня, но всё копил на набор по рыночной аналитике, позволявший сразу претендовать на должность в «Бериллиум экспозишенс».       «Вот ведь… Эх…» — усмехнулся я. — «Тоже забавно. Понадобилось умереть, чтобы наконец себе признаться: я не хочу быть торговым служащим… Околосмертный опыт меняет человека?» — вопросил я риторически. — «Позволяет по-новому взглянуть на прожитую жизнь?.. Хех, теперь могу это подтвердить лично».       «Бериллиум Экспозишенс», как в своё время и «Орион Бизнес Тракинг», была всего лишь хорошим местом работы. Даже не сильно престижным — просто удобным. Большие компании вообще этим характерны: всё, что бы ни требовалось, тебе предоставит тот или иной отдел. Нужно подписать документы — заранее назначат сеанс связи с руководством; появились дети и ты отчего-то хочешь сам их воспитывать — вот тебе пособия и отпуск (1).       «Казалось бы, целая куча «плюшек». Удобно… Место работы хорошее, да — но как же сама работа? Было ли это делом всей моей жизни?..» — задал я себе вопрос в который раз. И в который же раз получил тот же, неизменный ответ: — «Нет. Как-то просто… просто не моё».       «Зато теперь, в Раю, в месте, где сбываются мечты, я могу стать кем угодно… Хе», — хмыкнул я с печальной улыбкой. — «Да… В Раю… Можно ли назвать Раем эпоху Ренессанса или, там, Нового Времени? Хотя бы и с позиции первобытного человека? Пожалуй, можно, но, но…» — Местное общество всё-таки оказалось не первобытным: тут выплавляли металл, вели активную торговлю, где-то даже стояли крупные города и печатали книги. — «Печатали книги… Так много — и одновременно так мало… Ну, что ж, я действительно могу стать кем угодно. С поправкой на эпоху. Лесоруб, пастух, а где побогаче — даже возничий или, может быть, торговец. Не сидеть целый день в точке продаж, а ходить по стране с караваном, узнавать новые места, новых людей — чем плохая альтернатива должности из «прошлой жизни»?.. Или… как это?.. Сановник, точно! Советник какой-нибудь — должность при правителе», — покивал я важно. — «Да, вариантов — тьма. Не все приятные, но их действительно много… Осталось попробовать».       «Би-бип», — пиликнул выставленный будильник. 09:30, отдых окончен.       Приподняв голову, я снова огляделся — Кенты и Рюсэя всё не было видно. «Ну где они там? Ладно в лесу заночевали — фиг с ними, но можно хоть с утра не опаздывать?» — подумал я с лёгким недовольством. — «Им-то хорошо: ходят вдвоём, болтают. А мне с кем язык учить? Ребятня вся занята, взрослые — тем более… Ладно. Записи послушаю».       Взяв в руки пилу, я уже привычно пробежался по иконкам интерфейса: «Записи — вчера — воспроизвести». Нажатия ощущались почти физически. Нейросеть всё училась распознавать новые команды, большинство старых, привычных ещё с «прошлой жизни», здесь стали «слегка» неактуальными, и теперь пришлось учиться заново. Оттого и ощущения нажатий: мозгу так легче запоминать. Зато потом можно будет вызывать команды так же легко, как… как «ОТ», например, запускать. Раз — и ты уже в теле игрового аватара.       Перед глазами в ускоренной перемотке замелькали лица. Помнится, по закону Федерации Галленте, за съёмку без разрешения меня ждал бы суд. А здесь… Здесь я просто дал себе слово, что не воспользуюсь этим во вред.       Вот Хикэри — хозяйка дома, из которого меня так и не попёрли — протягивает тарелку с едой, произнося «таберу» — «ешь» по-местному. Сэкико — дочь Хикэри — молчит, чем-то недовольная.       «Стоп»! Я выставил нормальную скорость воспроизведения и скрыл видеоряд (2), чтобы не мешал работать пилой.       Хозяйка со своим братом — Сэберо — в очередной раз говорила о починке крыши. Тот, помню, при этом поглядывал на меня — всё же это в «моей» комнате, читай его мастерской, капает с потолка во время дождя. А я что? Я ничего: у меня комбез герметичный — фиг он от меня ремонта дождётся. Да и вообще, как пояснила Наоки (да, Наоки, а не Наоки-дес), за жильё и еду я вполне расплачиваюсь, работая на лесопилке. Кормят меня сообща, скидываясь всей деревней по чуть-чуть. Кто не может едой — договаривается с соседями и отдаёт чем-то другим, такая тут система взаимозачёта. «Община» — вроде это название упоминали на уроках истории.       Утренний разговор окончился ничем, новых слов или выражений никто так и не упомянул — работая пилой, перематываю дальше. Так… Вот мы с Рюсэем, сонные, идём будить Кенту.       — А вот, уэа-ах, — зевнул помощник лесоруба, — Мичи говорил, вечером рыбы много было — вот такую, говорит, поймал!       — Ты её сам видел? Вдруг он… это, как его… хвастается?       — Не, — ответил Рюсэй. — Я сам не видел, но зато Нобору видел.       — А, ну тогда верю, — вспомнив степенного мужчину, я согласно покивал: уж он врать не будет. — И что, говорит… нет, зовёт поесть вместе?       — Да не, — махнул он рукой, — это же Мичи. Он никогда не кйойю. Даже если…       «Стоп». Делаю заметку: «кйойю — звать/предлагать/делиться/расщедриться». «Воспроизвести».       — … Луна сойдёт на землю девой и согласится кеккон за него — всё равно не кйойю.       «Стоп». Так, «кеккон суру» — наверное, «выйти замуж»? Со вчерашнего дня ничего нового я не надумал… Ладно, скорее всего, так и есть. Потом только уточню у кого-нибудь… «Воспроизвести».       Я-вчерашний хмыкнул, представив такую картину. По местным поверьям, Солнце и Луна — божества, Аматэрасу омиками и Цукиёми-но-ками. Отказать богу — в этом есть что-то… такое, нечто поистине гордое.       — Вот видишь, Рюсэй. Он — мужчина! Настолько великий, что ему даже ками не нужна! Нам надо быть, как он. — На лице собеседника, как и на моём, помню, пробилась ухмылка. — Тоже рыбой не хйойю и, напившись, голыми по деревне бегать!       Так, посмеиваясь, обогнули пеньки и сваленные штабелями брёвна и добрались до дома Кенты. Новых слов больше не было. Щудзин — мастер по-местному — на стук в дверь, как обычно, буркнул «има» — «сейчас», но принялся собираться.       Дойдя до лесопилки и принявшись за работу, болтать и вовсе перестали: Кента, вообще-то, разговаривать не запрещает, но недобро косится — а когда на тебя так поглядывает небритый мужик с топором или пилой в руках, волей-неволей приходишь к решению его не злить. Впрочем, после обеденной дрёмы он окончательно проснулся и раздобрел, даже начав язвительно покрикивать на нас с Рюсэем.       — Ну куда?! Ксо, — тяжело вздохнул. Поднял взгляд на нас и показал покрасневший от давления палец. — Видишь, Мак?       — Ну вижу.       — Что надо делать, когда поднимаешь бревно?       — Держать крепко.       — А ты что делал?       — Я держал! Крепко. Просто оно… съехать.       — Съехать, ксо! — Кента заметил лыбящегося Рюсэя и погрозил ему: — Тебе тоже урок нужен?       — Не, Кента, я просто…       — А то смотри — ко-огеки вон тем поленом…       «Интересно», — думал я, фиксируя новое слово, — «ко-огеки» является матерным?»

***

      К десяти эти двое таки не вернулись — только к половине двенадцатого. Повозка, запряжённая парой приземистых тягловых животин — весьма недешёвых, кстати, — въехала за околицу. В «грузовом отсеке» виднелись срубленные и очищенные от веток брёвна, у поводьев сидел начальник, а мой коллега пешком плёлся в сторонке — видно, опять сказал что-то не то. Я отложил малую пилу, вытер пот со лба и, чуть размяв спину, приветственно махнул им рукой. «А ведь брёвен-то привезли немало… Больше работы — но больше и разговоров».       13:22 — Кента командует отбой, и мы расходимся по домам обедать. Не совсем напрасно я надеялся на переговоры: узнал целых три новых слова. Как их там? «Сукуратчи» в значении «скребётся» (раньше знал его только как «царапина»), а ещё смутно знакомые «маусу» — «мышь» и «ратто» — «крыса».       Кроме того есть надежда на ехидство Сэберо… В этот раз стоит как-нибудь ответить на его подколки про починку крыши. Может, и выдаст что-то новенькое.       «Вот, казалось бы, можно просто попросить кого-то меня учить», — думал я, работая палочками. Сегодня в меню была рыба с рисом и ростки бамбука, а вот Сэберо, как назло, куда-то ушёл. — «Но, блин, как? Сначала найди того, кому времени не жаль. Потом убеди вообще за это взяться. А я тут, между прочим, пришлый гость — уже не совсем чужой, но всё ещё хрен с дальней орбиты. Как бы это выглядело? «Мил человек (которого я знаю две-три недели), научи меня, пожалуйста, каким-нибудь словам (перечисли все известные тебе слова, да ещё объясни их значения)» — так? Меня Рюсэй с таким предложением пошлёт. Даже Рюсэй. Вежливо, конечно, но суть-то не меняется. Мы с ним просто знакомые, и просить его о чём-то таком хлопотном — ну, по сути неуважение. Ладно бы от этого моя жизнь зависела, богатство, в конце концов… но сейчас-то я жив, здоров, от голода не пухну. Может, под угрозой моё имущество? Тоже нет, за неимением такового. Комбез, палочка-мешалка от кружки с кафом да металлический логотип с созвездием Ориона — вот всё моё имущество. И то последний принадлежит «Орион Бизнес Тракинг» и выдан лишь на время работы в компании».       Вот как-то так и выходит, что нормально языку учусь я только с Наоки. Она готовит меня к встрече с представителем власти — более крупной, чем совет старост. Вообще, государственное образование, на территории которого я сейчас нахожусь, имеет феодальное устройство, и правит им даймё по имени Мэзэто — официально его зовут «владетельный Мэзэто-доно». Деревня Окина кой (Большой карп) формально подчиняется местному административному центру — городу Мурасаки, образующему вокруг себя регион Мурасаки — один из пяти регионов Ча но Куни — Страны Чая.       Вскоре я должен буду встретиться с представителем региональной власти, чтобы принять гражданство (хотя тут скорее подошёл бы термин «подданство») Страны Чая и власть даймё Мэзэто. Причём, скорее всего, встреча произойдёт в самом Мурасаки, так как гонять чиновника ради меня одного в деревню никто не станет, а дистанционную связь здесь, судя по всему, ещё не изобрели.       Расположен город примерно в четырёх-шести часах пути, так что, вообще говоря, эту встречу давно уже могли бы устроить. Но, как я понял, старейшин останавливают две вещи. Во-первых, моё незнание языка — и его я почти преодолел. А во-вторых, тот факт, что вот уже завтра в саму деревню должен явиться сборщик податей. В сопровождении какой-никакой охраны, что добавляет ожиданию больше смысла: вдруг я попробую сбежать.       В 14:27 я вернулся к навесу с брёвнами и улёгся прямо на них, ожидая Кенту и Рюсэя. Вот ну не могут они не опаздывать.       Вскоре снова приступили к работе. После еды, впрочем, прошло совсем немного времени, и особо напрягаться никто не хотел.       Не далее как через полчаса выяснилось, что надо отнести дров бабке Кумико. Тележка, обычно используемая под это дело, стояла тут же, так что мы покидали в неё поленья и все втроём покатили к нужному дому — хотя она была рассчитана на одного человека — и там уже покололи полешки на дрова.       Благодарная старушка поделилась сваренным из ягод отваром — вроде как из прошлогодних, сушёных ягод, но хуже он от этого не становился. Из нас троих лишь Рюсэй может прийти домой в полуденную жару и хлебнуть чего-нибудь вкусненького: ему мать готовит. Кента сам хозяйничает, но ленится, а мне просто некуда идти: Сэберо, конечно, весь день дома сидит и мастерит мебель, но уж он-то готовить для меня не станет. Так что просто ем заготовленный со вчера Хикэри обед, чуть полежал — и побежал.       20:00. Кента всё никак не командует «отбой», хотя обычно мы заканчивали пилить ещё где-то в полвосьмого. Такими темпами я к Наоки не успею.       20:11. Фуф. Ну, вроде всё. Чуть посидели, отдохнули — и разбрелись по своим делам. Кто домой, а я — учить язык.       21:46. С полей вернулась Хикэри с дочкой. Сразу ушли мыться, посоветовав мне тоже это сделать. Сэберо из своей мастерской ехидно цедит:       — Хатаракимоно. — Рабоче… что-то там. «моно» в конце слова означает что-то вроде «щик» или «чик», в духе «летать — лётчик». Может, «работничек»?       — Не мужское это дело — узоры на деревяшке делать да цветочки вырезать, — отвечаю ему так же ехидно и выжидательно смотрю.       — Не мужское дело — с голым торсом ходить, — видно, думал, что уел меня, мебельщик, повторив сказанное ещё позавчера. Слово «торс» я, кстати, тогда и узнал. — Мужчине надлежит хранить честь и не показывать тело, как дикому зверю, — явно процитировал он чьё-то изречение. Но теперь у меня было чем на это ответить.       — Мужчине надлежит прятать свою силу, как змее в траве? — Сэберо от такого даже опешил. — Змею под ногами не видно, но становится ли она от этого человеком? — и, пока он не нашёлся с ответом, выхожу на улицу. Помыться всё же стоит.       Я вернулся в дом, давший мне приют, раньше женщин. Лишь когда наступило 22:27, семейство, наконец, было в сборе. Вообще, всё население деревни можно было условно поделить на две группы: тех, кто рано ложится спать и рано встаёт — в основном рыбаков, и тех, кто и то, и другое делает поздно — в основном работающих на полях. Хикэри с дочерью относятся ко вторым, а Сэберо — один из немногих ремесленников — от времени дня особо не зависит и, видимо, предпочитает вставать и засыпать вместе с семьёй.       Сэкико, ещё только проходя в дом с матерью, уже искала взглядом меня — снова хотела спросить своё вечное «почему?». Хикэри такого не одобряет, что даже разумно: я всё-таки пришлый, чужак. Но и сама на вопросы дочки готова отвечать не всегда — не удивительно после целого дня работы на поле.       Впрочем, без вопросов мне и самому спокойнее. Вот ну спросит мелкая «А почему небо синее?» — и что я должен буду ей ответить? Что так происходит из-за преломления света атмосферой, мы находимся на планете, а та вращается вокруг звезды? И опять вспоминать об отсутствии в этой захудалой звёздной системе даже элементарного образования, не то что нейросетей у населения… Наверное, я всё так и не смирился — там, где-то глубоко внутри, куда при повседневных делах не достаёт луч внимания… Хожу, говорю, работаю, но на самом деле просто игнорирую проблему.       Я в любом случае должен буду с этим что-то делать, что-то решать, но пока… Пока пора спать. Завтра будет особенный день.