Эффект бабочки

Когда колдун вошел в дом, Эмма сидела к нему вполоборота и яростно крутила колесо прялки, периодически шмыгая носом. — Не дергай так сильно, птичка, — тихо сказал Румпельштильцхен, делая пару шагов к ней, — а то нить порвется. Блондинка вновь засопела. — Тебе-то откуда знать? — проворчала она и сердито фыркнула. Он еле слышно вздохнул и, зная, что совершает ошибку, преодолел оставшееся расстояние. Румпельштильцхен перекинул ногу через скамейку, которая стояла около прялки и сел за спиной, от неожиданности, замершей девушки. Слабый запах трав и сосен, ведь она только недавно вернулась с охоты, тут же уловил его нос от волос Эммы, собранных в небрежную косу и перекинутую через плечо, отчего у него открылся прекрасный вид на ее тонкую и светлую шею и частично плечо, с которого немного съехала свободная рубашка. Он с трудом подавил неуместный порыв коснуться ее шеи губами, которая сейчас была буквально в паре сантиметров от его лица, и тихо вздохнул. «Старый дурак…» — уныло подумал он, но не встал с места, а подняв руки, положил ладони поверх изящных ручек. — Не поверишь, но я весьма искусен в этом ремесле, — еле слышно сказал Румпельштильцхен, все же прислонившись щекой к ее волосам. — Ты?.. — неверяще выдохнула Эмма, чувствуя, как ее лицо бросило в жар. От ощущения чужого тела за своей спиной ее бросило в дрожь, а в горле пересохло. Одно дело было самой перевязывать мужчину, чтобы спасти ему жизнь, но совсем другое ощущать его касания, его тепло… Боже, как она была смущена! Никогда еще она подобного не испытывала!.. Румпельштильцхен тихо хихикнул. — Знаю, по мне и не скажешь, — игриво сказал он и глубоким голосом выдохнул ей в волосы: — Но я могу тебя удивить. Эмма вздрогнула, совершенно не сомневаясь в его словах. Вот уж что ее гость умел, так это удивлять. — Закрой глаза и слушай меня, — нетерпящим возражений голосом сказал он, и покрепче сжав ее руки, продолжил: — Не сжимай так крепко, плавно тяни и сосредоточься. На том, к чему ты обращаешься внутри себя, когда колдуешь. Блондинка краем глаза посмотрела на него. Она ведь не говорила, что может колдовать. Он, заметив ее взгляд, фыркнул и добавил: — Ты же не думала, что я этого не замечу, дорогуша? — он слегка ее толкнул и нетерпеливо произнес: — Давай, мы отвлеклись. — От чего? — вредно сказала Эмма, злясь на реакцию собственного тела от его прикосновений. — Я, вроде, об уроках не просила. И сама умею. — Оуууу, — протянул Румпельштильцхен и соблазнительно прошептал: — Так, как я, ты точно не умеешь. Сердце Эммы вновь сделало кульбит, а дыхание сбилось. — Закрой глаза и сосредоточься, — вновь прошептал он, и в этот раз Эмма даже спорить не стала. Она прикрыла веки, и расслабив руки, позволила ему вести. Эмма глубоко вздохнула, и слушая протяжный голос колдуна, чувствуя его сердцебиение у себя за спиной, попыталась воспроизвести в себе то чувство, которое испытывала, когда колдовала. То ощущение тепла, текущего по ее жилам, ощущение силы… Магии… Эмма почти сразу почувствовала, как ее наполнило чувство волшебства. У нее вдруг возникло ощущение, что она может все… — Вот так… — мягко прошептал Румпельштильцхен, заметив, как нитка все еще лежащая в ладонях Эммы, стала еле заметно мерцать. — А теперь неторопливо тяни, не теряя этого чувства. Казалось, белокурая девушка впала в транс, а ее магия, чью силу Темный чувствовал и раньше, но сейчас… Сейчас он понял, что прежде вокруг нее витала лишь маленькая толика ее истинной силы. Давно Румпельштильцхену не приходилось видеть столь могущественную, пусть и необученную, волшебницу. Да, честно говоря, никогда и не приходилось. В Эмме словно открылся невидимый шлюз, и теперь ее волшебство буквально хлынуло волнами от девушки, казалось, даже воздух начал мерцать и сгущаться в домике. Против воли, он глубже задышал и почувствовал, как у него закружилась голова. «Такая сила… Такая мощь…» — несколько опьяненно подумал Темный. Ни одна еще его ученица не была столь… сильна. Он отпустил ее руки и, едва касаясь запястий, поднял руки выше, слегка сжав ее плечи, зарылся в ее волосы лицом. Эмма сама и не заметила, как откинулась на мужчину позади нее, продолжая неторопливо тянуть нить, прикрыв глаза. — Молодец… — тихо сказал он ей и слегка улыбнулся, с трудом все же скинув с себя дурман, который внезапно окутал его. — Что?.. — растерянно пробормотала Эмма, тоже придя в себя, и только сейчас поняв, что непозволительно близко прижалась к мужчине. Она вновь покраснела, но странный холод в пальцах ее отвлек. Эмма посмотрела вниз, на свои руки, которые все еще продолжали сжимать нить, и пораженно ахнула. Ведь нитка стала золотой! Она редко видела подобный металл. Только в монетах, которые крестная бывало приносила, не потратив все из них на базаре, или в одной единственной цепочке, которую ей вышеупомянутая подарила вместе с кольцом родителей, когда она была еще малышкой. Но та, что была у нее, была тонкой, не очень длинной ниткой, а та, что сейчас была у нее в руках была толстой и была почти около метра длинной. Эмма поднесла ее ближе к глазам и с восхищением стала разглядывать, вертя ее то так, то сяк. Колдун, наблюдавший за ней, улыбнулся еще шире, любуясь блеском ее глаз, и обреченно понял, что он и впрямь, кажется, пропал. И даже мысли о Белль не помогали. Воспоминания о жене лишь навеивали тоску, и ничего больше. А ведь он знал девчонку всего-то неделю, но уже уходить не хотел. И даже попытка вновь себя убедить, что все было навеяно отравой, была провальной, и он не мог не признать, что тоска и печаль рядом с Эммой поутихли, а все проблемы, казалось, остались за пределами этого места, и ему отчаянно не хотелось выходить обратно в мир. Но они заключили сделку, а Румпельштильцхен всегда их выполняет. После того, как он не сдержал слово, данное сыну, он поклялся, что больше никогда не нарушит уговор. Хотя была еще одна причина, из-за которой он не хотел уходить, а точнее показывать мир за пределами леса Эмме. Девица была хоть и мужественна, воинственна, и весьма умна, но в тоже время наивна и слишком добра для того мира, что ждал ее за границей Бескрайнего леса. Заколдованный лес, некогда полный фей, гномов и прочих светлых героев, стал темным местом под гнетом Злой Королевы. Теперь там нет места такой чистой и невинной девушке, как Эмма. Возможно, ее крестная, как и он, это когда-то поняла, оттого и спрятала эту прекрасную птичку здесь. Подальше от грязи и зла, что роилась в большом мире. К тому же… К тому же, там недостатка в мужском внимании Эмма явно не испытает, и то внимание, может быть и не очень хорошим. Или наоборот. Она явно его не боялась и его вид, пусть не столь ужасный, что и прежде, не внушал ей отвращения, но и других мужчин Эмма, скорее всего, не видела в своей жизни. Куда, как более красивых и молодых мужчин. Те, которыми никогда не будет он. Чудовище, от которого сбежала уже одна жена, к куда более лихому и симпатичному пирату, и от которого уже почти ушла вторая, монстр, которого ненавидит собственный сын. Вдруг печальный поток его мыслей был нарушен ощущением приближающейся опасности. Его дар ясновидения, который редко позволял ему видеть четки картины будущего, лишь фрагменты и отрывки, внезапно пробудился и перед его глазами понеслась ужасная картина: Черные рыцари, лакеи королевы, смеющиеся и довольные, стоят полукругом перед хижиной, объятой пламенем, а в центре между ними лежала Эмма. Его храбрая птичка. Такая сломанная и опороченная. Ее хрупкие руки, в которых была недюжая сила, сила, благодаря которой она так ловко натягивала тетиву лука, и которыми с нежностью обрабатывала его раны, были раскинуты поломанными крыльями, лицо, ее прекрасное лицо с вздернутым носиком, который она столь забавно морщила, ругая его или когда была чем-то занята, плавным росчерком бровей, алыми устами и большими темно-зелеными глазами, в который застыла мука, оно было неподвижно, ее одежда разорвана, а молочные бедра, которыми он любовался, когда впервые увидел ее в реке, были перепачканы кровью… Не нужно было и думать, что с ней сотворили, перед тем, как убить… Так же быстро, как видение появилось перед его глазами, оно исчезло. Ну, как исчезло… Этот ужасный образ, казалось, словно накаленным металлом было теперь выжжено на внутренней стороне его век. Но туман рассеялся, и он вновь осознал, что сидит на скамейке, все еще целого дома, и крепко прижимал к себе растерянную девушку. — Что случилось? — опасливо спросила Эмма, беспокоясь, что отравленная рана ее гостя могла вновь дать о себе знать, оттого он так напрягся и ухватил ее за плечи. Румпельштильцхен еле ощутимо прижался губами на миг к волосам своей птички, чтобы уверить себя, что все в порядке, она здесь — цела и невредима, после чего хрипло сказал: — Собирай все то, что тебе здесь дорого, златокудрая моя, мы уходим, и быстро.