Будь Моей

Мне всю ночь снится какая-то мерзость. Я нормально засыпаю только под утро, а уже через несколько часов просыпаюсь от навязчивого дискомфорта. Солнце светит в глаза. Ладони и колени противно зудят — и это даже хуже, чем если бы они болели. Я пытаюсь потянуться и понимаю, что всё тело вчера хорошенько стрессануло. Мышцы ноют. Все. Ушибленный бок и лодыжка особенно. Но в целом просто хреново. Хочется отрубиться и проспать все выходные, но для этого мне явно придётся закинуться какими-нибудь таблетками. Рассматриваю ладони. Кое-где сукровица вытекла из-под слоя ваты и бинты приклеились. Противно, придётся размачивать. В этом доме на заботу уже рассчитывать не приходится — сам справлюсь. Я кое-как сажусь на диване и морщусь. Отвратительное состояние. И внутри не намного лучше, чем снаружи. Мне вообще хочется одеться и свалить по-английски, но это совсем хамство. Хоть спасибо надо сказать. Влезаю в одежду и выхожу на кухню. Саша готовит завтрак. На двоих. Кивает на стол, где стоит стакан воды и лежит блистер таблеток. — Пей. — Доброе утро, — бормочу я. — Одну? — Одну. Я послушно выпиваю и только после этого смотрю на блистер. Название мне ни о чём не говорит. — А что это? — Отрава, — фыркает Саша, ставит передо мной тарелку с омлетом и овощами. — Ешь. Чувствую себя малышом, которого сначала накормят и напоят, а потом накажут. И почему-то это даже не бесит. Может, потому, что сам понимаю, что перегнул палку. — Обезбол это, — выдыхает она, садясь напротив. — Скоро подействует, станет полегче. Ну, физически, может, и станет. Сегодня я её взгляды не ловлю. Да она и не смотрит на меня почти. Молча едим, уставившись каждый в свою тарелку. И с каждой минутой мне становится всё более неловко. Будто само её присутствие действует как наказание. Но извиняться я не буду. Я не ребёнок. Тон ей мой не понравился. Офигеть теперь. Я доедаю, благодарю и собираюсь свалить в гостиную, чтобы собраться с мыслями — и собраться домой, но она выразительно качает головой. — Сиди. — Я не ребёнок, — упрямо озвучиваю свою гениальную мысль. — Я бы поспорила, — она немного нервно постукивает пальцами по столу. — Но суть всё равно не в этом, Женя. Всё, что я тебе могу предложить, — дружба. Если ты этого хочешь, давай обсудим условия. Если нет — извини, здесь наши полномочия всё, как говорится. — Я всё ещё не понимаю почему, — кажется, звучу я как обиженный ребёнок, но работать над тоном сейчас как-то неуместно. Саша трёт переносицу, будто уже час разжёвывает малолетнему идиоту правило про «-ться» и «-тся». Устало вздыхает. — Я тебе вообще-то не должна ничего объяснять, Жень. Ну ладно. Раз тебе так важно это услышать. Я не та, кто тебе нужен. И ты тоже мне не можешь дать того, что мне нужно. И что ж ей, интересно, такое нужно, что я не могу этого дать? Деньги? Надёжность? Что? — Ты этого не знаешь! — протестую я. — Знаю, — она грустно поджимает губы. — И вчера лишний раз в этом убедилась. — Извини, я не хотел хамить. Просто меня бесит, когда мне лапшу на уши вешают. Она на мгновение теряет контроль, глаза вспыхивают гневом, кулак стучит по столу. Но она быстро берёт себя в руки. — Во-первых, я тебе ничего никуда не вешала, во-вторых, дело даже не в хамстве… Я всё равно не смогу это объяснить. А ты — понять. Так что давай оставим это в покое. Мне тебе больше сказать нечего. Собирайся потихоньку, отвезём твой велик. Я плотно сжимаю зубы. Очень старательно сдерживаюсь, чтобы не ляпнуть ещё что-нибудь. Старательно, но безрезультатно. — Спасибо. Я сам. Она глубоко вдыхает и очень медленно выдыхает, натянуто улыбается. — Ну сам так сам. Знаешь, где дверь. Уходит в спальню. Я слышу, как включается ноутбук и щёлкает мышка. *** В ремонт я велик, естественно, не везу. Спасибо таксисту, который помогает перекинуть его из Сашиной машины в свою. Спасибо Стасу, который встречает меня у подъезда и затаскивает велик на наш этаж. Саше я «спасибо» так и не говорю нормально. Выпиваю пару таблеток валерьянки и зарываюсь в кровать. Вечером Стас меня распинывает, чтобы я сходил в душ и перебинтовал ссадины. Но справляться со всем этим мне приходится самостоятельно. И делаю я это намного более неловко и нелепо, чем Саша. Ну, хоть как-то. Лизка предлагает потусить, но я в ответ просто фоткаю ей забинтованную ладонь. Она беспокоится, хочет приехать, но я не готов её видеть. Я вообще как будто выпал из реальности. Смотрю пару серий «Чёрного зеркала» и снова отрубаюсь. Воскресенье проходит примерно в том же режиме. Чувствую себя овощем. В голове пусто и глухо. Только иногда я ловлю себя на каких-то отголосках эмоций, будто долетают раскаты грома от идущей вдалеке грозы. Вот это должно быть похоже на злость. А это могла бы быть обида. Или ревность. Но все эти зародыши не развиваются, не проклёвываются, а так и глохнут в каком-то тупом… отчаянии? Ну, мне же вроде как всё сказали. Разложили по полочкам. Правда, до сих пор не понятно, чего ж такого я не могу ей дать. Но это уже и не важно. Ей всё равно виднее. В понедельник я надеваю джинсы — благо уже не так жарко — и кофту с длинным рукавом, который можно натягивать почти до кончиков пальцев. И топаю на работу. Пешком. Больно, конечно, но терпимо. Лодыжка за выходные почти перестала беспокоить, колени неприятно гудят. Но мне очень нужно пройтись, чтобы как-то утрясти всё произошедшее и явиться в офис обычным улыбчивым «Карасиком». Почти получается. За утренним кофе рассказываю прибежавшей на мой этаж Лизке и другим желающим, как я пообщался с асфальтом. Выходит забавно. Эпично, но без лишней драмы. Не хочу, чтобы меня жалели. Лиза пару раз делает фейспалм, Лера обеспокоенно спрашивает, в порядке ли я. Проходящий мимо босс замечает: — Надеюсь, головой не стукнулся. Стукнулся. И давно уже. Из-за вас, между прочим, Сергей как вас там! *** В кино такие вот происшествия становятся кульминацией, поворотным моментом, сюжетным твистом. Она его не замечала, а потом чуть не сбила на машине и внезапно заметила. И всё, любовь до гроба. Звучит как дешёвая романтическая комедия. Да как-то не до смеха. Но я всё равно смеюсь. Смеюсь на работе над нелепыми шутками босса и над милыми видосиками про зверят, которые мне показывает Лиза, когда мы пьём вместе кофе. Смеюсь дома, когда мы со Стасом смотрим тупые реакции на ютубе или слушаем вполуха стендап. Смеюсь в чилл-зоне, когда мы с Димой играем на плойке под пивас. Смеюсь в клубе, когда мне строят глазки незнакомые девчонки, а Лиза внезапно появляется рядом. Смеюсь даже у мамы в гостях, когда она мне рассказывает, как сражалась с инфокиоском и проиграла. Только ночью, когда остаюсь один и подолгу не могу заснуть, становится грустно. Я себя не жалею. И не то чтобы я чувствовал себя одиноким или брошенным. Просто теперь я не могу отделаться от гадкой мысли, что со мной что-то не так. И я не знаю, что именно! Потому что мне этого не сказали. Типа всё настолько плохо, что я даже не пойму насколько. Меня штормит от «пошло оно всё на хер» до «я должен во всём разобраться», от «наверное, я просто для неё маленький» до «она грёбаная извращенка». Фраза «не шути с этим» вообще не даёт мне покоя. С чем «с этим»? С бедными студентками, влюблёнными в богатых садистов? С плохой актёрской игрой? С фильмами, от которых веет пошлостью не потому, что там полно постельных сцен, а потому, что режиссёр и сценарист вместе клали на них болты? Я даже пару раз за неделю пересматриваю обзор Бэдкомедиана на это чудо кинематографа. Смеюсь. А потом по ночам зависаю. Ей нравится пожёстче? Чтобы она пожёстче или чтобы с ней пожёстче? Кажется, что ответ очевиден, но кто её знает. Может, она такая борзая именно потому, что хочет, чтобы кто-то её на место поставил? А тут я. Карасик на велосипедике. Это касается только секса или жизни в целом? Ну, наверное, всё же в целом — не было бы из-за секса столько драмы. Или было бы? У меня проблем с этим особо нет — я открыт к экспериментам. Не то чтобы меня заводили наручники или воск — но и желание они тоже не отбивают. Короче, я бы мог попробовать, что ей там нравится. Но, судя по всему, секс для неё — вопрос второстепенный. У неё с жизнью какие-то заморочки. Я пожёстче в жизни точно не могу. Разве что ножкой топнуть, как тогда. Но это больше на детские капризы похоже, как мы уже поняли… Ну, то есть в критической ситуации я не пойду рыдать в уголок, а возьму себя в руки и разрулю, но постоянно держать себя в этом состоянии — не вариант. Я быстро закончусь. А можно ли пожёстче со мной? Наверное, нет. Я же всё-таки мужик, хоть и карасик. Мне нравится этот её властный тон и безапелляционность, но жить по чужим правилам я точно не буду. А у неё вон даже для дружбы есть «условия». Короче, самокопания на глубине «ещё немножко, и ядро» показали, что мы друг другу так или иначе не подходим. Удивительно. Как будто без самокопаний это было не понятно. Но они мне были необходимы. Меня отпускает. Ну, не подходим и не подходим. Каждый из нас рано или поздно найдёт того, кто подходит. Или не найдёт. Не важно. Быть вместе мы не можем — это пустая трата времени, разбежимся. Такие отношения, как у меня с Лизой, с ней невозможны. Да меня бы это и не устроило. Но мне нравится быть с ней рядом. Она классная. И никогда ни от чего раньше меня так не выносило, как от её песен под гитару. Вывод прост.